Сладкий.

Стас и Дима вообще были очень разные, на самом-то деле. То есть, сначала этого не заметить— на шоу Пемп молчит чуть ли не все 20 минут выпуска, изредка вбрасывая какие-то фразочки, чаще всего несмешные, чаще всего над которыми смеётся только Игорь, а голос Фадеева обычно не слышно, и о том, что он тоже участвует в шоу, люди обычно узнают на самих концертах. В обычной же жизни Стас очень открытый и жизнерадостный человек. А Дима просто пидор. И это точно. Богомол давно уже понял. И дело не только в его инстаграме, он, конечно, совсем опидорашенный, дело в том, что Дима с л а д к и й. Он совсем не похож на Стаса, который вырос с Максом, который вместе бил морду тогда еще уроду-Игорю из вражеской граффити–крю, убегал от ментов и пришел однажды (внимание!) вызволять из кпз пьяного друга. Бухой. В хламину просто. На фоне Фадеева Стас выглядел мужественно. Дима же в прямом смысле был мягкий и домашний, уютный. От него пахнет сладким гелем для душа и его волосы на ощупь круче, чем у любой девушки, он использует крем для рук, потому что его кожа слишком нежная, а эти его джинсы узкие, которые так плотно зад обтягивают, что у Макса от одной мысли привстает? Дима на вид действительно нежный, сладкий на вкус и ласковый, как ребенок. Но только, сука, на вид. В жизни это «отъебись», «убери клешни», «мех», «я сейчас тебе переебу», «уйди, пидор», «заебал, отсидыш ебучий», «найди себе квартиру» и все в этом духе. Ничего сладкого и милого. Суровая непидорская реальность. Даже в тюрьме не так строго. Не сегодня. Сегодня Дима принял на грудь пару лишних шотов текилы от просто так, потому что, мама, я уже взрослый мальчик, я могу пить, сколько хочу и ложиться спать не в 9, а в 10, и последствиями этих шотов был самый настоящий ходячий тактильный пиздец. Дима навеселе и поэтому еще более неуклюж в своем теле ростом под два метра, он смешно переставляет ноги, вышагивая к Максу, первый лезет целоваться, и когда Богомол отстраняет его со словами"ты че, пидр?», Фадеев так очаровательно складывает свои брови домиком на пьяном лице, что Макс не сомневается—пидор. И он вместе с ним. Хорошие мальчики к своим двадцати-с-писей годам так и не научились целоваться, потому что одноклассницы обычно не любят пухлощеких пирожочков, Дима очень неуверенно прижимается к чужим губам, давая возможность отстраниться если что, тяжело дышит так, что Макс ловит губами каждый его взволнованный вздох, краснеет и мнется с ноги на ногу, то и дело ластясь к Богомолу. А Макс любит хороших мальчиков и не прочь их научить чему-то плохому, поэтому через секунду Дима уже вжат в стену, тихо стонущий и неумело отвечающий Максу, он пытается переплести языки, но Богомол углубляет поцелуй и прикусывает нижнюю губу, от чего Дима плывет. «Так, взять на заметку: когда он пьяненький—он доступненький.» Они слишком увлеченно лижутся, по-другому это назвать нельзя, их лбы соприкасаются, а одна нога Фадеева уже закинута на пояс Голышеву, да и сам он льнет ближе, притирается, хватается руками за шею и все никак не разорвет поцелуй, только стонет громче. Когда Дима едва заметно трется о чужой живот своим стоящим колом членом, Богомолу рвет крышу. Двухметровый взрослый парень просто валится на диван под натиском Макса. Дима сейчас- один большой сгусток возбуждения и смущения, его припухшие от поцелуев губы влажные, хочется просто уложить его и целовать, целовать, целовать, щеки у него предательски алеют, когда Максим касается его коленки, а ноги непроизвольно и совсем немного раздвигаются, вроде как приглашая… Как только Богомол закидывает эти порнушные ноги себе на пояс, успевая провести горячей ладонью вдоль бедра и собственнически сжать зад, брюнет под ним слишком крепко цепляется ногами за парня и переворачивает Макса, подминая под себя. Он хочет казаться горячим и развязанным, пока ерзает своей задницей у Макса на бедрах, чувствуя горячий ствол даже сквозь ткань домашних штанов, но так смущенно закусывает губу, пока Богомол, пользуясь случаем, стягивает с него футболку, что устоять невозможно . Как только Фадеев остается без футболки, Макс приподнимается на локтях, касаясь губами шеи брюнета, опускаясь влажными поцелуями ниже и местами оставляя красные следы, на что Дима несдержанно стонет, обхватывает губами сосок и слегка сжимает, оттягивая и зализывая, но снова оказывается завален- Фадеев настроен решительно. Он пытается повторить все за Максом, оставляет неуклюже засос у ключицы и так мило сопит при этом, что Макс либо сейчас умрет от умиления, либо от спермотоксикоза, обводит языком контур пресса и оттягивает резинку тренировочных. Макс уже предвкушенно жмурится, он чувствует пальцы Фадеева у основания члена, его язык и зубы у себя на тазобедренной кости и… И ничего. Снизу слышится приглушенный хрип. Голышев открывает глаза и обнаруживает хихикающего Диму, который нашел татуировку Макса. «Жызнь такава какава ана есть и больше никакава». Сука, на тазобедренной кости. И Богомол непроизвольно начинает смеяться сам. Конечно, они потом закончили все это дело взаимной дрочкой, Фадеев чуть ли не в бреду умолял: «Макс, ну же, быстрее…», на что тот утробно рычал и кусал плечи, шею, ключицы, зализывая потом следы от зубов, Дима толкался в руку, при этом все еще оставаясь пунцовым от смущения. Они кончили практически одновременно, испачкав животы горячей спермой, Макс где-то нашарил футболку брюнета и вытер ею ее же хозяина, после вытерся сам, пока разморенный Фадей выползал из джинс с бельем, сам скинул с себя штаны, и обняв Диму за пояс, завалился спать, перед этим смачно того на ночь засосав. Фадея тоже слишком быстро сморило, и буквально через 10 минут оба уже спали. Ничего не нарушало ночную тишину в комнате кроме редкого «такава какава ана есть» от Димы во сне и его смеха.