Солнечная химера старого воина

Чаша была истинным произведением искусства, сработанная словно даже и не человеческими руками вовсе. По серебряным бокам ее струился, словно лунный свет, легкий узор, подражающий виноградным лозам, такая же лоза оплетала и ножку чаши. Однако тот, кому я преподнес ее, был прекраснее во сто крат. — Как она изумительна, генерал… Я не смог сдержать улыбки при отзвуках этого восхищения в голосе Ильмандира, опустился у его ног прямо на тропинку, не отрывая взгляда от лица моего возлюбленного. Ну не умею я красиво говорить, как все те придворные льстецы, что вьются вокруг него. И вообще, я неуклюжий, неповоротливый и совершенно неромантичный. Вернее, я таким становлюсь только рядом с Ильмандиром, вообще-то, я лучший мечник Империи, назвать меня неповоротливым в бою не посмеет никто, на моем теле совсем немного шрамов от вражеских мечей или когтей. Но чары Ильмандира заставляют меня сложить оружие и беспрекословно застыть. Наверное, прикажи он мне в горячке боя замереть и подставить сердце под удар — не задумываясь, застыну и умру с его именем на губах. — Ну что же ты сидишь на земле? — Ильмандир улыбнулся, светло и солнечно, протянул мне руку. — Садись на скамью. Я не кусаюсь, правда. Я пылко подхватил эту руку, поцеловал тонкую ткань, укрывающую кисть. Ильмандир слегка зарделся, но руки не отнял, лишь посмотрел на меня с привычной грустью во взоре: — Как ты прекрасен, мой воин. — Войди в мой дом хозяином, — в сотый раз попросил я. — Ты владеешь моим сердцем, позволь же владеть твоим. — Мое сердце принадлежит тебе, Керан. — Тогда отчего ты отказываешь мне в праве представить тебя моим слугам как их хозяина? Почему ты не хочешь, чтобы мои воины пили за тебя и называли лордом Сотером? И в сотый раз Ильмандир закрыл лицо руками: — Я не могу. Ты возненавидишь меня, стоит мне снять одежды. — Если твое тело покрыто шрамами, я коснусь губами каждого. Если твое тело поражено следами болезни, я смою их прикосновениями. Что может испугать воина, Ильмандир? Я и сам не безупречен, на мне следы многих битв. Этот разговор повторялся вот уже не одну луну. И вот уже не одну луну мой возлюбленный отказывал мне в свадьбе. Я не смел просить более настойчиво, видел, как тяжело даются моему мальчику эти разговоры, как он мрачнеет, как гаснет его солнечная улыбка. Как-то раз я предположил, что всему виной мой возраст, однако Ильмандир едва не расплакался в ответ. — Поделись со мной, — упрашивал я. — Я люблю тебя, Керан, мне пора. Я бы все отдал ради него, а он бы с радостью принял. Но эта тайна… Я пытался расспрашивать его отца, придворного мага, но тот лишь печально улыбнулся, точь-в-точь как Ильмандир, ничего не сказал. Он всегда был закутан в тончайшие шелка, никогда не обнажал даже кончика пальца, оставляя мне право ласкать его через несколько слоев ткани. И упрямо отказывался позволить мне хотя б взглянуть на то, что скрывает ткань. Странное у меня было положение — вроде бы мы даже были помолвлены. Но до свадьбы дело грозило не дойти ни разу. — Зачем тебе такой, как я, Керан? — Такой, это какой? — А какой я? — Солнечный ты, ласковый, смешливый. Отрада старого воина. Он засмеялся, прижался ко мне: — Не выдумывай. Ты не старый. — Мне тридцать девять лет. Ильмандир. Для воина — старость. — Лорд Сотер, лорд Сотер, твари снова напали, они показались на востоке. Я вскочил, мгновенно переключаясь в состояние боевой готовности. Твари… Одним богам ведомо, что им нужно было, но они каждые семь лет нападали на империю, получали отпор и убегали прочь. За ними оставались разрозненные куски тел крестьян и кровавые тропинки. Преследовать их никто не осмеливался, однако резать беспощадно приноровились, так что теперь твари отвечали одиночными набегами. — Береги себя, любовь моя, — одними губами шепнул мне вслед Ильмандир, зная, что я его услышу. Вскоре кони взбили копытами осеннюю грязь, грозно храпя, стремясь как можно скорее опустить окованные сталью копыта на черепа тварям. Я обычно возглавлял сам все карательные отряды, идущие против тварей в их осенних набегах. Не знаю, почему, но они боялись меня, замирая и визжа, пока солдаты рубили их. Однако сегодня удача решила, что ей довольно мне покровительствовать. Конь заскользил по грязи, отчего-то взбрыкнул, сбросил меня в грязь, уносясь прочь. А перед этим еще и умчал меня прочь от побоища, где моего отсутствия никто не заметил, всем было не до того, где там их генерал рубит наступающих. — Ну, доберусь я до тебя, скотина, — мрачно посулил я. Вокруг меня уже начинало смыкаться кольцо тварей, нетерпеливо скалящих клыки, глухо ворчащих, временами срывающихся на глухой визг. Я потянул меч из ножен. Собираясь продать свою жизнь на вес десятка жизней тварей. И вот тут на поляну выступил Ильмандир, бледный, с глазами, полными слез. — Прости меня, Керан. И разноцветные легкие шелка, которые я сам выбирал для него у заезжего торговца, взметнулись ввысь, открывая моему взгляду тело, взглянуть на которое я так жаждал. Черное чешуйчатое тело, длинный гибкий хвост, … Кажется, это и был тот самый момент, когда я был готов умереть. Я не мог даже поднять меча, так и стоял, глядя перед собой остановившимся взглядом. Моя любовь, мой солнечный свет, тот, кого я так хотел видеть своим супругом… Химера, черная чешуйчатая тварь, питающаяся людьми. Я в каком-то оцепенении смотрел, как Ильмандир раздирает на части тварей, как он впивается вмиг удлинившимися клыками в их тела, жадно пожирая. И думал о каких-то мелочах вроде того, что ему идут эти изумрудные заколки, которые я заказывал у ювелира, заплатив немыслимую сумму за срочность заказа. — Керан? — А? — я тупо смотрел перед собой. — Что с тобой? Они тебя ранили? — Нет, у меня муж химера, — я сел на траву, потряс головой. Ильмандир вздрогнул. Всхлипнул и разрыдался: — Я… Я не виноват… — Не виноват. — согласился я. Это я уже потом узнал всю историю. И про то, как маг пытался спасти своего сына, как смотрел на жизнь, по капле вытекавшую из растерзанного тела Ильмандира, как решил прирастить куски тел тварей, сохраняя жизнь сыну. И о том, как Ильмандир охотился на тварей, чтобы жить, как поедал их… А тогда на поляне я мог только сидеть, смотреть перед собой, слушать, как Ильмандир всхлипывает, перепуганный насмерть моим состоянием, и нервно улыбаться. — Подожди… Что значит «муж»? — Что как только я снова смогу ходить, — монотонно пробубнил я. — Я тебя перекину через плечо, уволоку в храм и силой женюсь. Мне можно, я невоспитанный.