Предродовая лихорадка Лукреции Борджиа

Многие знают, что женский организм изнашивается от многочисленных беременностей и родов, однако никто из них даже не представляет насколько. Она лежала на кровати из пяти мягчайших перин, но они ей казались парой не обструганных досок, накрытых простынёй. Все окна в спальне были открыты, и прохладный вечерний июньский ветерок продувал покои насквозь, однако ей было нестерпимо жарко. Вокруг неё было неисчислимое множество лекарей и слуг, но её уши закладывала сильно звенящая тишина, напоминающая писк гигантского доселе невиданного в этих краях насекомого. Веки опухли так, что глаза было невозможно разомкнуть. Жар то ударял, то спадал. Тишина звенела с каждым мигом сильнее и сильнее, норовясь взорвать перепонки нежной дворянки. В нос били отвратительные запахи, сменяющие друг друга настолько быстро, что она не успевала принюхаться. Тошнота подкатывала к основанию языка, оставляла ужасный привкус, возвращалась восвояси на небольшой промежуток времени, и снова доходила до своего знака "стоп", оставляя с каждым разом всё более и более ужасный и гадкий привкус, который можно ассоциировать только с протухшей прошлогодней болотной ряской, которую кто-то подмешал во вчерашний овощной салат, заправленный оливковым маслом. Веки набухали, голова наливалась свинцом. Мысли скатывались в клубок шипящих змей и тут расползались, будто на них наступил подслеповатый пастух. Руки тряслись, ног она не чувствовала вовсе. Тело горело, голова и шея покрывались льдом. Писк тишины нарастала с большей упрямостью, руки тряслись так, будто их тряс кто-то насильно, верхние веки вдавливали нижние в щёки. Резкий громкий хлопок двери. Всё внезапно прекратилось: писк иссяк, глаза пришли в норму, руки остановились, привкус тошноты, вместе с мерзкими запахами, в мгновение покинули герцогиню, руки остановились, температура тела нормализовалась, мысли покинули её вовсе. Резкий громкий хлопок двери. Она еле заметно приоткрыла глаза. В светлую, приятно прохладную комнату вошёл невысокий человек в чёрном плаще с капюшоном, надетым так, чтобы был виден только рот человека. Человек мягко улыбался, и эта улыбка кого-то напоминала ей. Она не могла понять кого именно. - Добрый вечер, герцогиня. Вам нездоровится? - невысокий человек приблизился к её кровати почти вплотную. Она ощущала его запах. Этот запах казался ей родным, но опять она не могла понять, что именно он ей напоминает. Однако идеально-приятный мужской голос знаком ей не был. - Не потому ли Вам нездоровится, что в недавности вы поили всех нас ядом из своих грудей? - В... вас?, - прохрипела она пытаясь приподняться, но ничего не вышло. Тем временем дверь вновь отворилась, и в комнату вошли плавной походкой череда из пяти маленьких людей в таких же одеяниях, как и первый. Они подошли в плотную к кровати, образовав полукруг. Их улыбки казались ей какими-то злорадными. В чём дело она пока понять не могла. - Не помните ли Вы, - голос был женский, звонкий, словно звон хрустального колокольчика, - как несли нас в кровавых простынях на задний двор? Девочка склонила голову немного набок и улыбнулась, обнажив зубы. Лукрецию бросило в дрожь. Вот почему улыбка казалась знакомой: каждое утро она видела такую же в зеркале. Внутри всё начинало закипать, но выдать всё это на духу не представляло возможности. Она хотела закричать, однако этот крик остался глубоко внутри неё, даже хрипа не вышло - видимо что-то мешало ей: то ли страх, то ли воспоминания, то ли нечто медицинское. Она пыталась вскинуть руки, но это что-то сковало её тело. Оставалось только неподвижно слушать этих маленьких людей. Её маленьких людей. - Ты не оберегала нас с самого зачатия, мы были всего лишь нежелательной случайностью, - с той же злорадной улыбкой проговорил один из "чёрных" детей, его интонация напомнила ей Чезаре. От воспоминаний о брате ей стало ещё больнее, крик было сдвинулся с места, но вновь осел комом где-то между рёбер. - Мы - твои живые игрушки, - вторили они уже почти хором, - ты недостойна звания матери! Не достойна звания женщины! Они повторяли это снова и снова, наперебой, создавая надоедливый шум, сравнимый с воскресным базаром или болотом в знойный летний вечер. Внутри всё бурлило. Дикий жар брал над ней верх, крик поднимался всё выше и выше, тело начинало дрожать. Рывок-другой, и вот крик вырвался наружу, сотрясая воздух сильнейшими колебаниями. - Я любила вас всех, любила так, что этой любви хватило бы трём тысячам Ватиканских солдат, замучившихся воевать и потерявших волю к жизни. Каждую потерю я переживала так, словно десять матерей оплакивали потерю единственного сына, не успевшего оставить потомство. Каждый день я молюсь о вас, о каждом - не важно живой или мёртвый. Леонора, Франческо, где вы? Неужели я плохая мать? Неужели и вы не довольны моим материнством? О, Боже всемилостивый! Зачем ты послал мне это испытание? Она вскинула руки к небу и обратила к Нему свой крик, более походивший на рык раненого льва. И её услышали. Дверь тихонько скрипнула. Вошли двое людей в белых одеждах с капюшоном, так же скрывающем лицо. В руках каждый из них держал по зажжённой свече. Они решительно прошли мимо детей в чёрных плащах и встали по краям изголовья ложа Лукреции. - Вы, матушка, дали мне и брату всё самое лучшее, что только могли дать, - её голос растёкся по комнате лавандовым маслом, укрывая бедную женщину саркофагом тепла и спокойствия, - благодаря Вашим нежным рукам и теплейшим объятиям я знаю, как должна вести себя настоящая женщина. А благодаря Вашим молитвам, которые я тайком подслушивала, я научилась воздавать хвалу Богу нашему, молить Его за близких наших без внутренней фальши, любить искренне каждого, будь то вельможа или прислуга, быть милосердной и снисходительной - быть достойной рода Д'Эсте! Она величаво нагнулась и со всей своей мягкой и тёплой благодарностью поцеловала Лукрецию в лоб, наделяя дух и тело её жизнью. - Благодаря Вашим властным речам и грациозным манерам я научился быть настоящим рыцарем. Вы помогли мне в этом даже больше, чем вечно занятый отец. Следуя вашим мудрым указаниям, я перешёл черту ребячества и готов помочь любому, кому потребуется помощь: физическая ли, материальная - я готов пожертвовать временем и деньгами ради своего народа. Вы сделали меня человеком! Он встал на одно колено, поклонился матери и поцеловал узкую ладонь. По рукам герцогини пробежал живительный огонёк - ещё мгновение, и она сможет встать на ноги! Вновь стук двери. В комнату вбежали ещё трое людей в белых одеяниях. Без лишних слов они начали поднимать Лукрецию на ноги. И вот уже она пошатываясь направлялась к маленьким делегатам, повернувшим головы в её сторону и разинувшим от неожиданности рты. - Милые мои, не держите зла! Коли могла - вымолила бы вам жизнь в замен на собственную... Слёзы хлынули как весенний паводок из её глаз. Чёрные человечки окружили её, начали тянуть руки. Она обняла их всех, что есть мочи, чтобы каждый из мог почувствовать ту любовь, которую недополучил при жизни. - Время, матушка. Время принести свету ещё одно счастливое дитя,- проговорил старший Д'Эсте. - И то верно, - проговорила Леонора своим лавандовым голосом, - не стоит задерживаться... Яркая вспышка. Всё исчезло. Начал нарастать писк в ушах, появлялась дрожь в конечностях. Ощущение чего-то влажного на лбу. Резкое усилие - она открывает глаза. - Госпожа, вы очнулись? Госпожа..., - доносится до неё сквозь писк. Безумие прошло. Она готова родить ещё одно счастливое дитя этому страшному миру.