У смертников, по факту, нет никого. У смертников, по факту, нет шанса уйти. У смертников, по факту, нет смысла уходить.
Но есть такой человек - ходячая игра под названием "сломай все стереотипы". И зовут его - Осаму Дазай. Есть такая игра - быть конфетой с неизвестным вкусом с жутко-красивой оберткой. Есть такое развлечение у этой игры - заставлять всех играть, а потом менять правила, жестоко бить локтем аккурат в солнечное сплетение, сбивая дыхание, вызывая боль в сердце, а после всех этих внезапных страданий тебя еще и могут заставить пасть ниц. Проиграть... игре? Однако, и такое бывает. Говорят, что победителей не судят. Но что делать в том случае, когда победителей в принципе нет? Внезапная смена правил, внезапные запреты, внезапные разрешения - сама по себе внезапность разрушает, уничтожает изнутри, выжигает хоть что-то светлое, темнейшей бабочкой закрадывается в душу и уже даже никаких ударов не надо, чтобы вызвать сбитое дыхание.У игры, по факту, должны быть победители. У игры, по факту, должны быть постоянные правила. У игры, по факту, должны быть хоть какие-то устои.
Клин, говорите, клином вышибают? А что делать в том случае, когда аналога нет? Есть только одно - и пей его, пей до дна, сразу, залпом, а потом мучайся, умирай, слепни, умирай, умирай. Умирай. Все равно не можешь сделать что-то, кроме этого. Всё, поздно, надо было думать раньше. Кто-то нашел аналог аналога в том, что есть рядом. Кто-то нашел аналог аналога в других людях. А кто-то просто не нашел. Но есть такой, наверное, опаснейший вид чертового метилового спирта - Осаму Дазай. Если ты выпил это чуть больше, чем немного, вариант один - смерть. Потому что поздно думать именно сейчас - надо было заранее найти противоядие, а не тогда, когда яд уже в тебе и выжигает душу сигаретным пеплом, из-за чего черные кромки тлеют, а потом уже горят. Горят то ли синим, то ли обычным пламенем - разницы в любом случае нет. Поздно думать о противоядии тогда, когда тебе пустили эту отраву на язык, под кожу, в сознание. Когда это въелось под кожу настолько, что боишься собственных рук, потому что слишком явно чувствуешь в них чужое присутствие. Это страшно. О, да. Это жутко. Особенно тогда, когда понимаешь, что противоядия в принципе нет. А аналог противоядия все равно будет подавлен могуществом. Мори ухмыляется, сидя один в своем кабинете. Точнее, почти один. Рядом сидит его вечная слабость - Элис. Но не такая уж и слабость. Она, например, отвлекает от вечных пустых размышлений о том, что уже прошло. И о том, что было бы, если бы вот тогда пошло по другому, если вот он не умер, а вот он... Размышления прерываются, тусклый лунный свет кое-как пробивается через задернутые шторы, освещая силуэт в двери. Достаточно высокий, о, чудо! Без шляпы на голове, без белых кончиков (словно обмакнутых в краску) волос, без светлой одежды. Ну, неужели, хоть какое-то разнообразие. А лучше бы его не было. Строгая черная одежда, галстук, пиджак, жилетка. И бинты. Бинты на руках, на лице - где-то в душе Мори подозревал, что бинты, должно быть, везде. Бумаги с шорохом и грохотом падают на стол, однако, одна из них очень изящно и элегантно, даже слишком для простого листа бумаги формата а4, падает буквально на руки босса мафии. Увольнение. Что ж, лучше и быть не могло. Действительно. Куда уж лучше то.У него был Одасаку. Накахара. Рюноскэ. Ему дали шанс уйти. И у него была причина уходить.
И пусть причина была натянута за уши, Мори вновь мрачно ухмыляется, сидя в своем кабинете. Сколько лет прошло нельзя сказать точно, но он снова и снова видит эту сцену. Причем в обычной жизни он ее никогда не вспоминал. Только вот в такие моменты внезапного сна. Мужчина тянется за водкой, и делает два глотка из горлышка бутылки. Терпко. Горько. Но метил нейтрализуют водкой.