Сто двадцать седьмой элемент

— Ну что, Александр, это никуда не годится, будем пересдавать. Блять. Блять. Сука, блять. Сегодня же день вылупления у Таньки Скворцовой, такая шалав… хорошая девушка с гостеприимной пизд... то есть квартирой. В общем, сегодня она устраивает впис… пати у себя на хате. А я, как звезда класса первой величины, непременно должен был присутствовать на столь занимательной орги… вечеринке. — Будем, — хмуро ответил я. Вылететь из десятого класса, из-за химии, м-м, ну такое. Всё потому что химию вел мужик. Кроме неё особых проблем с учебой у меня не наблюдалось. Голубые глаза, рыжие волосы, худощавое телосложение, в общем и целом не внешность, а мечта всех девчонок от одиннадцати до восьмидесяти. Хе-хе. Я это прекрасно понимал и не упускал возможности воспользоваться. Где-то списал, где-то применил природное обаяние, где-то надавил на жалость, в общем, все на мази, но с химией просто какой-то атас. — Не волнуйся, я постарался подобрать задания на порядок легче тех, что предназначались для зачёта, и, если ты приложишь немного усилий, то у тебя все получится. А я вынужден на некоторое время тебя покинуть, и, надеюсь, когда я вернусь, все задания уже будут выполнены, чтобы не создавать друг другу лишних проблем. Желаю удачи, — мда уж, а еще более прилизанную и скучную тираду придумать слабо? — Я надеюсь на твою благоразумность, Александр, — сморозил учитель и вышел за дверь. Зря надеешься, пердун старый. К слову, Романыч был совсем не старым, а вполне симпатичным, молодым мужиком лет двадцати восьми, но уж слишком сильно он меня обломал. Да что там симпатичный! Высокий, подкаченный синеглазый брюнет, просто картинка. Я не являюсь представителем голубого берега жизни, просто люблю и умею оценивать красоту и при этом совершенно неважно, какого человек пола. Но все же я прибывал в довольно неплохом состоянии духа, ведь, если верить словам учителя, то, не без помощи интернета, у меня получится решить задания и может я даже успею на вечеринку. Но, как только я увидел первое задание, от хорошего настроения не осталось и следа: они были ничуть не легче тех, что я завалил на зачёте. Значит и в интернет лезть смысла нет, ведь этот хитрый засранец не ищет легких путей ни для себя, ни для своих учеников и придумывает задания сам. Вот же гад, все нормальные служители образования уже давно проверили наши списанные с всемирной паутины тесты, выставили оценки и теперь спокойненько сидят и смотрят высранный из пальца поздравительный концерт, после чего мирненько пойдут хлебать дешёвую водку. А этот — нет, ни себе, ни людям. Тут мой взгляд упал на учительский стол, за которым стоял совершенно пустой стул. На нём обычно восседает зловредная скотина, но сейчас-то её нет, а значит я могу спокойно представить себя в её шкуре и изучить содержимое ящиков в поисках спасения от лишних часов просиживания в школе. Недолго думая, я подбежал к столу и потянулся к, о чудо, не закрытым на ключ ящикам. Ведь он же сам решает задания перед тем, как кинуть их нам, значит должны быть ответы. Кои я с великим энтузиазмом и начал искать, поочередно суя нос в ящики. Ага, конечно, хуй там плавал. В конце-концов, дойдя до последнего, я был в крайней степени подавленности, меня даже посетили мысли о самовыпиле. Открыв свою последнюю надежду, я буквально впал в ступор. Чёрная кожаная плеть, обмотанная длинной цепью и кляп розового цвета — явно не те вещи, что ожидаешь увидеть в ящике у учителя, тем более такого правильного и педантичного. Старые тесты или тетрадки, всякая всячина типа скотча или степлера, фотографии учеников, перечёркнутые красным крестом на худой конец. По мере отхождения от шока в моей голове зародилась мысль, что моя находка может быть мне вполне на руку. Возможно, я смогу навсегда избавиться от проблем с химией. Тем более, времени осталось не так уж много. Первое полугодие уже практически закончилось, нужно поторапливаться, ведь перспектива загреметь в армейку совсем не греет моё сердце. И вот я пускал слюни и ржал, как дебил, трясущимися руками пытаясь сфокусировать камеру мобильника, чтобы сделать как можно более четкий снимок, где видно содержимое ящика и чей это конкретно стол, чтобы, если что, никто не смог упрекнуть меня в фальсификации. А головой пытался выдумать, как бы позаковыристее да элегантнее «поднасрать под дверь» одному, как выяснилось, любителю остренького. В общем, в этот самый момент, когда я почти начал хрюкать от счастья, кое-кто, походкой самого подозрительного кота в мире, приблизился ко мне и начал красноречиво дышать прямо мне в затылок, отчего волосы на нём так же красноречиво и бодренько пошли в пляс. Как вы уже успели предположить, этим кем-то оказался мой «любимый» учитель. — Максим Романович, это не то, что вы подумали, — промямлил я, так и не удосужившись перестать фотографировать или хотя бы подопнуть ногой ящичек. — Ну, в сложившейся ситуации эта фраза скорее всего должна принадлежать мне. — А знаете, я пойду наверное, что-то я так долго решал, что аж голова заболела, прям нет сил терпеть, вот сейчас зайду в медпункт, а потом сразу домой, приятного вам бдсмчика… Ой, то есть вечера. До свидания, — со скоростью пули я подбежал к своему месту и, схватив рюкзак, попытался ретироваться к выходу. Спасение было так близко, но тут меня схватили за шкирку и прижали к стенке. — Стоило только чуть повнимательнее посмотреть в верхнем ящике и ты бы все нашёл, — прошептали мне в самое ухо, отчего по коже побежали мурашки. М-м, я уже месяц не трахался, а уши и шея — это моё слабое место. — Роман Максимович, я никому ничего не расскажу, только отпустите, пожалуйста, умоляю. Заметив мою реакцию, человек, имя которого я только что нещадно исковеркал, задышал сильнее, а потом и вовсе начал целовать и облизывать шею и мочку уха. Не выдержав, я застонал. Но оказалось, это все было уловкой, чтобы вырвать у меня из рук телефон. После чего последовал неслабый тычок в область почек, отчего я выпучил глаза и, согнувшись в три погибели, начал оседать на пол. — Встать. Раздевайся, снимай с себя все, иначе в ближайшую неделю без боли сходить в туалет не сможешь. Как ни странно, я даже не боялся, руки не тряслись, пока я стягивал с себя школьный джемпер вместе с рубашкой и узкими брюками. С первой попытки я развязал шнурки на ботинках и снял оба вместе с носками. Страх начал своё наступление немного позже. Максим Романович смотрел на меня с непонятной смесью чувств, состоявшей из любопытства и некой растерянности, казалось, что вот сейчас он возьмёт и скажет — «А не пошёл бы ты на хрен, Александр» — но вместо спасительных слов я услышал: — Нагнись. Хмыкнув про себя из-за чужого самодурства, я подумал, что от меня требуют некого подобия поклона. И как был, лицом вперед, начал наклоняться. Простояв в таком положении некоторое время, я услышал мерзкое хихиканье со стороны учительского стола и осмелился поднять глаза. — А теперь развернись на сто восемьдесят градусов. Разогнувшись с проворством старушки с радикулитом, которой только, что предложили ну о-очень чудодейственное средство от оного, я встал и уставился на хитрожопого мужичка-бдсмщика. — Мы о таком не договаривались. — А мы разве о чем-то договаривались? Мы договоримся до того, что я тебя засужу, скотина. А пока пришлось подчиниться, я развернулся спиной и начал нагибаться вниз, но уже гораздо медленнее, чем раньше. — Раздвинь булочки. Голос из ада подал мне очередной приказ, и я послушно начал раздвигать половинки жопы, дойдя до того, что кожа на очке натянулась, и стало немного неприятно. Если в подобной ситуации вообще могло быть хоть что-то приятное. — Достаточно. Можешь повернуться ко мне, — даже с каким-то придыханием вымолвил мой мучитель. Повернувшись, я обомлел. В его руках находился мой телефон. Это значило, что все маневры, только что проделанные мной со своей жопой, были увековечены на моем же собственном гаджете, и так просто стереть весь компромат явно не получится. — Памяти не хватит, — пискнул я. — Ничего, я тут поудалял то, что ты успел наснимать, а еще штук двести фоток баб, раздвигающих ноги, ну и штук пятьсот твоих прекрасных селфи. Короче, теперь памяти предостаточно. Я думаю, ты понял, что я решил провести тот же финт, что кое-кто ранее пытался со мной. Если хочешь спасти свою репутацию, то беспрекословно должен выполнять каждый мой приказ. Понял? — Да. — Отлично, тогда подойди ко мне и ляг на мои колени. А пока будешь идти, заодно и прихвати свои шмотки. Все это время, он восседал на кресле, возле учительского стола, то есть мне фактически предлагалось лежать в унизительной позе на месте моего «преступления». Борясь с ещё более диким стыдом, я опять же выполнил приказ. Не совсем понимая, зачем ему моя одежда, я подал её, а сам топтался на месте, не решаясь лечь на так «бескорыстно» приготовленное мне место. Но в следующую минуту я уже корчился на чужих коленях в крайне неудобной позе, больно ударившись подбородком о край стола, мои руки умело связывались за спиной моим же джемпером, а ноги брюками. — Ты догадываешься, что сейчас произойдёт? — поглаживая мои ягодицы, спросил этот извращенец. — Да, — обречённо вымолвил я. На самом деле, хрена с два я что-либо понимал в этот момент, но злить этого психа мне совсем не улыбалось. Он наглаживал мою задницу довольно долго, к моему великому счастью не раздвигая её. Не успел я подумать, что этим действием и ограничится всё наказание, как меня в очередной раз жестоко обломали. — Я дам тебе восемнадцать ударов, ровно столько, сколько заданий ты завалил на зачёте. А для того, чтобы все было по правилам, я заткну тебе рот этой замечательной штуковиной, ведь на контрольных не принято разговаривать, а тем более кричать. Мои возражения о том, что на контрольных и бить учеников непозволительно, были заткнуты тем самым кляпом из ящичка. Также, вместе с кляпом, на свет выбралась и вторая вещица, то есть плётка в платье из цепи. Максим Романович положил её прямо перед моим носом и округлившимися от ужаса глазами. Лучше бы она так и лежала там. — Ну-с, начнем, — как гром среди ясного неба прогремели слова, обещающие моей заднице невероятную взбучку. С этой секунды и началась экзекуция. Я довольно крепок и, хоть меня и ни разу не наказывали подобным образом, вёл себя довольно достойно. Если бы не одно но. Самое мерзкое, что меня не только били, этот моральный урод, этот недооценённый ботаник ещё и успевал рассказывать способы решения заваленных мной задач. Удара до пятого я ещё контролировал себя, боль была адской, но я даже мог прислушиваться к объяснениям и не впадал в откровенную истерику. Но после шестого или седьмого боль стала невыносимой настолько, что всякое подобие контроля над собой было потеряно, я выл и извивался, уже без стеснения пуская слезы и сопли, а слюнями, вытекающими из моего рта, можно было затопить маленькую подмосковную деревушку. На меня воздействовали с двух сторон физическая боль и моральное унижение в виде непрекращающегося водопада формул. И плевать, что я больше половины прослушал, дело в самом факте, в том, с каким остервенением они сыпались, даже удары наносились с меньшим удовольствием. На протяжении всей пытки я не осмеливался открывать глаза, они открылись сами собой на самом последнем ударе и на особенно сложной задаче. Немного отойдя от болевого шока, я заметил кое-что. Мой телефон всё так же продолжал снимать, зря я его недооценивал. На экранчике размером с ладонь довольно крупного мужика, очень хорошо просматривалось моё состояние. Моя жопа, спина и бедра уже были похожи на месиво, кое-где начала проступать кровь, а лицо напоминало маску боли. Слипшиеся волосы прилипли ко лбу, глаза покраснели и опухли от слез, ноздри раздулись, а ещё этот шарик во рту. В общем, от всей этой шикарной картины меня потянуло на ржач, что я собственно и начал делать. Дикий, нездоровый, прорывающийся сквозь слезы и кляп смех, больше похожий на истеричные похрюкивания, наполнил комнату, заменив стоны боли. Что, видимо, разозлило горе-учителя, и он спихнул меня на пол, несколько раз слабенько пнув ногами. Но я не унимался и всё продолжал корчиться от непрекращающегося приступа смеха. Тогда, схватив за волосы, меня усадили на многострадальную задницу и так же грубо удерживая за рыжие вихры, сорвали кляп и несколько раз плюнули на лицо, один раз даже попало в рот, который я от неожиданности не успел прикрыть. Это действие уже помогло мне немного прийти в чувство. Было противно, и я бы обязательно блеванул прямо на пол, если бы успел что-нибудь поесть дома. Но, увы, из-за утреннего скандала предков поесть я так и не смог, а до столовой ещё не дошёл. От этих мыслей, почему-то, стало ещё веселее. — Смешно тебе, маленькая свинья? — Оче-е-е-е-е-е-е-ень, — сквозь новую порцию смеха протянул я. Более всего меня забавлял тот факт, что в чужой слюне, случайно попавшей мне в рот, я успел распробовать нотки алкоголя. М-м-м, вкусненько. — Бухаем в храме науки, Максим Романович, — просто сотрясаясь от хохота, выдал я. Он как-то странно глянул на меня, опять схватил за волосы и дал смачную пощёчину, а потом вторую и третью. — Я не хотел, чтобы это заходило так далеко, но ты, малолетняя сволочь, меня просто вынуждаешь. Так же за волосы меня снова оттащили к столу и бухнули на него, отчего я ударился башкой и на некоторое время впал в бессознанку. Очнулся я в гордом одиночестве. Обрадовавшись, предпринял попытку подняться, но не смог, так как был привязан поперёк туловища цепью прямо к столу. Руки и ноги уже порядком затекли, что неудивительно, ведь прошло уже дохуяшеньки времени, хотя за окном было все ещё светло. Ладно, тогда пора покосплеить Баскова и позвать на помощь… Мамочки, а чё у меня во рту? Бля-я-я-я…. Это чё, трусы? Да, так и есть, мои красные труселя, ещё со вкусом любимого маминого кондиционера для белья. Недолго мучилась старушка, через некоторое время приперся кто? Маньяк в пальто и с каким-то странным пакетом в руках. Злобно зыркнув на мою тушку, маньячила с гаденькой улыбочкой начал закрывать дверь на ключ. Я, конечно же, не желая оставаться в долгу, начал мычать. На мои потуги последовала реакция в виде еще более гаденького смехуечка и расстегивания брюк. Этот грязный пидор начал стягивать с себя свои пидорские шмотки, а я только и мог, что изображать коровку, умирая от мысли, что из меня сейчас тоже сделают педика. Поимеют, как бабу. Вот здесь уж действительно не до шуток, из глаз предательски брызнули слезы. Всё же, расстегнув брюки, снимать с себя он их не стал, а начал с верхней части, сняв идеально отглаженный чёрный пиджак, а затем рубашку, аккуратно повесил обе вещи на спинку стула и медленно, как будто красуясь, приблизился ко мне, к тому моменту уже ревущему навзрыд. — Правильно, поплачь, моя девочка, — от этих слов я задергался еще больше. А это чмо, как бы желая причинить еще больше душевных страданий, начал снимать брюки вместе с трусами прямо передо мной. На свободу показался ОН. Огромный, толстенный эрегированный хуй сантиметров так девятнадцать-двадцать. Как я ещё раньше его не заметил, дубина-то внушительная. Сотрясая воздух этим монстром, ещё больший монстр полез прямо на меня. Отчего стол немного скрипнул, но устоял. Не зря столько бабок на них требовали. Нетрудно догадаться, что эта махина уперлась мне прямо между ног, и я в очередной раз испытал рвотные позывы. Тем временем у кого-то начали прорезаться зубы, а объектом для покусываний, естественно, выступил я. Меня обнюхивали, гладили, даже иногда целовали, шлёпали по итак уже измученным бедрам. Моё тело, начиная от ушей и заканчивая животом, было покрыто мерзкими засосами и нещадно ныло, особенно досталось моим соскам, их лизали и кусали с усердием собаки, но всё без толку. Несмотря на трение внизу живота, у меня так и не встал, я не чувствовал ни капли удовольствия. Только отвращение и боль. — Ну, ладно, на сегодня ласки хватит. Сука, если у тебя ласки такие, то каков ты в гневе. Не-е-е, я не хочу проверять. — Такая сладкая девочка, не терпится доставить тебе наслаждение, — весь этот бред он говорил, дыша усиливавшимся перегаром прямо мне в ухо. Ненавижу взрослых. Мамке своей наслаждение доставь, когда будешь трахать её в очередной раз, больной ублюдок. Хотя, если честно, пока жаловаться было грех, ведь самое унизительное ждало впереди. Я чувствовал себя отвратительно, ужасно хотелось пить и есть, но молить об освобождении не было ни смысла, ни возможности. Замкнутый круг. Мой рот наконец-то был освобождён, но не для разговоров, а для куда более ужасного занятия. Для минета. Я — парень, должен был взять в рот хуй другого парня, огромный детородный орган другого мужчины. Хоть реви, хоть нет, никуда не деться. Эта обезьяна взгромоздилась на стол и села на корточки прямо перед моим лицом. Стол ещё раз печально скрипнул, но снова все выдержал, прям как я. — Не надо, пожалуйста, умоляю. Прошу, я никому ничего не скажу, я вызубрю всю химию, только отпустите, — я опустился настолько низко, что начал умолять, хотя знал, что все бесполезно. Тем более говорил я это всё, вдыхая «прекрасные» ароматы мужского естества, висевшего прямо возле моего лица. — Надо, Саня, надо, — всё равно, что просить пощады у камня. Как бы я не вертел головой, не сжимал зубы, не уворачивался, ничего не имело смысла. И вот уже огромная дубина по головку вошла в мой рот, а меня придерживают за голову и не дают выпустить «конфетку» изо рта. К слову, такую отвратительную конфетку ещё нужно поискать. Склизкая, неприятная головка, из которой сочилась смазка, такая же отвратительная и солёная на вкус. Но этому садисту было мало, он начал проталкиваться в рот ещё сильнее, в конце-концов я начал задыхаться, но уроду было наплевать, он стонал от удовольствия и всё продолжал ебать, входя по самое горло, пощечинами реагируя на рвотные позывы. Меня буквально душили хером. Я был вынужден смотреть прямо в эти безжалостные синие глаза, в которых плескалась смесь из похоти и ненависти. Я понимал и представлял, что сейчас выгляжу со стороны как дешёвая давалка, борющаяся за каплю кислорода и оттого позволяющая брать себя, как хочется. Но мне было наплевать. Безудержная ебля в рот продолжалась где-то в районе пятнадцати минут, после чего мне кончили в рот, конечно же, заставляя проглотить всё до последней капли. Не придумав ничего лучше, я повернул голову в сторону в поисках своего смартфона, который сегодня пребывал в роли «самсебережиссер». Я откушу себе язык и сдохну от потери крови, если он всё так же продолжает снимать. Слава материнской плате, всё обошлось, и экран давно вырубился. — Не переживай, ещё мой есть и в нём камера ничуть не хуже твоей, поверь, — не пропустив возможности вставить свои пять копеек, пропиздела эта гомосапиенса. — Заебись, — как-то насрать уже, ещё больше меня никак не унизить. — Не смей, материться при мне, сука, — гамадрила, схватив меня за шею, попыталась мне пригрозить. Ха. — Не смей, насиловать меня при мне, сука. — Без проблем, ты ничего не увидишь, — с этими словами, меня повернули пузом к низу, жопой к верху. А глаза завязали какой-то материей, чуть позже я понял, что это был галстук. — Ты девственник? — вот захера спрашивать такое, когда уже пытаешься просунуть палец в анус. — Девственник, — как-то даже разочарованно заключил он, — Странно, весь такой манерный, да и задницу так похабно раздвигал, а ещё не распечатан. Мало того, что этот мудила выпорол меня, выебал в рот, а теперь собирается изнасиловать в зад, так еще и издевается. Падла-а. — Нахуй иди, — цепенея от злости и безысходности, прошипел я. — Ну и смелый же парень ты, Александр, находясь в подобной ситуации еще и хамишь, а я уже собирался чуть понежничать. Послышался какой-то скользящий звук, судя по бряканью, удот подвинул к себе подставку для карандашей, после чего перевернул, отчего кабинет наполнился грохотом от отскакивающих от поверхности стола ручек и карандашей. Ему что, порисовать захотелось? Или... Стоп. От неприятной догадки по позвоночнику прошёл холодок, к горлу вновь подкатил приступ нервного смеха. Один, два, три, хоть канцелярия входила в меня без всякой смазки, мне не было слишком больно, но никто и не думал ограничиваться на таком скудном количестве. Дело остановилось на восемнадцати штуках, всё так же без смазки. Карандаши во мне вертелись туда-сюда, при таких условиях они перестали казаться такими безобидными, создавая иллюзию треснувшего очка. А все пиздят, что у учителей зарплата маленькая, вон как затарился. — Вытащи-и-и их, — сквозь вновь выскользнувшие слезы простонал я. — Как хочешь, малыш, — интимный шёпот в ухо обещает покой и спокойствие, но это все обманка. Он снова куда-то удалился, а у меня не осталось сил хоть как-то насторожиться. Ну явно же он не за аптечкой направился. — А-а-а-а-а, — отчаянно завопил я. Не за аптечкой, а за какой-то большой холодной штукой, которая буквально летящей походкой влетела мне в жопу и сейчас разрывала ее. Предприняв отчаянную попытку понять, что это за херня, я с трудом приподнял голову и посмотрел за спину: от моих брыканий галстук сполз на нос, и я мог все прекрасно разглядеть. Ножка от стула, вот что это было, даже сквозь презик чувствовался холод металла. От боли я не мог выдавить из себя что-то членораздельное и просто мычал и бешено вращал глазами, глядя, как меня методично трахают частью стула, разрывая анус до крови. Закончив со стулом, он отставил тот в сторону, и, не давая мне времени прийти в себя, приставил свой кол к моему изувеченному отверстию. Дырка была растянута всё же не так хорошо, чтобы я мог принимать в себя такие размеры, поэтому ему буквально пришлось вкручивать свой член в моё очко, как шуруп. А он и обращался со мной не как с живым существом, а так, будто я стенка, со мной можно делать, все, что заблагорассудится, можно бить по булкам, чтобы «шуруп» входил эффективней. Трахал. Жёстко. Размашисто. Ни на секунду не сбиваясь с дикого темпа. Потом схватил меня за ноги и стянул вниз, отчего я ободрал спину о край стола и чуть не потерял сознание от столкновения жопы с полом. Одной рукой сорвав презерватив с хуя, а другой фиксируя мне голову, с животным рычанием он начал кончать прямо мне на лицо, яростно надрачивая себе. Ниже падать уже некуда. Я растоптан окончательно. Все, что мне остается теперь, это спрашивать "за что", "почему", "что я сделал". Не-е-ет. А что же сделал человек, только что убивший мою психику и осквернивший моё тело? Задал мне вопрос, после которого я возненавидел его окончательно: — Сколько элементов в таблице Менделеева? Сдохни, просто сдохни.