— Версус!
Юра подается вперед, глядит злорадно под оглушающие аплодисменты и шум вокруг, и в глазах его читается столько превосходства и самодовольства, что хочется исчезнуть, провалиться сквозь землю, раствориться в воздухе. Тяжелый ком застревает в горле, и Ларин с трудом сохраняет нормальное дыхание — что уж там, он с трудом сдерживает себя, чтобы не сбежать из бара прочь на глазах у всех, хоть это желание и преследует Диму с первого же раунда своего оппонента. Ларин слаб, как никогда, и Хованский упивается этим, он видит его насквозь: его не обманет ни напускное спокойствие, ни саркастические ужимки, ни попытки отшутиться. Он видит, что выиграл и ликует, потому что замечает, как Ларин сдается, с первых строк своего выступления.
Хованский кричит последнее «версус» почти Ларину в лицо и ехидно улыбается, чуть отклоняясь назад. У Димы начинают едва заметно подрагивать руки, и он перехватывает запястье правой пальцами левой, строит из себя невесть что — мол, не проняло, Юрий, не старайся. Но Юрий-то видит, как бегают глаза напротив, как плотно сжата челюсть, как Ларин то и дело переступает с ноги на ногу, будто просто меняя позу от неудобства. На самом деле, за этим кроется страх и отчаяние. Хованский видит это, и ему чертовски смешно. А Ларин не может больше это терпеть: внутри все сводит, в голове полный кавардак и диссонанс. Хочется бежать, бежать без оглядки. Юра глядит смешливо и свысока, зачем-то снова приближается к нему. Публика замолкает, когда его руки ложатся на предплечья Ларина, а тот только непонимающе сверлит Хованского взглядом, пока что не пытаясь отстраниться — то ли шок, то ли он все ещё не можешь отделаться от собственных чувств.
Хованский наклоняется ближе, и Ларин совершенно выпадает из реальности, когда его губы касаются чужих. У Димы ёкает сердце, и он совсем не знает, куда деть руки: его тянет обнять и прижаться ближе, но он не может — вокруг камеры, вокруг люди, замершие и ждущие только его реакции. А внутри цветами распускается Эдем, а в голове только воспоминания, как Дима мечтал о подобном, как злился на самого себя за подобные желания, как после обессиленно курил на кухне. Хованский оглаживает его спину, пока Ларин все ещё не решается ответить на поцелуй: Дима стоит и не движется, даже не дышит. Он не понимает до конца, что происходит, в голове все перемешалось, но и прекращать этот хаос не хочется — слишком долго Ларин грезил о подобном, слишком сильно сейчас щемит в груди, и Диме кажется, что время замедляется, пока Хованский так близко. Дима все ещё ненавидит, ему все ещё больно, и только когда руки Юры ложатся на его поясницу, Ларин, наконец-то, приходит в себя и бьет с размаху в чужую скулу.
Хованский морщится и отступает, смотрит на Ларина мимолетно и спешит исчезнуть в толпе. За ним увязываются и его дружки.
Толпа, словно очнувшаяся после минутного забвения, взрывается и шумит на все лады. А Дима стоит посреди, потерянно смотря вслед Хованскому и сжимая измятую пластиковую бутылку с водой. Кто-то хлопает Ларина по спине, то ли пытаясь приободрить его, то ли желая привлечь его внимание, но он никак не реагирует, только рассеянно ступает вперед, неуверенно пробираясь к барной стойке. Внутри столько всего и сразу, что Ларин с трудом держится, чтобы не напиться в хлам. Он идет неуверенной походкой, почти оступаясь через шаг, и, кажется, все внимание в этот момент сосредоточенно лишь на нем. Становится ощутимо душно: рубашка липнет к спине, и Дима расстегивает первые две пуговицы на ней, пытаясь хоть немного нормализовать сбившееся дыхание. Ларина трясет; он берет джин-тоник и выпивает практически залпом, ощущая, как сводит скулы.
Перед тем, как Ларин уходит, его ловит Ресторатор:
— Мы вырежем, — говорит он, и Дима видит, насколько некомфортно Тимарцев ощущает себя сейчас, обращаясь к нему, — никто ничего не узнает.
Ларин только пожимает плечами и покидает здание.
На улице становится спокойнее. Дима спешно нащупывает пачку сигарет в кармане куртки и закуривает, стоя у входа в «1703». Ларин не хочет думать, почему Юра так поступил, не хочет знать причины, не хочет просто даже вспоминать о произошедшем, но в памяти зацикливается именно этот миг, и Дима зло сжимает сигарету и бьет ногой о стену, тут же тихо шипя от боли. Он уже не первый год влюблен в ебанного Хованского и успел смириться с отсутствием какого-либо шанса на счастье, сжился с мыслью, что никогда не будет у них все, как у людей. И теперь Диме чертовски досадно, так что внутри все саднит, а сердце упрямо сбивается. Ларин понимает, что ему все равно ничего не светит, но от мимолетной близости голова кругом. Дима поджимает губы и тушит сигарету о стену, собираясь уходить, когда слышит знакомый голос:
— Уткин, — Хованский преграждает путь, на что Ларин только недовольно фыркает и пытается обойти Юрия, но тот не дает, — стой, бля, — он говорит недовольно и слегка вымученно, — надо поговорить.
— Нам не о чем говорить, — Дима даже глаз не поднимает, так сильно боится дать слабину, — пропусти меня.
— Да без проблем, — Юра не двигается с места, несмотря на свои слова, — только ты это, не думай, что я пидор ебаный или типа того, это все ради хайпа было, так что не загоняйся.
У Ларина, кажется, что-то разрывается внутри. Он, блять, так и знал. Но так не хотел слышать это от самого Хованского.
— Ресторатор все равно ничего не выложит, — Дима старается звучать максимально безэмоционально, но голос предательски дрожит.
— Да не у него одного камера есть, — бросает Юра, отстраняясь, — ладно, поговорили, короче. Бывай, Уткин.
Дима ничего не отвечает, провожая Хованского взглядом исподлобья. После Ларин просто молча разворачивается и бредет к своему дому, ему не хочется никого видеть, не хочется больше ни в чем разбираться. Он запирается в квартире и смутно осознает, что творит после. Он вроде как что-то разбивает, а после лезет в душ, не раздеваясь, и сидит там около получаса. Противное чувство того, что его использовали, расползается по всему телу, и Ларин беспомощно утыкается в собственные колени, попутно обнимая их и раскачиваясь. Изнутри рвется плач, и Дима давится им, не сдерживаясь, рыдает, несчастно обхватывая себя, и клянет себя за то, что, несмотря ни на что, позволил себе поверить в искренность Хованского, за то, что вообще полюбил его. И это конец. Позже Ларин назовет свое состояние психологической смертью, но причиной будет отнюдь не травля.
***
Через неделю после выхода версуса в интернете завирусится «то самое видео», выложенное с левого аккаунта.
***
Осенью, во время и после съемок «Поясни За Просмотр», Дмитрий Мальтера не осмелится спросить Ларина, почему «это самое видео» у него все ещё в недавних просмотренных. Просто не сможет, встретившись взглядом. Потому что увидит, что Ларин все еще не до конца «ожил». Потому что увидит, что Ларин все еще бежит. От самого себя.
Без оглядки.
