Death agony

Холодные каменные плиты. Ступая по ним босыми ногами, я чувствовала невыносимую боль, будто от ожогов ледяным и беспощадным огнём. Стиснув зубы, продолжала идти. Кругом меня царило безмолвие. Пугающее и коварное, оно таило в себе обрывки воспоминаний, витающие в промозглом воздухе, словно прикованные тяжёлыми цепями призраки прошлого, обречённые неприкаянно и неустанно метаться в очередном приступе безумства, без цели и упокоения. Я закрываю глаза и настороженно прислушиваюсь. В этой адской тишине я слышу только биение своего сердца и мысли, которые в панике начинают сменять друг друга одна за другой вперемешку с тревогой. «Где я? Что это за место, не послужит ли западнёй мне?» Кругом мрак и лишь из небольшого окна, украшенного старинной мозаикой, изображавшей грозного дракона, яростно выдыхающего алое пламя и почти выцветшего от времени, лениво сочился тусклый свет. Вдруг меня посетила догадка, что пустующий зал, в котором я находилась, должно быть, когда-то предназначался для пышных празднеств и роскошных балов. Подумать только, давным-давно он был полон знатных дам, порхающих, подобно бабочкам в пышных туалетах, и кавалеров, распивавших дорогое вино и обсуждавших, может, политику, а, может и чью-нибудь личную жизнь, состоявшую из бесконечных интриг, авантюр и романов и передряг! Облупившиеся стены не были такими одинокими. Вместо тяжёлого запаха сырости ощущался лёгкий аромат дорогих женских духов. Изящный золочёный канделябр, очертания которого я разглядела, немного прищурившись, не был покрыт толстым слоем пыли, а воск его свечей каждый вечер плавился, изредка роняя горячие капли на гладкий пол. Хотя все мои догадки могли оказаться ошибочными и в этом случае картина, нарисованная недремлющим воображением, менялась: этот оплот казался призванным служить обителью тирана, которого страшилась собственная дружина, до смерти боялся враг, по ночам проклиная за кровавую вакханалию на поле битвы, за поверженных ратников своей армии. Тогда его владельцу было далеко не до светского раута, его больше интересовали военные карты, последние сводки о передвижении войск иноземцев, заморское оружие и хитрости боевой тактики. Но всё же… Где-то в глубине меня закралось предчувствие и сожаление, что замок (да-да, именно замок), чьим бы он ни был, в котором я оказалась, раз и навсегда останется сиротой. Вплотную прижавшись к стене, я стала медленно двигаться по направлению от окна, пытаясь нащупать проём в стене, а лучше дверную ручку. Моя рука скользнула с жадным любопытством по гладкой поверхности, поднимаясь выше и выше. Я поняла, что это был пьедестал, интересно, что на нём? Это был бюст, судя по всему, гранитный, но что удивительно – без единой трещинки – время, по счастливой случайности, стороной обошло его. Скульптор изобразил портрет мужчины средних лет с задумавшимся выражением худощавого лица и устремившимся вдаль взглядом, длинными, слегка вьющимися волосами, небольшой бородкой и усами, которым позавидовал бы каждый полководец эпохи Средневековья. Немного грубоватые и самодовольные черты мужчины показались мне довольно знакомыми и настолько живыми, что ненароком позавидуешь старательности, таланту и ловким рукам мастера. Приподняв подол хлопковой ночной сорочки, я аккуратно обошла монумент, продолжив дальнейшие поиски выхода. *** Кладбище. Одинокие и заброшенные распятия и надгробия посреди засохшей травы. Кое-где разрыта сырая земля диким кабаном, который незванным гостем забрёл в поисках пищи. Неподалеку кричит лесная птица-пересмешник, может, отсчитывая мои последние мгновенья. Приближающийся неминуемо рассвет. Пробивающиеся лучи солнца пока ещё не достигают меня, но алое зарево заставляет предчувствовать нечто, заранее предрешённое и уготованное, намного фатальнее, чем моё полубессознательное состояние. Да, я на исходе и не в состоянии подняться: руки и ноги как будто налились застывающим свинцом, но внутри расцветает лёгкость, благодаря приходящему солнцу, разносящему свет в самые отдалённые уголки сгнившего сердца. И из меня лениво вытекает багровая жидкость, надо же, даже не помню, когда в последний раз это было. В глазах начало мутнеть из-за подступающего жара, с трудом повернул голову и бросил прощальный взгляд на свою многовековую обитель. Когда-то я собственноручно занимался укреплением, тщательно следил за работой мастеров, благодаря чему она приобрела вид неприступной цитадели – надёжного друга, пришедшейся не по зубам турецким пашам, так и не сумевшим окончательно стереть её с лица земли. Вдруг, в одном из её переходов мелькнула тоненькая фигурка в белом одеянии. Что-то сжалось внутри. Брежу? Наверное, умер, но почему вместо бестий Ада и глодающих грешников беспощадных языков пламени вижу светлого ангела, кроткое создание в белоснежной сорочке, что через несколько минут возникло на тропинке, ведущей к родовому захоронению? Голубые глаза манили прохладной глубиной, привлекая спокойствием и безмятежностью. Мне не чудится? Хотелось ринуться на встречу, упасть на колени, ухватится за длинный рукав и, как маленькому ребёнку, зарыдать. Но не мог. Вампиры плачут редко – раз в столетия, не больше. И всё-таки на моих глазах, в которых вдруг защипало, появились слёзы. Слёзы сожаления, почти раскаяния. Сколько прожил – ни разу не задумывался, что способен на это. Как неожиданно! Смотря на представшую передо мной девушку, хотелось невольно очиститься от всех злодеяний и грехов, которые совершил, покаяться, начать всё заново. Я скучал по жене – своей милой голубке Элизабет, сопровождавшей меня, бывало, в стратегически важных походах. Только её я однажды по-настоящему полюбил, но ведь я был и непосредственным виновником её ужасной погибели – даже воды реки возле нашего с ней замка не унесут и не смоют следы печали и горечи того злополучного дня, в самый разгар войны с турецким султаном. Жуткая картина навсегда останется у меня в памяти, кем бы я ни был – человеком или нелюдем. Пустеющий балкон с видом на глубокую пропасть, таящей прохладу величественного Арджеша, угрожающе завывающий ветер, растрёпанные каштановые кудри супруги, её разбитое лицо и пышное белое платье, напомнившее в тот момент погребальный саван. И совсем наоборот, я ничуть не переживаю о том, что уничтожил столько полчищ врага, казнил иноверцев, держал свой народ в страхе во времена смуты, заслужив прозвище Короля страха и ужаса, а также немаловажную роль в преданиях суеверных крестьян. У Бога просить прощения бессмысленно. Это я понял давно. Нет, он меня не пощадит, не снизойдёт, сколько бы церквей я ни воздвиг на просторах родной Валахии, сколько бы не сделал пожертвований, сколько бы воров и преступников не наказал по заслугам. Да и смысл? Ведь веру в него я безвозвратно потерял. Разве Господь явился и проявил свою благосклонность, когда я и мои воины так нуждались в этом? Мы боролись за правое дело, но нет… И, посему я стал нагло надсмехаться над всем, к чему призывал всевышний, а затем возжелал вечно ходить по этому свету. Но и на это Бог не соизволил обратить своё внимание, заставив усомниться в своём существовании. Лучше уж буду молить этого ангела облегчить мою горькую участь. А что, если это не небесное создание? Обман зрения? Мимолётное видение? Предсмертная агония? Согласный на всё, я желал лишь, чтобы оно продлилось хотя бы пару минут… *** Я шла по увядшей траве и у одного из мрачных изваяний наткнулась на тело, пронзённое осиновым колом и истекавшее кровью. Умиравший, увидав меня, что-то прохрипел и предпринял тщетную попытку приподняться. Было заметно, что говорить ему невероятно больно. Вглядевшись в его бледное лицо, я узнала своего слугу. Впалые щёки, спутавшиеся волосы цвета вороньего крыла, капельки пота на ледяном лбу, тонкие губы, почти бесцветные и сухие, чёрные ресницы, прикрывавшие медно-красные, угасающие глаза. Рваная блуза и потрепавшийся походный камзол из далёких времен… Так значит, мне снятся события прошлого? Я в удивлении опустилась на колени, а затем осторожно, не тратя времени на раздумья, вытащила кол и положила его рядом. Темноватая кровь слегка вспенилась и пара брызг разлетелись во все стороны. Я хотела оторвать небольшой лоскут от своей ночной рубашки, чтобы попробовать остановить кровь или хотя бы промокнуть рану, но он взял мою руку, дав знак, что не стоит. «Что я тут делаю? Зачем помогаю ему? Почему меня одолевает ощущение того, будто всё это наяву, на самом деле, а не во сне?» Задумчиво нагнувшись над носферату, внезапно почувствовала, как он изо всех оставшихся сил прижал меня к себе. *** - Граф, что вы?... Я приложил указательный палец к её губам, сделав жест, призывающий к молчанию и спокойствию. Это ошибка, неверное стечение обстоятельств, последняя радость – о такой агонии перед смертью я даже не мечтал, поэтому решил насладиться ею сполна. Обняв её тонкую талию, принялся слабо, но нежно касаться своими губами её. Ошеломлённая, она не в силах была пошевелиться, а белые одежды постепенно стали принимать багровый оттенок, впитывая лимфу. Робкий ответ, открывший мне чистое, невинное, и в то же время – нечто далёкое и необъятное. С удовольствием про себя отметил, что хрупкое создание медленно поддавалось мне и не отталкивало. Горячее дыхание обжигало меня, заставляя оттаять то ледяное, что скапливалось монотонно тянувшимися столетиями. Жаждая дотронуться до сакрального тела, как можно незаметнее стал расстёгивать сорочку, которую тонкая женская рука мне вовремя помешала окончательно снять с него. Исступлённо лаская бархатную шею губами, источавшую приятный, чарующий аромат, вовсе не почувствовал, как внезапно клыки увеличились. Покусывая её, испытывая мучительное и сладкое желание, застыл в предвкушении. Девушка не сопротивлялась, понимая язык моих движений на лету, отыскав и достав из моего камзола небольшое лезвие, даже не содрогнувшись, ранила свою правую руку. Припав к кровоточащему порезу и слизывая пряные капли насыщенного винного цвета с привкусом меди, в блаженстве забылся. Тепло будто перетекало в меня, постепенно наполняя. Как давно я не испытывал подобного удовлетворения! В меру насытившись, благодарно продолжал целовать ставшего близким и любимым для меня херувима, незаметно проникнув руками под белую в грязных разводах ткань и обняв, боясь, что всё это фантазия, рискующая вот-вот обратиться в пепел. Издалека послышался шорох листьев – кто-то подходил. Создание встревоженно заметалось и хотело убрать мои руки с себя. Я не хотел отпускать её, но она вырвалась и мгновенно растаяла, как будто ветер разнёс её очертания по всей округе. Через пару мгновений чья-то тень ниспала на меня, и довольно знакомый голос с нотками сарказма громом разразился в безмолвии: - Ты ещё дышишь, Дракула? Невероятно! Ты уже давно должен был распрощаться с этим миром, и пройти врата Преисподней! Ну что ж, раз ты такой живучий, ты, пожалуй, мне ещё пригодишься, - Ван Хеллсинг взял вампира за подбородок и, усмехнувшись, вкрадчиво прошептал,- но сначала я проведу один довольно-таки любопытный опыт… *** Проснувшись и тут же натянув на нос очки, Леди Интегра недовольно выругалась про себя и посетовала на такой странный сон, надеясь, что больше подобное ей не привидится. Совпадение? Вряд ли. Проделки Алукарда? Тоже маловероятно, поскольку тот знал, чем это могло грозить, стоит только прогневать госпожу. Словом, колдовство какое-то! Однако колдовство самым наглым образом не хотело на этом заканчиваться и ставить точку. По старой привычке нащупав в темноте прикроватную лампочку, наследница дома Хеллсинг зажгла свет. Правая рука подозрительно занемела, а небольшой порез, почти запёкшийся, неприятно защипал, вынуждая вспомнить о своём существовании. Девушка, явно негодуя, поморщилась. Собираясь встать с кровати и резко откинув одеяло, Интегра поднялась с намерением пойти умыться и прогнать нахлынувшее волною смятение. Она не смогла не заметить, что любимая ночная рубашка была почти полностью испачкана засохшей кровью, при том в огромном количестве: теперь от неё (да и от одеяла тоже) предстояло избавиться, дабы избежать излишних и нежелательных расспросов, на которые сама девушка с трудом могла подобрать ответы и предположения. Леди хлопнула себя по лбу, не желая верить в реальность произошедшего во сне: - Чёрт бы побрал этого вампира!!! Ну всё, носферату, ты мне теперь по гроб нежизни должен! Приведя себя в должный вид и заметя следы недоразумения, сер Хеллсинг ничего не осталось, как подняться в свой кабинет, сделав это практически бессознательно, рефлекторно. «Ничего страшного, сегодня можно начать работу и пораньше, раз толком не спится…», - в предутреннем состоянии думала она. Не заметив, как оказалась на привычном рабочем месте, и что несвойственно ей – вальяжно потянувшись, не торопясь подошла к огромному окну, за которым виднелся восход, торжественно провозглашавший начало нового дня. Розоватое небо, пока ещё слабые лучи милосердно помогали очнуться спящему поместью от настойчивого покрова ночи. Милосердно? Именно это пришлось испытать миледи в своём необычном сновидении. Чувство сострадания, пусть и не к человеку, желание быть милосердной, а может и что-то большее, без чего царила бы удручающая пустота. Ведь люди на то и люди, чтобы переживать нечто похожее. Люди на то и люди, чтобы ошибаться, каяться и прощать ближних. Девушка расслабленно заложила руки за спину, улыбнулась и мечтательно закрыла глаза, секунду назад отражавшие пылающее утреннее зарево. «Знаешь, я нехотя сознаюсь: когда я буду умирать, хотелось бы, чтобы моей агонией был ты…»