Здравствуйте, профессор

      Паром мерно покачивался на воде. Скрипел ботинками мужик, наворачивая круги с берестяным воротом, булькало и плюхало под деревянным паромным настилом.       Юри повернулся на скамье к востоку. Речка в этом месте делала изгиб, и за песчаным отвесным берегом, сплошь усеянным кривыми берёзками, виднелся солнечный ореол. К шести утра было уже светло, как днём.       – А что, – спросил мужик, с хеканьем налегая на ворот, – нормально профессорам платят в вашей Японии?       – Они не жалуются, – уклончиво ответил Юри, который, вообще-то, не был профессором. Он уже привык к тому, что среднестатистический житель России знает о тонкостях учёных степеней в разных странах (включая свою собственную) чуть меньше, чем ничего. По японским меркам Юри получил высшую, по российским – только-только достиг уровня кандидата наук. И как бы ему ни хотелось услышать однажды в свою сторону «профессор Кацуки», в ближайший десяток лет максимум, что ему светило – так это должность старшего преподавателя. Которая, конечно, имела мало общего с должностью старшего преподавателя в России.       У Юри были веские причины не начинать пытаться объясняться с людьми.       Питерские коллеги на этот раз приняли его весьма радушно. Конечная цель Юри лежала севернее, но он выбирался в Россию несколько реже, нежели ему хотелось, поэтому нельзя было упускать ни единого шанса. Проведя в Санкт-Петербурге плодотворную неделю, включавшую встречи с важными людьми и поиски в библиотеке, Юри, наконец, задал вопрос о приемлемом маршруте до места, куда ему было нужно.       Добираться пришлось по воде. Юри сначала думал – доедет на поезде до Петрозаводска, а там уже – на машине, но его высмеяли. Сказали – какая машина, коллега, только МЧС зря беспокоить, если где-нибудь в самом сердце лесов увязнете.       Юри отмечал свой путь по карте. Северо-западная часть России в приближении выглядела как зелёное шёлковое покрывало, вдоль и поперёк испещрённое голубым. Озёра, точно бусины, нанизывались на нити рек, большой кляксой с неровными краями разметало Онежское озеро. С катера мир открывался в тех же цветах: голубое да зелёное, в какую сторону ни глянь – да ещё белая пена, двумя чёткими линиями расходящаяся от кормы после того, как катер разрезал собою водную гладь.       Воспоминания мелькнули – и пропали.       – По-русски вы чисто говорите, – заметил мужик. – Долго учили?       – Ну, долго – не долго… – долго, конечно, русский язык давался гораздо тяжелее, чем любой из предметов, но выбора не было – да и учить его Юри начал ещё со старшей школы, когда точно определился со своей будущей специальностью. – Но в моей работе без языка никуда, сами понимаете.       На самом деле Юри не только знал русский, но ещё более-менее разбирался в паре языков малых народов России. Как бы он ни мечтал всю жизнь проработать со славянским фольклором – его страстью, его любовью с самого детства, – за годы учёбы приходилось браться за всё. Не так много было шансов попасть в исследовательскую экспедицию в другую страну. Так что Юри пришлось основательно поднатореть и в японском фольклоре, и в истории Дальнего Востока – всё же область интересов Японии лежала в первую очередь именно там, – и даже побывать в составе экспедиции за утерянными фольклорными традициями айнов. Сначала в экспедиции водили его. Теперь и он водил группы таких же студентов.       Но и для своих личных исследований время нужно было выкраивать.       – Ну, да, – согласился мужик. – Профессор фольклористики. Звучит! К нам в деревню как-то раз студенты-фольклористы приезжали. Наши, русские. Интеллигентные такие, сначала с администрацией поговорили, потом по домам ходили. Интересные. Мы им много понарассказали. Но они на остров не совались, так-то.       – Я сюда из-за «Заповедного леса» и приехал, – признался Юри. – Но в деревне порасспрашивать тоже было бы интересно. Кто там сейчас, на острове-то?..       – Да все ихние и есть, – мужик кивнул на лес, плотно подступающий к самой воде: со стороны деревни казалось, что кроме деревьев там и нет ничего, но Юри, видевший фотографии туристического места в Интернете, знал, что это не так. – Все, как сказать-то… сотрудники. Это ж главного их, Якова Фельцмана, собственность. Частная. Многие думают, что государственная, как Кижи те же, ан нет. Наше дело малое, туристов перевозить, билеты продавать, еду да сувениры. Мы на остров сам не суёмся. Они тоже почти все на острове ночуют. К выходному вот, правда, кое-кто уже в Петрозаводск уехал. Но и вам зато попроще будет – никаких сегодня туристов.       Глухой толчок о берег прервал разговор. Юри спрыгнул с парома на твёрдую, утоптанную тысячами ног землю, прижимая к себе рюкзак, обернулся. Мужик деловито подбивал ногой ворот, чтобы не кособочился.       – Вечером вас обратно заберу, – пообещал он. – Вот сюда и подходите к закату. А до вечера точно не управитесь.       С чем Юри должен был управляться на острове до вечера, мужик не уточнил. Юри посмотрел немного, как он крутит ворот в обратную сторону, и паром, повинуясь его рукам, медленно отстаёт от земли и отправляется в путь вдоль натянутого меж берегами каната. Потом развернулся и шагнул в неизвестное.       Когда поднимался вверх, по отвесному склону, в спину вступило. С детства ещё тянулось, нет-нет – а давала о себе знать очень старая травма. Юри иногда думал, что, может, это было и неплохо. Если б не спина, отдали бы его в какой-нибудь спорт, выбрал бы другую профессию, и, кто знает, вероятно, никогда бы не оказался он там, где оказался сейчас.       Остров с гордым названием «Заповедный лес», как предполагалось, был хорошо оборудован для туристов. Тропинки, хоть и маскировались под дикие, проложены были ровно, подметены чисто – ни камней, ни сучков, ни листьев. Кое-где под пни маскировались урны для мусора. Можно было развернуть карту, которую всучили в деревне, но Юри просто пошёл по самой широкой дорожке, предположив, что она выведет его куда нужно.       Дойти, правда, не дошёл.       Посреди дороги возвышался здоровенный булыжник. На нём, следуя правилам русских сказок, было высечено напутствие: направо пойдёшь – кошелёк потеряешь, налево пойдёшь – коня потеряешь. Что случится с теми, кто направится прямо, оставалось загадкой, потому что надпись загораживали стройные ноги в рваных джинсах. Юри оторвался от букв: на камне сидела рыжая девица с большим синим мусорным мешком. Через её руки была перекинута толстая, добрая коса, украшенная лентами и цветами; девица вытаскивала из неё подвядшие растения и выбрасывала в мешок.       Юри вежливо кашлянул.       Девица подняла на него глаза в изумлении, да так и уставилась. Даже про косу свою забыла.       – Мы сегодня закрыты, – сказала она. – Понедельник и вторник – выходные дни. Вы тут откуда?       – Я из деревни, – пояснил Юри. – Не турист. У меня приглашение есть от господина Фельцмана, он вас не предупреждал? Прошу тогда прощения…       Девица охнула, соскочила с камня, отряхиваясь. Её коса, к ужасу Юри, соскользнула с плеча и шлёпнулась на землю целиком, как будто серпом кто отмахнул. Качнулись короткие кудряшки, в солнечном свете оказавшиеся даже не столько рыжими, сколько красными.       – Так вы с проверкой, из Петрозаводска! А господина Фельцмана нет, до следующей недели в Новосибирск на конференцию улетел. Что же он не предупредил-то…       Девица похлопала себя по карманам олимпийки, вытащила бейджик и споро приколола на грудь. Юри прищурился – даже когда в очках был, поддавался привычке. На бейдже значилось: «Людмила Бабичева. Старший менеджер».       – Я не с проверкой, – Юри снял рюкзак со спины, пошарил в нижнем отделении. Нашёл тонкую стопочку визиток и подал одну девице – совершенно машинально держа обеими руками. – Я учёный, специализируюсь на фольклоре восточных славян. Очень мне советовали посетить ваши края.       Кто посоветовал – Юри уже и не помнил, только поймал себя однажды за чтением статьи про «Заповедный лес» в Википедии. Подумал ещё: что только для туристов не придумают! И ведь едут же, даром что располагается не в самом близком и удобном месте. Юри решался долго, с месяц точно. То открывал фотографии в поисковике и смеялся: ряженая Баба-Яга выносила хлеб-соль, зеленоволосые девицы в сарафанах плясали вокруг группы восторженных китайцев с фотоаппаратами, дети пытались вскрыть сундук с надписью «смерть кощеева». То читал отзывы на форумах и думал: а мифологические элементы-то они неплохо реконструируют, да и поселения поблизости старые. В деревне, которая рядом, не переселенцы, местные живут. Наверняка им есть, что рассказать – вот это уже привычно, для исследования может пригодиться.       Решался, решался – да решился.       Вышло, правда, не совсем так, как он задумывал. Местные приняли хорошо, много расспрашивали про научную работу, поразились, когда узнали, сколько он уже материала собрал. Однако когда услышали, что сейчас Юри главный упор делает на демонологию, замахали руками, мол, не им рассказывать. А сходи-ка ты, господин хороший, в сам Заповедный лес. Переправим тебя через речку на пароме, погуляешь там денёк, авось узнаешь что. А не узнаешь – вернёшься в деревню, тогда уже думать будем.       Был бы Юри лет на пять-десять помладше – обязательно бы возмутился, что вместо того, чтобы рассказать самим, его отправляют в туристическое место, где от науки да от мифологии одно название. Что можно нового узнать на острове, где каждый камушек положен человеческими руками? Воспроизведение мифологических сюжетов – не наука, а бизнес. Но он уже наученный горьким опытом был и знал, как дела делаются.       В бытность свою ещё студентом посчастливилось ему присоединиться к экспедиции на север России. Всё было в диковинку. После радушного приёма отвели его к шаманке. Шаманка – старуха совсем – поговорила с ним ласково, расспросила обо всём. А в конце сказала: ничего тебе сама пока не скажу, сегодня плохой день. Приходи завтра.       И назавтра повторилось то же самое, и через день, и через два дня – Юри задавал вопросы, а шаманка всё одно твердила: духи не велят, ветер не с той стороны дует, бубен стучит глухо, а не звонко. Завтра приходи.       Так Юри и ходил, пока кто-то из местных, сжалившись, не объяснил, что ничего ему шаманка рассказывать не будет, хоть до скончания века жди. Ты, сказали ему, японец, нет у ней к тебе веры, не сможешь ты донести знания как надо. Уезжай. С другим поделится, с тобой – нет.       Разное с тех пор было в жизни Юри, и этот приём он изучил досконально: сначала заставить его побродить по округе, присмотреться к нему как следует, попривыкнуть, а потом уже снизойти до информации. Что ж, времени у него хватало, а наседать на местных смысла не было. Можно пока и подождать, даже если это и означало ежедневные прогулки по острову.       Старший менеджер Людмила Бабичева изучила визитку со всем вниманием, потом облегчённо вздохнула и спрятала свой бейдж обратно в карман.       – Ааа, – сказала она, – ну слава тогда всему, чему можно и нельзя! Сами понимаете, ежели бы с проверкой посреди туристического сезона, да ещё пока Хозяина с Хозяйкой нету… Здравствуйте, профессор. Меня Милой здесь кличут.       – Я не профессор, – устало вздохнул Юри. – Там же написано…       – Пока не профессор, а однажды будете, – Мила проницательно на него посмотрела. – Или мне вас добрым молодцем звать? Могу ещё барином. Мы тут сервису обученные.       Юри сдался. Девица подобрала косу с земли, отряхнула от налипшего сора и додёргала вялые цветы. Пригладила волосы. Поймала задумчивый взгляд и пояснила:       – Свои-то такие отрастить не получается. А кто нынче поверит в нечисть с короткими волосами? И ладно ещё, когда с косой можно. А если простоволосою да в рубахе – тогда целый парик надобно.       А кто нынче поверит в нечисть с какими угодно волосами, подумал Юри. Он уже догадался, что девица не столько старший менеджер, сколько одна из «ряженых» – на Бабу Ягу, вроде, не похожа, та на фотографиях повыше была. А вот мавкой вполне могла оказаться.       Мила отлипла от камня, и Юри, наконец, прочёл недостающую часть: прямо пойдёшь – в сказку попадёшь. Это было логично, вряд ли в туристическом месте кто-то стал бы сулить потерять жизнь – так и обидеть можно особо впечатлительных. Буквы, что удивительно, были натурально высечены на камне и подкрашены тёмным, а не просто нанесены сверху.       – А что справа? – спросил Юри. Мила сначала подняла брови, потом догадалась.       – Нешто вам карту не дали в деревне? – удивилась она. – Лавка справа сувенирная, колодезь, пенёчки, если передохнуть надобно. А слева – кружная дорога, чтобы пейзажами полюбоваться. Ну а прямо… А прямо – сказка. Вот вы, профессор, что ищете в наших краях? Отдых, али…       – Али, – сказал Юри.       – Тогда пойдёмте. В гости вас провожу.       – Людмила…       – Мила.       – Мила, а вы всегда так разговариваете?       Джинсы, розовая олимпийка, мусорный мешок и спрятанный в карман бейдж старшего менеджера – визуальная картинка, то есть – никак не вязались с аудисопровождением. Пусть русский не был родным языком Юри, пусть он, собирая материал для своих научных работ, и не такого наслышался, но тут несоответствие чувствовалось слишком ярко.       Девица засмеялась.       – Ой. Со среды по воскресение – всегда, – призналась она, – профдеформация, если хотите. Привычка. Это, знаете, как в Макдональдсе: попробуй не предложить клиенту напиток или забыть улыбнуться – тут же за спиной появится старший, скажет: «Мила, на минуточку, Мурат, подмени». И потом раз – ты уже дежуришь по туалетам ночью, или ещё что похуже.       – И тут – тоже?.. – спросил Юри. Мила перекинула косу через плечо, подхватила мешок.       – Да не, – сказала. – Тут по очереди дежурим, иногда – все вместе.       Тропинка вела вглубь острова. Мила останавливалась у каждого пня-урны, вытаскивала пластиковый внутренний контейнер, вытряхивала в мусорный пакет.       – Шесть утра только, – зашёл с другого бока Юри, – а вы уже на ногах. Выходной, тем более.       Сам он обычно вставал с трудом, долго раскачивался, моргал сонными глазами и потягивал кофе из большой кружки. Работа, конечно, приучала к разным режимам, но когда была возможность проваляться в кровати до полудня, Юри не отказывался.       – У нас тут никто допоздна не залёживается – выходной, тем более, – легко включилась в разговор Мила. – Единственная возможность заняться своими делами. А ещё ведь убраться надо, заготовить реквизит. Летом тут людно. Не как в Кижах или Мандрогах, конечно – там-то теплоходы, Метеоры, а до нас попробуй доберись. Но добираются ведь. Катера до деревни ходят два раза в день. Вас вот ещё занесло.       – Я провожу исследование, – объяснился Юри. – Собираю материал понемногу. Демонология славян изучена достаточно широко, но ряд вопросов всё равно не освещён. Бесконечные расхождения в толкованиях, региональная специфика…       – Это вы по адресу, – Мила наклонилась, подобрала блестящую обёртку с тропинки, засунула в мешок. – Демонология славян – это точно к нам. Где б вы ещё на настоящую нечисть поглазели, профессор?       – Да на любых реконструкциях.       – Ну так там-то ряженые, а у нас – натуральные.       Юри посмотрел на Милу. Она улыбалась, выставив напоказ белые зубы, но выглядела серьёзной, как будто и не шутила вовсе. В лесу было темновато, а всё же не мрачно: солнце поднялось уже достаточно, чтобы проглядывать сквозь ветки деревьев. Юри всмотрелся получше и отчётливо увидел, что зубы у неё были острые, узкие, будто и не человечьи.       Да ну, глупости какие.       – И к какому подвиду нечисти принадлежат старшие менеджеры? – неловко пошутил он, поправляя очки. Солнце бликует, вот и чудится всякое.       – Бросьте… – Мила поморщилась. – Я же правда думала, что вы с проверкой к нам. Давно грозились уже. Старший менеджер – это так, по бумагам, чтобы было за что зарплату начислять. А вообще я кикимора домовая.       Самокритично, хотел сказать Юри, но сдержался.       – И в чём же это проявляется? – спросил он.       – Ну, так… – Мила неопределённо покрутила рукой. – Людям вред приношу. Любую работу порчу. Могу кошмары наслать, могу несчастье предсказать. Всё как положено. А то вы сами не знаете, как оно бывает, вы же специализируетесь на демонологии.       – Кикимора, – сказал Юри. – Русский мифологический персонаж, не самый злой, не самый сильный. Образ, происхождение и функции разнятся в зависимости от региона, а в современной культуре и вовсе известен как болотная нечисть, а не домовая.       Мила прищурилась.       – Не верите, – сказала она.       – Не верю, – признался Юри. – Простите, Мила, но вы и сами должны понимать, как это для меня звучит. Я, в первую очередь, учёный, и ко всему должен подходить с холодной головой. Если бы фольклористы признавали правдой то, что рассказывают им в каждом поселении, то давно бы стали самыми суеверными людьми на Земле.       – Вот вы, – сказала Мила, – наверняка много где бывали. Например, на древнем капище, или в японских храмах, или ещё в каких-нибудь священных местах, были же, ну? Вы у местных спрашиваете, во что их предки верили, а они говорят: да, есть у нас свой покровитель, и до сих пор есть, между прочим – чудные дела творятся, господин профессор. И вы идёте к этому капищу, святилищу, храму, смотрите, заметки делаете. А спиной чувствуете, что кто-то внимательно-внимательно глядит: с чем пришли, с какими намерениями? И вроде бы умом понимаете, что это ерунда, а всё равно, не по себе. И лишний раз подумаешь, прежде чем до чего-то дотронуться или что-то не то сделать. Бывало же?       Ещё как бывало, подумал Юри, и не только с ним. Нет-нет, а коллеги признавались в подобном. Сам Юри всегда обычно отмалчивался, но про себя соглашался. То ли вера такая заразительная, то ли атмосфера во всех этих святилищах располагающая…       Но вслух он сказал другое:       – Ни разу не бывало.       Мила болтать тут же перестала, пошла вперёд молча. Юри усовестился, подумал, что обидел – она наверняка поняла, что Юри соврал, не просто так же спросила, да ещё пример привела такой жизненный. Как профессиональную байку из узкого круга фольклористов рассказала. Юри немного прибавил шагу, посмотрел украдкой на лицо Милы – но она не казалась недовольной и гримас не корчила – мышцы губ были расслаблены, уголки чуть-чуть загибались вверх.       – Да мы пришли уже почти, – показала она рукой куда-то между деревьев. Юри присмотрелся, но ничего не заметил – ровно до тех пор, пока, отодвинув очередную ветку, не упёрся носом в деревянный частокол. Поднял голову вверх, пытаясь определить высоту – и встретился взглядом с пустыми глазницами вытянутого нечеловечьего черепа. Череп внимательно взирал, ехидно скалясь внушительным набором зубов.       – «А на полянке избушка на курьих ножках, вокруг тын, а на кольях лошадиные черепа, каждый череп огнём горит»,– пробормотал Юри.       – Подсветку включаем не всегда, – со знанием дела сказала Мила, обходя частокол боком. – Здесь всё на генераторах и батарейках, расход бешеный. Вы спрашивали, почему мы рано встаём – ну так у нас вся жизнь к световому дню привязана. Где солнце, там и мы.       – А зимой как? – спросил Юри.       Мила посмурнела.       – Какой зимой, – махнула она рукой. – Это же север. Туристический сезон – с мая по октябрь, а там только в город на заработки. И деревенские едут, и мы. Все едут.       Она толкнула бедром частокол, и калитка распахнулась вовнутрь. Мила отошла на шажок, пропуская Юри.       За тыном, конечно, была повёрнутая передом избушка на курьих ножках. На ножке. Ножка эта – массивная, крепкая, больше напоминающая пень с корнями, нежели куриную лапу – убила в Юри последние крохи надежды на фольклорную достоверность. Он, конечно, понимал, что простым обывателям-туристам мало интересна правда про домовины и погребальные обряды, но всё же…       Мила, сбросив на землю мусорный пакет и косу, подбежала к избушке, встала на цыпочки и постучала в плотно закрытые ставни. Подождала немного. Внутри послышалась возня, стеклянный звон, а потом ставни резко распахнулись. От шишки Милу спасло только то, что её макушка была несколько ниже.       – Умираю, – прохрипела Баба Яга низким мужским голосом, наполовину вываливаясь из окна. – Милка, умираю.       – Ууу, – сказала Мила. – Как ты невовремя-то. Аккурат к гостям.       – Гостям? – Баба Яга подняла голову и уставилась на Юри очень сложным, расфокусированным и трагичным взглядом. Юри тоже уставился, потому что видок у фольклорного элемента был незабываемый. Глубокие размазанные чёрные тени под глазами, взъерошенные волосы, обвязанная вокруг плеч шерстяная шаль с кокетливыми кисточками.       – Георгий, – представилась Баба Яга.       – Юри Кацуки, – представился Юри.       Баба Яга охнула… охнул и исчез внутри избушки.       – Давай, выползай, – сурово велела Мила. – Перед профессором прямо стыдно. От похмелья ещё никто не умирал, жахни цитрамончика какого-нибудь, и всё. Чего это тебя на алкоголь потянуло?..       – Его вчера бросила Аня, – сказал новый голос.       Юри обернулся – и застыл. В дверном проёме, приложив ко лбу бутылку воды и свесив босые ноги вниз, сидел самый красивый человек из всех, кого Юри удалось повидать в своей жизни. Как можно было сохранить общую привлекательность, надев на себя растянутые серые треники и майку-алкоголичку, да ещё после нехилой, видимо, ночной попойки? Юри сморгнул, но наваждение не исчезло.       – Опять? – возмутилась Мила. – Так бы космы ей все и повыдёргивала, дуре этой.       – И чего не повыдёргиваешь? – поинтересовалось прекрасное видение.       – Вот ещё. Потом своими же париками с ней делиться, – фыркнула Мила. – Второе правило Заповедного леса – всегда сохранять товарный вид. Хотя кому я это говорю, ты даже не знаешь, как это – выглядеть «нетоварно».       Самый красивый человек пожал плечами и спрыгнул вниз, легко преодолев полутораметровую высоту.       – Здравствуйте, – он протянул Юри руку. – Виктор Никифоров, заместитель директора Заповедного леса. А вы, должно быть, Юри Кацуки, верно? Я отправлял вам приглашение от имени господина Фельцмана; он всё время занят, так что почтой, в основном, занимаюсь я. Не ожидал, что вы прибудете так рано, простите за неподобающий вид. Могли бы предупредить, мы бы вас встретили…       Юри замешкался, ответил на рукопожатие. Виктор улыбнулся столь ослепительно, что Юри захотелось или тоже улыбнуться в ответ, или провалиться под землю от неловкости. Он выбрал нейтральный вариант: убрал руку и отвёл взгляд.       – Это я должен просить прощения, – пробормотал он. – Пришёл без предупреждения, да ещё и с самого утра… Но в деревне сказали, что чем раньше, тем лучше, вот и…       – Тоже верно, – жизнерадостно согласился Виктор. – К обеду мы могли бы уже и в город по делам уплыть, мало ли.       Из приоткрытой двери избушки вылетела какая-то тряпка, затем – кроссовки, прямиком Виктору в голову. Тот поймал в воздухе, даже не оборачиваясь.       – Ненавижу тебя, – уведомил его Баба Яга Георгий, с мученическим стоном спуская к земле грубо сколоченную деревянную лестницу и сползая по ней вниз. – Почему ты всегда такой бодрый?       – Ну как же, – хмыкнул Виктор, натягивая на себя тряпку – на деле она оказалась вполне приличной рубашкой. – Потому что я бессмертный, и ничего меня не берёт. И смерть моя в игле, игла – в яйце…       – Обожаю эту часть, – грудным голосом протянула Мила.       Виктор покосился на неё, присел и принялся зашнуровывать кроссовки.       – В общем, – сказал он, – разве что придёт однажды какой добрый молодец, выведает у Бабы Яги, где смерть моя находится, найдёт сундук, подстрелит утку… ну и так далее. И, кстати, голова у меня всё равно болит.       – Обязательно добру молодцу расскажу, где твоя смерть, – негромко пообещал Георгий, держась пальцами за виски. – Одним конкурентом меньше – зарплата выше. Юри, вы как, интересуетесь?       – Я больше по славянскому фольклору, – сказал Юри. – Демонология во всех её проявлениях. Долг учёного – не разрушать, а воссоздавать.       – Отлично сказано! – Виктор поднял на Юри горящий взгляд, чем снова поставил его в неловкое положение. – С вашего позволения, профессор, мы сначала навестим одного нашего товарища, а потом присядем где-нибудь с кружечкой чая и расскажем вам абсолютно всё – про Заповедный лес и не только.       Навещать товарища пришлось всем вместе. Виктор попытался было перепоручить заботы о Юри Миле, но та возмутилась, мол, будто профессор лично к ней в гости явился, и вообще, может, тут кто-то хочет подежурить за бедную-бедную Бабичеву? В итоге пошли вчетвером. Юри по большей части отмалчивался, Мила продолжала утрамбовывать мусор в мешок, Георгий страдал, а Виктор болтал за всех сразу. Юри даже не заметил того момента, когда они перешли на «ты». Врождённая японская вежливость сдержанно ярилась внутри, в то время как сердце аж обмирало от радости.       – …и я после вчерашнего представления только и успел, что переодеться, а потом меня Гоша позвал, – закончил Виктор свой рассказ о театрализованном шоу для детей, которое по предварительному заказу они устраивали накануне. – С ребятишками возиться интересно – они не то, что взрослые, всё на веру принимают. Взрослые только посмеиваются: напялили тут бутафорские костюмы, понастроили избушек в лесу, ха. Пародия на аутентичность. А дети чувствуют душой, они все в этой атмосфере, для них перед глазами разворачивается иная реальность, а не сказка.       – Ты зря распинаешься, – сказала Мила, – профессор тоже в нас не верит.       – Учёный и не должен верить в объекты своего исследования, – взгляд Виктора почему-то обжёг Юри, – иначе какой он будет учёный.       – Ну, – сказал Юри просто потому, что обязательно нужно было тут что-то сказать, – даже если бы я и хотел… Вы же сейчас такие обычные. Разговариваете со мной, рассказываете про жизнь на острове…       – А если бы, – мягко сказал Виктор, – мы нацепили парики, жестяные позолоченные короны и костюмы, ты бы поверил?       – Нет, – согласился Юри.       Разговор, сам по себе, был смешной, но смеяться почему-то не хотелось.       – Куда мы идём? – вежливо спросил Юри, чтобы поддержать беседу.       – К Юре, – весело ответила Мила. – Он у нас вместо ходячей аптечки, пока Хозяйки нет. Травки какие-нибудь смешает, пошепчет – и всё пройдёт, от насморка до похмелья. Ой, только сейчас подумала, как у вас имена похожи…       Тропинка раздвоилась. Указатель сообщал, что справа расположилось «ведьмино болото», а слева – «шаманьи владения». Виктор задумался на секунду, но уверенно повернул налево.       – Да, – согласилась Мила, – Юрка сто-о-о-о процентов снова на шаманьей полянке ошивается.       – Где? – Юри аж споткнулся, не веря своим ушам.       – Ну в «шаманьих владениях», в смысле, – пояснила Мила очевидное и на всякий случай добавила, – у шамана.       Юри попробовал представить себе сказку, где смерть Кощея Бессмертного добывал бы шаман, предварительно сговорившись с Бабой Ягой, и его фантазия зашла в тупик.       – Я думал, вы на славянском фольклоре специализируетесь, – осторожно сказал он, – а шаман – точно из другой категории…       – Это всё в рамках новой культурной программы «Дружба народов», – бодро произнёс Виктор таким тоном, каким, наверное, он говорил эту фразу всем посетившим остров, кто хоть немного разбирался в славянской культуре и озаботился тем, чтобы задать соответствующий вопрос.       – Каких народов? – возмутился вконец попранной аутентичностью Юри.       – Малых! – авторитетно заявил Виктор. – Малых народов Севера России. Так что на нашем острове можно посмотреть на самого настоящего ненецкого шамана.       – Ненцы не живут в Карелии, – обречённо сказал Юри. – Они живут в Тюменской и Архангельской областях по большей части.       – Слушай, – подал голос Георгий, – ты правда думаешь, что все наши туристы знают, кто такие ненцы и где они живут? Ну переехал один, подумаешь, великое дело. Тем более, ненцы живут и в Питере, и в Мурманской области – совсем рядом. Малые народы Севера есть малые народы Севера.       – Зато, – добавила Мила, – шоу с шаманом всегда пользуются популярностью. Вы знаете, какие деньги зимой делают на Кольском полуострове? У них там эти десятидневные экскурсионные туры с катанием на собачьих упряжках, кормлением оленей и обязательно – посещением шамана. Я вот поднакоплю немного – и обязательно съезжу зимой посмотреть. А то у нас чистой воды импровизация, а там – на поток поставлено. Можно будет подумать и о зимней туристической программе. У нас, конечно, оленей нет, но если расширяться…       Мила умолкла, погрузилась в свои мысли и даже прошла мимо следующего пенька-урны.       Юри покачал головой, но продолжать тему не стал. Действительно, чего это он. У людей тут стоит вопрос выживания в финансовом плане, а он придирается к достоверности. В конце концов, бизнес и наука всю жизнь искали компромисс друг с другом – и как-то обычно успешно находили.       – Ну и Юрке с ним повеселее, – неожиданно добавил Виктор.       – Вот-вот, – ожила Мила, которая, видно, долго думать и молчать просто не умела. – Юра – он у нас самый младший. Всё время то на острове, то возле Хозяина с Хозяйкой. Друзей нет совсем, да и с кем тут дружить? Витя и Гоша нехило так старше, мы с Аней – вообще девчонки. А с шаманом они почти ровесники.       За оставшуюся дорогу Юри узнал, что неведомый ему пока Юра ошивается у шамана с самого утра вовсе не из любви к малым народам и их культуре, а из-за того, что на всём острове интернет работал только на шаманьей поляне. А кроме интернета у шамана ещё была своя моторная лодка, незапароленный ноутбук и личный аккумулятор, от которого он подзаряжал устройства – в общем, предел мечтаний.       – Раньше, – объяснила Мила, – у нас совсем тут ни связи не было, ни интернета. Глухие места, заповедные. А год назад Хозяин шамана к нам взял. Натянули чум на скорую руку, антураж соответствующий сделали. А шаман телефоном покрутил так, сяк, сходил на берег, убедился, что нигде не ловит, нахмурился… Тем же вечером очертил на поляне круг, зажёг костёр, достал свои шаманьи атрибуты. Какие-то травки сжёг, в бубен постучал и говорит: проверяйте. И что бы ты думал? Ровно в этом кругу сеть появилась! Чуть шаг в сторону – уже не работает, а в кругу есть! Я ему говорю: слушай, тебе надо в сисадмины идти. Будешь первым в мире программистом, который реально компьютеры шаманскими плясками чинит…       Виктор засмеялся, Георгий издал какой-то булькающий звук, видимо, не желая травмировать голову ещё сильнее, и Юри так и не понял, где Мила пошутила, а где сказала правду.       Лес как-то внезапно закончился. Забрезжила вдали речка, вся рябая от волн, под ногами разбегалась во все стороны непримятая некошеная трава, после темноты леса отдававшая свежестью и простором. Но Юри был далёк от любования природой. Он смотрел на приличных размеров конический чум, натянутый прямо по курсу. Возле чума, закреплённый на врытом тонком столбе, покачивался фонарь. Сбоку сложили аккуратное кострище: землю вокруг него вытоптали так, что ни травинки не росло.       На перевёрнутой, нагретой солнцем деревянной лодке, как на скамье, сидели двое. Кто есть кто, со спины понятно не было, но Юри рассудил, что золотистая коса, небрежно заплетённая и перехваченная каким-то шнурком, вряд ли принадлежит ненецкому шаману.       – Ю-роч-ка! – позвал Виктор.       Обладатель косы дёрнулся. Ноутбук, лежащий у него на коленях, поехал вбок, чуть не упал, но был подхвачен у самой земли чужой рукой.       – Ну блин, – сказал Юра грубым голосом, совсем не вязавшимся с его внешностью, – ну так и знал, что вы с утра припрётесь! Меньше бухать надо. Старость – не радость, да?       Шаман тоже обернулся, сощурил против солнца свои раскосые глаза, окинул всех взглядом.       – Юра, – предупреждающе дёрнул того за руку, откладывая ноутбук в сторону и поднимаясь.       – Чего? – Юра нагнулся, пошарил рукой в сумке, валявшейся подле лодки, достал какие-то склянки и тоже обернулся. – Кто им правду, кроме меня, скажет? Пусть поблагодарят лучше, что я средство от похмелья догадался с собой захватить… А-а. А это ещё кто?       – Это Юри, – сказал Виктор так, как будто это всё объясняло. Юра посмотрел долго и задумчиво, и Виктор поспешно добавил, – Юри Кацуки. Профессор фольклористики из Японии, приехал к нам собирать материалы для исследования.       Юра никак не отреагировал, подал свои склянки Гоше с Виктором. Георгий припал незамедлительно, сел на край лодки и блаженно закатил глаза. Шаман вздохнул, переступил через кострище и подал руку.       – Отабек Алтын, – представился он. – Шаман.       У Юри, к его огромному сожалению, кроме упорства и настойчивости была ещё одна черта характера, которая, впрочем, всегда помогала ему в научных диспутах. Иногда, когда любовь к истине и справедливости перевешивала в нём и била через край, природная скромность и национальный менталитет благополучно уходили на задний план.       – Да что здесь общего с самодийцами? – вырвалось у него.       – С кем, прости? – вежливо спросил Виктор.       – С самодийцами, – безнадёжно повторил Юри. – Это общее название разных малых народов, куда входят и ненцы. Я, конечно, не этнограф даже близко, но… Но всё-таки представители тюркских и самодийских народов отличаются внешне…       – Вот, – вмешался Юра. – Я же говорил, что обязательно кто-нибудь прикопается! Я же даже погуглил, реально не похожи! А вы всё: маркетинговый ход, маркетинговый ход…       – Ну, знаешь, – тоже возмутился Виктор, – поверить в казаха в карельских лесах тоже как-то сложновато!       – Правильно, – поддержала его Мила. – Нам в универе на парах по маркетингу всегда говорили, что людям нужно давать то, что они готовы прожевать. Ну у кого из обычных туристов возникнет вопрос по внешности-то? А вот географию в школе все более-менее учили…       – Ой, всё, – Юра закатил глаза, решительно придвинулся под бок Отабеку и подхватил его под руку. – Ладно. Развели тут ляля. Какая вообще разница, настоящий он ненец-шменец, или нет. Главное же, что шаман настоящий.       – Я выучил ненецкий язык, – неожиданно сказал шаман Отабек, глядя Юри прямо в глаза.       Уши у Юри вспыхнули.       – Я не хотел… – пробормотал он. – Я не имел в виду, что… Но просто… Просто шаманизм у ненцев и шаманизм у казахов – казахов же, да? – это разные вещи.       – Я читал про обряды ненцев, – сказал Отабек и уточнил, – много читал.       Да как же ты не поймёшь, подумал Юри, не в том совсем дело. Первая заповедь фольклористов, собирающих материал в полевых условиях – всегда подходи к интерпретации ситуации разумно и осторожно. То, как шаман должен проводить ритуал, согласно всем традициям и предписаниям; то, как шаман проводит ритуал на самом деле; то, как шаман проводит ритуал специально под запись понаехавшим фольклористам – это три совершенно различные ситуации. Которую считать аутентичной? Которую раскладывать по полочкам в своей научной работе? Как соотнести все три? Нет внятных ответов даже у самых лучших умов. Сколько аутентичности останется в ненецком ритуале, проводимом казахом специально для собравшихся зрителей?       Нисколько.       Отабек, видимо, прочитал всё это по лицу Юри: никогда он не был хорош в том, чтобы скрывать свои эмоции.       – На самом деле, – сказал Отабек, – это всё слова и жесты. В глубинной сути, в магии ритуала нет никакой разницы – тюркские ли народы, самодийские ли, или какие другие.       – Есть, – упрямо покачал головой Юри, который изучил тысячи научных работ и видел десятки различных обрядов своими глазами.       Отабек впервые за всё время улыбнулся краешками губ.       – Нет, – повторил он.       – Юри, – позвал Виктор. – Извини, честно. Ты настоящий учёный, тебе, наверное, многое тут глупым кажется. Но мы правда уже давно смирились, что бизнес и достоверность редко когда идут рука об руку.       – Да уж точно, – хмыкнул Георгий. – Но тут всяко лучше, чем аниматором на детских праздниках работать. Прыгать в ступе вокруг ёлки, грозясь похитить Снегурочку…       Юри подумал, что извиняться точно надо не Виктору и не остальным, и открыл уже рот, чтобы покаяться, но Отабек вдруг нахмурился и перебил его.       – Где ваш амулет? – спросил он, показывая на грудь.       Юри машинально схватился рукой пониже шеи, потом удивлённо отдёрнул руку.       – Какой ещё амулет? – спросил он.       – Точно! – Виктор хлопнул себя по лбу. – Амулет! Их же обычно в деревне выдают вместе со входным билетом, а тут, видимо, забыли, не турист же. Вот ведь…       – Юра, – Отабек положил тому руку на плечо. – У тебя остался?       – Нечего на всяких амулеты переводить, – отрезал Юра. – Пришёл в чужой монастырь со своим уставом, это ему не так, то не эдак… Сгинет в наших лесах – туда и дорога.       – Юра! – крикнула Мила. – Ну что ты такое говоришь!       Отабек молча сжал руку на чужом плече. Юра нехотя повернулся, полез в свою сумку. Долго в ней ковырялся, а потом извлёк на свет крохотный мешочек. Горловина его была накрепко перевязана отрезом бечёвки, из другого куска бечёвки приделан шнурок.       – На, – сказал Юра, раскачав мешочек за бечёвку и подкинув в воздух. – Бери. На шею повесь, что ли… Потеряешь – новый делать тебе не буду.       – Что это? – спросил Юри, взвешивая дар в ладони. Мешочек был лёгким, на ощупь – набитый сухой травой.       – А на что похоже? – фыркнул Юра. – Защитный амулет, вот что. Против нечисти, против злых чар. Ты вообще фольклорист или кто? Сам должен знать. Обычно я делаю амулеты с крапивой, чертополохом или полынью, но они всё так, для туристов. Этот – с плакун-травой. С ним ты как бы совсем ото всех будешь защищён, даже от меня. Только в лицо им нам не тыкай и ни с кем не обжимайся.       – От тебя? – уточнил Юри.       Юра вздохнул.       – Ведьма я, – произнёс он таким тоном, как будто Юри заставил его признаться в этом посредством пыток и угроз.       – Ведьмак, – машинально поправил Юри.       – Ты глухой, что ли? – закатил глаза Юра. – Или Сапковского перечитал? Не ведьмак. Не колдун. Не волхв. Я – ведьма.       Юра, конечно, был невысок и хрупок, да и коса не вязалась с суровым мужским образом. Но Юри был готов поклясться, что перед ним совсем не девочка; даже чисто внешне не перепутаешь, что уж о голосе говорить. Однако читать лекцию о том, кто такие ведьмы, он не хотел. Хватит. И так уже больше сказал, чем нужно было.       – Ты думаешь, мне это самому нравится? – взвился Юра. – Перед туристами из себя бабу в сарафане строить? Ненавижу.       – Подрастёшь – будешь строить ведьмака, – Виктор положил руку на голову Юре. Тот не преминул сбросить её с особой резкостью.       – Колдуна. У современных людей деформация мозга, ведьмак у них – это тот мужик из компьютерной игрушки, – буркнул Юра. – Впрочем, это не меняет того факта, что я – ведьма. Точнее, ученик ведьмы, потому что ведьма не может воспитать никого, кроме ведьмы. А со старыми ведьмами не спорят, даже по поводу терминологии.       – Уй, – поморщилась Мила, – ты только при Хозяйке не вздумай так сказать, ладно? Особенно про старую.       Что-то удивительное и настоящее было в том, как между собой здесь называли Якова Фельцмана, владельца острова и Заповедного леса, и его жену, Лилию Барановскую. Хозяин и Хозяйка – с большой буквы, как титул, а не просто констатация факта. Юри знал обоих: Фельцман – известный учёный – опубликовал не одну работу, Юри ещё в бытность свою студентом зачитывался с трудом выписанными кафедрой из России журналами с его статьями. Барановская же в России слыла известным деятелем культуры, влиянию её можно было только позавидовать.       Когда Юри узнал, что Заповедный лес принадлежит им, даже удивился сперва: откуда у таких занятых людей время ещё на какой-то туристический пятачок, да и в чём цель? Но Юри не был знатоком человеческих мыслей и душ. А имя Фельцмана только лишний раз подтвердило, что, возможно, посетить Заповедный лес – действительно хорошая идея.       Сейчас Юри, правда, не был уже в этом так уверен.       Под ногами у него мяукнуло.       – А-а-а, Муська! Ты где шлялась? – Юра нагнулся, подхватил под живот здоровенного тёмно-полосатого кошака и не без труда поднял на руки. Кошка затарахтела словно трактор, упираясь передними лапами Юре в грудь и вытягивая морду к самому его лицу, заговорила на своём кошачьем языке.       – Опять вчера вечером ко мне в избушку забралась, – пожаловался Гоша. – И тянет её туда, и тянет! И ведь знает прекрасно, что не баб-яговская кошка, а всё равно. Кринку молока перевернула и вылакала.       – Примите меры, Юрий, – тоном строгой школьной учительницы произнесла Мила, поправив невидимые очки, – по защите колдовского населения острова и их собственности от вашего животного.       – Да, да,– Юра с трудом покачал кошку на руках, сдавленно охнул, прогнувшись в спине. – Поговорите мне тут. А как чего у вас болит, то тут же бегом ко мне: Ах Юрочка, Юрочка, одолжи своего Баюнчика на часок…       – Это Кот Баюн? – Юри уже даже не знал, удивляться ему или нет. Гендерная принадлежность, кажется, для всех присутствующих здесь не играла никакой роли. Мифологическая достоверность трещала по швам.       Отабек молча наклонился и забрал кошку из рук Юры, прижал к своему плечу. Кошка извернулась, потёрлась мордой о его подбородок, но потом снова перегнулась через чужие руки к Юре и завела свои жалобы по новому кругу.       – Это Кот Баюн, – подтвердил Виктор. – Говорить языком человеческим, правда, не умеет – Хозяин говорит, что он… она, то есть, полукровка. Но с Юрой болтает только так, и лечит хорошо.       – Говорит, слишком мало молока ей оставили, – перевёл Юра. – И кисловатое оно было. Жадный ты, Гошан.       – Как будто это твоя кошка на солнцепёке целый день работает, – возмутился Георгий. – Вся рожа в косметике, десять юбок, платок на голове… А молоко мне, между прочим, Аня из деревни принесла.       – Так вот чего оно кислое, – поддразнил его Юра. – Аня твоя плюнула в него, наверное!       Георгий вскочил с лодки. Мила показала Юре жестом, чтобы он заткнулся немедленно.       – А ещё, – Юра прислушался, – а ещё, говорит, Маккачин вчера снова собакой обернулся и с ней играть хотел.       – Ой-ой, – сказал Виктор, – а я ещё думаю, чего он не вылезает из-за плиты…       – Маккачин, – шепнула Мила на ухо Юри, – это домовой его. Викторов. Ну, как его – он у нас в административном здании живёт. Тут в центре острова есть. Не всё же нам по своим фольклорным хибаркам ныкаться, надо же и на нормальных кроватях спать. Мы с Аней там живём, и Витя, и Гоша, и Отабек, вообще-то, тоже, но он больше любит в чуме спать. Я бы тоже больше в чуме любила, конечно – интернет же…       – Домовой, – повторил Юри.       – Ну, да, – пожала плечами Мила. – Он незлобливый. Любит очень собакой оборачиваться и по всему острову носиться. Неправильный какой-то, честное слово: сидел бы себе за печкой и сидел. Но он, наверное, весь остров домом считает. Как и я.       Юри вспомнил, что в самом начале Мила представилась кикиморой – он уже и позабыть успел, за всеми этими событиями утра.       Спор между Виктором и Юрой тем временем сам собой утих.       – Не верите вы нам, профессор, – сказала Мила, как нарочно момент подгадала – как раз её слова камнем упали в наступившую тишину.       – Ой, не верит, – протянул Георгий. – Ни во что не верит.       Голубые глаза Виктора смотрели печально. Под этим взглядом Юри был готов голову потерять и во что угодно поверить, но сдержал себя. Не для того он в своё время в науку подался, ох, не для того.       Юра неожиданно зашёл за спину и требовательно дёрнул за рюкзак вниз. Юри послушно снял; тогда Юра бесцеремонно хлопнул рукой по хребту, тыкнул пальцем в плечо, провёл вниз до поясницы.       – Болит, да? – спросил он.       Юри подумал, что забылся и начал морщиться, наверное. Спина не так часто его беспокоила вообще-то, но тут продуло в катере, и вот нате пожалуйста, тут же о себе напомнила. Юра, как оказалось, был наблюдательным сверх меры.       – Немного, – признался Юри. – Но это у меня всегда. С детства. Почти не беспокоит, пройдёт само.       – Ложись, – велел Юра.       – Что? – Юри повернулся к нему, потом к Виктору, но все как-то одобрительно закивали разом.       – Ложись, – повторил Юра, – на лодку. На живот. Щас будем тебя лечить, чтоб ты сразу у нас во всё уверовал. Или тебе чего другое показать? Отворот, приворот, проклятие?       Юра почему-то скосил глаза на Виктора, но только на секунду – потом всё так же воинственно уставился на Юри.       – Не надо, – неловко произнёс Юри. Как-то ему некстати вспомнилось, что он, вообще-то, доктор наук, что привык совершенно к другому отношению к себе, да и сам всегда с уважением относился к людям. Что он может сейчас спокойно достать мобильный и позвонить в деревню – номерами обменялся на всякий случай – и попросить, чтобы его на пароме забрали обратно.       Мысли эти промелькнули в голове – и тут же исчезли, как будто не было для них там места.       Юри под чужими взглядами подошёл к лодке, ткнулся в неё коленями, потом вытянулся по всей длине. Была она тёплая, прогретая солнцем и сладко пахла древесиной и смолой.       Запоздало Юри понял, что лечить его будут Баюном. Дёрнулся – но Отабек по велению Юры уже сгрудил многокилограммовую тушу прямо на профессорскую спину. Сначала Юри показалось, что его переехало автомобилем – прижало к твёрдой лодке, выбив из лёгких весь воздух. Потом отпустило.       Виктор присел на корточки рядом, улыбнулся.       – Считай это полевым экспериментом, ладно? – он заговорщически подмигнул. – Ничуть ведь не хуже, чем бегать с диктофоном за каким-нибудь сказителем, или в сапогах месить грязь на капище, да?       Юри хотел спросить, как Виктор так хорошо угадал самые провальные экспедиции в жизни Юри, но Кот Баюн по имени Муська завела свою урчащую песню, не похожую, конечно, на волшебные сказки, но тоже приятную, и Юри почувствовал, как проваливается в мгновенный сон. Последней связной мыслью была идея о том, что не мешало бы сначала надеть железный колпак на тот случай, если вдруг Баюн планирует, следуя логике своих вероятных предков, сожрать в итоге сонную жертву.       Юри проснулся, пошевелил рукой, повернул часы на запястье циферблатом к себе: время, оказывается, уже за полдень перевалило. Долго же он спал! Кошки на спине, по ощущениям, не было: сделала дело – да ушла по своим кошачьим делам.       Пошевелившись, Юри с удивлением понял, что и правда – сделала. Ничего не болело. Но это, скорее, просто из-за отдыха, да ещё прогревания кошачьим тёплым телом.       Рядом разговаривали.       – Вот блин, – проворчал Юра, – угораздило же его припереться именно в этот выходной! Не на прошлой неделе, не на следующей. А так ведь всё хорошо получалось. Теперь-то фиг уедешь.       – Ничего, – ответил ему, судя по всему, Отабек. – В другой раз – обязательно.       – Да какой там другой раз! Надо было ехать, пока Лилии с Яковом нет! А так-то они меня на ночь в город разве отпустят.       Отабек помолчал.       – Честно говоря, – сказал он, – я бы тоже тебя с собой предпочитал не брать. Незаконно. Тебе ещё нет восемнадцати. И мне что делать, если тебя в клуб всё-таки не пропустят? Разворачиваться и обратно ехать?       – Да прям, – отмахнулся Юра. – Мы же в России. Конечно, пропустят. И потом, ты обещал! Но теперь какая разница. Лилия не разрешит.       – Можно отпроситься, – предложил Отабек. – Правду сказать.       – Это какую? Что ты диджеить в клубе собираешься, а я напросился, потому что ни за что такое не пропущу?       – Нет. Такую, что мы хотим остаться в городе до вечера, а в тёмное время суток моторку водить нельзя. Одно дело – куда-то рядом сплавать, а это – совсем другое.       Юра задумался.       – Не, – сказал он, – не разрешит. Только не теперь, после того, что Витька учудил. Помяни моё слово, нам это ещё так аукнется – весь месяц на попе сидеть не сможем. Чего улыбаешься? Она однажды меня крапивой выпорола, было дело. Это же Лилия.       Интересно, подумал Юри, что такое сделал Виктор? Он, конечно, показался немного легкомысленным, но всё-таки – взрослый разумный человек, да ещё заместитель директора.       – Может, хватит уже языками чесать? – поинтересовался новый голос – женский, недовольный – которого Юри за сегодня, кажется, ни разу не слышал. – Мы там стараемся, а вы? Гоу, гоу.       – Ой, кто бы говорил, – протянул Юра. – Ты, кроме как языком, сама рабо… – он резко замолчал. Юри подумал, что, наверное, Отабек его одёрнул – других причин не закончить тираду у Юры не было.       – Тебе бы поучиться со старшими разговаривать!       Юри решил, что пора возвращаться в реальность. Он поднялся на локтях, перевернулся на спину и сел. Украдкой поправил взлохмаченные волосы и надел очки, которые кто-то заботливо стянул с него во сне и положил рядом.       Девушка – красивая, с ярко-красными полными губами, которые привлекли внимание в первую же секунду, обернулась к нему.       – А! – сказала она. – Здравствуйте, профессор. Меня зовут Анна.       Она стрельнула подведёнными глазами. Юри её лицо показалось почему-то знакомым, он отмотал память назад и кивнул сам себе.       – Да… – ответил он. – Здравствуйте, Анна. Я вас на фотографиях видел. Вы, кажется, играете здесь мавку…       – Точно, – Анна скользнула к нему на лодку и заулыбалась. – Ой, как приятно, что вы меня помните. Мавка я, самая настоящая.       Интернациональная нечисть, подумал Юри. Правда, мавки, в отличие от шаманов, хотя бы относились всё ещё к восточным славянам. Он поднял голову и вдруг наткнулся на очень нехороший взгляд Георгия. Нужно было как-то на всякий случай заканчивать разговор, да побыстрее.       Ситуацию спасла Мила.       – Аня! – позвала она. – Сама-то чего? Иди сюда, помоги!       Анна кокетливо поправила волосы, улыбнулась Юри ещё раз и отбыла, покачивая бёдрами. Юри поймал себя на том, что машинально рассматривает её спину, ожидая увидеть прозрачную кожу и просвечивающие внутренние органы, как мавкам и полагалось. Но на Анне было цельное, закрытое, хоть и короткое платье, с рукавами и воротничком.       Юри заставил себя отвести взгляд и осмотрелся. За время его сна поляна кардинально изменилась. Откуда-то принесли длинный стол, установили его в самом центре и теперь спешно накрывали.       – Ну, как спина? – благожелательно спросил Виктор, подкравшийся сзади.       – Не болит, – признал Юри. – Наверное, хороший отдых – то, что мне было нужно.       – Наверное, – не стал спорить Виктор. – А мы решили, что просто чаем обойтись будет как-то невежливо.       Фраза «да что ты, не стоило» застряла в горле. На столе, как на скатерти-самобранке, возникали всё новые и новые блюда: картошка, большой круглый пирог, кувшины с морсом, салаты и закуски.       – У нас газ есть, – ответил Виктор на невысказанный вопрос. – На острове вообще только со связью и электричеством проблемы, а в целом – ничего, живём понемногу. Продукты храним в леднике или у деревенских, готовим в административном здании. Яков баллоны газовые установил. Из года в год – всё лучше и лучше, вот бы ещё подводный кабель удалось провести. Если бы мы объектом наследия каким были, то по государственной программе развития регионов… А так – очень сложная задача.       – Почему именно здесь? – спросил Юри. – Можно же было где-нибудь поближе к Петрозаводску…       – Эти земли, – Виктор обвёл рукой вокруг себя, – все раньше принадлежали Якову. Нет, Юри, нет – очень-очень раньше. И не совсем в юридическом плане. Это были заповедные места… Яков зовёт их иногда «змиевы леса», но вряд ли ты найдёшь где-то ещё подобное упоминание.       Юри подумал, что, кажется, ему только что очень завуалированно намекнули, кем здесь считается Яков Фельцман. Змий, Змей-Горыныч – а почему бы, собственно, и нет?       – А жена его? – невпопад спросил Юри, и Виктор удивлённо поднял бровь. – Ну, то есть, госпожа Барановская?       – Госпожа Барановская ему сейчас не жена, они развелись, – сказал Виктор. – Ты что, газет не читаешь? Ах, да, прости… Забываю иногда, что ты не живёшь в России. Когда рядом с тобой так чисто разговаривают на родном языке, даже и не задумываешься, что говоришь с иностранцем. Прости.       – За что прощать, за комплимент? – улыбнулся Юри.       Виктор улыбнулся в ответ.       – Так вот, о госпоже Барановской, – продолжил он. – Она – ведьма, самая настоящая… Ты думаешь, почему Юра поперёк слова не скажет, что он тоже «ведьма»? У Хозяйки никто не забалует. Совсем никто.       Мила помахала рукой.       – О-о-ой, сладкая парочка! – крикнула она, сложив руки рупором. – Если картошка остынет, мы не виноваты!       – Пойдём? – спросил Виктор.       И они пошли.       Юри не знал, когда всё это было наготовлено – неужто пока спал? Он пробормотал, что ему очень неловко вот так… сразу за стол… он же не объедать пришёл – но на него замахали руками, зашикали. Мол, гости у нас тут нечасто бывают, не отказывайтесь, профессор, дайте хоть раз радушными хозяевами себя почувствовать! Виктор, который усадил Юри рядом с собой, сказал, что сейчас все картошечки с жареными грибами распробуют – беленькими, свежесорванными, между прочим, – и можно будет уже приступать к работе. То есть, баять.       Юри, доставая из рюкзака диктофон, ответил, что слово «баять» ему не нравится, потому что оно означает «фантазировать» или «рассказывать сказки», но послушает он всё равно с удовольствием. И даже, с позволения, запишет, чтобы потом была возможность расшифровать материал.       – Мы, Юри, не сказители, – признался Виктор, – не самые старые и уважаемые в деревне люди, не хранители легенд. Но мы расскажем правду – как оно было, как оно есть, и как оно будет – а ты уже сам решай, что тебе с этим знанием делать.       ***       1       Луч фонаря прорезал темноту, высветив частые ветки шиповника, густо разросшегося вдоль поребрика.       – Видишь его?       – Неа. Зашхерился куда-то, с-с-сука. Ну ты глянь. До кости руку прокусил! Хорошо хоть я ему подвернулся, а не Ирка. Щас ору бы было.       – Да, Ирка твоя горласта будь здоров. Справа посмотри.       – Ага. Подсвети ещё мобильником.       Он затаился за изгибом водосточной трубы, поджав уши и подобрав хвост; сидел, не шелохнувшись: так, чтобы ничем себя не выдать. Кровь предков бурлила внутри, посылая волны ненависти ко всему роду человеческому, а свежий вкус крови будоражил охотничьи инстинкты. В конце концов, человечина всегда была их основным рационом.       А вот инстинкт самосохранения, выработанный за время жизни на улицах Большого Города, подсказывал, что двое злых мужиков, с которыми он схлестнулся возле парадной только что, не самая лёгкая добыча. Их женщина вопила как резаная, хотя её он не задел даже, и просила немедленно поймать тварь и прибить: бешеный же, как есть бешеный. Как теперь маленького Вадика одного отпускать гулять. Куда только власти смотрят, пусть уж и котов вместе с бродячими собаками отстреливали бы.       Свет фонаря скользнул ещё ближе. Кот напружинил мышцы, готовясь бежать, сосредоточился на том, что впереди – и, наверное, поэтому не заметил опасности, подкравшейся сзади.       Кто-то схватил его, дёрнул назад, за гаражи. Он попытался вырваться, ударил задними лапами, вцепился зубами во что-то, что удерживало под нежным брюшком – но зубы только лязгнули о металлические заклёпки, ткань забила рот. Он сжал челюсти посильнее и с удовлетворением почувствовал, как металлическая блямба хрустнула и раскололась пополам.       – Цыц! – сдавленно шепнули ему в макушку. – А ну тихо! Не дёргайся ты, дурак, найдут же!       Чужие руки – а это были именно они – обхватили покрепче и прижали к мягкому и тёплому. Инстинкты озадаченно приумолкли: противник был силён. Не так силён, как мужики, нет. По-иному. По-настоящему. Той первобытной силой, которую уважали его предки во все времена.       – Тихо, тихо, – забормотали сверху. – Хорошая кыся, хорошая. Щас эти уйдут, и мы с тобой пойдём домой.       И поскребли за ушком. ---       Женщина, от которой первобытной силой пахло ещё сильнее, внимательно посмотрела на него, потом на перепачканного землёй и травой человеческого детёныша – который, к слову, кряхтел от натуги, но пёр его на себе целых два квартала, отказываясь отпускать, – а потом повернулась и властно крикнула:       – Яков! Яков, твой ребёнок принёс домой Кота Баюна! Сделай с этим что-нибудь немедленно.       – С ребёнком или с Баюном? – уточнил грузный мужчина, появившись в прихожей.       – Его до смерти забить хотели, – угрюмо сказал человеческий детёныш, не разжимая рук. – Можно я его себе оставлю? Он будет хорошо себя вести, правда. И в тапки ссать не будет.       Кот Баюн прижал уши. Мужчина подошёл поближе, наклонился, протянул руку к самой кошачьей морде. Пальцем приподнял десну, посмотрел зубы.       – Да какой Баюн, Лиль. Так, полукровка. Настоящего Юрка бы поднять не смог, они же весят не меньше рыси. Но этот хорош, хорош... Совсем молоденький ещё. Давай и вправду оставим. Волшебное животное, всё-таки, опасно обратно на улицу выбрасывать. И Юрке с ним повеселее будет.       Женщина строго глядела сверху вниз; под её взглядом замерли все трое.       – Юрий, поставь его уже, – велела она. – Спину надорвёшь.       Присела на корточки. Осторожно, морщась брезгливо, кончиками пальцев повертела во все стороны. Кот охотно дался, а в конце повалился на спину, демонстрируя покорность; эту женщину ему было не прожевать уж точно. Человеческий детёныш решительно сопел где-то в стороне.       – Завтра с утра, Юра, – сказала она, – возьмёшь сто рублей и сходишь на рынок за потрошками. Это нужно чем-то кормить.       – Человечьими потрошками? – уточнил детёныш.       Женщина смерила его взглядом.       – Вот ещё. Куриными. Пусть с детства привыкает. И, кстати, это – не кот.       – Так ты у нас не мужик? Значит, Муськой будешь, – постановил человеческий детёныш и заговорщицки подмигнул.       2       Галя подняла с пола ручку, повертела в руках и закинула в сумку. Зачем брала с собой – вообще непонятно.       Учиться на заочке было легко. Появляйся иногда в институте, давай преподам взятки перед экзаменами – вот и вся нехитрая наука. Специальность тоже не шибко сложная, менеджмент, пусть и с волшебными буковками PR впереди.       Группа между собой особо не дружила. Так – потрепаться и домашку узнать.       – Галь, дай жвачку, а? – попросила Марина с передней парты.       – У меня нет, – сказала Галя. Ещё чего. Только достань – мигом расхватают всё, одна обёртка останется.       Марина вздохнула и невзначай сказала:       – А где наша отличница Люда? Всегда ж приходит.       – Со своим папиком в пробке застряла, – сказал кто-то, и все засмеялись.       Вообще-то, Бабичева была нормальной. Но какой-то больно усердной – ни одного занятия не пропускала с ноября по май, а экзамены сдавала всегда досрочно. Работала летом, наверное, где-нибудь в отдалённом туристическом месте, а может, просто по делам уезжала. Зато у Люды всегда можно было взять отсканировать конспекты. Почерк так себе, но если привыкнуть…       Бабичева сама называлась Милой, но преподам было плевать, поэтому имя Люда прижилось больше. В группе её не очень любили. Сложно было сразу понять, почему – не из-за «папика» же. Галя точно знала, что вот Маринка бы и сама от такого не отказалась, да только кто ей предложит.       «Папика», кстати, Галя видела. Подъехал как-то вечером к универу после занятий, и Люда быстренько впорхнула на переднее сидение бээмвехи. Правда, чаще всё-таки на метро ездила.       Машина была хорошей, а «папик» Гале не понравился. Хотя вроде бы и не старым выглядел, скорее, наоборот – на тридцатник тянул, а волосы – крашеные, седые. Иногда он звонил посреди пары. Люда извинялась, выбегала в коридор и шептала в трубку: «Вить, да ты чего, не надо, спасибо. Я сама доберусь. На выходных? Да, конечно!»       – Странная она, – сказала Марина, убедившись, что все её слушают. – На БМВ чужом катается, а сама по утрам в Макдаке подрабатывает. Могла бы и куда получше пристроиться, если денег мало дают!       – Не-а, – сказал Вадик, – уже не работает. Турнули её оттуда. Я слышал, она пипец какая неловкая, катастрофа просто. То поднос свернёт, то деньги рассыплет. А к еде её вообще не подпускали.       – Охотно верю, – поддержала Марина. – Помните субботник в том году? Как вообще так можно было грязь развазюкать, как она? Ужас.       Галя подумала, что нужно сейчас что-нибудь сказать. Что-нибудь про то, что со всеми бывает. Что сами бы они попробовали в Макдаке работать, а то ведь легко только других обсирать. Но не успела.       Бабичева ворвалась в аудиторию в пуховике, в шапке, неловко повалилась за ближайшую парту.       – Ф-фух, – сказала она, – ну и гололёдище там. Думала, совсем опоздаю. Привет!       Группа нестройно поздоровалась. Люда разделась, повесила пуховик на спинку стула, размотала шарф, достала тетрадку и смешной потёртый пенал в клубничку.       Марина фыркнула, отворачиваясь. ---       В конце зимы заболела мама.       Они с отцом с ног сбились, только и делали, что по больницам таскались. Галя всегда знала, что медицина в России не на высшем уровне, но чтобы настолько… Диагнозы разные ставили, прогнозы боялись давать. Лечили то от одного, то потом внезапно – совсем от другого. Вроде бы сначала решили – не рак. Потом передумали. Потом…       Мама исхудала страшно. И Галя тоже килограмм пять скинула с этой нервотрёпкой. В конце концов, на работе коллега, вызнав, в чём дело, посоветовала сходить к знахарке какой-то. Чёрной колдунье Виолетте. Мол, реально помогает!       Галя посмеялась, а потом, неожиданно для себя, пошла. Хуже-то уже не станет.       Чёрная колдунья по фотографии тут же определила порчу. Наговорила всякого разного, а потом назвала цену, да такую, что у Гали глаза на лоб полезли. Не бедствуют же нынче чёрные колдуньи!       Только после первого раза, когда Галя, по настоянию колдуньи, вокруг мамы свечкой помахала, той как-то и полегче стало. Так что всё больше Галя склонялась к тому, что надо попробовать.       Так её Люда однажды и застукала – за просмотром хвалебных отзывов на сайте Виолетты. Галя закрыла экран планшета рукой, но Люда что надо уже углядела.       – Галка, – сказала она, – да ты с ума сошла? Это ж обман всё. Зачем оно тебе нужно?       Галя плюнула – и рассказала. Люда выслушала, подёргала себя за рыжую кудрявую прядку.       – Надо мне на твою маму поглядеть, – сказала она. – Вы с ней часто гуляете? Где? Ты скажи, я подойду на минутку. Ничего такого. Чего ты на меня так смотришь? В чёрного мага поверила, а мне не веришь?       Люда обещание сдержала. Когда Галя на выходных с матерью вышла в парк погулять – напротив, через аллею, заметила знакомую рыжую макушку. Люда подходить и с матерью знакомиться не стала. Была она, правда, не одна, а с каким-то парнем. Не с «папиком». Этот выглядел как-то… попроще, но волосы, залаченные и приглаженные, навевали на мысли о нетрадиционной ориентации. Гале даже показалось, что у него глаза подведены. А так – нормальный парень, встретились в каком-нибудь клубе – Галя бы даже подошла первой, наверное.       Люда что-то у него спросила. Парень посмотрел на Галину маму, посмотрел очень внимательно, потом наклонился к Люде и пошептал на ухо. Покачал головой. Ещё раз посмотрел. Ещё покачал. Потом пожал плечами и ушёл.       Люда отошла в сторонку и поманила Галю к себе.       – Вот что, – сказала она, – ты, Галка, не дури. Всё нормально будет с твоей мамой, не умирает она. Не вздумай к этой шарлатанке идти и деньги ей давать! Нет никакого проклятия.       – Но как же… – пробормотала Галя. – Маг этот сказала, что мамой нечистая сила овладела.       – Ой, – Люда закатила глаза, – ты думаешь, нечистой силе делать больше нечего в наше время, кроме как людям головы морочить? Поверь мне, у них совсем другие заботы. Ты же умная всегда была, чего сейчас в мистику ударилась, а? Послушай лучше меня. Отвези маму на эти деньги на море, в Турцию куда-нибудь. Или нет. Там сейчас неспокойно. На Кипр, вот. Там, говорят, хорошо. Корми её получше. Мясо, рыба, морепродукты. Поняла?       – Да, – неуверенно сказала Галя. Обернулась на маму. Та сидела, облокотившись на спинку скамейки, и смотрела куда-то в небо. – А если не поможет?       – Поможет, – сказала Люда так уверенно, что и Гале на секунду передалось. – Ну в крайнем случае, поедете куда-нибудь на Алтай. К шаману. Только к настоящему, ясно? Шаманы – они помогают. Всё. Иди давай. И не глупи.       Мама поднялась со скамейки, когда Галя вернулась.       – Кто это был, Галчонок? – спросила она, глядя Люде вслед.       – Да так, – сказала Галя. – Мам. Мам, а давай на море съездим? ---       С Бабичевой Галя свиделась в июне. Люда приехала на один день, закрыть экзамен, который ей досрочно сдать не разрешили. Столкнулись у ворот института: Люда бежала к своему «папику», Галя – в институт, отдать распечатанный курсовик на кафедру.       – Мила, давай быстрее, – позвал «папик». – Нам ещё за гримом надо заехать, раз уж мы в городе, и в «ткани» – Лилия просила какой-то там кружевной отрез. Я по темноте катер не хочу вести.       – Ща, – Люда ухватила Галю за плечи, отвела в сторонку. – Как мама твоя?       – Поправилась, – Галя улыбнулась. – Правда, поправилась, представляешь! Врачи руками разводят, говорят, как пришло, так и ушло. Бывает же в жизни. Люд… спасибо тебе огромное…       – Да блин, Галь, – Люда отмахнулась, – ну я просто сказала! Твоя мама такой усталой была, и я подумала, что зря вы её мучаете, пусть хоть отдохнёт человек. А гадалки – это вообще брехня всё. Нет никакой магии. Да?       – Да?       – Да. Ну, я рада. Всё, я побежала, удачи с курсовой!       Бабичева подхватила под локоть «папика» и потащила его к машине. «Папик» обернулся на Галю, спросил что-то. Люда пожала плечами.       Вот оно как, подумала Галя. Никакой магии. Один обман и самовнушение кругом в этой жизни – но как же круто срабатывает!       3       Входная дверь скрипнула. Айгуль дёрнулась, подскочила – чужие ходят, а пёс даже не залаял – выбежала из комнаты. В дверях стоял старый баксы. В своём красном халате, седой, жилистый. Стоял и смотрел с полуулыбкой. В посёлке, конечно, знали, что он баксы – шаман, то есть – но молчали в основном. После советской власти баксы почти не осталось, многих повывели, а кто остался – тот рот лишний раз больше не разевал, таился. Но все, однако ж, знали, и за советом ходили. К баксы из города даже, бывало, приезжали, и из других городов, а то и откуда подальше.       Сердце застучало. Айгуль перегородила дорогу, встала, сцепив пальцы, и твёрдо решила дальше порога не пускать.       – Я к тебе, Айгуль, по делу, – сказал баксы. Не любил он пустых разговоров. – Старый я стал уже, знаю, когда мой последний день будет. И силу мне свою оставить некому.       – Нет! – отрезала Айгуль. Чуяла, что дальше скажет. – Нет, баксы, уходи из моего дома…       – Нет у меня наследников, – невозмутимо продолжил баксы. – Сын был, а и тот при советской власти сгинул, да… Так что ты знаешь, зачем я здесь, Айгуль. Духи моим наследником твоего сына выбрали, не я.       – Да он же тебе не родня! – Айгуль смотрела беспомощно. – Не твоей крови…       – Как это – не моей? – баксы улыбнулся. – Ты же ко мне сама в прошлый раз пришла. Сама пришла, никто тебя не тянул. Сказала, помоги, старый баксы, нет детей у нас с мужем, и врачи говорят, не будет. Помоги, баксы, колдовством своим, как всем людям помогаешь… Так что через мои руки сын у тебя родился.       Правда его – сама пришла. И помог же. Прочитал свои молитвы-не молитвы, наговоры-не наговоры. Хлестнул по щекам лёгким, вырезанным из овцы – и кинул под ноги собакам. Полил на голову водой, размазывая кровавые пятна. А в больнице потом говорили: чудо!       Чудо.       – Мы в город скоро перебираемся, – сказала Айгуль.       – Куда?       – В Алматы. Там аже моя… она совсем уже плохая стала, и присмотреть за ней некому. Я всё равно сейчас не работаю, с ребёнком сижу. Квартира большая, всем места хватит.       – Это хорошо, – одобрил баксы, – это правильно. В школу нормальную сына своего отдашь, пусть там выучится. В городе всяко лучше расти.       – А если у меня ещё дети будут? – вскинулась Айгуль. – Они что…       – Они что? Ничего они. Мне твоих детей не надобно. Ты ж не к старому баксы за детьми в конечном счёте бегаешь. Муж тебе на что, жаным?       Помолчали.       – Ты мне-то, – спросила Айгуль, – зачем всё сказал? Ну решили духи и решили. Я бы и не знала.       – Лучше, если знать будешь, – покачал головой баксы. – Я тебя, Айгуль, об одном прошу. Как подрастёт он – сама ему всё объясни. Люди, когда духам противятся, себе только вредят. От дара нельзя отказаться. Пусть твой сын знает. А будет отказываться – будет лишь себя зазря мучить. Потом уже сам для себя решит, где ему и как жить.       Баксы кивнул, повернулся к выходу. На самом пороге уже оглянулся. Посмотрел сквозь стены дома ровно туда, где кроватка детская стояла, как будто ребёнка мог со своего места видеть.       – А когда хоронить меня посёлком будете, а вы будете, потому что у меня родни нет, – невозмутимо сказал он, – кобыз мой сожгите. И всё моё тоже сожгите, что в доме найдёте, так всем и передашь. Ничего не оставлю. Кобыз твоему сыну ни к чему. Это я – баксы, плоть и кровь земли нашей. А он у тебя другим будет. Шаманом, – усмехнулся, – интернациональным.       – Каким-каким? – дёрнулась Айгуль. Но баксы уже вышел.       Айгуль вернулась в комнату. Замерев, постояла над кроваткой, глядя на сына. На секунду её охватило желание вернуться в прошлое и сказать себе самой: не ходи к баксы! Остановись!       Но только на секунду.       Айгуль была мудрой женщиной. И если бы ей предложили выбрать между нерождённым сыном и сыном-шаманом, она бы ни капли не сомневалась.       4       Поломанные ржаные стебли больно впились в босые ноги. Ойкнула, отскочила назад. Потом собралась с духом и ступила снова. Ничего, мало-помалу, да привыкнется.       Развязала узлы на груди, стянула платье одним махом через голову да бросила в траву. Поёжилась. В предрассветный час воздух холодил, роса ледяными цветами расцветала на листьях. Заливало молочным – пока не алым – один край неба, когда в другом всё ещё поблескивало звёздами.       Вдохнула. Выдохнула. Колосья щекотали голые колени и выше.       Наклонилась, прихватила рукой две былинки. Заломила вправо, заломила влево. Взяла ещё, заломила вправо – заломила влево… Спутала вместе. Со стороны приглянешься – даже и не заметно, как будто ветром стянуло. Поймала в ладони и зашептала всё, что на сердце было. Не в словах дело, ой, не в словах. Пусть всякие учёные ведьмы на книжки свои надеются, а ей, прирождённой, надо только захотеть.       Сорвала с шеи бархатный мешочек, высыпала в руку пригоршню золы. Дурное дело – долго ли делается…       – Не богоугодным ты ремеслом занимаешься, красавица, – раздался голос из-за спины.       Повернулась. Он смотрел, не отводя взгляда. Не жадно, а так – с любопытством и, отчасти, восхищением. Нравится, подумала она, выпрямилась посильнее и плечи расправила, повела обнажённой грудью. Ей-то стыдиться было нечего.       Тем более, глаза напротив светились совсем уж не по-человечьи.       – Чего тебе на поле моём надобно?       – Ой ли твоём, – хмыкнул. – А не князево ли это поле? Не того ли князя, что намедни обещался самолично по жито пойти?       – Где живу, то всё моё, – взмахнула рукой – только серый пепел осыпался на колосья. Надо было прикопать к корням по-хорошему, а и так сойдёт.       – Даже так, – проследил нечеловечьими глазами своими, как оседает зола, уходит вниз, смешивается с землёю. – Чем тебе княже-то невзлюбился?       – Заслужил.       И нечего всяким проходящим мимо рассказывать, чем заслужил. Ни соринки из избы. А только как хватится княже поутру за залом – где уж там ему распознать, знатному, да ведовской работы в глаза не видевшему, – так посыпятся беды и горести на голову его. А коли другой ухватится, то стороной беда минет. Не зря же золу из княжьего терема доставала, чтоб только одному, только ему, проклятому…       Вышла с поля – ни следочка не осталось, ни былинки примятой. Под чужим взглядом расправила платье да обратно надела.       – И чего тебе на наших полях делать? – спросила твёрдо. – Девок деревенских таскать повадишься? Князеву дочку высматриваешь? Или богатыря какого ищешь, чтобы шею твою огнедышащую свернул?       Змий захохотал, довольный, что признали его.       – Да нет, – сказал. – Лечу себе, лечу, глядь – девица красоты необыкновенной по росе гуляет. Не сдержался – как, думаю, мимо такой пройти и не оглянуться? Как себе такую не пожелать? Обернулся человеком, подошёл поближе – а она заломы на княжьем поле крутит.       – Ну пожелал, а дальше что? – тряхнула чёрными, как вороново крыло, волосами. – Схватишь да во дворец свой унесёшь?       – Да я ещё в своём уме, – сказал Змий, – чтоб ведьм похищать.       – Неужто испугался?       Не по нраву слова Змию пришлись, а сказать в ответ нечего. Подошёл поближе, волосы с лица отвёл. Смотрит – любуется. А и пусть любуется, за погляд денег не берут. А как Змия от себя отвадить – то любой ведьме известно.       – Хороша!       – Да не по твою честь.       – А если по мою?       – А если по твою, – отошла на шаг, – то и приходи в другой раз как человек, а не сверху высматривай. Тогда как с человеком и разговаривать буду.       Повернулась и пошла вдоль поля. Молоко небесное уже сменилось алой полосой, вот-вот покажется солнце из-за края, а там и день новый подоспеет.       – А и приду! – крикнул вслед. – Как князя своего изведёшь – так сразу и приду!       Оборачиваться не стала.       Придётся тебе поторопиться, князюшка.       5       Три «ёлки» подряд – это вам не шутки.       Он оттянул ворот платья, отвернулся и украдкой почесал ключицы. Кололось – жуть просто. Но потерпеть нужно было ещё минут двадцать. Совсем недолго, по сравнению с тремя полуторачасовыми спектаклями.       – Э-э-эй, – позвали откуда-то снизу.       Дитё, ростом от силы метр, смотрело внимательно и изучающе. Нет бы пойти со Снегурочкой пофотографироваться, или с белочкой там – прилип к Бабе Яге. В каждой, вот буквально в каждой партии детей обязательно находилась парочка уникумов, которых после представления тащило к злодеям с неведомой силой.       – А кто это у нас тут? – прогнусавил «Баба Яга», наклоняясь. – Такой маленький, такой сладенький…       Дитё не выказало ни малейших признаков волнения.       – А папа говорит, что Баба Яга в сказках всегда царевичам помогает.       – Ну так то царевичам, – Яга прищурился. Безудержно хотелось чихнуть – накладной нос на этот раз прилаживали на какой-то совсем уж вонючий состав. – А то – маленьким мальчикам…       – А папа говорит, что если какая Баба Яга захочет меня съесть, то он тотчас появится, посадит её на лопату и в печи зажарит, – выдало дитё. – Но ещё чаще он говорит, что Баба Яга на самом деле добрая, просто она одна в своей избушке живёт, и ей скучно. Тебе скучно?       – Когда как, – честно сказал Яга. – Иногда Кощей заглядывает, тогда не скучно.       Кощей реально обещал заглянуть на Новый Год. С октября, когда туристический сезон закончился и они все в город перебрались, от силы два раза виделись. Хорошо бы, конечно, чтобы заглянул – а то одному в самом деле грустно будет. И про Аню всё время думается. А вдвоём можно будет напиться до поросячьего визга и уснуть мордой в салат. Нда. Неудачный какой-то Новый Год в этот раз выходил, как ни крути.       – А папа говорит, что…       Оказалось, что на самом деле папа обычно говорит «Антон, несносный ты ребёнок, я же только на минуту отвернулся! Простите, не сильно он тут вас достал?»       – Славный ребёнок, славный, так бы и съел, – не выходя из роли, ответил Яга и осёкся. Что-то было не так. Что-то…       Ах, да. Зал, кишащий детьми, родителями и аниматорами, пропах весь «русским духом», это чувствовалось, как чувствовалось всегда, когда Яга находился среди людей. А вот от отца Антона русским духом не пахло. Ничем от него уже не пахло, как от человека, одной ногой стоящего в могиле.       На вид, вроде здоровый – значит, несчастный случай. Сосулька на голову упадёт? В подворотне ножом пырнут?       – А папка у меня – самый лучший! – с гордостью заявил Антон, и отец ласково взъерошил ему волосы на макушке.       Ну как на это спокойно смотреть? Давай, Яга, давай. Зря, что ли, театральное кончал в своё время.       – А папа у нас, случайно, не Иван?       – Не, – тут же сдало дитё, – папа у нас Сергей.       Лучше б Иван, конечно – аутентичность наше всё, – но пляшем как есть. Думай, думай. Зима. Гололёд. Сосульки. Что там у нас по статистике самая частая причина несчастных случаев?       – Сергей – тоже хорошо, – согласился Яга. – Был у меня один знакомый богатырь Сергей, ручищи – во, ножищи – во! В печку даже целиком не влез…       Ребёнок засмеялся. Вот чего-чего, а любви к чужим трагедиям у детей не отнять.       – А ну-ка поглядим, куда этого богатыря Сергея путеводный клубочек сегодня приведёт, – Яга подцепил пальцами чужой подбородок и повертел из стороны в сторону. Отец Антона смотрел настороженно и недоверчиво. – Ага… ага… в метро ведёт, вижу…       – Но мы на машине, – как-то удивлённо произнёс Сергей.       Есть. Вот оно. Горячо. Помоги тебе Бог, Сергей Батькович, чтобы ты хоть чуть-чуть суеверным оказался.       – А если на машине, – Яга посмотрел прямо в глаза, – то никуда клубочек не ведёт. Вообще никуда.       – А на метро куда ведёт? – влезло бесцеремонно дитё.       – А если на метро, то в магазин за «Киндером», – решил Яга.       – Ура!       Сергей глядел теперь уже подозрительно. Ещё бы, подумал Яга, если бы к нему прицепился какой-нибудь стрёмный ряженый и начал заливать про судьбу, он бы тоже так в ответ посмотрел. Потому что развелось всяких шарлатанов в последнее время, гадалок Марьян да чёрных магов Ярополков, не продохнуть.       Дитё утащило отца за руку прочь. Яга пожал плечами. Ему-то вообще никакого резона вмешиваться в человеческие дела не было – если, конечно, не Иваны-царевичи в гости захаживали. Но царевичи в наше время все поперевелись уже: он лично за свою жизнь ни одного не встретил.       А и шут с ними. ---       Отец Сергей нашёл его на следующий день на том же месте. Один приехал, без сына. Машину с парковки забрать, видимо; даже думать не хотелось, сколько у него там за ночь по деньгам на этой парковке накапало. Русским духом теперь от него пахло так же, как и от всех. Яга похвалил себя за сообразительность, а Сергея – за удачливость. Если б ему и правда было суждено помереть от сосульки на выходе из ДК, получилось бы немного обидно.       – Я вообще не очень суеверный человек, – сказал Сергей, – но иногда всё-таки прислушиваюсь к тому, что говорят. Ну. Знаете. Знаки там какие-то… Чем чёрт не шутит. Мистика, оно, конечно, мистикой, но… Вчера по новостям даже передавали. На шоссе нашем Камаз перевернулся. Никто не пострадал. Но я так подумал, а мы бы как раз ведь в это время там ехали…       – Не понимаю, о чём вы, – невозмутимо ответил Яга. – Если про вчерашнее – так я просто ребёнку подыграл. Работа у меня такая.       Вспомнил улыбку Антона и его слова, что «а папка самый лучший у меня» – и на сердце чуть-чуть потеплело. Ну, допустим, это всё-таки будет не самый худший Новый Год.       6       – Я, дядь Яш, даже и не знаю, что делать дальше, – признался Виктор.       Было же время, да, было… По настоянию того же Якова в Советском Союзе Виктор начал строить спортивную карьеру. Блеск золотых медалей завораживал. Что ни говори, а нечеловеческая сущность брала верх: Виктор часто доставал все свои позолоченные кругляши, рассматривал – чуть ли не чах над ними, как завещал великий классик. Но больше золота ему всё же, чисто по-человечески, нравилась слава и народная любовь.       Потом Яков сказал: Всё, Витя, хватит. Закругляться пора.       Тогда Виктор обрезал волосы и навсегда оставил большой спорт. Сделать так, чтобы на улицах больше не узнавали и параллелей не проводили, оказалось непросто – но Яков с женой своей Лилией, которая сейчас, к слову, уже была ему снова не жена, достигли в том настоящих высот. Виктор никогда не спрашивал, сколько им на самом деле лет, но примерно подозревал.       Вот уж кто точно всего в жизни навидался.       – Только попробуй меня ещё раз «дядьяшей» назвать, – пригрозил Яков. – Что делать, что делать… иди, вон, в «новые русские». Цепь золотую на шею повесишь – и все дела.       – Ну что за Лукоморье, – поморщился Виктор. – Не в золоте же дело, правда…       Не в золоте, а в том, что не было занятия, которому хотелось отдаваться. В революционном Петрограде в своё время, в страшных сороковых, в неспокойных шестидесятых всегда имелось, за что зацепиться. Да и спорт потом ещё… А в лихие девяностые разгул нечисти пошёл как никогда, только нечисть эта вся из людей пёрла. Зато обычной места в жизни не находилось.       – Ты, Витя, голову мне не дури, – сказал Яков. – Мне сейчас не до тебя. Эти годы, может, для меня единственный шанс заповедные леса заново к рукам прибрать. Хочешь – помогай. Не хочешь – ну и иди на все четыре стороны.       – Да я чего, против, что ли, дя… Яков.       Яков косо посмотрел и посильнее затянул воротник куртки: ветрило ночью будь здоров, мост, по которому они прогуливались, продувался со всех сторон.       Виктор вытянул шею и вгляделся в полумрак.       – Это ещё что? – спросил он.       На мосту, вцепившись руками в перила, стояла женщина – с твёрдой решимостью сигануть вниз, видимо. Была она раздетой – в джинсах и футболке, то есть: ни куртки, ни пальто – и над ремнём виднелся немаленький уже живот, на глаз – месяц пятый.       – Вот дура, – сказал Виктор.       Женщина высвободила одну руку, покачнувшись, когда потеряла точку опоры, и положила пальцы поверх живота.       – Ненавижу, – сказала она. – Как же я тебя ненавижу! Да будь ты проклят, да чтоб тебя не появилось никогда…       – Вот дура, – повторил Виктор, – а если не расшибётся и инвалидкой станет? И ребёнку-то за что?       Ускорил шаг, но Яков поймал его за руку.       – Не надо, Витя, – сказал он. – Пусть всё, как есть, будет.       Виктор недоумённо посмотрел на него, вырвал руку и подбежал к женщине. Крепко схватил и снял с моста. Она подняла голову – и разрыдалась, но ни благодарить не стала, ни бранить. Наверное, сама ещё до конца не определилась.       Яков терпеливо дождался, пока Виктор её выслушает, убедит в чём-то, подарит носовой платок и найдёт такси. Только потом заговорил.       – Может, и зря это всё, – сказал он, но больше так и не объяснился. – Защитничек обиженных нашёлся… Ты, Витя, как решишься, что дальше будешь делать со своей жизнью, так и приходи, ясно? Но мне сейчас лишние руки не помешают. ---       – О-о-о, – сказала Мила и стукнулась бокалом шампанского об Викторов. – За Милу Премудрую!       – Миле Премудрой, кажется, больше не наливать, – засмеялся Виктор.       Может, и не стоило собираться всем вместе зимой – и так за лето глаза друг другу успевают намозолить. Но Мила сдала первую в жизни сессию и сказала, что это обязательно-обязательно нужно обмыть. Она на всякие бесчинства всегда была первой заводилой. Юрка крепко спал на кровати в комнате Виктора – перетащили его туда после того, как он умудрился задремать прямо за столом. Аня с Гошей целовались на балконе, и Виктор всё думал, не окоченеют ли они там до полусмерти.       Мила достала телефон посмотреть на время, листнула картинки на дисплее туда-сюда, вздохнула.       – Эх, – сказала она, – к мамке бы на недельку смотаться.       Это стало новостью, родителей нечистой силы Виктор в своей жизни ещё не встречал. Мила никогда не рассказывала раньше, хотя не первый год знакомы были.       – Чего ты так глазами хлопаешь? – Мила открыла фотоальбом в телефоне и показала Виктору. – Вот, мама моя. Родная. В том году ездила к ней. Ты же знаешь, как у Якова дела делаются: ла-ла, школа для одарённых… или не одарённых, я особо в это не вникала. Я даже сначала не хотела уезжать. Мы с мамой очень хорошо жили, дружно. Я скучаю, мы созваниваемся иногда. В гости, правда, стараюсь заглядывать реже. Нечего ей со всякими… кикиморами… мало ли чего случится.       Маму Виктор не сразу, но узнал.       Мила что-то ещё рассказывала – про то, как они котёнка однажды завели, как мама её в садик водила, как ради неё на другую работу перевелась, чтобы поближе к дому. Всё делала.       – Она же, Вить, не виноватая, что дочка у неё – нечистая, – сказала, наконец.       Виктор посмотрел в глаза Милы и понял: прекрасно знает, что виноватая. Тут ведь всё как на ладони: если не заложная покойница и не куколка, подброшенная колдуном – значит, матерью проклятая.       И подумал ещё, что если б он тогда, давно, на мосту, Якова послушал – может, и лучше было бы. Много ли счастья в проклятой жизни.       – Мил, – спросил он, – тебе вообще это всё… нравится? Ну, остров. Учёба эта. Всё в целом.       – А то! – Мила отложила телефон и засмеялась. – Работа моей мечты! Вот выучусь, стану крутым пиарщиком, и мы все вообще будем в золоте купаться. Смотри, скоро Якову расширяться придётся! Станем известнее, чем Кижи. Чего тебя на лирику потянуло? Вроде бы не так много выпили.       А может, и не зря.       Виктор потом подловил Якова и спросил, знал ли он, что всё оно так выйдет.       – Откуда мне было, – Яков отмахнулся. – Я тебе что, всемогущий и всезнающий? Если бы у нас все чада, обруганные родителями, нечистью да нежитью становились, людей на Земле не осталось бы давно. Но не зря ж, не зря во все времена было нельзя детей своих проклинать, рождённых или нерождённых. Скажет мать иной раз, «да чтоб тебя чёрт утащил!» – а чёрт уже тут как тут… Читал такие сказки?       – Она же потом раскаялась, – пробормотал Виктор. – Передумала. Полюбила…       – Да вот такое дело, Витя – достаточно только один раз от сердца пожелать – и всё…       Чему Яков их всех учил с самого начала – так это никогда без дела лишнего слова не говорить, даже если очень хочется. Зло причинить просто. Исправить его – сложнее.       7       Коленкам было мокро и холодно, палец, порезанный о какую-то травинку, кровил и болел нещадно, но Юра упорно ползал между деревьев. Каждый год, блин, одно и то же – в погоне за чудом. В учебнике по биологии он читал, как, бывает, семена растений разносятся на многие километры благодаря птицам и животным, так почему бы на их острове однажды не вырасти всем нужным травам?       Отличный вопрос.       Сама-то старая ведьма на Купалу оборачивалась птицей и благополучно улетала на всю ночь, куда хотела. А Юре говорила: мал ты ещё в колдовскую пору по лесам шляться. Окунись с вечера в речку, ночью поработай на празднике, а поутру искупайся в росе и собери всё, что нужно на год, на острове.       Если бы ещё это «всё, что нужно» на острове росло!       Проверить, однако, стоило заранее. На Купалу традиционно туристы валили толпами. Веселье проходило в деревне: костры, пляски, угощения – недельную выручку делали за день – а на их совести были «шалости нечисти». Изгоняли их по всем правилам, туристы оставались в бешеном восторге. Однако это всё значило, что времени на собственные дела не оставалось.       Юра вздохнул. Не разгибаясь, на четвереньках подполз к ближайшим многообещающим зарослям дикого хвоща – и почувствовал чужой взгляд.       Обернулся.       Шаман стоял посреди тропинки и смотрел. Мокрый, запыхавшийся, в футболке – бегал каждое утро с тех самых пор, как Яков его на остров взял.       – Чего пялишься? – спросил Юра, чувствуя, как пауза затянулась. – Никогда ведьму за работой не видел?       – Не видел, – сказал шаман. – Привет.       Юра, на самом деле, казахских шаманов за работой тоже раньше никогда не видел. Никаких не видел. Теперь в копилку добавился один раз – тот, когда новоприбывший Отабек Алтын «провёл» им на остров телефонную связь и интернет. Лилия недовольно сказала – «очистил свою поляну от нашего духа», но Юре, признаться, было всё равно.       Под шаманьим взглядом становилось неуютно. Они почти не разговаривали, даже здоровались изредка – чего здороваться, когда и так ежедневно в одном котле. Юра ночевал в «ведьминой избушке», шаман – в административном здании, пересекались обычно только во время работы.       – Посмотрел? – грубо поинтересовался Юра, – ну вот и беги дальше. Физкульт-привет.       Шаман еще постоял немного, потом кивнул и правда побежал. Мышцы на его спине ходили красиво, видно было даже через футболку. Юра подавил завистливый вздох: ему такие плечи, судя по намечающемуся уже телосложению, ни в жизни не светили. ---       Юра сдался через три дня. Ну и пусть. Ну и ладно. Хвощ, полынь да крапива – тоже неплохо. А остальное старая ведьма и сама найдёт, без его помощи. Обидно, конечно, немного: всегда лучше иметь свой запас, чем пользоваться по надобности чужим. А то лишнюю веточку не оторви – обязательно потом спросит: Юрий, ты для чего плакун-траву брал?       Юра полюбовался, как на песке остаются чёткие следы от его босых ног, поднял голову – и с удивлением уставился на чужую, незнакомую моторку, вытянутую наполовину на берег. «Сибирячка» была не новой, местами обшарпанной – но при ближайшем рассмотрении весьма неплохой.       Присел рядом, потрогал тёплый, нагретый на солнце бок – потом другой, холодный, который был в тени.       Взглядом шамана можно дырки в стене сверлить, ему никто об этом не говорил?       – Хорошая лодка, – сказал Юра, не оборачиваясь. – Твоя?       – Моя, – шаман подошёл поближе. – Купил недавно. Тут тяжело без лодки. Мало ли, куда срочно понадобится.       Вот. Вот оно. Юре в силу возраста самому моторку водить не разрешали. В деревне, конечно, у причала кантовалось много лодок – среди них и Гошина была, и Викторова – не «Сибирячки», нормальные такие катерки, можно даже туристов возить, если вдруг что. Юра сжал кулаки. Ай, нечестно-то как.       – Хочешь покататься? – спросил шаман, видимо, заметив его телодвижения.       – Хочу на Купалу на другой берег, – буркнул Юра. – Километров за тридцать отсюда. Травы собирать. А придётся весь день и всю ночь в деревне корячиться… Ах, да. Ты же первый год тут. Про Ивана Купалу знаешь?       Шаман кивнул. В Википедии, небось, прочитал, или у деревенских спросил. Или посмотрел на сайте Заповедника «концертную программу».       – Ну вот. Бабки Ёжки и Кощеи там не востребованы, так что мы играем обычную нечисть. Меня, наверно, снова деревенской девкой нарядят. Сарафан, все дела. А когда я через костёр не смогу перепрыгнуть, будут кричать: «ведьма, ведьма!», обливать водой и хлестать крапивой. Лучше б Милку или Аньку, конечно, но со мной достовернее получается.       – Ты правда не можешь через костёр перепрыгнуть? – спросил шаман.       – Через обычный могу. А через Купальский – нет. В деревне всё по правилам зажигают.       Шаман призадумался. Он вообще был не очень-то разговорчивый, как заметил Юра. Однако ж со всеми общался вежливо, работал нормально, шоу перед туристами устраивать не стеснялся. Человек-загадка.       – Хочешь, отвезу тебя, куда надо? – спросил, наконец. – На лодке быстро получится.       Юра уставился на него, как на восьмое чудо света.       – Мне утром надо, до рассвета, – медленно произнёс Юра. Шаман нахмурился. – Так что выезжать придётся затемно, и после бессонной ночи. И плыть шустро, потому что утром нужно помогать с завершением праздника и уборкой.       Ну давай, подумал Юра, разглядывая сомневающееся шаманье лицо, давай. Возьми свои слова назад. Скажи, что ночью нельзя на моторках рассекать, потому что это опасно. Скажи, что у тебя не такой мощный мотор, чтобы обернуться часа за три-четыре. Растопчи мои надежды, и я отвечу, что ты брехло, и уйду с чистой совестью.       – Ладно, – сказал шаман. – Если тебе правда надо – приходи сюда на Купалу к трём утра.       Вот это поворот, подумал Юра. Нет, ну правда, вот это поворот. ---       Купальской ночью, конечно, никто не спал. Туристы съезжаться начали ещё с раннего утра или предыдущего вечера, ставили палатки, где было разрешено, или ночевали в деревне за отдельную плату. Ходили везде, смотрели, помогали – или мешали – готовиться к празднику.       Отабека деревенские обрядили в традиционную рубаху и припрягли к заготовке дров для костра – «шаман» на славянском празднике никому вообще не сдался. Юра в треклятом сарафане сидел на берегу вместе с девушками и делал защитные амулеты против нечисти и ведьм, в то время как девушки со скоростью конвейера плели венки. Никто над ним из местных никогда по поводу этого сарафана не смеялся, скорее, наоборот: подходили, спрашивали про травы, просили, чтобы и им сделал «настоящий» оберег, а не только туристам на продажу. Мол, вы-то нечисть своя, а кроме своей – ещё и чужая бывает.       Иногда Юра всерьёз задумывался: действительно ли местные верят в то, что все островные – «нечистые», или просто из образа селян круглогодично не выходят?       В итоге, к ночи у него болело всё. Особенно – пальцы, исколотые и порезанные травой, руки и шея, исхлёстанные на празднике крапивой. Раньше «ведьму» играла Лилия. Деревенские, видимо, совсем были бесстрашными – шлёпнуть старую ведьму крапивой Юра лично не смог бы даже в рамках театрализованного представления.       Веселье после двух ночи поутихло, но всё ещё продолжалось. Берег деревни был ярко освещён, в то время как остров потонул во тьме. Юра, переправившись, нашарил в дупле загодя приготовленный фонарик и поспешил к дому. Там, наконец-то, скинул с себя сарафан и быстро натянул рубашку – особую, вышитую самой Лилией, но, всё же, рубашку. Он давно свыкся с мыслью о том, что ради работы приходится жертвовать многим, в том числе – и собственной гордостью, но это было не так обидно: остальные делали ровно то же самое. Представление, шоу, спектакль – пусть даже сцена была побольше, чем в любом концертном зале. Но в жизни всё оставалось по-другому.       Шаман уже ждал на берегу, поприветствовал кивком. На носу лодки был закреплён большой фонарь – его луч выхватывал водную гладь впереди на приличное расстояние.       Отабек подал руку. Юра его проигнорировал, залез сам, уселся на скамье посередине лодки, прижимая к себе все вещи. Было холодно, босые ноги прилично так замёрзли, да и в одной рубашке пробирало до костей – даром, что лето, но если уж делать – так делать правильно.       Лодка покачнулась: Отабек легко спихнул её в воду вместе с Юрой, оттолкнулся от берега, запрыгнул сам. Устроился в задней части, возле мотора. Лодка взревела глухо, вспарывая тишину острова. Юра только понадеялся, что из деревни их не услышат, а если и услышат – не обратят внимания. А то с того же Виктора сталось бы настучать Якову раньше времени.       Куда нужно плыть – они заранее посмотрели по Гугл-картам. Отабек вёл уверенно, и Юра подумал, что он, наверное, загодя сплавал туда пару раз, чтобы потом в темноте не напороться ни на что. Стало неловко за чужое время и чужие деньги на топливо, да и вообще, за всё это – но отступать было поздно.       Добрались за час без приключений. Всю дорогу Отабек молчал, молчал и Юра. Не хотелось отвлекать от «дороги». Хотя чужой взгляд между лопаток временами так и чувствовался.       Место, куда причалить, Отабек тоже нашёл быстро, что укрепило Юру в подозрениях: не первый раз шаман сюда наведывается. Юра выскочил из лодки, и Отабек втянул её подальше на берег. Здесь лес был не таким густым и зловещим, как на острове, да и до рассвета оставалось совсем недолго. Берег – не песчаный, земляной – местами круто обрывался, и корни сосен висели над водой, поскрипывая от ветра.       И только здесь, на берегу, в двух шагах от заветных трав, до Юры дошло, что одной вещи он всё-таки не предусмотрел.       – Эм… – сказал он. – Отабек, ты можешь, это… отвернуться?       – Надолго? – серьёзно спросил Отабек.       – Насовсем, – под удивлённым взглядом исправился. – Ну, в смысле, на всё время, пока я тут буду. Травы собирать. Эм… Нет, ты не подумай, что у меня какие-то секреты, просто, ну… Старая ве… в смысле, Лилия, она как бы меня учит всему. Тебе наверняка уже рассказали, почему я считаюсь ведьмой, а не колдуном – так вот именно из-за неё. У неё столько правил, которые нужно обязательно выполнять, и насчёт сбора Купальских трав – всё очень строго. Если бы обычные, то, может, и ладно, а если серьёзно, то нужно обязательно по правилам, а травы на Ивана Купалу собирают как бы… не совсем одетыми. Вот. Можно, конечно, и в одной рубахе, но лучше бы нет.       Отабек выслушал всё это с совершенно каменным лицом.       – Да, – сказал. – Извини. Конечно. Я не буду смотреть.       И правда – отвернулся и присел на поваленное дерево. Уставился куда-то в сторону речки. Потом достал из кармана куртки телефон и принялся что-то в нём бодро искать.       Юра отбежал подальше, принялся раздёргивать косу – с заплетёнными волосами тоже было нельзя. Уши и скулы просто пылали. Когда однажды в такой же ситуации на него наткнулась Милка, то только расхохоталась и сказала, что вот так на девку он точно не похож, а он в ответ показал ей средний палец. Милка была «своя», и с ней было просто. А с шаманом – не было.       Управился Юра за час. Во-первых, ему было холодно и мокро – собравшись с духом, он всё-таки обтёрся росой, о чём тут же пожалел. Хотя, вода в речке поутру тоже далеко не как парное молоко, а все ведь купаются, надо – значит, надо. Во-вторых, при одной мысли о том, что Отабек терпеливо сидит и ждёт, становилось как-то не по себе. В-третьих, нужные травы нашлись быстро, быстрее даже, чем он предполагал – дольше рвал, чем высматривал.       – Теперь можно? – спросил Отабек, когда Юра, уже в штанах и в рубашке, похлопал его по плечу и присел рядом на корточки, осторожно заворачивая собранную траву в лоскутки ткани – чтобы целее довезти.       – Можно что?       – Одеться потеплее, – уточнил он. – Замёрз же, Юр.       Юра подумал, что вот оно. Сейчас Отабек снимет с себя куртку и попробует надеть ему на плечи, а Юра оскорбленно скажет, это что за херня, я тебе что, девка, что ли? А может, и ещё чего погрубее придумает, соответственно ситуации – ты, я, одинокий берег, утро. И Отабек, который, конечно, не имел ничего такого в виду, молча выслушает, заведёт мотор лодки и уедет один. Или, нет, ещё хуже, довезёт Юру всё-таки обратно, но разговаривать больше не будет, только по делу. И смотреть не будет, и вообще. Потому что Юра дурак и не умеет ладить с людьми никак.       Но Отабек подошёл к лодке, наклонился и вытащил из-под скамьи олимпийку и резиновые шлёпанцы.       – Вожу с собой на всякий случай, – сказал он. – Иногда очень ветрено бывает. Ну и если ботинки промочу, когда лодку на берег вытаскиваю. Возьмёшь?       И Юра, конечно, взял.       А Отабек спросил:       – Будешь со мной дружить? Да или нет?       – Я что, дурак, что ли, говорить «нет» человеку, у которого есть своя моторная лодка, и интернет около дома… чума ловит? – возмутился Юра, просовывая ноги в шлёпки. Шлёпки были велики немного, а ещё он тут же испачкал их грязными пятками, но всё-таки так было гораздо лучше.       Отабек улыбнулся, а потом, первый раз за всё время, засмеялся.       8       В Карелию Андрей только из-за жены поехал. Астма Танюшку совсем доконала. Врач велел съездить на север куда-нибудь на месяц-полтора. Андрей взял отпуск, да ещё две недели – за свой счёт, плюнул на всё и рванул на Ладогу. Сняли комнату в небольшом деревянном домике-гостинице.       Жене в Карелии понравилось, а вот Андрей заскучал быстро. Мужики, с которыми он по вечерам изредка выпивал бокальчик пивка, посоветовали развеяться, катерок взять и махнуть на рыбалку на денёк. Танюшка с радостью отпустила: мол, ты и так тут из-за меня торчишь, делай, что тебе хочется.       Рыбачить Андрей умел. Раньше с отцом часто ходил. Это уже потом – бизнес свой, дела, женитьба… А так – всю молодость с удочкой в камышах проторчал!       Взял в руки спиннинг – воспоминания так и нахлынули. Северная речка, конечно, не озерцо под родной деревней, но всё-таки… Размахнулся, забросил подальше – и обомлел.       Из речки на него девушка смотрела.       Красивая – что словами не передать! Глаза синие, яркие, волосы каштановые, густые. В волосах – венок из трав да цветов. Стояла по пояс в воде в белом платье и улыбалась.       Андрей спиннинг так и уронил. Застыл.       Моргнул, глядь – а девушки уже и нет, только круги по воде расходятся.       Подумалось Андрею, что от скуки и усталости ерунда уже всякая чудится. Да только с того дня мысли всё вокруг одного крутились. Арендовал катер снова да поехал на то же место. Ходил-ходил, смотрел-смотрел – никого. Так весь день впустую потратил.       На следующий день опять поехал. Ну, подумал, если и сегодня никого не встречу, значит, точно почудилось. Зашёл в камыши, посмотрел на реку – и обмер: стоит! В том же платье, в том же венке. Мокрая вся, как будто так в одежде и купалась. Как есть – русалка!       Засмеялась девушка.       Какая я тебе, говорит, русалка. Подняла подол платья повыше – а там ноги человеческие.       Разговорились. Девушка Анной представилась. Сказала, что живёт здесь, в посёлке. А купаться одна ходит, потому что нравится ей это место. Тихо, никого нет. Только ты вот заехал.       И глазами синими в самую душу смотрит.       Андрей руку в карман сунул да колечко обручальное незаметно снял. ---       Так дни и потянулись. Андрей жене говорил, что на рыбалку пошёл, а сам – на берег озера, к Анне. Как глянет на неё, так и пропадает в глазах синих. Совсем пропадает! Позабыл Андрей про Танюшу свою, не мила она ему стала.       Много гуляли вдоль реки, в лес уходили. Анна ему здешнее лесное озерцо показала, с водой – чистой как девичья слеза. Каждый раз искупаться звала. Пойдем, говорила, вместе, Андрей. Ты воды холодной не бойся, попривыкнешь – будет парным молоком казаться.       Только каждый раз, когда Андрей в воду заходил, грудь больно жалило. Крестик, который всю жизнь на шее провисел, так и обжигал. И каждый раз находил причину отказаться Андрей.       Неделя прошла, другая. Отпуск к концу подошёл. Загрустила Анна. Села рядышком на берегу озерца, положила голову на плечо, сказала: совсем ты меня, Андрей, не любишь. Даже в воду ни разу со мной не зашёл, а я ведь так тебя просила. Вскочил Андрей, крестик с шеи сорвал и на землю бросил. Пойдём, говорит, Аннушка, пойдём, и что это я…       Анна его за руку взяла и в озеро повела. Зашёл Андрей по колено. Вдруг услышал – окликнул его чей-то голос. Андрей, Андрей. Что ж ты делаешь, Андрей.       Повернулся посмотреть. На самом бережку озера мужик стоял – немолодой уже. Головой покачал.       Присмотрись получше, сказал. Сердцем посмотри, Андрей.       Андрей зажмурился, глаза открыл – а и не в озере он стоит, а в болоте! Уже увяз почти. Перевёл взгляд на Анну – а волосы у неё не каштановые, а зелёным отдают. А со спины, где платье набок съехало, кожа прозрачная – и всё насквозь видать, где сердце, а где лёгкое.       Засмеялась Анна. Говорила я тебе, Андрей, что не русалка я – мавка. Пойдём со мной. Мужем моим будешь.       А мужик с берега молвил: выйди из болота, Андрей, возьми крестик, тогда она тебя не тронет – я бы сам подал, но взяться за него не могу. И ещё молвил: Аня, засранка, а ну отпусти мужика. Совсем уже обалдела, заняться нечем? Так я тебя на месяц дежурной по мусору сделаю.       Андрей руку Анны выпустил, выскочил на берег – а мужик и не мужик вовсе, а Змий огнедышащий.       Схватил с земли свой крестик – и ну бежать к реке! Насилу катер завёл. Отплыл километров на десять, отдышался. Ноги от болотной жижи отмыл. А как вернулся – жене своей ни слова не сказал.       Потом уже, дома, в церковь сходил, свечку поставил. А сам подумал: так это ж не Бог его спас, а сама нечисть вразумила.       Так-то оно бывает.       9       Он шёл, и поступь его грохотом отдавалась в самых дальних закоулках леса.       – Смотрите, смотрите.       – Змий идёт!       – Цветы несёт!       – К ведьме идёт женихаться!       – А ну цыц! – рявкнул Змий, и всякую лесную да болотную нечистую шушеру как ветром снесло. Будут они ещё тут над ним насмехаться!       Полянка с избушкой встретила его приветливо. Змий украдкой перевёл дух: ну, знать, всё обойдётся. Если бы ведьма и вправду не хотела его видеть, а не просто рисовалась, то дорожку он бы ни в жизни не нашёл, пусть и был силён, пусть это и была, вообще-то, его земля.       Ведьма сидела за столом, катала по блюдечку красное яблоко. Змий снял шапку, прижал к груди. Неловко потолокся на пороге. Положил букет цветов на лавку.       – Ну здравствуй, Лиличка.       Нравилось ему это её последнее имя, ох, нравилось. Сорок шесть лет княгиня Лилия Александровна, в девичестве – Голицына, была его законной женой, пока по документам не скончалась от чахотки.       Пока не переехала жить сюда, в заповедные леса.       – Ну здравствуй, Яков, – сказала она. – Садись за стол, в ногах правды нет.       Яков сел. Лиля подвинула ему чашку чая – горячего, на травках. Поставила тарелку с мясным пирогом – только-только из печи. Знать, правда ждала его прихода.       – Ну? – спросила она, подождав, когда он распробует угощение. – Как там мятежный революционный Петербург?       – Петроград, – поправил Яков. – Теперь – Петроград. Да как же ему ещё быть, в пламени революций, конечно. Не успела закончиться вторая, февральская – как на тебе октябрьская тут же… Ноябрьская, точнее. У нас сейчас и календарь другой, Лиличка…       – Вон оно как, – хмыкнула Лилия. – Что-то я не заметила, чтобы весна теперь на две недели раньше наступала.       Яков вовремя сообразил, что, во-первых, Лилия не безвылазно в лесу сидела. А во-вторых, что яблочко по тарелочке она не просто так катала.       – А ты совсем не изменилась, – вслух подумал он. – Всё ещё молода и красива.       – Зато ты постарел, – обрубила она, – пока чёрт знает сколько по миру шатался.       Бросил, как есть бросил – вот что хотела сказать. Она, чувствовавшая грядущие революционные настроения, предпочла затеряться в Олонецкой губернии. Он, ведомый переменами, на одном месте не усидел. Так всю жизнь и маялись, она – направо, он – налево, потом сходились где-то и как-то.       – Сейчас у нас всё по-другому будет, – тяжело сказал Яков. – Что с нашими лесами сделается – непонятно. Новая метла по-новому метёт, мы теперь – первое в мире социалистическое государство. У кого земли отнимут, кому – дадут…       Лилия махнула рукой.       – Да время покажет, – сказала она. – Сколько мы этих властей уже пережили, и сколько переживём ещё, а? Ты лучше говори, зачем пришёл. Или зря я на тебя пироги перевожу?       – А и скажу, – Яков решительно подвинулся поближе, схватил тонкие ведьмовские руки в свои лапищи. – Поехали со мной в Петроград, Лиль? Жить без тебя не могу. Сейчас утрясётся всё немного – и поехали. Заново поженимся. Никак не могу без тебя, совсем.       Дверь хлопнула.       – Ух! – сказал Витя, оглядываясь. – Так вот как ведьмина избушка выглядит. Здрасьте, тёть Лиль.       Лилия выдернула руки, вопросительно подняла бровь, посмотрела на Якова. Яков мысленно пообещал Виктору, что как только они выйдут отсюда – уши надерёт так, что шапка на них не налезет.       Лилия всегда смеялась над этой его натурой – подбирать бедных «нечистых» деточек. Правда, рано или поздно деточки вырастали, становились на ноги и исчезали – да и бессмертной нечисть не была по определению. В случае же с Витей Яков печёнкой чуял, что нести этот крест ему ещё долго-долго. Потенциально Витя был как минимум неубиваем. Как максимум – намеревался провести с Яковом всю оставшуюся жизнь, непонятно только, чью.       – Лиля, – сказал Яков, – это Витя.       Лилия смотрела строго – как только она одна и умела. Ему показалось, что выкинет из домика сейчас их обоих, но взгляд её почему-то смягчился, потеплел.       – Сядь, – сказала она. – Ешь. И подбери волосы.       – Угу, – Витя скинул пальто, притулился в углу лавки и схватил пирог. Вечно он был голодный, ел как не в себя, но оставался таким же костлявым. И волосы отпустил длинные, хотя и прятал их всегда под шапкой. Лилии он должен был понравиться.       Уличив момент, когда Витя заглотил кусок пирога, Яков наклонился к Лили и шепнул:       – Ты подумай над моими словами, а, Лиличка?       Лиличка сделала вид, что не расслышала.       10       – Витька-а-а-а! – заорали из комнаты. – Ты скоро там?       – Скоро, скоро, – охотно отозвался «Витька». Воровато огляделся, плеснул в крышечку молока и затолкал в щель между плитой и кухонным окном. Убрал пачку в холодильник. Потом подхватил со стола бутылки и исчез в коридоре.       Длинный шершавый язык прошёлся по крышке раз, другой. Захлюпало. Молоко исчезло со скоростью света. Крышечка, повинуясь неведомой силе, пулей вылетела обратно и застряла где-то в ножках табурета.       Домовой сыто облизнулся. Ему, правда, нечасто перепадали гостинцы, больше всё голодать приходилось, но с этим он уже свыкся. Хозяева в доме всегда были неплохие; а эти, последние – так и вообще славные. Оба рукастые. Кухню всю хозяин собственноручно отремонтировал: где-то что-то прибил, где-то подладил – даже помогать не пришлось. Хозяйка тоже без дела не сидела, готовила сама, посуду мыла вовремя, занавески раз в два месяца даже стирала. И полы мыла споро.       Единственным минусом было то, что по вечерам часто к ним захаживали гости. Тогда всю ночь приходилось сидеть за плитой – ну не было в квартирах печей, не было! Гости веселились, но бардака тоже не устраивали. Все интеллигентными были. Стихи часто читали, он иногда выбирался тихонечко и слушал.       В последнее время по вечерам зачастил к ним «Витька». «Витька» в первый свой приход обошёл всю квартиру, потрогал пальцем подоконник, который домовой накануне отмыл дочиста. Потом под каким-то предлогом улизнул на кухню, лёг грудью на плиту.       – Эй, – зашептал вниз, – хозяин! Дедушка! Ты здесь?       Домовой не отозвался, конечно. «Витька» ещё немного покрутился, ушёл. Но с тех пор стал нет-нет – а оставлять подношения на кухне. Хозяйка потом диву давалась, откуда на полу всякие крышечки да блюдечки валяются.       «Витька» тоже хорошим был. Хоть и не человеком. Домовой такие вещи на раз чуял.       Обернулся мышкой и проскользнул в комнату. Люди смотрели телевизор, много смеялись – и на него внимания никакого не обратили. Домовой юркнул за кресло и прислушался.       – Когда переезжаете? – спросил кто-то.       – Да в следующую пятницу уже, – ответила хозяйка и глотнула прямо из бутылки. – Отгулы даже взяли. Вот и до нас докатилась волна! Понятное дело, этому дому даже капитальный ремонт уже не поможет. Но квартирку нам нормальную дали. По площади такая же, две комнаты. Седьмой этаж.       Присвистнули.       – Неплохо! А то у моей тётки однажды дом сносили, а переселили в такие же, считай, трущобы. Она потом хватилась, стала бегать по чинушам, да где там…       – А как же… – начал «Витька» и сам себя оборвал. – Да нет, ничего. Я, может, приду? Помогу вам с переездом?       – Вот это дело! – хозяин перегнулся через ручку кресла и хлопнул «Витьку» по плечу. – Вот спасибо тебе, дружище. ---       В пятницу из квартиры вынесли всё.       Домовой забился в тёмный угол кладовой. Он чувствовал, что происходит что-то неправильное. Он ждал. Ждал, ждал, ждал – но хозяева, конечно, не вспомнили о нём. Они и не знали, что он здесь живёт, эти хозяева. Домовой всегда это понимал, но гнал мысли прочь, старался помогать с хозяйством по мере своих сил.       Ну, что ж – вместе с этим домом уйдёт и он.       Хлопнула входная дверь, раздались торопливые шаги.       – Эй! – позвал голос. – Эй, дедушка… слышишь меня? Эмм… я тут лапоть принёс. Еле-еле нашёл. Так, кладу сюда… Блин, а что там говорить-то надо? Яков меня убил бы, почему я ни в жизни его не слушал? В общем, хозяева твои ушли, и ты уходи, то есть, не уходи, а полезай в лапоть, и пойдём со мной в новый дом… эээ… ну, в смысле…       Домовой фыркнул. Потом фыркнул ещё раз. Кувыркнулся через голову – и вышел из кладовой пушистым пуделем. Такой жил у его предыдущих хозяев и очень уж приглянулся внешностью.       «Витька» так и обмер.       – Вот те раз, – сказал он, – ты ж в лапоть так не влезешь.       Домовой высунул язык и засмеялся по-собачьи. Глупый. Он же, «Витька» этот, не человек: захочет домового с собой позвать – так и без лаптя можно… Это для обычных людей всякие ухищрения, а колдунам да прочим нечистым оно ни к чему.       Домовой пробежал по линолеуму, глухо клацая когтями, уселся возле входной двери и склонил голову на бок.       – Ага, – сказал «Витька», – намёк понял. Ну, пошли, раз так…       И открыл дверь. Домовому показалось, что в новую жизнь – но, присмотревшись, можно было понять, что на самом деле пока просто на лестничную площадку. ***       Когда отзвучала последняя история, Юри понял, что уже стемнело. Диктофон мигал красным огоньком – просил заменить батарейки. Не заметил он, как кто-то унёс половину тарелок со стола, и теперь на нём остался только морс, чай, сладости да лёгкие закуски. Заслушался.       Никто из собравшихся здесь и правда не был сказителем, не соврал Виктор. Да и сами истории не походили на фольклорные заметки. Скорее уж – на исповедь, как будто копили-копили и нашли благодарные уши.       На таком материале исследование не напишешь.       Они все смотрели с каким-то ожиданием – добрым, или недобрым, Юри не понял. Но, наверное, он молчал слишком долго.       – А-ах, – сказала Мила, – он всё равно нам не верит.       Не верит, не верит, не верит, – подхватили остальные, и гул этот пронёсся над столом.       Юри вскочил, попятился. Проблема, кажется, была в том, что теперь, глядя в сверкающие в вечерних сумерках нечеловечьи глаза, он верил, и верил даже слишком сильно. Юри потянулся рукой к шее – но мешочка, защитного амулета, на ней не было. Ужас охватил его – неужели потерял, снять же никто из них не мог! – как вдруг чья-то рука толкнула его в плечо, назад. Юри сделал по инерции пару шагов – и по пробежавшему по спине холодку понял, что вышел из шаманьего защитного круга.       Мир закрутился, свернулся в спираль, небо поменялось с землёй местами.       Юри стоял на тропе перед путевым камнем, только теперь надпись на нём проявилась другая, настоящая, никакой сказки и в помине не было. «Прямо пойдёшь – жизнь потеряешь», – говорилось там. Юри дёрнулся направо, налево – но кусты перегородили ему путь, будто знали, что нет у него ни коня, ни кошелька, которые можно было бы оставить в обмен на жизнь.       Тогда Юри побежал вперёд, к уже знакомому частоколу. Конские черепа горели зелёным, страшным огнём, и избушка – без окон, без дверей, точно настоящая домовина, хищно замерла, ожидая приказа повернуться.       Ухнуло за спиной, захлопали птичьи крылья. Не помня себя, Юри снова побежал.       Ему казалось, гнали его, загоняли куда-то – а может, никого на самом деле позади и не было: затаились и терпеливо ждали, пока профессор сам свернёт себе шею где-нибудь в лесах.       Он минул одну развилку, вторую; луна, круглолицая, полнощёкая, светила как причудливый фонарь, и тени деревьев плясали по тропе, цепляя Юри за ноги, норовя повалить и оплести, не дать отыскать путь к спасению.       Дорога кончилась внезапно. Нога провалилась в болото. Юри выдернул её и заметил, как неясные, размытые фигуры метнулись к нему, протягивая руки и норовя затянуть глубже в трясину.       Юри перескочил с одной кочки на другую, потом на третью, потом, петляя, рванул вперёд, чувствуя, как заходится в груди сердце.       Откуда-то с дерева – а может, с высокого железного столба – прыгнул Кот Баюн, намереваясь разодрать в клочья и обглодать до костей. Юри увернулся, ногами снова нашарил твёрдую землю – тропинка повела прочь с болота.       Шаман, подумал Юри, нужно идти к шаману. Это нечисть, а нечисть не посмеет зайти в круг без приглашения. Легко было решить, сложно – решиться, в какую сторону бежать. Ночью все стороны света выглядели одинаково.       Тени, руки, ветви всё теснее и теснее сплетали свою ловушку для человека, Юри уворачивался, петлял, но главное было – не стоять на месте, только не стоять...       Знакомый проблеск реки подарил кроху надежды. Юри сделал последний рывок, туда, где светил фонарь, покачиваясь на врытом столбе, но его поймали, опутали –       и всё исчезло.       Приходил в себя Юри медленно.       Где-то в отдалении женский голос плакался раз за разом, но слов никак было не разобрать: голову, тяжёлую, как не свою, тянуло вниз, сознание мутило. Голосу вторил мужской, с теми же нотами. Кто-то, кажется, ругался на повышенных тонах.       Юри постарался собрать себя воедино.       – …а он как в обморок хлопнется! Ну кто же знал-то...       – …могли бы хоть раз головой подумать, а не…       – …и не делали ничего, даже не ворожили ведь, а он…       – …следили внимательно, чтобы в потёмках не…       – …мне из деревни звонят, говорят, ваши там профессора убивают…       – …да если бы мы убивали, тут бы такое…       – …а потом Виктор сказал, что…       Виктор. Юри зацепился сознанием за знакомое имя, пошевелил на пробу сначала пальцами рук, потом головой. Затылок упирался во что-то не слишком мягкое, но тёплое, на плечах чувствовалась хватка пальцев.       Юри рискнул приоткрыть глаза.       Он лежал на земле, не на голой, правда – кто-то догадался постелить вниз не то плед, не то одеяло. Голова его покоилась на чужих коленях, Викторовых, как оказалось. Сам Виктор гладил его по волосам, мягко, почти невесомо проводя кончиками пальцев за ушами. Тяжесть потихоньку уходила.       Было всё ещё темно. Фонарь, подвешенный на столб возле шаманского чума, покачивался, освещая всю поляну. Стол исчез – успели разобрать и унести, видимо. Мила и Гоша жарко спорили с высоким массивным мужчиной, в котором Юри сразу же признал того самого Фельцмана, Аня пряталась за Гошиной спиной. Поодаль, на перевёрнутой лодке, сидел, нахохлившись, Юра, прижимая к себе кошку. Спину Юре грел Отабек, придерживая у того на плечах шаманью куртку. Юра коротко отмахивался.       – Виктор, – позвал Юри охрипшим голосом, и все тут же умолкли.       – Юри! – Виктор принялся тормошить его, и Юри поморщился. – Ты пришёл в себя!       – Я пришёл, – согласился Юри. – Пришёл… я пришёл…       Слово отдалось в голове чужим шёпотом: будет путь тебе лежать до столицы Севера, и дальше… волей-неволею, правдой-неправдою, придёшь ты и предстанешь перед… увидится, что увидится, услышится, что услышится… будешь нашим во веки веков…       – Буду ваш на веки веков, – повторил Юри, ухватив последнюю мысль за самый кончик, и Виктор виновато затих.       Воздух прорезали крылья, и на поляну с небес спикировала сорока-белобока. Ударилась о землю и предстала статной женщиной с прямой спиной и удивительно холодными колдовскими зелёными глазами. Вот удивительно: она только что из сороки человеком обернулась, а то, кто она такая, Юри по глазам понял.       – Я в деревне была, – сказала Лилия Барановская, змиева жена, ведьма и настоящая Хозяйка этих краёв, – предупредила, что гость у нас до утра задержится и что всё в порядке.       Она повернулась к Юри и не посмотрела – насквозь просветила, заглянув сразу и в сердце, и в голову. Всё, что нужно, тут же вызнала.       – И что же вы тут устроили, – Лилия даже не вопрос задала, а утвердила, будто камнем пришибла. – Юрий, твоя работа?       – Общая, – вскинулся Гоша. – Зачем вы на Юру сразу, мы же все тут…       – Это я виноват, – прошептал над ухом Виктор. – Юрка вовсе ни при чём, и остальные тоже. Это я их подговорил. Не отказали…       – Ох, бедовый ты у меня, Витя. Ох, бедовый, – вздохнул Яков Фельцман и покачал головой. – Сколько лет живёшь, а всё одно. Хоть совсем вас всех к людям не выпускай.       – Второе зелье, Юра, – велела Лилия. – Раз ты сделал… приворотное, назовём его так, то и отворотное – тоже наверняка. Не я ли тебя учила…       Юра засомневался, посмотрел на Виктора.       – Давай, Юра, – тяжело сказал Виктор. – Не могу так больше. К чему теперь-то скрывать.       Лилия забрала из рук Юры маленький пузырёк. Отабек расправил куртку на чужих плечах, сходил в чум и принёс чашку с водой. Лилия перевернула пузырёк над чашкой – тёмные капли сорвались вниз, в ночном воздухе остро разлился травяной дух.       – Пей, – велела она Юри. – Всё пей.       Виктор помог подняться, придержал, пока Юри, запрокинув голову, пил. Может, стоило задуматься и не брать из рук этих людей – нелюдей – ничего больше, но он пил, и с каждым глотком чувствовал, как рассеивается туман в его голове. Но не тот, который накопился за сегодняшнюю ночь, а который преследовал уже давно, начиная с прошлой конференции в Петербурге, на которой…       …на которой?       И Юри всё вспомнил.       Юра всё-таки скинул с плеч шаманью куртку, избавившись от чужой заботы, кота ссадил с колен на лодку. Подошёл поближе, наклонился и подул на лоб.       Юри увидел всё, как на экране проектора.       …доклад господина Кацуки не вызвал никакого резонанса: покивали японскому коллеге, задали пару вопросов, даже не стараясь посадить в лужу. Похлопали. После завершения их секции Юри решил сходить на другую. Там, конечно, было не про фольклор, про языки малых народов, но тоже интересно послушать, а записался он заранее. Не дошёл. По пути перехватили. Коллега – коллега ли? – с докладом не выступал, иначе Юри бы точно запомнил: никогда таких красивых людей не видел! Глаза голубые, прозрачные, что кусок неба, отражающийся в Ладожском озере. Представился как-то – Юри, к своему стыду, даже имя не запомнил, засмотрелся.       …сказал, что не согласен с частью доклада. Отчего же господин Кацуки считает, что славянская магия не могла повлиять на людей других народов, которые верили в иное? Получается, для того, чтобы наговор подействовал, обязательна была вера? Юри тут же высмеял его: мы же говорим только о поверьях, не о самой магии – вы, раз оказались на этой конференции, вероятно, тоже к науке имеете отношение, должны рационально ко всему подходить. Нет никакой магии, только вера, а вера чудеса ещё те творить может.       …вернулся на остров смурной. Мила с Гошей подступались и так, и эдак, пока не выпытали всё про японца с чёрными глазами: смотрел в самую душу, а говорил жестокие вещи. Сначала посмеялись, любовь с первого взгляда разбилась о научный диспут! Да что ты, Витя, не он первый, не он последний – кто в нас вообще хоть раз в жизни верил? Потом и остальные дознались, что случилось. А у Виктора в голове только одно осталось: как бы доказать, как бы ещё раз увидеть, как заставить поверить?       …кипит вода в медном котле. Светлые волосы подвязать косынкой, пусть не мешаются и в глаза не лезут. Чернобыльник – трава-забвение, чтобы ничего не осталось в памяти… Тирлич-трава – чтобы открылась дорога в мир другой, отличный от людского, чтобы влекло туда, куда нет дороги обычным людям… Девясил – чтобы взгляда не смел отвести… Красная рута, что раз в четверть века цветёт – чтобы сердце на веки вечные привязать… И тут же, на секунду засомневавшись и вспомнив науку Лилии – второе зелье. Крапива – чтобы русалок, мавок да водяных не бояться, зверобой – чтобы ведьмины чары рассеять, шалфей – для ясности ума, золотой корень – чтобы память вернулась…       …будет тебе теперь любая дорога всегда лежать до столицы Севера, и дальше… сердце тосковать будет, а душа рваться в края заповедные… волей-неволею, правдой-неправдою, придёшь ты и предстанешь перед нами… пусть увидится, что увидится, услышится, что услышится, узнается, что узнается… а коли придёшь, то будешь нашим во веки веков… слово моё крепкое, да будет так…       …а встретиться ещё раз случайно и зелье в бокал подлить – дело нехитрое.       – Вы хоть понимаете, что натворили? Человека прокляли, – Яков приложил руку ко лбу на секунду, снова отнял, сверкнул глазами совершенно натуральным образом. В голосе, если прислушиваться, даже шипение уловить можно было. – И ладно, если б приворожили к кому конкретному, любовь не бессмертник, поцветёт – и завянет. Вы же его к лесам заповедным приворожили! Как теперь с него это проклятие снимать? Он же всю жизнь свою так и будет теперь метаться между Петербургом и нами.       – А второе зелье? – с надеждой спросил Виктор.       – А что второе зелье? Оно только действие первого отменяет, – махнул рукой Юра, – разум возвращает да чужую власть снимает. Вот и всё. А наговор – это дело отдельное.       – Юрий зелье сварил, – сказала Лилия, – Георгий наложил проклятие. Это я понимаю. А остальные что?       – Я слова нужные нашла, – виновато шепнула Мила. – Полистала разное там, в интернете скачала, что в доступе было. Юрка-то один не успел бы… А Аня травки отыскала, каких недоставало…       – Я тоже виноват, – подал голос Отабек. – Я знал всё, но не сказал. Не остановил.       Яков подошёл поближе. Юри попытался встать – ноги не держали. Виктор помог ему, подал руку, заставил опереться на плечо.       – Силён, – сказал Яков. – Иные бы тут же на зов побежали, а ты ещё почти полтора месяца сопротивлялся… Что, Лиля, снимем с него проклятие?       – Да как его снять-то? – сварливо отозвалась Лилия. – За ручки взяться и в круг встать? Он же со всеми ними теперь повязан, да ещё с заповедными землями, такую петлю одним махом не разрубишь.       Молчание повисло тяжёлое, неловкое. Виктор в сторону Юри даже и не смотрел. Смотрела Мила – виновато-виновато. Смотрел Георгий – сочувствующе. Смотрел Отабек – с оттенком сожаления. Смотрел Юра – сердито и расстроенно. Смотрели Яков с Лилией – задумчиво, как будто судьбу его на ладонях взвешивали.       Хотя, почему – как.       – Прости нас, – прошептал Виктор на ухо, – прости, прости. Я дурак и эгоист. Мы что-нибудь придумаем.       – Мы, – выплюнула Лилия. – Вечно твои дети, Яков, свои проблемы на других вешают. Где ты их, таких, находишь? Какое счастье, что я боле не твоя жена.       – Ты в третий раз уже боле не моя жена, Лиличка, – напомнил Яков. – Бог троицу любит, а мы Бога – нет, а то б мы и в четвёртый… а?       Лилия скрестила руки на груди, фыркнула.       Юри правда хотел на них рассердиться. Хотел, пытался даже – но всё равно не смог. Такие они все были живые и настоящие, и искренние в своём раскаянии, и так яростно защищали свой маленький мир ото всех…       – Не надо… – начал он, запнулся, передумал, перефразировал. – Я думаю, что можно не снимать проклятие. По крайней мере, пока.       – Как же ты будешь? – участливо спросила Мила.       – Мне место в Питере предложили, – признался Юри. – В СПБГУ, на кафедре славянской филологии. Сразу после той конференции. Я долго думал, как же так получилось и за какие заслуги, а это всё ваши дороги, которые мне теперь всегда будут лежать до столицы Севера.       Виктор больно схватил его за локоть.       – Нет, Юри, – сказал он, – проклятия так не работают. Это всё ты, ты сам и твоё усердие. Цени себя больше, люби себя больше – не ставь себя ниже других! Никогда не смей думать, что твои труды никому не нужны!       – Примешь предложение? – спросил Яков.       – Приму, – кивнул Юри. – Теперь-то точно приму…       – Ну, всё, – велела Лилия, хлопнув в ладоши, – вон с глаз моих, вы, все! Потом поговорим. Если мне ещё хоть раз придётся из-за вас лететь срочно на змиевой спине откуда-нибудь из Новосибирска… я, знаете ли, самолётом предпочитаю.       – И я с тобой, Витя, после отдельно поговорю, – пригрозил Яков.       Наверное, это тоже была какая-то магия, потому что в кругу, очерченном фонарным светом, мигом никого не осталось. Хлопнула тяжёлая ткань на входе в чум, растворились в тишине лёгкие шаги, ускользнул в темноту пушистый кошачий хвост.       Юри с Виктором вдвоём остались.       – Юри, – сказал Виктор, – правда, прости меня. И за тот день, и за сегодняшний. Прав, наверное, Яков, сколько лет живу, а всё одно голова пустая. Но я как тебя увидел, доклад твой услышал – сразу понял, что всю жизнь жалеть буду, если не покажу тебе наш вот этот мир. Только показать вышло как-то… не очень.       – Ну, – рассудительно сказал Юри, – у меня теперь, судя по всему, будет достаточно времени, чтобы всё про вас узнать. Да и исследование как-то закончить своё надо.       – Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королём, – пропел Виктор и поймал удивлённый взгляд Юри. – Что? Мы же здесь не совсем дремучие! И новости читаем, и Ютуб иногда смотрим, когда время есть… Раньше за интернетом в деревню бегали, а теперь и свой есть, спасибо чудо-шаману…       Юри представил, как все эти обитатели острова, сгрудившись на шаманьей поляне, смотрят мультики на отобранном шаманском ноутбуке, и ему стало смешно.       А ещё больше – захотелось приютиться где-то рядышком и смотреть вместе с ними. Может, это проклятье так исподволь действовало – тянуло же его все эти полтора месяца на остров со страшной силой. А может, после всех знакомств, рассказанных историй и съеденных пирогов – уже и не только проклятие, но и что-то обычное.       Человеческое.