Лаврами не взять твой пыл

Плисецкий не верит, что можно испытывать тысячу чувств одновременно. Его эмоциональный диапазон в принципе ограничивается десятью. Но не сейчас. Не когда у Отабека на коленях сидит белокурая девка, вальяжно потягивая Балтику семь. Юра хочет свалить. Потому что тусоваться с компанией Беки было хреновой идеей, потому что вышеупомянутая девка уже успела пристроить свои губы на шею его пьяного другана, потому что кто-то пролил пиво и теперь тяжёлый запах смешался со спёртым воздухом, заполняя и без того душную комнату. Самый старший из компании — ему, на вид, тридцатник — чиркает зажигалкой и с упоением затягивается сигаретой, а потом выдыхает противный дым и щурит узкие глаза, обращая их к Плисецкому. — Э, слышь. Юра слышит. Но скорее запихает ему эту сигарету в жопу, чем отзовётся. — Чел, твоя баба разговаривать разучилась, — на сей раз он обращается к Отабеку и имеет в виду совсем не повисшую на нём девицу. — Ты кого, блять, бабой назвал? Плисецкий злится. Друзья у Отабека — говно. Не друзья. — А не, умеет. Привет. Как дела? Он обдолбан. Другие, естественно, тоже. Они смеются, как будто этот мужище сморозил лучшую на свете шутку. Отабек в щи. Он хлопает глазами и иногда кивает, правда не в тему, но главное хоть вид подавать. — Расклад такой: ты закрываешь свой дерьмовый рот, пока эта комната окончательно не превратилась в свинарник, забираешь своих друзей, — особенно эту белобрысую, она меня бесит — а потом катишься отсюда ко всем хуям, которые найдёшь. А ты найдёшь, я уверен, — хочет сказать Плисецкий, но вместо этого выдаёт: — Я сваливаю. Дверь хлопает громко, но отстойный рэп звучит ещё громче. Когда Бека предлагает познакомиться со своими друзьями, Юра ожидает вообще не этого. Да, его казахский друг не выглядит как принцесса, но и на бэд боя тоже не совсем смахивет. Или, может, так кажется только Юре. — Говно. Мысли вслух счастья ещё никому не приносили. Плисецкий понимает это, когда зрачки напротив стоящего пацанюги яростно сужаются, и он начинает ещё больше походить на змеюку. Тот без лишних слов замахивается, желая смачно залепить кулаком в нос Плисецкому, но промахивается и сухими губами шепчет: «Ты чё, бля». Ты чё, бля. Ничего больше. Ни привет, ни пока, ни «как мамка?». Ты чё, бля. Репутация у Юрца во дворе гуляет не самая лучшая. Прозвище, вроде Русской феи и пидорская внешность играет ему отнюдь не на руку. И хотя Юра вот уже какой раз доказывает, что от пидора у него только буква «Р» в имени, пацаны с соседнего подъезда начинают всё по новой, просто потому что козёл отпущения Никитка уже года три как свалил за границу, оставив местных хулиганов скучать. А тут Юрка на горизонте маячит. Все внезапно вспомнили, что он катки катает. На льду, в смысле. А фигуристы — они же все эти, ну вы поняли. Плисецкий на фею совсем не походит. По крайней мере, в своей естественной среде обитания. В естественном красном адидасовском костюме и с кастетом в кармане, который он уже по привычке носит с собой. Юра больше походит на уличного пса. Не клыкастый, конечно, и слюни от злости не пускает, но если нападёт, разорвать может так, что родная мамка не узнает. Даже если один против целой своры пойдёт — кровь пустит всем, хоть и сам огребёт по полной. Плисецкий тяжело дышит. Мудило зарядил в солнечное сплетение. — Папки нет, воспитывать некому, вот и вырос педиком. Он срывается. Набрасывается на говорящего, целит в лицо, размазывает по его сухой коже кровищу из носа и орёт. Орёт, как чокнутый. Орёт, как делает всегда, когда кто-то заикается о его близких. Его штурмуют в сторону, бьют ногой по животу и оттягивают за волосы. — Слышь, гетераст хренов, — в голосе слышится хриптоца, что-то точно приключилось с лёгкими, — у тебя вон папка есть, а на меня смотришь, как будто отсосать всю жизнь мечтал. Естественно, он получает по полной программе. Лицо особенно. Яков опять будет в ярости. Кромкой мозга понимает — за дело. Про пидора, это они правы. Он сам смотрит на кое-кого так, будто всю жизнь мечтает отсосать. Хоть футболку делай: «Отсосу одному казаху». Там, где-то внизу, наверное, припечатать надо будет: «Определённому. Если ты не Отабек Алтын, иди нахуй». Короче, дело — дрянь. Отабек заваливается к Юре с извинениями (он точно не помнит что случилось, но на всякий пожарный), а вместо этого читает нотации по поводу побоев и ссадин. Они с Плисецким ещё не так долго общаются, чтобы тот привык к вечным дракам, в которых Юра никому не отказывает. Замолкнуть удаётся только спустя тридцать семь минут — Отабек не привык так долго разговаривать. — Твои друзья — говно, — Юра меняет тему. Не очень удачно, но прямолинейничать он привык. — Они не друзья мне. Так, тусуемся иногда. Отабек стопроцентный интроверт. Задрот, короче. В жизни молчит и почти всегда тусуется один, но соцсети юзает регулярно и из телефона почти не вылезает. — Твоя тусовка — говно, — не унимается Плисецкий. Он чешет щеку и натыкается на рану, по неосторожности слегка сдирая пластырь. — Ты на что злишься? Отабек спокоен. Эдакий эмоциональный инвалид. Юре хочется врезать ему в нос. — Я наговорил чего-то плохого? …А потом вцепиться ему в губы и повалить на кровать. — Нет, — устало выдыхает он, а потом добавляет, потупив взгляд и поправляя теперь уже не клеящийся пластырь, — если тебе одиноко, тусуйся со мной, тупая казахская морда. Отабек не понимает, какие чувства должна вызвать эта фраза, поэтому просто неуверенно кивает. 22.17.35 Кому: седой пидор слуш 22.17.41 Кому: седой пидор ты тут? 22.18.07 От кого: седой пидор Да. Что-то случилось? 22.18.26 Кому: седой пидор только не ржи 22.18.49 Кому: седой пидор и от своих поганых комментариев тоже воздержись 22.19.13 От кого: седой пидор Как я смогу помочь, если мне нужно воздержаться от комментариев? 22.19.34 Кому: седой пидор я сказал ПОГАНЫХ 22.19.41 Кому: седой пидор короче 22.22.13 Кому: седой пидор как мне подкатить к беке? 22.23.36 От кого: седой пидор К Отабеку? Он тебе нравится? 22.23.54 Кому: седой пидор ну 22.24.36 Кому: седой пидор да 22.25.14 Кому: седой пидор не в том смысле что я хочу чтобы он всунул мне по самые гланды как ты кацудону 22.25.11 От кого: седой пидор Ну да, статья ведь 22.25.38 От кого: седой пидор И не одна 22.26.01 Кому: седой пидор мне просто нужно чтобы он знал 22.27.11 От кого: седой пидор Попробуй сказать прямым текстом 22.27.12 От кого: Бека как ты себя чувствуешь? 22.28.23 Кому: Бека типа привет отабек я не пидор но на твоём коне бы покатался и я сейчас не о мотоцикле 22.28.45 Кому: Бека или когда ты тусишь со всякими девками мне хочется ударить тебя в лицо 22.28.57 Кому: Бека это в твоем понимании прямой текст?? 22.29.05 От кого: Бека ??? 22.29.06 От кого: седой пидор Ты здесь? Твою ж мать. Юра чувствует себя, мягко говоря, хреново. Он проёбывает ночь, глядя в потолок и мечтая умереть. Потому что он, как последний дегенерат, путает сообщения, потому что Бека ему не отвечает, потому что его ссадины чертовски разболелись, и хоть последнее с предыдущими никак не связано — бессонница от этого не уходит. Именно поэтому, когда утром к нему приходит Отабек, отпуская фразу про поговорить, он мешкает. Юра не в состоянии слышать отказ и уж тем более получать по ебалу за пидорские признания. Ссадины ведь и так чертовски разболелись. Мама Юры делает им зелёный чай и кладёт поднос на кофейный столик, тут же с улыбкой удаляясь. В комнате повисает неприятная тянущая тишина, напряжение неловко растёт. Юре хочется запихнуть этот чай Беке в глотку, потому что так будет легче. — Помнишь, как мы торчали на крыше того муниципального парка? — Отабек начинает негромко, и Юра понимает — всё кончено. Сейчас он начнёт с воспоминаний, скажет о возрасте («Тебе четырнадцать, мне восемнадцать, я не хочу в каталажку», «Мне пятнадцать» — возразит Плисецкий), потом пропустит зазубренную «дело не в тебе» фразу или вмажет ему. Лучше пусть вмажет. Господи, пусть просто ебанёт его по ебалу вместо всего этого спектакля. — Помню. Ты тогда ещё выпалил ту пидорскую хрень про глаза солдата, — поддерживает разговор Юра, вместо того, чтобы выйти в окно. Про пидорскую хрень не ему, конечно, заикаться, но в манере общения он себе изменять не может. — Ну да, пидорскую, — в мыслях Отабека, кажется, тоже мелькает что-то похожее на монолог Юры. — Слушай, я короче… — …Не гей. Я тоже, ага. Просто люблю людей троллить. Ты вот повёлся. Тупорылый. Юра отворачивается, пожимает плечами, но больше не оборачивается. Он размешивает ложкой давно остывший чай. Отабек снова замолкает. Он не знает, как уместить в одну фразу то, что на мотоцикле своём он в принципе никого не катает, ни на какие крыши парков не лазает и комплиментами просто так не разбрасывается. Он задротит в соцсетях и ест ланч в одиночестве. — Можешь ударить меня в лицо. — Че? — Юра всё-таки поворачивается. Причём слишком резко. Он думает, что в лицо должно прилететь ему, а не от него. — Ну, когда видишь меня со всякими девками, — неуверенно говорит Отабек. Ему тоже неловко. — И это, про железного коня… — Блять, боже, заткнись, — Плисецкий выставляет вперёд ладонь, понимая, к чему клонит Бека. Его щёки предательски краснеют, а глаза заметно расширяются. Прежний сценарий сорван. Паршиво. Скажи сейчас Отабек, что всё это шутка, и Юра умрёт на месте. Отабек и правда замолкает. Но через пару минут выдаёт, найдя нужные слова: — Это да, если ты спрашивал. Юра качает головой, готовый в любую минуту наброситься на этого отчаянного героя-любовника. — Я не спрашивал, но теперь ты никуда не денешься.