Неживая вода

1 С севера надвигалась навь. Сквозь переплетения ветвей Акааши пытался разглядеть набухающее снежной тяжестью небо. Красноватые стволы сосен темнели, словно кто-то медленно закрашивал лес чёрной акварельной краской. Ветер перебирал хвою, и лес наполнялся сухим шорохом-так могли шуршать жуки в спичечном коробке или крысы в сыром и тёмном погребе. Акааши прислушался, пытаясь уловить в стылом осеннем воздухе перестук дятла, или шорох встревоженной куницы, или треск сухостоя. Только мерное дуновение ветра, только шуршание сосновой хвои. Мальчик знал, отчего лесные жители по прятались в убежища :они тоже чувствовали приближение нави. -Бу! Раздавшийся прямо над ухом голос заставил шарахнуться и обернуться. А Бокуто-эта невыносимая резвушка Бокуто-заливисто хохотала и приговаривала: -Испугался, Акаашка-дурашка! Испугался, Акаашка-замарашка! В её голосе не было злобы, поэтому Акааши никогда не обижался на подругу. К тому же она всегда защищала Акааши перед местными хулиганами, когда те освистывали и кричали вслед: «Дурак! Дурак пошёл!». Отсмеявшись, девочка примирительно сказала: -Обиделся? Не обижайся, но видел бы ты себя со стороны! Она усмехнулась снова, и на щеках появились ямочки. В озёрной сини глаз мутили воду бесенята. -О чём задумался-то? Акааши снова задрал подбородок и ткнул пальцем в вышину: -Там. Навь идёт. Бокуто проследила за его жестом. Искрящиеся глаза погасли, налились тревогой. -Брось. Это снежная буря. -С первой снежной бурей приходят навьи,- вовзразил Акааши.-Так бабушка говорит. Он почувствовал, как рука девочки стиснула его плечо, и удивлённо посмотрел на подругу. Глаза девочки расширились от испуга. Две тугие косы лежали на плечах , как подрубленные серпом пшеничные колосья. В волосах стеклянными гранями проблескивала голубая заколка-бабочка, подаренная Акааши на прошлый день рождения Бокуто. -А баба Стёша когда-нибудь видала их?-шёпотом спросила девочка. Акааши покачал головой. -Не, не видала. Да и как бы она тогда до своих лет дожила ?Навьи никого в живых не оставляют. Зато рассказывала мне, как рассказывали ей, что навьи в прошлом году Красножары дотла спалили, а пацанов с собой забрали. -Ой!-Бокуто подняла на Акааши взгляд, полный страха и любопытства.-А мёртвяков ? Видала? -Мертвяков видала. Собирала однажды бруснику на болотах да замешкалась. День на убыль пошёл. Тут-то на болоте огни и зажглись... Бокуто пискнула, прижалась к его плечу. -Выбираться начала, вот и вечер,-продолжил Акааши .-А как из болота выходила ,тогда и увидела мертвяка. Рассказывала: поднялся он из трясины, как высохшая коряга. Зеленые волосы лицо закрывают, руки скрючены, к ней тянутся. И запах такой, словно яйцо протухло. -Фу!-Бокуто сморщила курносый нос.-Не хотела бы я с таким встретиться. А девушек болотных видала? -И девушек видала. Все молодые, тела насквозь просвечивают. Жалуются они очень. Тяжко, мол, под гнётом трясины спать. А ходят они по миру, потому что душегубов своих ищут. Найдут-и зацелуют до смерти, утянут в болота. -И какую только пакость в наших краях не встретишь!-воскликнула Бокуто и обвела взглядом притихший лес, будто ожидая, что из-за ближайшей сосны к ней потянутся скрюченные руки мертвяка.-Идём домой, а? И потянула Акааши следом, ступая по узкой тропе. Из под ботинок доносились сухие щелчки. «Будто жуков давишь, - подумалось мальчику. – Жуков- мертвеглавцев, что водятся глубоко под землёй и питаются гнилым мясом…» Он надеялся, что навь не дойдёт до родной деревеньки. Может быть, разродится снегом где-то в тайге, распоров брюхо об острые иглы сосен. Или свернёт на запад и осядет туманом в бескрайних болотах. -А ну как дойдёт? Акааши понял, что задал вопрос вслух. Бокуто метнула недовольный взгляд. -Ну что ты, в самом деле?- прикрикнула она. – Хватит пугать! Нет никаких чертей и навий, ясно? Зима наступает, просто зима! Нешто в школе не учился? Так каждый год бывает! -Бабушка говорит, навьи… -Даже если есть, - перебила Бокуто. – Тебе-то что боятся? Они тебя не тронут, дурачка. А я вот расскажу бабушке Стёше, как ты сегодня к Жуженьскому бучилу ходил, она небось тебя ремнём пониже спины приласкает. -Тебя саму родители ремнём приласкают, - буркнул Акааши. -Кто ж тебе поверит! – усмехнулась Бокуто. Акааши опасливо оглянулся через плечо: тучи на горизонте слились в исполинскую шевелящуюся пелену, и она подрагивала, будто шкура раненого зверя. -Ой! – Бокуто остановилась, поджала ногу. – Да помоги же! Акааши подал руку. Девочка оперлась о его плечо, начала стягивать с ноги стоптанный башмак. -Иголка попала .Батя всё обещал новые пимы купить, только ярмарки поразъехались. Придётся в город ехать. Федотыч подвезти обещал, когда грузовик починит. Она принялась вытряхивать попавшую в ботинок хвою, шмыгая от усердия носом. Подтянула сползший носок, аккуратно заправила выбившиеся шерстяные гетры. -В одном ты прав, вредный Акаашка-букашка, - сказала Бокуто. –Становится чертовски холодно! Он взялся за пуговицы и принялся расстёгивать старенькую оленью курточку, но Бокуто остановила его. -Заболеешь, а мне снова черничное варенье тебе носи? Вот уж дудки! Она пригладила растрепавшиеся косы, вздохнула. Акааши заметил, как взгляд скользнул за его плечо, туда, где шевелилась пелена туч. -Пережить бы зиму, - строго, совсем по-взрослому сказала Бокуто. – Пока дома тепло – никакие черти не страшны. Протянем до марта, а там новая буря придёт. -Это какая такая буря? -Известно какая: весенняя. Помнишь, старшие говорили? Прилетит птица вещая, голова человечья, принесёт с собой весну. И где она взмахнёт левым крылом – там потечёт вода мёртвая. А где правым – живая. -Выдумки это, - без уверенности проворчал Акааши. -Куда им! Ты ведь у нас – великий сказочник! Бокуто рассмеялась, но потом посерьезнела, склонила набок голову. -Акааш, а Акааш? А я тебе нравлюсь? Акааши неловко пожал плечами, опустил взгляд. -Нравишься… И почувствовал, как на его плечи легли ладони. -Тогда поцелуй меня? Прямо сейчас. -Ты чего это? Чего смеёшься, а? -Вовсе я не смеюсь, - голос Бокуто был серьёзен, решителен. – А вдруг мы с тобой последний раз видимся? Вдруг меня навь заберёт, что тогда? Я ж ни разу в жизни не целовалась. А ты… ты не расскажешь никому. А если и расскажешь – кто поверит? -Что ты ерунду-то говоришь? – Акааши почувствовал, как от её прикосновений начинают разливаться тёплые волны. -И совсем не ерунду! – Бокуто ещё сильнее впилась пальцами в его плечи. – Сам же сказал, что нравлюсь я тебе? Сказал! Ну, так целуй! Она зажмурилась, вытянула обветренные на морозе губы, дохнув на Акааши молоком и сладостью. И тёплая волна в этот же миг достигла Акаашива сердца, обернула его жаркой, влажной рукавицей. В животе возникла ноющая тяжесть. Бокуто ждала. Тогда Акааши зажмурился. Неумело ткнулся растрескавшимися губами в её ждущий рот. Больно ударились зубы. На языке сейчас же появился ржавый привкус чужой крови. -Ай! Дурак! – Бокуто толкнула его в грудь, отпрянула. Акааши тоже отступил и только виновато повторял: -Прости, прости… -Смотри, губу мне разбил! – Она несколько раз провела пальцами по рту, сердито глянула на оторопевшего мальчика. – Да что с тебя взять? Как есть дурень! Бокуто усмехнулась, вытерла рукавом рот и уже совсем без злобы сказала: -Ладно, пойдём домой. А то вправду родные ремня всыпят. Акааши послушно побрёл следом. Его губы горели, будто прикоснулись к раскаленной головне. Но жар спадал, а позади, подминая почерневшие стволы сосен, катился взбухающий тьмою вал. «Пережить бы зиму, - подумал Акааши. – А там придёт новая буря – весенняя…» Но до весны Бокуто не дожила: на закате навь достигла деревни.