Вы ненавидите меня так страстно — в пол шаге стоя от любви

Обыкновенно, перед приездом важных гостей, слуги в страшной спешке вымывали всё и без того сияющее поместье, натирая полы до зеркального блеска, с кухни слышались грозные вопли кухарок, а нервные стражники по несколько раз на дню перепроверяли караул. И только самые старшие из слуг знали, что к визиту лишь одного гостя никто никогда не готовился. В этот день Императрица подолгу запиралась в своих покоях, готовясь к долгожданной для нее встрече. Слухи, подобно чуме, в мгновении ока разлетались в самые отдаленные уголки императорского поместья, и уже вскоре все знали: к Императрице Селине едет любовник из Ферелдена. Селина, прогнав фрейлин, сама подбирала наряды и, чего греха таить, любовалась собой, ведь знала, что и Он будет любоваться ей. Изящнейшие волны темно-зеленого бархатного платья с жемчужной обивкой очерчивали изгибы тела, акцентировали внимание на глубоком нежном вырезе, в завершении открывая вид на белоснежную кожу хрупких, казалось бы, плеч. Дополнял ее образ тонкое витое ожерелье, украшенное капельками граната, который Селина носила при каждой встрече с Ним. В этот раз все будет по-другому. Зима пришла в Орлей с востока, а вместе с собой принесла и первый снег. Мокрый и липкий, оседая на еще мягкой земле, быстро таял, становясь мерзкой слякотью. Там, за Морозными горами, земли Ферелдена давно покрылись белоснежным полотном. Селина сдержанно вздохнула, поймав себя на мысли, что в последнее время слишком много думает о стране, которую ее соотечественники называли "варварской" и о людях, которых кличут "собачниками". В особенности, о некоторых. С одним из них Селина давно вела переписку и месяц назад встречалась лично. Пока что неофициально, но вопрос о свадьбе Императрицы Орлея и Кайлана, Короля Ферелдена был решен, и лишь слухи из глубин Ферелдена о приближающемся Море смогли сорвать их планы. Ради укрепления шаткого мира Кайлан был готов развестись со своей женой, так и не давшей ему наследников. Императрица улыбнулась своему отражению. Она догадывалась, что Он едет к ней не как любовник. А как любящий отец своей уже взрослой дочери. И она была готова. Слухи распространяются быстро. Как секундная стрелка сделает круг — весь Дворец знает всё обо всём. Играет музыка, шепчутся слуги, спорит стража. Это так отвратительно, что быстро привыкаешь. Шепот за спиной, насмешливые и удивленные взгляды больше не раздражают. Становятся обычной рутиной. Хотя Логэйн не так уж и часто появляется в Долах, как и в Орлее. По понятным все причинам — он скорее выпьет кровь собственного мабари, чем туда заявится чаще трех раз в год. Пару лет назад его туда заносило раз в два-три месяца. Заносило ветром, важными новостями и просто плевками ненависти и презрения. Как, в общем-то, и обычно. И каждый раз посещения заканчивались в спальне Императрицы Селины Первой. Все всем были довольны — удобные отношения, разбавляющие рутину — для Мак-Тира — и что-то другое для Селины. Может, один из десятков. Может, один из лучших. А может — жалость, хорошо приправленная ненавистью. Пару негласных правил: не оставлять следов; не говорить ни во время, ни после; никаких косых взглядов; всякие чувства сжечь, как сожгли Андрасте. Такое недолго оставалось незамеченным — через полтора года весь Дворец только об этом и шептался. «Когда же приедет снова Логэйн? Неужели старость дала о себе знать?» - доносилось изо всех уголков. Впрочем, меньше всего подобное волновало самого тэйрна. Меньше даже самого Орлея. Так бы продолжалось достаточно долго: никаких встреч, писем, снов в одной постели и одиночество, прерываемое взрослеющей дочерью — уже Королева, Логэйн, уже Королева — и поездками прочь из Ферелдена; однако важная новость перевернула всё. «Король Кайлан, говорят, хочет заключить мирный договор с Селиной, с помощью брака», — прошептал ему однажды Хоу и принес письмо молодого короля. — Хорошее дело «браком» не назовут, друг мой, — Отмахивался Мак-Тир, в голове уже продумывая план. Не бывать этому браку. Не сможет этот королевский ублюдок разбить сердце его дорогой дочери. А для этого нужно снова победить империю масок и Игры, Решимость наполняет тело, бурлит, как кровь. Плавали, знаем. Императрица Селина Первая умрёт. А с ней — Орлей. И глупые мечты Кайлана, что стал не гордостью, а шрамом Мэрика. Темная лошадка в семье Тейринов. Логэйн собирается в дорогу. Конь, вещи на две недели и верный пёс, следующий по пятам. Отполированный меч, лук и стрелы, Ферелденское знамя на спине — он готов. За Ферелден, за Мэрика. Как и всегда. Кто кого на этот раз, Великолепная? Селина вышла встречать гостя лично, без сопровождения стражи и телохранителей. Это была их личная встреча. Вечерело. Удивительную безветренную тишину разбавлял цокот тяжелых копыт ферелденского коня. Влажный снег лип к густому соболиному меху ее укороченной мантии. — Должно быть, непогода не помешала вам в дороге, Логэйн? — учтиво поклонилась она, — Одно слово, и настой против боли в суставах будет в вашим. Он не мог видеть ожидающего выражения ее лица, скрытого под маской дома Вальмон. А она видела, как тэйрн поморщился, сделав вид, что не оценил ее ироничное замечание. Каждый раз эта заученная реакция забавляла все сильнее. Логэйн, подобно типичному ферелденцу, никогда не пытался скрыть своих эмоций, лишь подогревая интерес юной императрицы. Тогда, когда все началось, он был уже немолод, но из-за своего склочного характера и стального нрава все еще был героем местных романов, коими зачитывались все орлесианские девушки. Уже тогда, в свои неполные двадцать лет, Селина была умна и жестока. Молодая Императрица меняла кавалеров как перчатки, ведь те, зазнаваясь своим призрачным положением, сразу отбивали у нее всякий интерес. Ей поклонялись как той, что ведет Орлей к светлому будущему. Сделали иконой. Одни выслуживались, пытаясь добиться расположения, вторые - лишь строили козни. Это была Игра. И такая жизнь приходилась ей по вкусу. Однако, герой бульварных романов, живое воплощение ферелденской мужественности, тот, кто так выбивался из ее привычного окружение, не мог не привлечь императорского внимания. Логэйн не играл в политические игры по знакомым ей правилам. Он не искал благоволения Императрицы. Герой реки Дейн ненавидел Орлей и орлесианцев. Да и пропах псиной насквозь. Кто бы мог подумать, что искра страсти между ними разгорится так же быстро, как и взаимная ненависть. Сейчас, вспоминая те дни как что-то неуловимо далекое, становилось печально. Вот он, некогда мечта юных скучавших орлесианок, теперь поставревший и потрепанный жизнью, стоит перед ней во всей своей "красе": густые угольные волосы покрыл легкий иней седины, меж густых кустистых бровей залегла глубокая морщина, да и осанка стала не той, что прежде. Лишь широкий лоб, острый прямой, подобно аристократическому, нос, льдисто-голубые глаза и ширина плеч не изменились с годами. Он был мрачен и задумчив. Однако, таким он ей и нравился. Созданные друг для друга — Логэйн и Селина — ненавидели и готовы были грызть глотки, пронзать лезвиями, травить ядами. Она пахла дорогими духами, орлейскими духами и изысканными обедами со вкусом разочарования и боли. Он — собаками и армейской едой, кровью и криками. Его волосы впитали дым костров. Её же всё также светлы, нежны и заплетены. У него на шее — тяжесть и ответственность за сердце дочери и целостность её замужества с Кайланом. У неё за спиной весь Орлей, а на шее красное гранатовое ожерелье, в которых подобно жидкости переливается свет. Порой Логэйн ловил себя на мысли, что подолгу разглядывает эти диковинные украшения. * * * Погода за огромными окнами императорского поместья портилась с каждой минутой. По-зимнему белое небо темнело, словно предчувствуя неладное. Влажный снег ложился на землю слипшимися хлопьями, бил в окно из-за усилившегося ветра и превращался в ледяную корку. Селина неожиданно для себя вздрогнула, когда на мгновение комнату залил яркий свет, а стекла мелко тряхнуло от раската грома. Снег с грозой несовместим, об этом знали даже дети. Как Ферелден и Орлей. Селина и Логэйн. Вопреки здравому смыслу. Страсть между ними — горечь и смерть меж двумя странами, их слова — проклятья на гарнизоне. Их ночи всегда коротки, обрывисты и полны шума — стонов, криков и полузадушенной ругани. Она не хрипнет: натренированное горло привычно напрягается; он изредка кашляет, словно бы кровью и сжимает руки на тонкой талии. Эта ночь ничем не отличалась от прочих, кроме понимания, что все зашло слишком далеко. Эта ночь станет последней для них. Селина целовала и его широкий лоб, и острый прямой нос, и складку меж напряженных бровей. Мак-Тир не оставляет засосов — хотя стоило бы хвалиться тем, что периодически побеждает не только в войне. Он лишь движется быстрее, не думая о партнерше. А утром — после беспрерывного соития — они оба едва открывают глаза. Спина воина в следах ногтей, кровоподтеках, а на шее и ключицах — укусы. На её руках следы его крепкой хватки и синяки. Этим утром от них пахнет опасностью. От него — металлом, а от неё — ядом огненно-красных капель... Ненужная сейчас маска Селины скромно покоилась на прикроватном столике, а скомканное и, скорее всего, уже напрочь испорченное темно-зеленое платье небрежно валялось на полу. Вместо него на ней красовался завязанный наспех шелковый халат нежно-кремового цвета. От вчерашнего на ней остались только украшения. — Верно, вы проделали столь долгий путь не просто так, Логэйн Мак-Тир? Селина подметила, что очень уж часто называет любовника по имени-фамилии — это доставляло ей некое удовольствие. Логэйн словно не замечал показной формальности. Она знала, что он не станет ходить вокруг на около, как принято в Орлее, и тянула время как могла, чтобы выудить информацию, ибо не считала тэйрна опасным противником. Это была роковая ошибка. — Нет, — сухо выбросил он. Едва ли собираясь объяснять ей всё. Она и так знает. — Что же тогда? Неужели знак доброй воли? Или решили посетить старую знакомую? — с легким наигранным удивлением в голосе спросила она, вставая с кровати в своей естественной грации и подходя к столу подле окна. — Есть вопросы гораздо важнее старых связей. Старые войны, — его голос совершенно не выражал эмоций, кроме скуки и желания завершить всё как можно быстрее. — Старые войны должны кануть в небытие, — начала она, разливая остатки вчерашнего вина, которое они так и не успели докончить. Все же они встречались не для совместного распития вин, — Ровно как и старые солдаты. Бокал из тончайшего стекла, такой изящный и хрупкий, что, казалось, сломается, если к нему притронуться, в больших мозолистых руках Логэйна смотрелся нелепо. — Старые войны не нужны никому из нас, Логэйн. Императрица села обратно на кровать и аккуратно отстегнула украшение с шеи, складывая его на тумбу. Селина потеряла бдительность, открыла спину своему заклятому врагу, забыв о том, что любовниками их назвать было сложно. Она совершила главную ошибку Игры, заранее посчитав себя победительницей. Мужчина чуть дергается и морщится от приторного запаха вина. Усталый взгляд скользит по комнате, восстанавливая воспоминания. Бокал в его руках мгновенно опускается на тумбу. Длинные волосы непослушно завились на концах и неприятно касаются грубой кожи. Орлей. Война. Кайлан. Едва придя в себя, Мак-Тир быстро выхватывает кинжал, ещё давно подаренный неким очень близким человеком, и сжимает его в руке. Никаких сожалений, ни секунды на размышления, пока Императрица слишком расслаблена — ошибка. Это ошибка, Великолепная, — и повернута к нему спиной. Логэйн аккуратно придвигается к ней и, обманчиво нежно почти прикасаясь губами к её шее, вонзает оружие в спину. Нож — глубже, глубже! Проткнуть грязное сердце — погружается в тело. Лезвие — всё краснее, белоснежный ковёр в пятнах. И полный боли выдох, и взгляд проигравшей. Ухмылка скользнула по потресканным губам. Мужчина аккуратно — не дань уважения, а насмешка — укладывает её на пол и берёт бокал. — Кто кого теперь, Великолепная? — Хрипло шепчет мужчина и делает большой глоток, полностью довольный своей уловкой. — За Ферелден. Сердце пропустило удар. Секунды спустя, когда он уже оделся и собрал волосы вновь, острая боль прознает тело. Перед глазами — кроваво-красная пелена, а руки дрожат. Логэйн опирается о кровать и кашляет. Кашляет пеной и кровью. По лицу — из глаз — течет нечто терпкое и теплое, оставляет след на коже. Больно. Тепло. Больно. Тело горит. Логэйн падает на пол, не имея сил больше стоять на ногах. От грохота тела — на тумбе задрожали камни, отчего-то неполного теперь, ожерелья. На ее шелковом халате расплывались алые пятна, навсегда портя дорогую ткань. Его доспехи мерзко душили, лишь приближая кончину. Они лежали рядом, заляпанные кровью и остатками вина, не в состоянии найти в себе силы добить друг друга. Ни страха, ни сожаления — они знали, чем все закончится и были готовы. — Логэйн Мак-Тир, — звуки переливались на языке сладким вкусом собственной крови. — Скажи, хотя бы на мгновение, ты испытывал ко мне нечто большее, чем ненависть? — Бывало, — сквозь жгучую боль шепчет на стоне он, — я хотел тебя задушить. Голыми руками, — снова кашляет, закрывая рот рукой. Больше по привычке, — Бывало, хотелось связать и отдать собакам. А сейчас — сжечь тебя. — Ты не меняешься, — не скрывая удушливых хрипов, засмеялась Селина. Ответа не последовало. Буря утихла еще ночью, оставив после себя лишь промерзлый воздух и лужи на улицах просыпающегося Вал Руайо. Буря утихла этим утром, когда злейшие враги так и не смогли определить победителя. И вернулась вновь — в лице осиротевшей Аноры Тейрин, что чуть больше недели назад провожала отца в долгий путь. Жаль, она не знала, куда.