***
— Мои поздравления тебе, дорогая, — обратился к Беллатрисе мужчина с бледным, слегка искривленным лицом и темными, чуть вьющимися волосами. Девушка слегка залилась румянцем, а губы растянулись в приветливой улыбке. — Благодарю вас, Антонин. Стать частью семьи Лестрейнджей — большая честь для меня. И впрямь — честь. Соединение благородных домов Лестрейнджей и Блэков служит укреплению среди связей чистокровных семей. Чистая кровь никогда не будет разбавлена маггловской или полукровской примесью. Чистая кровь, чистая кровь, чистая кровь… Среди того общества, в котором она кружилась с рождения, разговоры о крови были основой основ. Ничего удивительного, впрочем — в высшем свете вопросы чистоты крови, общественного положения, благосостояния и власти были основными. Даже сейчас никто и не подумал спросить — а каково тебе сейчас, Белла, становиться женой Лестрейнджа-младшего? Сына того самого, одного из первых приспешников Темного лорда, жестокого и беспощадного? Как твои ощущения, чувства? Боишься ли — о Родольфусе ещё в школе ходили слухи, например, каков он с женщинами в постели… А даже если бы её и спросили — Беллатриса не имела бы ни малейшего права дать честный ответ. «Я счастлива. Союз Блэков и Лестрейндж будет вносить свой вклад в наше общее дело по борьбе с магическими выродками и магглами. О большем я и мечтать не могла, чтобы в своем возрасте начать служить Делу. Я счастлива. Я счастлива. Я счастлива...» А по телу — мурашки. Нет, Беллатриса никогда не относилась к тем кисейным барышням, которые боятся мужчин и ведут себя скромно, потупив взор — в отличие от, например, Нарциссы, которая на свадьбе с Люциусом и слова промолвить не могла. Обручаясь с Родольфусом, она прекрасно знала, что пути назад больше не будет. Потому что брак с Родольфусом согласован обеими сторонами и обеспечивает надежность, силу, власть и деньги. А так же — протекцию перед Темным лордом, который вот-вот развяжет тяжелую и кровопролитную войну, в которой пострадает каждый неверный. Лестрейндж будет ломать её. Ту самую нежную часть, тщательно скрываемую от всех, кроме него. Потому что он ей и впрямь был небезразличен. Откуда? Почему так сложилось? Черт бы его знал. Быть может, из-за надежды, что маска такого аристократично-холодного, жесткого человека — всего лишь маска, за которой скрывается его изломленная душа? Не может же человек быть от рождения настолько жесток и зол — что-то непременно ломает его до такого. Но одно осознание, что её ломка начнется уже этой ночью — первой их ночью — заставляло её бледнеть. Девушки с факультета, имевшие честь переспать с Родольфусом, рассказывали, каково это — чувствовать себя ничтожной куклой под ним. Куклой, с которой играют без всяких правил. Куклой, в которую и Круциатусом не побрезгуют выстрелить, если её конвульсии будут вызывать возбуждение у него. Многие девушки, несмотря ни на что, были счастливы, что прикоснулись к «прекрасному». Образ Родольфуса был схож с неким Темным принцем, чьё уважение и расположение надо лишь только завоевать — и тогда жизнь превратится в сказку. В те года шла мода на плохих парней — темных парней, парней, запачкавших себя той магией, о которой простым магам даже слышать никогда не приходилось… — Беллатриса. Мягкий бархатный голос вывел ее из плена тяжелых мыслей, и она, в миг натянув обычную маску спокойствия и уверенности, обернулась. В груди вполне ожидаемо началась зарождаться тревога, слабостью растекаясь по всему телу. — Люциус. Рада тебя видеть. Нарцисса с тобой? — спросила девушка, улыбаясь. В отличие от Люциуса, обвиняюще смотревшего на неё так, будто бы она сморозила пустую женскую глупость. Он кивнул. — Что у тебя за вид? — несмотря на то, что Люциус был младше Беллы на несколько лет, и приходился ей дальним родственником, он вел себя с ней так, будто бы был ее старшим братом, не меньше. Особенно в последние годы — после сближения с приближенными к Темному лорду. — На тебя все смотрят сегодня. Ты должна вести себя как подобает мадам Лейстрейндж, а не тринадцатилетней задумчивой школьнице. Ты сегодня вышла замуж за представителя одной из благороднейших и древнейших семей, в которой очень сильно присматриваются к будущим родственникам. Ты должна гордиться этим, а не стоять поодаль с бокалом вина. Беллатриса слегка покраснела. Отчитывает ее, как девчонку. Одна из древних традиций чистокровных семей — право голоса женщины и мужчины никогда не станет равнозначным. Все решения остаются за последним. Как, впрочем, и большинство прав. — Спасибо за поздравления, Люциус. Я всего лишь немного устала, — ответила она, глядя точно в его глаза. Черт возьми, он же прав, нельзя, теперь нельзя выходить из навязываемой ей всю жизнь роли. В конце концов, она — урождённая Блэк, и сегодня ни за что не должна опозориться перед своим супругом. Может быть, он поймет, что она не так плоха и откинет свою маску холода и безразличия?.. Может, к жене он отнесется более ласково, чем к своим прошлым шлюхам? Черт подери, как же много решает одно слово, одна фамилия! Она задает тебе линию твоего поведения на всю жизнь — и никто не спрашивает тебя, хочешь ты этого или нет? Может, твое счастье связано с другим, не с тем, о чем вечно твердят традиции рода… Малфой слегка склонил голову в знак понимания. — Это естественно — в такой день, — тонкие губы осклабились в подобии понимающей улыбки. В серых глазах мелькнул ехидный огонек. Беллатриса внутренне вся напряглась, поджав губы. — Ступай в свои покои. Домовой эльф Квикки встретит тебя и проведет, куда нужно. Он ждёт тебя. Беллатриса похолодела изнутри. Вот оно, вот — начинается; и уже не отсрочить момент того, как она окажется в спальне, совсем нагая и беззащитная. Сколько раз в её голове проносился этот момент жизни, и каждый раз — совершенно по-разному. Мерлин. Пусть это окажется не так, как рассказывали девочки с факультета… Нельзя. Нельзя показывать свой страх, в конце концов, она — Лестрейндж, в девичестве — Блэк, и выдержке ей не занимать. В девичестве… сегодня ему конец.***
Страх. Липкий и мерзкий, леденящий все тело, от кончиков пальцев ног и до самой макушки. Противное до блевотины ощущение, когда дрожь неотступно бьёт, а внизу живота сворачивается ледяной комок нервов. Отвратительное чувство. Оно недостойно Беллатрисы Лестрейдж. Каждый шаг отдавался гулом в глухих коридорах замка. Каждый шаг — как маленький штык в сердце. До двери ее покоев осталось несколько футов, и с приближением к ней девушка будто бы впадала в транс. Все чувства внутри замерзали, уступая место лишь молчаливому отчаянию — Квикки довел вас, миссис Лейстрейдж, — услышала она писклявый голос около своих коленей, скрытых под пышным платьем. Эльф выглядел так, будто бы на нем тренировались в использовании Непростительных — огромные глаза, заходящиеся в вечном нервном тике, дрожащее худощавое тельце, обернутое в тряпку темно-зелёного цвета с багровыми пятнами на ней, тонкие пальцы, будто бы сломанные сразу в нескольких местах. Беллатриса только сейчас обратила внимание на то, какой он изможденный и болезненный, почти сломленный, и с изумлением глядела на него, распахнув свои огромные глаза. Эльф, кажется, понял ее взгляд. — Полно вам, миссис, все, что случилось с Квикки, Квикки заслужил своим поведением, непослушанием и глупостью, не вздумайте жалеть Квикки, а то хозяин и на вас рассердится, — залепетал он, но девушка уже не слушала его. Мерлин, что же он сделает с ней?.. — Ты свободен, — бросила она эльфу, войдя вновь в роль холодной неприступной леди. Не стоит подавать виду, что она боится. Будет хуже. Этот эльф даже не должен надеяться, что она станет доброй и понимающей хозяйкой. Хотя, пожалуй, он уже и забыл, что это такое — надежда?.. Стоило только эльфу, раскланявшись, скрыться из виду, Беллатриса, собравшись с духом, открыла дверь в свои комнаты. «Будь что будет. От судьбы не уйдешь.» А судьба, как известно, своей добротой не славится.