вдох.

Ты много куришь. Тонешь в алкоголе. ТЕПЕРЬ ты погибаешь не спеша. Ты меня продал, оттого и болен. Ведь, оказалось, я и есть твоя душа.

Февраль 2014

      Юнги любит воду. И нет, это не связано с таким говорящим знаком зодиака - просто вода успокаивает. Он любит лежать в ванной, опускаясь вниз так, чтобы только нос выглядывал на поверхность – можно спокойно дышать. В этот момент не слышно ничего: ни стука надоевших соседей, вечно орущих друг на друга, ни кричащего на всю квартиру песни Shinhwa Тэхёна, ни даже своих мыслей, а только лишь стук собственного сердца в ушах. Даже тело, кажется, не выворачивает от наступающей ломки.       Вода закутывает тело в кокон, баюкает, греет даже тогда, когда вроде бы уже и остыла совсем. У Юнги пальцы сморщились от этого, словно у старого аджосси, но он всё продолжает лежать, слушая неравномерное биение пульса, лишь бы снова не встречаться лицом к лицу с этим обшарпанным миром.       Мин не знает, когда всё пошло под откос. Может, тогда, когда отец "ушёл" из их жизни, оставив мать с двумя маленькими детьми в стенах общажной комнатушки, а, может, тогда, когда Юнги первый раз попробовал косяк в старшей школе. Возможно, с самого начала всё было не так, и он просто ходит по земле, забирая время жизни какого-нибудь действительно нужного этому миру человека.       «Теперь и это не работает»,- думает парень, выныривая из прохладной ванны и ероша волосы серым потрёпанным полотенцем. Это всегда было его убежищем на случай, когда эмоции переливаются через его чашу душевного равновесия, но, кажется, и этот «домик» безжалостно разрушен противными мыслями о никчемной жизни.       Сейчас Юнги напоминает себе когда-то жившего у них с братом хомячка. Тэхёну тогда было лет восемь уже, но болтал он слишком плохо даже для пятилетки, оттого и называл животинку «Ёбысь» вместо «Анаис». Мама говорила, что это Мин учит младшего матерным словам, но Юнги там был ни при чём, ведь мелкий действительно хреново говорил. Так вот этот самый Ёбысь (как упорно продолжал называть его Тэ), вероятно, пытавшийся прожить остаток своей хомячьей жизни в тёмном уголочке своего домика, был нещадно обломан маленьким дьяволом в шортах, надетых на голый зад. После того, как мелкий устроил мохнатому дядюшке Анаису американские горки, старшему брату пришлось зарывать беднягу-хомяка на заднем дворе общаги той же ночью.       Мин всё чаще думает о том, что жизнь старого питомца мало чем отличается от его собственной. Он живёт в квартире с облупленной штукатуркой и стенами не иначе, как из картона, словно в дешевой клетке. Весь чертов мир трясет его по этой клетке, словно маленькую безвольную игрушку швыряя о металлические стенки. Рано или поздно должен прийти конец всему этому, и Юнги, как отживший своё хомячок, останется гнить в земле, но, разве что, уже не на заднем дворе общаги.       Мин выходит из ванной, чудом не спотыкаясь о разбросанные по квартире вещи младшего брата и, пытаясь ступить на свободную от разноцветного тряпья территорию, пробирается в три шага к кухне. Сделанный Тэхёном кофе по обычаю отправляется в раковину, а Юнги бурчит себе под нос что-то о напрасном переводе продуктов. Парень наливает себе в чашку теплой воды, выжимая всё что можно из уже использованного пакетика чая и, закинув в рот бутерброд с маслом, опрокидывает в себя кружку приторного напитка. - Хён! – младший влетает в комнату, на ходу причёсывая пальцами морковно-рыжую шевелюру. – Хён! - Чего тебе? – бросает Мин, делая глоток «подкрашенной воды». - Хён, ты ведь проведешь меня сегодня? – мелкий смотрит щенячьими глазами, но на старшего давно это не действует. - Ещё чего, - хмыкает Юнги, бросая кружку в раковину и разминая затёкший локоть. - Но, хён! Ты ведь обещал мне! Обещал, что будешь со мной в последний день учебы! – Тэхён цепляет брата за руку и так жалобно смотрит, будто и впрямь сейчас разревётся. - Да успокойся ты, проведу.       Юнги закатывает глаза, а младший бросается брату на шею, смачно целуя в щеку, отчего Мин кривится и наигранно вытирает ладонью лицо. Сегодня выпускной Тэхёна.       Спустя пару часов мелкий подпрыгивает от нетерпения, заходя в актовый зал и сразу же подзывая к себе вечного лучшего друга – Пак Чимина. «Сборище рыжих клоунов», - думает Мин, становясь в сторонке и высматривая в толпе знакомую пепельную макушку. Тэхён что-то восторженно рассказывает другу о предстоящем дне, пока Чимин украдкой бросает взгляды на хёна, теребя кончик школьного галстука. Знает ли Юнги, что Пак не просто так смотрит на старшего? Знает, конечно, правда, делать с этим ничего не собирается. У парнишки вся жизнь впереди, а у Юнги слишком много проблем, с которыми он привык справляться в одиночку.       Мин не обращает внимания на младшего, ведь его начинает немного дёргать, но терпеть вполне можно, если пытаться отвлечь внимание на поиски Джуна. В зал набивается всё больше народу, а сиденья всё быстрее заполняются учениками в школьной форме и надменными преподавателями. У Юнги не было всего этого пафоса- он и школу-то не закончил нормально. Директор, перекрестившись, отдал листок с оценками и буквально вытурил блондина из заведения даже не помахав на прощание рукой. - Хён! - мелкий рыжий проныра врывается в и без того затуманенный мыслями мозг Юнги. - Хён, ты не против, если сегодня Чимин переночует у нас? - старшему требуется полминуты, чтобы въехать в смысл сказанного, а потом посмотреть на две пары блестящих глаз. - Да мне-то какая разница? Не мне же спать с ним, - бурчит Мин, скрещивая руки на груди и отворачиваясь от "детей".       Тэхён пищит, как сигнализация ювелирного магазина, и, снова подпрыгивая, утаскивает своего такого-же-рыжего друга к их местам.       Вообще, блондина удивляют эти бессмысленные сборища лицемеров, сидящих в зале с напускными слезами на глазах, когда на протяжении всей учебы эти министерские подстилки только и делают, что плюют с башни на учеников. Девочки-умницы из выпускного класса сидят смирно на первом ряду, но Юнги точно знает, что этой же ночью эти самые «красавицы» будут кричать чье-то имя в подушку одного из номеров заказанного родителями отеля.       Начинают говорить имена учеников, и выпускники с гордо поднятой головой проходят на сцену, забирая красиво оформленную бумажку аттестата и втирая что-то о любимой школе. Завуч останавливается на букве В, когда начинает рассказывать какую-то тупую историю из школьной жизни, от которой Юнги чуть ли не тошнит.       Парень облокачивается спиной о косяк резной двери и прикрывает глаза – всё равно ничего интересного не предвидится, а до момента, когда на сцену выбежит его рыжий дьявол, ещё успеет пройти минут двадцать. Мин уже начинает строить у себя в голове сценарий возможного сна, как чувствует прикосновение к собственному плечу и тут же дёргается. - Завязывал бы ты с этим, вон уже колбасит всего, - равнодушно говорит Намджун, просто ради приличия в очередной раз «отговаривая» знакомого. - Знаешь же, что не могу, - Юнги зажимает предплечье ладонью и смотрит Джуну прямо в глаза, - Где?       Парень с пепельными волосами закатывает глаза, осматриваясь (вдруг кто наблюдает) и кивает младшему на выход. Мин тут же выходит, мимолётно бросая взгляд на сцену, где завуч всё ещё рассказывает тупые шутки про выпускников. Оба проходят по пустому школьному коридору, сворачивая к туалетам, и Намджун, защёлкнув дверной замок, подходит к блондину, протягивая в руке свернутый гриппер. - Шуга...- начинает Джун, но младший даже и не старается сделать вид, что ему интересно, выуживая из пакетика уже готовый инсулиновый шприц и кладя его на край раковины.       Движения Юнги заточенные, ведь он делал это сотню раз : закатать рукав, наложить жгут, сжать кулак, найти вену. Суставы ломит от такого большого промежутка времени без инъекции, но боль спустя несколько минут сменяется приятным покалыванием и, наконец, просто исчезает. Мин улыбается ( хотя это, скорее всего, больше тянет на оскал), стягивая жгут, и смотрит на Намджуна через зеркало. Тот стоит неподвижно – ему плевать на замашки других людей, у каждого свои тараканы, но Юнги ему отчего-то жалко, ведь у парня, кажется, есть талант к лирике.       Мин начинает смеяться, закидывая голову и дёргая плечами от подступающей истерики. Ему хорошо. Ему, наконец, снова хорошо.       Тэхён сидит на своём месте рядом с Чимином, растерянно сминая заслуженный диплом, и безучастно пялится на носки ботинок, ведь Юнги всё же пропустил его прощальную речь.

Май 2014

      Юнги любит курить. Любит смотреть на сигаретный дым, клубящийся над его головой сизыми облаками. Любит вдыхать его через нос, когда тот уже почти рассеялся. Любит просто держать сигарету между двумя пальцами, прокручивая в ожидании, когда же пепел упадет на дно стеклянной баночки. Наверное, его легкие сейчас больше напоминают догорающий уголёк, чем что-то человеческое, но разве Юнги сам считает себя человеком? Вряд ли. Человеку не может быть настолько хреново. Единственный остаток человеческой сущности, живущий не так уж и глубоко – это зависимость, но, кажется, это уже перешло в образ существования.       За окном Сеул уже накрыт одеялом звёздного неба, но город совсем не спит – сияет тысячами огней высотных зданий. Юнги часто задумывается над тем, какого это – жить в одном из таких небоскрёбов, смотреть на столицу с высоты птичьего полёта, чувствовать себя королём мира. Но мечты о замках и богатеньких принцах – удел маленьких девочек, поэтому Мин просто закуривает еще одну сигарету, закрывая глаза и откидываясь на спинку расхлябанного стула. - Можно? – совсем рядом звучит тихий голос Чимина, но Юнги даже не дергается. - Мелкий ещё, - бросает он, делая затяжку и выдыхая, по его расчетам, прямо в лицо донсэна.       Тэхён перестал дуться на старшего за «пропуск» прощальной речи через день после выпускного, стоило только Юнги принести пакет мармеладных мишек. Мин знает, что младший всё еще такой же ребёнок, каким был десять лет назад, разве что говорит теперь хорошо. Добродушность старшего обернулась ему тэхёновой подставой, когда Чимин начал ночевать у них в квартире буквально через день. Нет, он бы не против был, но в последние два месяца вертлявая задница младшего не давала ему спокойно жить, провоцируя ломку раньше, чем обычно.       У Юнги был свой график: он знал, что сможет спокойно жить две недели, прежде чем суставы начнет выворачивать в стиле самых высокобюджетных фильмов ужасов. С появлением же второго рыжего вихря в доме семьи Мин всё повалилось к чертям. Чимин, между прочим, знал о проблеме старшего – спалил их с Намджуном ещё полгода назад, когда Юнги прикрывался курткой Джуна в углу дома. Всё бы ничего – подумаешь, обжимаются -, но громкое паковское «Хён!» и бешеный взгляд старшего, когда тот прижимал рыжего к стене со словами «Только попробуй ляпнуть» сделали своё дело. Нужно отдать должное мелкому, ведь Тэхён всё ещё ничего не знал, но вот такие ночные приходы на кухню с поучениями о том, как плохо травить себя, порядком надоели. - Сам смолишь-то со скольки? С тринадцати? – фыркает Пак, скрещивая руки на груди и хмуря брови. - С одиннадцати, - отстранённо хрипит Мин, не глядя стряхивая пепел и непонимающе открывает глаза, когда из его рук выхватывают почти догоревший окурок. – Какого хрена ты творишь? - Ты такой лицемер, Мин Юнги, - Чимин смотрит сверху вниз, совсем без эмоций, и обхватывает фильтр своими губами, что, как подметило подсознание старшего, выглядит слишком пошло для семнадцатилетнего парня. - Я не лицемер. Просто не хочу, чтобы кто-то гробил свою жизнь, подражая мне. – Юнги щурится, переводя взгляд на глаза младшего и недовольно поджимая губы. - Ещё и эгоист, – бурчит Пак и снова обхватывает сигарету, пока она понемногу тлеет. - Вдыхать нужно. - Я не тупой.       Чимин затягивается, совсем немного, но Юнги видит, как у того уже наворачиваются на глаза слезы с непривычки. Мин улыбается, наблюдая за этим абсолютно точно ребёнком, что хочет казаться взрослее, чем есть на самом деле, и это, кажется, первый раз за несколько месяцев, когда старшему действительно смешно. Чимин кашляет, щурит глаза, а Юнги старается не смеяться слишком громко, чтобы не разбудить Тэхёна. - Такой глупый, - Мин мотает головой, стряхивая челку, - не нужны тебе эти сигареты.       Пак всё ещё кривится от неприятного ощущения во рту и давит тлеющую сигарету о дно стеклянной пепельницы. Чимин думает, что это Юнги глупый. Глупый, потому что ничего не замечает. Не замечает взглядов, вздохов, прикосновений, слов – ничего. Ну а если замечает, то тогда он всё же самый настоящий эгоист. Пак наклоняется, так, чтобы глаза были на одном уровне с развалившимся на стуле старшим. - А что же мне тогда нужно? – Чимин наклоняет голову вбок, смотря на Юнги внимательно, чтобы ничего не упустить. Он знает, что на самом деле за этой безразличной маской скрывается вихрь всевозможных эмоций, вот только Мин пока не спешит их никому открывать. Младший задерживает дыхание, когда Юнги садится ровно на стуле, придвигаясь почти вплотную к Чимину и шепчет почти в самые губы: - Подгузники и детская присыпка.       Чимин злится от такого поведения хёна, но ничего другого он и не ожидал. Зато видеть Юнги хохочущим – приятное зрелище. Возможно, Пак даже готов ещё раз послушать шутки про возраст, если Мин ещё раз так засмеётся. - Вали спать, - старший встаёт со стула, убирая с подоконника пепельницу с окурком, и идёт к шкафчикам, чтобы заварить себе чашку кофе – сон сейчас не лучший вариант.       Чимин несколько минут смотрит за окно, отмечая, что этот вид стал ему намного роднее, чем сияющий Сеул с высоты двадцать шестого этажа. Кажется, родителям совершенно плевать на то, где сейчас гуляет их сын, да и вообще где он периодически пропадает уже несколько месяцев, но так даже лучше – не нужно никому ничего объяснять. Пак смотрит на Юнги, стоящего у плиты над чайником, и разворачивается к кухне. Чимин подходит к старшему сзади, обнимая и утыкаясь лицом тому в затылок – Мин даже не дёргается, просто стоит. - Спокойной ночи, хён, - щебечет младший, целуя выбеленный висок, и убегает в соседнюю комнату.       Юнги всё так же стоит, смотря за чайником, но дышать теперь может спокойно - глубоко. Ему совершенно не нужна еще одна проблема в лице рыжего ребенка, а тому и подавно не стоит марать жизнь рядом с тем, у кого слишком много секретов.

Июнь 2014

      Чимин думает, что Юнги идеален. Ему нравится смотреть на хёна каждый раз, как тот проходит мимо или просто сидит,что-то читая и совершенно не обращая внимания на младшего. На самом деле, у Чимина, кажется, зависимость, ведь он абсолютно точно повернулся на старшем. Наверное, он знает почти всё: почему Юнги любит кислые яблоки, какие курит сигареты, что слушает перед сном, почему пьет кофе без сахара и откуда у него шрам за левым ухом. И почему блондин ненавидит самого Чимина, он тоже догадывается.       Пак раньше не считал себя ни уродливым, ни красивым, предпочитая просто смириться со своей внешностью и жить как-то без лишних заморочек. Конечно, мама всегда говорила, что ее Чимини самый прекрасный мальчик на свете, и рыжий даже верил в это до определенного возраста. Точнее сказать, до старшей школы. Наверное, те дни вполне можно считать переломным моментом его помешательства на Мин Юнги.       Старший не особо изменился с того времени: всё так же замыкался в себе, курил "президент", обдалбывался и, совершенно точно, не любил Чимина. Юнги никогда не проявлял хоть что-то помимо стоического равнодушия, к младшему, кроме того дня, когда прижал его за горло, будучи "спалившимся" с порошком.       Мин даже не улыбался никому, кроме Тэхёна. Правда, Пак это видел издалека, когда следил за старшим, совершенно не отдавая себе отчёта в том, что это, между прочим, уже слишком. В тот вечер Тэ вытащил брата на прогулку у реки Хан и, взяв за руку, вышагивал по бордюру, гордо задрав нос, как маленький ребенок, крепко сжимающий ладонь родителя. Блондин сначала что-то ворчал (Пак не мог разобрать, ведь было достаточно далеко), а потом широко улыбнулся, крепко хватая Тэхёна за плечи и стаскивая с импровизированной дорожки.       Чимин хотел бы, чтобы Юнги улыбался ему так же, так же хватал за плечи и крепко прижимал к себе, не давая упасть. С каждым днём это желание разрастается, давит на Пак Чимина изнутри своими шипами и, вероятно, совсем скоро просто-напросто его разорвет. Ведь Мин только поджимает губы при виде рыжего и обращается с ним, как с назойливым ребенком, совершенно не замечая постепенно тускнеющих, но влюблённых глаз.       Чимин начинает менять себя за два года до выпуска. Он красит волосы в огненный цвет, надеясь выделиться и мысленно крича: "Хён! Ну вот же я!", подводит глаза карандашом, потому что это круто, и начинает меньше есть, ведь не удивительно, что старший не проявляет к нему интереса - Пак пухлый, и единственное желание у людей, возникающее при виде него, ассоциируется с нуждой в тренажёрном зале. Кстати, на танцы Чимин тоже записался, случайно натолкнувшись на рекламу новооткрывшейся студии.       Постепенно покраска волос становится обычным делом, карандаш летит к мусору, потому что щиплет глаза, а еды становится всё меньше. Впрочем, танцы остаются неизменными - Пак все так же продолжает заниматься, с большим успехом осваивая новые па.       Иногда Чимин катается допоздна на метро, пролетая станции на сеульских электричках и совершенно не думая о времени, пока в пустой вагон не заходит работник, вежливо просящий покинуть поезд, так как метро закрывается. Пак любит рассуждать о том, что ему нужно в очередной раз сделать, чтобы Юнги обратил на него внимание. Любит погружаться в собственные мысли, слушая размеренный стук колёс и вдыхая металлический воздух тоннелей. В один из таких дней Чимин думает о том, что Юнги - это стена. Стена, где кирпичик к кирпичику, и ее невозможно сломать, потому что таких кирпичиков в ней миллионы. Пак мячик. Мяч, который безжалостно кидают в эту стену, а он отскакивает с режущим уши звуком, чтобы потом снова быть брошенным со всей силы. Удары сильнее, а мяч начинает сдуваться, потому что знатно испортился за долгое время, покрывшись трещинками на швах.

Июль 2014

      У каждого есть свои секреты. Юнги совершенно плевать на людей, но ему нравится изучать их, как музейный экспонат. Всё началось ещё с детства, когда ему было девять. Казалось бы, что может пойти не так у ребенка? Ведь в таком возрасте дети совершенно не заботятся о морали, не умеют здраво рассуждать и следуют лишь по пятам своих родителей, крепко держась за их руки. Однако, Мин был сам по себе. Никто не трепал его волосы, хваля за хорошую оценку, никто не клеил пластыри на разбитые коленки и не читал книги перед сном.       Тэхёну было два и, честно признаться, старший в нём души не чаял, проводя всё своё время с младшим братом. Всё было как в примерной семье: родители всё время вместе, дети любят друг друга и, вообще, полная идиллия. Несомненно, со стороны они и казались такими – образцовой семьёй, в доме которых царит счастье и безмерная нежность. Впрочем, никто не знал, что на самом деле происходило в стенах уютного домика в Тэгу, когда рядом не было лишних ушей и глаз.       Тогда ещё маленький Мин совсем не мог понять, почему мама плачет всё время, почему не пытается защитить его, своего ребёнка, когда отец замахивается офицерским ремнём, оставляя после жгучие алые полоски на детском теле. Не понимал, почему папа ни разу не предлагал сходить порыбачить, как это делают родители всех его одноклассников, а плевался ядом и наказывал за лишнее движение. Каждый день начинался с рыданий матери и яростного взгляда главы семейства, и заканчивался ими же.       Юнги девять, а он плачет в углу, крепко прижимая к себе испуганного Тэхёна, который цепляется маленькими пальчиками за растянутую футболку старшего брата, пока отец колотит кулаками в двери ванной комнаты. От родителя воняет бензином и спиртом, а Мин хочет зажмуриться сильно и телепортировать младшего куда-нибудь в безопасное место, как в фантастических фильмах, потому что главное – не дать в обиду Тэхёна. Тэ хнычет, прижимаясь ближе, а Юнги шепчет, просит маму поскорее прийти, потому что она сможет хотя бы забрать к себе младшего, унося подальше от отцовских рук. Тэхён маленький совсем, у него кожа чистая, как у ангелов-карапузов с книжных картинок. У отца грязные руки –Мин знает, ведь нормальные родители не трогают так своих детей. Юнги всего девять, а его тошнит от ощущения родительских пальцев на себе. Ему противно и плохо, но лучше уж пусть отыгрываются на нём, чем на Тэхёне - что угодно, но не трогать младшего.       Так, первым раскрытым секретом стал отцовский. Тогда Юнги не знал таких выражений, как «моральный урод» и «отброс общества», но сейчас вполне вменяемо и по праву относит их к человеку, который вычеркнул семью из жизни не тогда, когда старшему ребёнку было одиннадцать, а тогда, когда впервые поднял руку на близких людей.       Секрет матери Мин раскрыл случайно, спустя каких-то две недели. На улице тогда лупил дождь, нещадно тарабаня в окно, а разряды молний иногда освещали на мгновение стены детской комнаты. Юнги не было страшно, но было страшно Тэхёну. Двухлетний малыш плакал, поджимая губы и хватаясь пальчиками за одеяльце, пока не оказался в родных и тёплых руках хёна. Мин покачивал ребёнка, слыша, как тот хлюпает носом и скулит, крепче прижимаясь к груди старшего. Возможно, тогда всё бы обошлось менее плачевно, не реши Юнги сходить на кухню за детской бутылочкой.       Застыв в коридоре с ребенком на руках, старший не мог сдвинуться с места, потому что прямо перед ним, всего в каких-то трёх метрах, отец нависал над матерью, сжимая её шею одной рукой. Женщина даже не пыталась вырываться, морщась, когда муж сдавливал горло сильнее, но не настолько сильно, чтоб перекрыть кислород. - Шлюха! – шипел мужчина, звонко хлопнув по щеке жену, - Сраная шлюха со своим выродком!       Юнги не мог пошевелиться, стоя в коридоре и прижимая к себе всё ещё тихо скулящего Тэ. Он понимал. Что нужно незаметно вернуться в комнату, чтобы отец его не увидел, но попытки прижаться к стене обернулись провалом. Отец замахнулся для очередного удара, как Тэхён закричал. Мин помнил всё: каким взглядом тогда прожигал его родитель, кривя губы и искажая лицо до неузнаваемости, как сильно плакал младший брат, когда отец пытался вырвать его из рук старшего сына. И как Юнги падал, он тоже помнит.       В тот день никто не повёз его в больницу. Когда Мин очнулся, то был уже обед, в квартире пахло любимым яблочным пирогом, а мать пыталась достать ватной палочкой, смоченной в чем-то, до уха сына. - Прости, Юнги, - тихо шептала женщина, стирая со щёк слёзы. – Прости, что ты не знал своего настоящего отца.       Секрет мамы оказался вторым раскрытым в жизни маленького, но взрослого Мин Юнги. Тайна, которая касалась его и объясняла всё, что с ним происходит, ведь теперь ребёнок знал, почему отец его так ненавидит. Впрочем, от этого становилось ещё хуже.       Секреты же одноклассников были не такими уж и секретами - так, подростковые замашки. Юнги никогда не пытался сблизиться ни с кем из своих ровесников, потому что все они, как один, надоедали ему своей открытостью. Люди - это нотная тетрадь. Разница лишь в том, умеешь ли ты читать эти ноты или просто наблюдаешь со стороны за игрой пианиста. - Хён, скажи Чимину, чтобы он начал есть! Он меня совершенно не слушает! – на кухню вбегает растрепанный Тэхён, обиженно поджимая губы и бросая умоляющий взгляд на старшего брата. Позади плетётся Пак, сжимая в руках недавно подаренный другом альбом и вздыхая от очередного негодования рыжего.       Секрет Чимина открылся неожиданно. Мин и не думал приглядываться к парню, ведь на вид он совершенно точно походил на ребенка и не вызывал никакого интереса. С влюблённостью младшего всё пошло наперекосяк - Юнги не сближается с людьми, ведь это ему абсолютно не нужно. Впрочем, взгляд то и дело начал цепляться за странного друга младшего брата. Чимин никогда не переставал улыбаться. Серьезно, иногда старшему казалось, что у того губы скотчем залепили - ну нельзя быть таким позитивным всё время, ведь жизнь - то ещё дерьмо. Конечно же, никто этого рыжему не говорил - Мин предпочитал стоически молчать, имитируя равнодушие и отсутствие заинтересованности. С годами старший все же начал замечать, что улыбка Чимина сходит на нет. Хоть младший все так же смеётся, в его глазах больше нет того беззаботного восторга, как раньше. Возможно, Юнги даже грызёт совесть за то, что он и есть причина этой тускнеющей улыбки.       С тех пор, как Тэхён познакомил Пак Чимина с хёном, прошло больше трёх лет. За три года Мин слышал признания в любви больше раз, чем за всю свою жизнь. Не то чтобы он был против, но эти чиминовские "Хён, ты мне нравишься" уже порядком надоели. Пак - милый ребёнок и лучший друг младшего брата. У него детские привычки и забавная полнота, что совсем не прибавляет ему лет возраста, а наоборот. Чимин невинный, слишком невинный для того, чтобы связываться с Юнги, который даже толком поговорить с ним не может.       Осознание того, что рыжий вихрь уже не ребенок, а вполне взрослый вменяемый человек, пришло к старшему буквально после выпускного Тэхёна. Младший часто начал гундеть о том, что его Мини совсем перестал есть и скоро изведет себя голодом до смерти, но Юнги старался не обращать внимания, ведь очевидно, что Пак решил взяться за себя и начал смотреть за своим телом. Но в один из тех дней, когда младший ночевал не дома, Мин подметил, что худоба Чимина и правда весьма болезненная. Младший упорно отказывался ужинать, говоря, что перекусил по дороге, но никто ему, разумеется, не поверил, ведь по виду можно было предположить, что Пак не ел как минимум несколько дней. Тэхён все же умудрился засунуть пару бутербродов в друга и с довольным лицом удалился в комнату. Юнги подпрыгнул на месте, когда Чимин резко вскочил со стула, убегая в ванную комнату. То ли внезапно проснувшаяся забота, то ли внутреннее чутьё подсказали, что младший в туалет убежал отнюдь не за тем, чтобы запить ужин.       Дверь была приоткрыта, так что Мин вполне мог слышать звуки, доносящиеся из ванной, да и видеть Чимина тоже. Младший согнулся над унитазом, нещадно выблёвывая только что съеденные сэндвичи и совершенно негигиенично засовывая пальцы себе в рот. Такая картина заставила шестерёнки в голове Юнги нещадно крутиться, строя теории. - Что встал? Нравится смотреть, как людей тошнит? - прохрипел Пак, выпрямляясь и подходя к раковине. - Ты сам выплюнул в канализацию мои бутерброды, - Мин прищурился, наблюдая за младшим, что усердно полоскал рот проточной водой. - Зачем хуйнёй маяться? От того, что ты намеренно пускаешь на ветер продукты, никому лучше не станет.       Чимин только хмыкнул, выдавливая себе на палец тюбик зубной пасты: - Я не просто так говорил, что не хочу есть. - Планируешь заморить себя голодом и сдохнуть у нас в квартире? - Со своими проблемами разберись, а не в мои лезь. - Чимин бросает взгляд на старшего, сжимая в руках полотенце. - И не говори Тэхёну. - Бросай это дерьмо, - кидает Юнги и кусает губы - глупая привычка. - Только после того, как ты перестанешь колоться. Юнги равнодушно оценивает ситуацию и, хмыкнув под нос, продолжает копаться на сайтах в поисках новой подработки – предыдущий начальник вытулил его с местечка на заправке, обнаружив недостачу, что, впрочем, было по вине женушки того самого начальника, а не Юнги. К слову, место уже все равно потеряно и поздно вспоминать об удобном кресле в операторской и родном кофейном автомате. - Хён! – кричит младший, бесцеремонно отбирая телефон у брата, - скажи ему! - Мне всё равно, - бросает старший, а у Чимина остаётся всё меньше воздуха.       У всех свои секреты, которые можно прочесть, словно нотную тетрадь. Юнги предпочитает ни с кем не водиться, потому что его главный секрет должен остаться вместе с ним. Тайну Чимина раскрыли совершенно бессовестно, вторгаясь в личное пространство и забираясь в голову. Впрочем, секрет никогда не бывает только один, ведь Пак, кажется, умеет читать ноты.

Август 2014

      Никто не понимает – сегодня 19 августа. Юнги лежит в ванной, сжимая в руках промокшую пачку сигарет, и безучастно рассматривает стертые колени. Вода, как обычно, остыла, но холодно отнюдь не из-за нее, а из-за того, что внутри зима. Самая настоящая зима – когда все замерзает, покрываясь толстой коркой льда, когда вьюга метет во всю, беспощадно бросая снег с новой силой, когда все люди сидят в теплых квартирах, потому что невозможно выйти на улицу из-за жуткого холода. У Юнги волосы почти высохли, а старая футболка неприятно липнет к спине, еще больше заставляя сознание подкидывать картины злополучного дня. Сейчас бы выкурить пару-тройку «президента», но Мин сам кинулся в ванну вместе со своим привычным «спасителем», топя в тёплой воде последние сигареты. Глупо, наверное, убегать от мыслей, ища жизнь в сизом никотиновом дыме, который только ближе толкает к скорой смерти, медленно отдавая в загребущие лапы костлявой. Впрочем, Юнги не сильно беспокоится на этот счет – рано или поздно всё внутри него всё равно превратится в сплошной черный комок непонятной субстанции, и уж лучше травиться, расслабляя тело и мысли, чем чувствовать, как с каждой минутой сдыхаешь морально и физически.       Блондин внутри кричит. Разве никто не может ему помочь? Почему никто не пришел тогда, когда жизнь маленького ребёнка сломалась, как фарфоровая кукла? Почему сейчас никто не может понять его, прижать и сказать, что всё будет хорошо? Юнги знает, почему, ведь он сам никого не хочет видеть рядом с собой – ему не нужны чужие сожаления, не нужны слёзы других людей, потому что никто не должен знать о его жизни больше, чем он показывает сам. У него трясутся руки, пальцы соскальзывают с разбитых коленей и хватаются за бортики ванны, крепко сжимая, так, что почти сливаются с белым акрилом. Скоро всё пройдёт, думает Юнги. Суставы перестанет выворачивать от очередной ломки, грудь перестанет сдавливать корсетом чувства вины, а в голове станет совсем пусто – никаких мыслей. Губы искусаны до крови – на языке остаётся солёный привкус, когда Мин проводит им, смачивая.       Столько раз блондин уже был в этой ванной, сидел точно так же, сжимая бортики со всей силы и стараясь не кричать от обжигающего огня, что струился по венам не иначе, как целую вечность. И каждый раз трусил, спуская воду. Каждый раз придумывал отговорки, ведь на такие вещи способны только слабаки. А разве Юнги сильный? Парень выдыхает, натягивая на лицо язвительную улыбку, ведь собственные мысли – один сплошной абсурд. В дверь кто-то стучится, но Юнги не слышит, вернее, старается не слышать, сосредотачиваясь на колыхании воды, потому что сами барабанные перепонки готовы лопнуть от любого шороха. - Юнги, - раздаётся за дверью, а Мин испуганно жмётся, опуская руки в воду и погружаясь ниже – теперь над водой только половина лица. – Юнги, я знаю, что ты там.       Чимина не должно быть здесь – никого не должно. У старшего мысли сбиваются в кучу, голова начинает болеть ещё сильнее, виски, кажется, разорвёт скоро. Но Юнги не издаёт ни звука, крепко сжимая под водой растянутую футболку. Всего один вдох. Один вдох и всё, наконец, исчезнет. Никаких воспоминаний, никаких сожалений, никакой семьи и никакого Чимина. Последнее режет не хуже столового ножа, но портить ребёнка собой – ещё хуже, чем вспоминать свои грязные секреты. У Чимина талант невероятный – он танцует просто занебесно, Юнги подсматривал несколько раз, когда Тэхён зацикливал видео с другом на своём телефоне.       Мин знает, что Пак смотрит на него чуть ли не каждую секунду, и оттого не смотреть в ответ еще тяжелее. Давать напрасную надежду человеку, который мечтает о светлом будущем, ломая его еще не успевшую начаться взрослую жизнь – самая большая ошибка. А привязанность рыжего – она пройдёт. У Юнги вот вряд ли, но в его жизни ведь всё разбивается и трещит по швам, не так ли? Это тот самый случай из детских сказок Тэхёна, когда принц спасает свою принцессу, убивая злодея. Пак совсем не принцесса, да и у старшего нет рогов и раздвоенного языка, но Мин надеется, что у Чимина в сказке будет счастливый конец, где перестанет существовать сам Мин Юнги, развеянный настоящей любовью, как клуб серого дыма.       Блондин закрывает глаза, жмурится со всей силы, но в голове по прежнему всплывает образ отца, лежащего в детской комнате в луже собственной крови, и Юнги начинает тошнить. Первая сигарета была именно тогда – в одиннадцать, когда его рвало на заднем дворе дома, а Тэхён разрывался плачем в гостиной.       Ручка двери выворачивается, стучит противно, так, что голова и вправду готова взорваться от ещё одного звука, но Юнги не думает сейчас о ней – просто ныряет, погружаясь в ванную и поджимая колени, чтобы поместиться. Вдох.

Март

      Юнги смотрит непонимающе на счастливого Чимина, а потом переводит взгляд на инструмент, что неестественно выделяется на фоне мрачной комнаты. Синтезатор совсем новый – блестит, как дамская побрякушка на шее у старой леди. Кажется, теперь это самая дорогая вещь в этой квартире...возможно, даже дороже самой квартиры. Мин хмурится, прикидывая, сколько потратил младший, и недовольно бурчит, на что Пак только закатывает глаза, подталкивая хёна к кровати. Тэхён сразу поддержал идею подарка Чимина, ведь знал, что единственная вещь, к которой Юнги не равнодушен в этом мире – музыка. Когда-то давно хён читал ему свои стихи и наигрывал мелодию на приложении в телефоне, чтоб младший уснул. Кажется, с тех пор прошло года четыре – не меньше.       Мин подходит к инструменту, проводя пальцами по черной панели, а сердце совсем не хочет слушать своего хозяина – скачет галопом, словно вот-вот пробьёт грудную клетку. Юнги касается белых клавиш и по комнате раздаётся резкая «ре» малой октавы. Чимин почти пищит от радости, когда старший садится на кровать, внимательно разглядывая непонятные для младшего кнопки на панели инструмента. Пак всё смотрит и смотрит на хёна, пока Мин что-то настраивает, проверяя звучание.       Юнги останавливается, поднимая взгляд на Чимина и, улыбаясь краешком губ, опускает взгляд на свой подарок. Пальцы ложатся на клавиши, словно им там и место. Инструмент – холст Юнги. Художники макают кисти в краски, делают штрихи неспешно, а потом всё больше и больше наполняют свою работу эмоциями. У Юнги нет красок, но его музыка – и есть его эмоции. Пальцы скользят по черному и белому, как кисточка по новому, еще не испорченному листу. Мин закрывает глаза, а маленькая комната наполняется незамысловатым сплетением нот, от чего у Чимина мурашки по телу идут, а дыхание совсем сбивается. Кажется, мелодия забирается в самое сердце, выворачивая наизнанку и открывая Юнги, словно книжку на странице с заложенной закладкой. Чимин знает. Чимин всё знает.       Мин играет свободно – младшему можно показать себя настоящего, теперь можно. Пальцы плывут по инструменту, а мелодия всё больше раздирает изнутри. Юнги играет обо всём: о ненавистном отце, о матери, что была с ним так мало, о слишком быстром взрослении, о несправедливости собственной жизни, о зависимости, о Чимине. В голове картинки всплывают сами собой: младший его всегда понимает, не осуждает. Пак всегда пытается быть рядом, чтобы помочь, когда требуется, но Юнги никогда не принимал «подачек», ведь самому справляться, казалось, было легче. Мелодия из глубокой переходит на высокие октавы, кульминация – маленькое солнце в изъеденной гнилью жизни парня.       Пак молчит – понимает – и неспеша подходит к кровати старшего, присаживаясь на край и закрывая глаза. Юнги мажет по клавишам, зажимая последний аккорд, и пальцы соскальзывают на колени. В комнате снова стоит тишина, будто никто и не играл несколько секунд назад. Чимин опускает руку, переплетая пальцы с чужими. «Холодные», - думает Пак про себя и открывает глаза, из-под челки смотря на старшего. - Научишь меня играть так же, хён? – шепчет Чимин, сжимая руку, чтобы Мин не смел её убрать. Хотя, кажется, тот и не спешит.       Юнги смотрит на румяные щеки, отчего внутри так тепло становится, словно Чимин и вправду маленькое солнце, согревающее людей вокруг себя. Возможно, старший немного ревнует, ведь солнце хочется присвоить себе, а всем желающим погреться в его лучиках как минимум разбить лицо. - У тебя пальцы короткие.       Скажи это Мин год назад, то Пак бы обиделся и не разговаривал бы с ним неделю, но сейчас младший только смеется тихо и прижимается ближе, ведь знает, что Юнги по-другому нежничать не умеет совсем. - Спасибо, хён. – Чимин поднимает голову, заглядывая в темные глаза напротив и улыбаясь так искренне, что у старшего чудом не останавливается сердце. – Спасибо, что ты со мной настоящий. – голос совсем не слушается, дрожит, но мысли сбиваются в огромную кучу, когда Юнги мажет губами по щеке младшего. Не спешит отрываться, а скользит всё ниже по лицу, захватывая чужие губы и сминая их в поцелуе.       Губы у Чимина очень теплые.

Апрель

      Юнги притягивает рыжего к себе, выдыхая сигаретный дым прямо в губы напротив и улыбаясь совсем легко, когда младший немного морщит нос. Будет неловко, если Тэхёну внезапно захочется попить среди ночи, ведь его детская психика может оказаться под угрозой. Старший вжимает Чимина в подоконник, а рыжий облокачивается мокрой спиной о холодное окно, сжимая пальцы на плечах блондина.       Мин шипит, когда младший бесцеремонно обхватывает его ногами, и, подняв руку, гладит по волосам. Случайным ночным прохожим не стоило бы видеть их двоих, зажимающих друг друга на тесном кухонном подоконнике, но никому из парней даже в голову не приходит щёлкнуть выключателем, чтобы погасить верхний свет. Юнги прижимается лбом к груди рыжего, затягиваясь наполовину выкуренной сигаретой и стряхивая пепел прямо на разбитый кафель. Чимин целует висок старшего, утыкаясь носом в макушку и довольно улыбаясь - сегодня их ночь.       Пак не торопит - знает, что Юнги нужно время, что, скорее всего, он сейчас выкурит ещё пару-тройку своих дешёвых сигарет, а потом просто отправит Чимина спать к Тэхёну. Но Мин просто давит окурок о подоконник, оставляя его в углу, и прижимается ближе к младшему и утыкаясь носом в живот. У Юнги нет никаких бабочек в животе и спертого дыхания, зато есть горький привкус "президента" на языке и ставшие близкими тёплые руки, перебирающие выбеленные волосы.       Мин думает, что это самое настоящее безрассудство - хотеть такого домашнего и доверчивого Чимина, тем более когда за не такой уж и крепкой стеной сопит младший брат. Но ведь Пак сам всего полтора года назад завалился в квартиру вместе с Тэхёном, обблёвывая прихожую после не менее двух, Юнги уж точно был уверен, бутылок чего-то покрепче детского молока. Все бы ничего - завалились бы спать, а потом на утро сами оттерли бы коридор, но посреди ночи, как раз когда Мин пытался дозвониться Намджуну в поисках хоть какой-нибудь дури, Чимин неожиданно перебрался в кровать старшего и совсем не двусмысленно начал совать свои руки в его спальные штаны. Разумеется, чужие пальцы на собственном члене гораздо лучше своих, но мысли о том, что ему дрочил шестнадцатилетний парень, нехило отвлекали. Не то что бы Мин был примерным гражданином и соблюдал уголовный кодекс, но Пак все ещё оставался для него одноклассником Тэхена, а спать с детьми и правда слишком, даже для периодически ширяющегося Юнги. Впрочем, закончилось всё не успев толком начаться – Мин скинул тогда ещё черноволосого Чимина с кровати не сказав ни слова и, отвернувшись к окну, даже забыл о том, что так яростно пытался дозвониться минутой ранее до Джуна.       Кажется, сейчас Чимин не особо против, крепко держа Юнги ногами и порхая пальчиками по его шее и плечам. И хоть теперь рыжему есть восемнадцать - да и сейчас он вполне трезвый -, на что-то большее, чем детский чмок и, на крайний случай, засос выше ключицы, старший идти не особо спешит: лишь утыкается носом в грудь и крепче сжимает в объятиях, чтоб мелкий никуда не свалил.       Пак забирается пальцами под растянутую футболку старшего, царапая ноготками выпирающие лопатки, а у Юнги от такого мурашки по всему телу и так не кстати (очень даже кстати) крепчающий стояк. - Блять, Чимин, - выдыхает старший, сжимая мокрую от запотевшего окна футболку рыжего.       Наверное, сейчас бы стоило, как и в прошлый раз, скинуть Чимина и свалить спать, но Пак сам спрыгивает с подоконника, прижимая Юнги к стене и настойчиво целуя. Каждый раз, как дело доходило до того, что Чимин пытался засунуть свой язык в рот старшему, у того внезапно появлялись срочные дела. Весьма комично, что Мин, переживший кучу всякого дерьма, и, к слову, не скрывающий наличие весьма разгульной жизни, на деле боится не то что затащить своего вроде-как-парня в кровать, но и банально поцеловать. Правда, сейчас Чимин явно не настроен на то, чтобы его обломали. - Заебал бегать! – Пак спускается руками к поясу джинсов блондина, пытаясь расстегнуть.- Я, черт возьми, не ребёнок, - швыряет ремень куда-то в раковину, - и не железный, - рыжий кусает ухо старшего, хрипя. - Вот пойду в универ и трахнусь с кем-нибудь, раз ты выделываешься.       Младший ожидал, что будет что-то подобное: глаза Юнги вспыхнут яростью и он прижмет его к стене, а потом, возможно, сожмет руки над головой больше, чем нужно. Но ладонь, прижимающая за горло к стене и мешающая вдохнуть хоть каплю воздуха, не входила в сценарий. - Рот с мылом вымою за такие грязные словечки, Чимини. – Мин злится - Пак видит это по блестящим черным глазам, но на удивление, от такого Юнги ноги подкашиваются еще больше.       Чимин скулит, когда старший отпускает его шею и проводит по ней губами, извиняясь. Кажется, рыжий сейчас забьёт и на спящего Тэхёна, и на возможных свидетелей их маленького преступления на кухне, и на всякую мораль тоже забьёт, потому что Мин Юнги вылизывает своим блядским языком его ключицы, прикусывая тонкую кожу и дергая за петли новеньких шорт на себя.       Пак совсем не сопротивляется, когда блондин уводит его в свою комнату, чудом не сбивая стоящий у двери синтезатор. У Чимина, кажется, Вселенная переворачивается, а у Юнги что-то внутри приятно ноет, потому что смотреть на такого младшего, правда, восхитительно. Мин стягивает одежду совсем ни о чем не задумываясь: сейчас перед ним только Чимин – открытый, желанный и до безумия горячий. Контраст вкусов заставляет старшего чуть ли не мурчать, потому что сигареты крепкие и горькие, а кожа рыжего дьявола (иначе не назовёшь) совершенно точно сладкая.       За окном ночь кромешная, кое-где видны огни высотных зданий и еле слышна музыка, доносящаяся из клубов, где по ночам зажигает молодёжь. Для Юнги Чимин сейчас не хуже любого наркотика – по венам разливается тепло и вставляет просто до звездочек в глазах. Мин кусает бледную кожу, засасывает её на угловатой коленке и поднимается выше, выцеловывая внутреннюю сторону бедра. Рыжего кроет – он не может здраво мыслить, зарываясь маленькими пальчиками в выбеленные волосы, и кусая свои губы в попытках хоть как-то заглушить рвущиеся наружу стоны.       Юнги нравится, что Чимин с ним такой открытый. Он не может вспомнить абсолютно ничего из того, что было до момента, когда они начали встречаться, но его это совершенно не волнует. Сейчас Пак лежит перед ним, смотрит влюблёнными глазами так преданно, пальцами перебирает волосы старшего, а внутри всё вулканом взрывается, потому что кровь кипит, как хочется взять своё.       На тумбочке так кстати лежит крем для рук, хотя Мин готов поклясться, что сам его никуда не клал. Возможно, Чимин снова не возвращает вещи на место, раскидывая их по квартире, словно у себя дома. Всё случается так быстро, хотя время хочется растянуть подольше, чтобы ничего не прекращалось, а длилось часами, днями, целую вечность. Пак скребет ноготками кожу головы, спускаясь на шею, когда Юнги поднимается, нависая сверху и целуя раскрасневшиеся губы. Целует совершенно просто, без всяких пошлостей (насколько это возможно, когда два парня прижимаются друг к другу совершенно без одежды), прикасаясь своими губами к чужим.       Портить такой момент отнюдь не хочется, но Чимин до ужаса нетерпеливый – скулит и, закидывая ногу на бедро старшего, притягивает ближе к себе. Юнги улыбается от напора рыжего, трясет головой, скидывая челку на глаза, и снова целует, пальцами скользя вниз.       Тихие стоны отскакивают от стен комнаты, прочно запечатывая звук на грани сознания старшего, заставляя целовать так жарко и сплетаться ногами, заполняя собой расслабленное тело. Юнги сжимает зубами кожу младшего, зализывает укусы, обнимает так крепко, словно Пак может испариться в любую секунду, оставив его на холодной кровати. Чимин дышит в ухо жарко, кусает мочку, засасывает её и тут же отпускает, запрокидывая голову в немом стоне.       Два человека – новая мелодия, сплетение нот в другой тональности. Шорох белья, шлепки тел и гортанные звуки – всё обрастает новой музыкой, ласкающей мысли Мин Юнги. Лёгкие горят, разрываясь, но перед старшим лежит такой родной Чимин, прикрывший глаза и тянущий губы в довольной улыбке. Наверное, это самое настоящее счастье – смотреть на любимого человека, прижимаясь к его волосам и втягивая запах любимых зелёных яблок, словно из детства, когда мама пекла такие вкусные пироги. Все живы, счастливы, а между Чимином и Юнги нет секретов. И, наверное, Мин предпочёл бы остаться здесь навсегда - в объятиях младшего, не чувствуя никакого груза вины за смерть отца, ведь никаких тайн во снах не существует.

Август 2014

      Лёгкие горят, сжимаются, словно в них залили раскалённый металл, что растёкся по всем сосудам. Юнги рвёт прямо на пол ванной, нещадно выворачивая всё, что только было в желудке за последние сутки. Всё жжёт: глаза, разодранные колени, губы, но больше всего голову. Мысли беспомощно метаются, пытаются выстроиться в правильный порядок, но в воспоминаниях только счастливая улыбка Чимина и тепло родных губ, ласкающих тело.       Юнги дышит, хватает воздух настолько, насколько позволяют изнывающие лёгкие. Кашляет, потому что вдохнул слишком глубоко, и неверяще смотрит на сморщенные от воды пальцы. Голова снова взрывается тысячами мыслей, а тело скручивает, выворачивая кости, пуская разряды тока по венам. Разве всё не должно было закончиться? Юнги начинает потряхивать, глаза щиплет до ужаса, а руки категорически отказываются сжиматься в кулаки, потому что сил нет совершенно никаких. Блондин выдыхает резко, морщась, поднимает взгляд и видит перед собой мокрого Чимина, прижимающего коленки к груди и сцепляя их руками так сильно, словно от этого зависит его жизнь. Пак смотрит так отчаянно и испуганно, что у старшего мысли совершенно вылетают из головы. Но Юнги злится - ярость закипает тогда, когда он понимает, что произошло - Чимин вытащил его из воды, выдернул из сна, где у блондина была счастливая жизнь без грязного прошлого, но со светлым настоящим.       Рыжий ещё несколько секунд сидит, словно статуя, а потом резко подползает к старшему, крепко сжимая его в объятиях и рвано дыша ему в шею. Он не плачет, просто сжимает Юнги руками, гладя выпирающие лопатки под мокрой футболкой. Мин ничего не понимает, просто сидит на холодном кафеле рядом с испорченным банным ковриком и позволяет младшему делать всё, что тот хочет.       Мысли снова роятся, подкидывая картинки из прошлого, заставляя жмуриться от произошедшего даже спустя четырнадцать лет. Чимин отстраняется, ведет ладонями по плечам старшего и хватает ими любимое лицо, утыкаясь лбом в чужой. Глаза у Юнги сейчас совсем тусклые, безжизненные, и от этого становится так больно, что Пак на секунду думает, что лучше бы было лечь в ванную рядом с хёном.       Чимин одёргивает себя, мысленно давая пощёчину, потому что сейчас, определённо, он принял самое правильное решение за всю жизнь. Юнги рядом, живой, дышащий и смотрящий на него во все глаза. Пак знает, что ему тяжело, знает, что он уже не раз пытается так закрыться в ванной, но в голове только одно желание – помочь и ни за что не отпускать. - Я снова взял дозу у Намджуна, - звучит совсем тихо, а Мин даже не узнаёт своего голоса, что сейчас больше похож на хрип. - Знаю, – не открывая глаз, Чимин гладит большими пальцами скулы старшего. – А я снова не могу есть. Мы оба нарушаем обещания.       Юнги рассматривает ресницы напротив, медленно вдыхая запах Чимина – это совсем не яблоки, как во сне, это просто...Чимин. Успокаивающий, мягкий, родной. Хочется глотку себе вырвать, лишь бы не разреветься сейчас перед рыжим, потому что в голове и правда мыслям уже нет места, всё скоро выльется наружу и затопит всё вокруг, включая самого Юнги. Мин поднимает руку, слабо сжимает запястье младшего – сил всё еще нет. Сейчас бы оттолкнуть, наорать и обвинить во всём такого жизнерадостного и правильного Чимина, а потом разбить окно или что-нибудь ещё, лишь бы выплеснуть всё из себя. - Зачем ты это делаешь? - сиплый голос едва слышно, когда Пак сжимает ладонями щёки сильнее, открывая глаза и смотря прямо на Юнги. - Просто хочу быть рядом, - шмыгает носом младший, дуя губы. – Не оставляй нас с Тэхёном.       Мин сглатывает, опуская руку и думая о чём-то своём. Пак видит, как в голове того крутятся шестеренки, заставляя работать какой-то одному ему понятный механизм, но на самом деле в голове у Юнги сейчас сплошная лава. Ещё одна капля – и вулкан взорвётся, сжигая дотла всех на своём пути. - Не ломай себе жизнь, мелкий. Ты так много обо мне не знаешь, - Юнги отворачивается, выпутываясь из рук младшего, но рыжий в ту же секунду садится на колени старшему, зарывая пальцы в мокрые светлые волосы и снова смотря в глаза. - Это ты свою ломаешь всем этим дерьмом! Наркотики, драки, попытки...- младший вздыхает, - ты думаешь я не знаю, что с тобой произошло? Не знаю, что твой отец был самым настоящим мудаком, избивая каждый чертов день? - Откуда.. - Не знаю, что ты свою жизнь был готов отдать, только бы спасти младшего брата? Не знаю, что ты тогда всего лишь защищал Тэхёна? – Пак почти плачет, голос дрожит, срываясь на октавы, а самого его берет злость – ну как этот идиот не понимает? - Я человека убил, Чимин, - кажется, Мин сейчас совсем не здесь – взгляд совершенно пустой, но в голосе столько боли и невысказанных страданий, что у младшего бегут мурашки по всему телу от несправедливости этого чертового мира. - Это была самозащита. Иначе убили бы тебя, - Пак прижимается губами ко лбу блондина, успокаивающе перебирая светлые волосы пальчиками. - Если каждого убийцу будут оправдывать, в мире совсем не останется виноватых. - Убийца здесь только твой... тот мужчина. Даже после смерти продолжает отравлять твою жизнь. Пойми же наконец, что ты не один. С тобой рядом Тэхён! Знаешь, как он любит тебя? Да он в школе всем поголовно рассказывал, какой у него крутой хён! У тебя... у тебя я есть! Может, я и не очень нравлюсь тебе, но я обещаю, что если ты не хочешь, то больше не услышишь от меня...       Юнги стискивает руками Чимина, утыкаясь носом ему в грудь и давая себе волю – он не плачет, кажется, все слёзы закончились ещё в детстве, просто трясётся, всхлипывая в мокрую кофту так, что от одного звука становится больно. Пак гладит старшего по спине, целуя макушку. Он знает, что Юнги сильный, знает, что вдвоём они справятся, ведь у каждого должно быть хоть какое-то счастье. У блондина есть своя семья - два рыжих вихря, носящихся по квартире и заражая всё вокруг нескончаемым позитивом; есть человек, которому он может рассказать о том, что его беспокоит, ведь, оказывается, делить эмоции на двоих и правда легче, и, наконец, есть заботливо написанные Чимином в нотной тетради тысяча причин просыпаться по утрам, делая новый вдох.