All alone in the danger zone Are you ready to take my hand? All alone in the flame of doubt Are we going to lose it all?
(с) Blanche – City Lights
Когда очередной торговец ёлками кричит ему вслед: «Мистер, подарите себе праздник!», Эллиот не выдерживает и блюёт прямо на тротуар. Его выворачивает наизнанку. Сэндвич за два доллара, подпорченное яблоко, кусок позавчерашней пиццы с маслинами – всё выходит из него в составе дурно пахнущей рвотной массы. Ему нужна точка опоры. Что-то, за что можно было бы ухватиться. Он не хочет позволять себе рухнуть на асфальт и валяться там, как бродяга, и поэтому прикладывает усилие и решает доковылять до парка. Для этих краёв сейчас аномально холодно, наверняка там найдётся свободная скамейка. А если повезёт, найдётся и звезда на небе, которая этой ночью будет сиять только для него.*
…Но пока без остановки сияют только эти чёртовы огоньки: красный-синий-зелёный-жёлтый. И на повтор. Словно всё им нипочём; как неживые. Пытаются внушить поддельную радость. Им не знакомо всё это: руки, замёрзшие до состояния «не почувствуешь даже иглу», жалкое осознание себя и одно лишь желание – сгинуть, исчезнуть, оставив свой мерзкий труп прямо под этой гирляндой в эту чудную рождественскую ночь. Именно этого хочет Эллиот, но у жизни другие планы. Она ещё теплится в нём и пока не собирается уходить. И это значит только одно: скоро придёт ломка. Как грёзам нужно исполнение, грешнику – прощение, безнадёжно влюблённому – ответ, так ему нужна доза. С тех самых пор, как он понял, что этот гнилой, как его душа, мир не для него, только этого он и искал – забвения. И, однажды найдя, уже не пожелал возвращаться в реальность.*
Ему нужно отвлечься, хоть на миг перестать думать об ощущении, заполняющем его тело. Смотря на идущих мимо людей, он сочиняет истории их жизни. Он даже даёт им имена. На мгновения они становятся его марионетками, а он – творцом их судеб. Это Кэти, она улыбается на публике, но в её душе – тьма. Муж бьёт её, но ей не хватает смелости уйти. Джон хочет уехать из города, но не может оставить немощную мать. Сара беременна после случайного секса, она уже записалась на аборт, но ей так паршиво… А вот Эшли счастлив: он – всего лишь пёс, у него есть хозяин, его всё устраивает. Эллиот может придумать всё, что угодно, только… Всё это – ложь. А вдруг пёс на самом деле самый несчастный из них? И людям только кажется, что они знают о собаках так много? Может, их сознание шире человеческого, они чувствуют всю скорбь мира, и именно поэтому у них такой понимающий взгляд? А, может, мир – просто помойная яма, не достойная ни скорби, ни чувств? Могила, на дне которой только и можно, что корчиться в муках, пока не перестанешь двигаться, дышать и чувствовать хоть что-нибудь? Эллиот чувствует накатывающие волны изнеможения; совсем скоро он ощутит кое-что ещё. Холод. Пронизывающий, усыпляющий. Сначала Эллиот пытается согреть свои руки, дышит в ладони, но быстро прекращает попытки. Может, оно и к лучшему. Точно, оно и к лучшему…***
– Пожалуйста, хотя бы сегодня не опоздай, – тихо, словно гипнотизируя, произносит Джоанна. Раздаются гудки. Она никогда не кричит. Говорит спокойно, но эта интонация, это почти змеиное шипение… Чёртова меркантильная сука. Тайрелл готов швырнуть телефон за окно автомобиля, но сдерживает себя, и дело вовсе не в дороговизне его мобильника: просто даже этой ночью ему могут позвонить по работе. И он будет обязан ответить. Валит снег. Видимость всё хуже. Тайрелл должен ещё заскочить в супермаркет, Джоанна кинула ему смс-ку со списком того, что нужно «докупить» – кажется, это клубничный джем, оливки и что-то там ещё. Он прекрасно помнит о просьбе жены, но едва ли хочет её выполнять. Ему тошно заходить в магазин и видеть всю эту мишуру, игрушки, свечи и прочие атрибуты праздника. Кто вообще придумал этот цирк? Кому нужно фальшивое ощущение счастья? Кто вообще сейчас хоть что-то чувствует?.. – Да чтоб тебя… – Тайрелл ударяет руками по рулю. Машина глохнет. Он жмёт на газ – ничего. Выходит из авто: никаких видимых повреждений. За ним уже собирается пробка. Люди торопятся – домой, к друзьям, праздновать очередной обычный день, верить идиотским иллюзиям. Самое время сломаться. Снегопад, похоже, ещё усилился – ошалелые снежинки бьют Тайреллу в лицо, скользят по щекам; вроде бы просто крупицы, а больно. Просто белые точки, а заставляют щуриться и чувствовать себя ничтожным на фоне стихии. На миг он закрывает глаза, и ему кажется, что всё вокруг исчезло – ни машин, ни холода, ни тонущего в огнях города. Ничего. …Но он всё ещё здесь. Так просто не скрыться, не убежать. Водители злятся, сигналят, и Тайреллу приходится вызвать эвакуатор.*
Найти работающий в такой час автосервис – полбеды. Другое дело – позвонить Джоанне и сказать: «проблемы с машиной, я задержусь на часок». Выслушать её речь – уже не такую спокойную, и всё-таки не срывающуюся на крик. Всякое бывает, но она злится, она раздражена. Услышав в трубке гудки, Тайрелл так и представляет себе, каким будет выражение её лица, когда он вернётся домой. Когда она такой стала? Или всегда была, но тщательно пряталась под маской?.. Стоять и ждать невыносимо. Он выходит из автосервиса и просто идёт куда глаза глядят. Снег всё валит. Огни не прекращают мерцать. В хороводе этого безумия мир кажется лишь декорацией, красочной обёрткой ненужного подарка. Тайрелл заходит в какую-то забегаловку и покупает кофе. Бариста пытается с ним флиртовать – удачная внешность и «Ролексы» на запястье неустанно делают своё дело, только ему давно плевать. Расплатившись, он хватает пластиковый стакан и выходит на улицу. Кофе так себе, но успокаивает, даже немного бодрит. А ещё греет. Тепло разливается по телу неторопливо, медленно возвращая к жизни. Он сам не замечает, как подходит к парку. Людей там немного, в такой час почти все уже добрались до дома или до гостей и готовятся к ужину. Разве что влюблённые парочки, пока не живущие вместе и насквозь пропитанные романтикой, ещё бродят по этим аллеям. Тайрелла обволакивает непривычная, но такая желанная тишина. Он идёт нерасторопно, смотрит по сторонам, считает секунды. Только бы Джоанна снова не позвонила, только бы праздновать начали без него… Он замирает, заметив за заснеженными деревьями парня, лежащего на скамейке. Подходит чуть ближе. Чёрная одежда, на лицо натянут капюшон – до самого носа, глаз не разглядеть. Так и не понять, спит или умер.*
Тайрелл представляет себе, как трогает его за плечо, но тот не реагирует. Тогда он расстёгивает ворот его куртки, прикладывает палец к шее парня – пульса нет. Замерзающей рукой он достаёт из кармана мобильный и вызывает «Скорую». Ему не страшно, разве что самую малость не по себе – от осознания, как ничтожна жизнь, заполняемая ценностями, которые на самом деле ничто. Когда-то он мечтал о богатстве, влиянии, возможности снять на ночь любую красотку, и теперь у него было всё это. Всё это, раздражение, полное равнодушие и холод. Холод внутри. Подойдя ещё ближе, Тайрелл склоняется над ним. Приглядевшись, замечает, что тот дышит. Не мёртв. Просто спит. Выдохнув – как ни крути, с облегчением, – он замирает. Придётся разбудить этого фрика, иначе он точно замёрзнет насмерть. Нарушать чужой покой не очень-то хочется – вдруг он и правда ненормальный? Преодолевая брезгливость – парень явно давно не стирал свою куртку – Тайрелл трогает его за плечо. Еле коснуться не получается: тот реагирует не сразу, его приходится хорошенько так растолкать. Парень нехотя открывает глаза: большие, серые, усталые. От короткого взгляда в них Тайреллу становится не по себе: неясно, почему, может быть, просто оттого, сколько отчаяния он в них замечает. Незнакомец похож на раненого зверя, не понимающего, что происходит, и желающего лишь одного: чтобы всё поскорее закончилось. Не глядя на Тайрелла, он приподнимается и спрашивает: – Чего тебе?.. – Ничего… – отвечает тот, внезапно растерявшись. Ведь и правда – ему ничего не нужно. По крайней мере, от этого придурка – точно. – Чего тогда лезешь?.. – Да боже, не лезу я… – начиная злиться, он делает шаг назад. – Просто ты спал. В парке. Зимой. Мог замёрзнуть насмерть, вот я и решил тебя… разбудить. – О, мистер благородство?! А тебя кто-то просил? – парень окончательно поднимается, жмурясь, словно от боли. – Может, этого я и хотел – сдохнуть?.. – Ох, прости, не подумал об этом, – с нервной иронией говорит Тайрелл. А сам думает о только что услышанных словах. Прокручивает их в голове. Может, этого он и хотел?.. На мгновения ему становится не по себе. Умереть здесь, сейчас, прямо в рождество? Неужели у этого парня нет ничего, ради чего стоило бы пережить ещё одну ночь? А у него – есть?..*
Эллиот ещё не пришёл в себя, его штормит, но он уже может чувствовать. И он чувствует злость. Он невыносимо, безумно, жутко злится на своего паршивого «спасителя». Откуда он вообще здесь взялся, какого хрена дома не сиделось, кто вообще будет в одиночестве разгуливать по парку, когда все нормальные люди уже вовсю уплетают индейку?.. Пытаясь держать себя в руках, Эллиот наконец поднимает взгляд на таинственного незнакомца. И на миг замирает. В его глазах – холод. Такой сильный, что Эллиот ещё больше замерзает, хотя, кажется, сильнее уже некуда. Он как будто на миг с головой окунается в ледяной океан и не может дышать, не может двигаться, ничего не может. Откуда столько холода? Мужчина так хорошо одет, в нём так читается чуждая Эллиоту уверенность в завтрашнем дне, что это никак не вяжется с той ледяной бездной, перекрывающей кислород. – Что ты делаешь здесь?.. – срывается с губ Эллиота. Тайрелл смотрит на него с сомнением, как будто раздумывает, стоит ли вообще удостоить его ответом, и наконец произносит: – Машина сломалась. Оставил в сервисе напротив, а сам забрёл сюда… – он пытается сделать ещё глоток кофе, но в стакане пусто. – А ты… – его передёргивает. Что это за дрожь – от холода, от волнения? И какого чёрта ему хочется сбежать подальше отсюда – куда угодно, хоть на край земли, только бы не видеть ссутуленную спину этого парня?.. – А ты почему здесь?.. – выдыхает Тайрелл, бросая пустой стакан в урну и думая о том, что он мог бы отдать свой кофе незнакомцу – тому, наверняка, согреться нужно сильнее, чем ему. – Я же сказал: просто хотел сдохнуть… – небрежно, как будто выплёвывая слова, говорит Эллиот. – Зачем? – машинально спрашивает Тайрелл, уже потом понимая, как глупо это звучит. – Зачем?! – Эллиот истерично усмехается. – Ну… зачем люди обычно умирают? – он вдруг становится серьёзным. – Исчезнуть. Не быть. Не чувствовать больше ничего. Достаточно полный ответ?.. Тайрелл прекрасно понимает каждое его слово, быть может, даже слишком хорошо, но не собирается реагировать на эти слова. Случайный порыв, будто ветер, тянет его уйти, оставить незнакомца в покое, а там уже пусть делает всё, что хочет, пусть валяется здесь, пусть не проснётся утром… А он сядет в машину и уедет домой – единственно-верный расклад. Уже почти сорвавшись с места, он вдруг говорит: – Ты же замёрз как… не знаю, кто. Хочешь кофе?.. Эллиот хмурится, глядит на него с удивлением. – Я что, уже умер? Мистер благородство – мой ангел-хранитель? Не понимаю… – Так хочешь?.. – Тайрелл так и стоит на месте. Снежинки снова ошалели, приземляются ему на лицо, облепляют, – жестокие, колкие, отчаянные. Эллиот потирает руки – те почти не чувствуются. Боль тоже притупилась, но совсем скоро она закружит его в бешеном танце, и выпить чашку чего-то горячего сейчас будет подобно последнему вздоху перед смертью. Ему как никогда нужен этот вздох. – В чём подвох? Потом ты попросишь меня продать душу? – Да ты идёшь или нет? – злясь, Тайрелл шагает вперёд. Последует незнакомец за ним или нет – уже не его дело. Идя навстречу снегопаду, он думает о том, как можно дойти до такой жизни, без гроша в кармане, в полном отчаянии. Что довело его до такого – наркотик? И если да, то что довело до иглы?.. Он не выдерживает – как будто невзначай оборачивается. Выдыхает со странным облегчением. Эллиот плетётся за ним. Дышит в кулак, пытаясь согреть руки. Глядит враждебно, исподлобья. Холод усиливается.*
Когда Тайрелл во второй раз заходит в ту забегаловку, бариста улыбается так, словно думает, что теперь он зашёл специально, чтобы дать ей номер своего телефона или сказать на ушко пару ласковых. Но быстро разочаровывается, видя торопливость и равнодушие мужчины. Он покупает эспрессо. Так странно: его голос слегка дрожит, хотя какие-то полчаса назад он звучал даже слишком уверенно. Он уходит, и девушка, замерев, смотрит ему вслед. Ей грустно. Хлопает дверь, и она понимает, что вряд ли ещё увидит этого человека – слишком красивого, но слишком холодного, слишком не её уровня. Она отворачивается. Этой ночью ещё больнее осознавать своё одиночество.*
Выйдя, он сразу отдаёт кофе Эллиоту. Услышав тихое «спасибо», замирает. Что дальше? Стоять и смотреть, как тот пьёт – не слишком жадно, но с удовольствием? Машину, должно быть, уже можно забирать, и Тайрелл, не думая, говорит: – Автосервис в двух шагах, идёшь со мной? Он понятия не имеет, зачем произносит эти слова, но уже поздно. Они слетели с губ, их не вернёшь, как не вернёшь бегущие слишком быстро секунды. Эллиот ничего не отвечает, и бровью не ведёт, даже не кивает. Просто когда Тайрелл шагает вперёд, он шагает следом – как бродячий пёс. Вроде бы не ждёт ничего, но получил подачку – и словно по инерции движется за «добрым» человеком. Неважно, куда.*
Эллиот, похоже, даже не удивляется, увидев роскошное авто Тайрелла. Просто смущённо забирается на переднее сидение, допивает кофе, молчит. Время не ждёт, и Тайреллу ничего не остаётся, кроме как сказать: – Мне домой пора. Могу подбросить тебя куда-нибудь… Проходит несколько секунд, и Эллиот несмело выдыхает: – Мне никуда не нужно. Устанавливается тишина. Тайрелл смотрит за стекло, в снежную даль; на него давит всё – этот город, этот снегопад, эти слова. Мне. Никуда. Не. Нужно. Мороз проникает за ворот, вцепляется в горло, мешает дышать. Тайрелл представляет, как это – когда тебя нигде не ждут. Ты никуда не спешишь, не опаздываешь, не знаешь, куда податься. Не так уж плохо, даже здорово, он сам бы не отказался сейчас от такого, только… Отчего тогда ему не по себе от мысли о том, как Эллиот выйдет из машины, как скроется в метели, и никогда больше он не увидит его?.. – Что, совсем?.. – глупо спрашивает Тайрелл, повернувшись к нему. Эллиот пожимает плечами. Ему становится всё тяжелее сдерживать дрожь, проклятая ломка берёт власть над его телом, озноб захватывает его. Теперь ему не холодно – жарко, ужасно, невыносимо, и кожу начинает покрывать испарина. Скоро придёт боль такая сильная, что предыдущий её визит покажется раем. Конечно, это не может скрыться от Тайрелла. Он вдруг ощущает себя кем-то вроде строгого учителя, ему хочется дать назидание этому парню, поучить его жизни, и он выдыхает: – Не думал завязать?.. Эллиот взглядывает на него как на полного идиота. – Думаешь, всё так просто? – его губы дрожат. Тайреллу становится стыдно. Он понимает, что ничего не знает об этом человеке, а значит не имеет права вмешиваться со своими глупыми наставлениями. Но, может быть, он может… – Могу я что-то сделать для тебя? – слова обгоняют мысль. Вот теперь Эллиот точно смотрит на него, как на ненормального. – Слушай, ты… в детстве мечтал стать Сантой? В этом дело?.. – он находит в себе силы усмехнуться, а сам сжимает руки в кулаки. – Серьёзно, какого лешего ты себя добрым волшебником возомнил? – Да чего ты ершишься… – Тайрелл снова начинает злиться. – Много вокруг добрых волшебников? Ладно, иди обратно в свой парк, чёрт с тобой, – он тянется к Эллиоту, чтобы открыть дверь авто с его стороны. Внезапно тот перехватывает его руку и едва слышно говорит: – Да, ты можешь кое-то сделать… Дай мне немного денег… Тайрелл высвобождает свою руку, раздражённо бросает: – Да не вопрос, но ты ведь на наркоту потратишь. А если бы пошёл лечиться… – Я пойду. Но сейчас рождество, придурок. Клиники закрыты, – он поворачивается к Тайреллу, смотрит на него открыто и – теперь – умоляюще. Словно только что понял, что нужно хвататься за возможность избавиться от этой жуткой боли. От ужасной реальности. Понял и готов на коленях ползать, чтобы получить своё. – Всего на одну дозу… Пожалуйста… Глаза Эллиота широко раскрыты, и Тайрелл, смотря в них, вдруг чувствует себя слабым. Уязвимым. Жалким. Эта серость – словно небо перед грозой, словно гранит надгробных плит – давит. Взгляд – камнем на шее – тянет ко дну. Это похоже на миг, когда ты видишь котёнка, сидящего на асфальте: хочешь пройти мимо, но глядишь на него, в бездну испуганных глаз, и понимаешь – шагнёшь вперёд, не сделав ничего, – и этот взгляд будет преследовать тебя целую вечность. – Говори, куда ехать, – наконец выдаёт Тайрелл. – Чего?! – Я тебя довезу. Он понимает, что несёт чушь. У него совершенно нет времени кататься с этим законченным дегенератом, он давно должен быть дома, только… Он знает, что не поедет сейчас домой. Понимает это прямо в эту самую минуту, в эту секунду неоправданно затянувшегося серого безумия. Вдруг «домой» вообще перестаёт существовать. Ведь как там говорят – дом там, где тебе хорошо и спокойно? Именно это Тайрелл чувствует, глядя в глаза Эллиота. Спокойствие. Странное, затягивающееся, как петля на шее. – Ты сказал, тебе домой надо… – Просто назови адрес. Секунды сомнения – и Эллиота, и Тайрелла, – и вот уже адрес назван, мотор заведён, и вот уже машина несётся вперёд сквозь метель. Вот уже не повернуть назад.*
Сколько можно нестись, а, главное, – куда? Он не знает. Он вообще не понимает, что происходит. Какого хрена вместо того чтобы сидеть за праздничным столом он везёт наркомана за дозой?.. Когда они оказываются на месте, в каком-то жутком районе, где Тайрелл никогда не бывал, он открывает бумажник и бросает нарочито небрежно: – Бери. Уже не сомневаясь, Эллиот вытаскивает крупные купюры – одну, вторую, третью. Тайрелл зажмуривается. Ему всё равно: пусть берёт, сколько хочет. Деньги – бумага, и у него такой бумаги – завались. Он слышит надрывное «спасибо», а потом – хлопок двери. Открыв глаза, Тайрелл смотрит, как фигура Эллиота скрывается в метели – худая, жалкая, ссутуленная. Звонит Джоанна. Придётся ответить. Услышать её раздражённое «где ты?» и выдохнуть: – Слушай, я, наверное, не смогу приехать. Срочные дела, прости… – Какие дела в рождество, Тайрелл?! – Работа, милая. Ты ведь хочешь и дальше носить дорогие платья… Она хочет. И она затыкается. По большому счёту, не так уж сильно он нужен ей этой ночью. Сейчас ей нужна скорее видимость счастливой семьи. Показуха. Может, она и любит его, но деньги и, как следствие, хорошую жизнь она любит гораздо больше. Она справится со светскими беседами и без него. Его больше волнует другое. То, как легко он сказал, что не сможет приехать. Всего пару минут назад он действительно собирался домой, но теперь был уверен, что не вернётся туда сегодня. Безумие. Абсолютное сумасшествие. Из раздумий его вырывает звук открывающейся двери – Эллиот вернулся. – Ты ещё здесь? Думал, ты уедешь… – недоуменно говорит он, заглянув в машину. С губ Тайрелла едва не срывается «я тоже думал». Вновь окунаясь в серую бездну и видя суженные зрачки, он понимает – Эллиот уже под чем-то. Он не разбирается в этом дерьме, ему просто становится противно. Зачем он дал ему денег? Зачем способствовал этому? Но ведь, брось он его так, он всё равно либо сдох бы, либо нашёл какой-нибудь другой способ… – Садись давай, – просто говорит Тайрелл, отвернувшись. Эллиот слушается, откидывается на спинку кресла, с облегчением выдыхает. Уже совсем стемнело. Праздник становится заметнее, огни горят ярче, давят сильнее. Не сбежать от них, не укрыться от себя. Не спрятаться от сверкающей ночи. Что дальше? Тайрелл не знает. Он чувствует только, что не хочет сейчас отпускать этого человека одного в ночь. На произвол судьбы. Куда бы там ни было. – Ты куда сейчас?.. – нерешительно спрашивает Эллиот, прикрыв глаза. – А куда бы ты хотел?.. – неожиданно для самого себя задаёт вопрос Тайрелл. Эллиот усмехается. Его глаза по-прежнему закрыты, и Тайрелл может открыто наблюдать за тем, как его потрескавшиеся губы раскрываются в нелепой улыбке, а ресницы слегка трепещут. – Хотел бы просто ехать. Куда-нибудь. И музыку погромче… Смотреть на огни, смотреть на город… Потом остановиться, пойти в магазин, набрать всего самого вкусного. Отправиться к главной ёлке, загадать желание и смотреть на фейерверк… – он замолкает. – Ну что, Санта, исполнишь мои желания?..*
– Почему бы и нет? – не сразу отвечает Тайрелл. – Серьёзно?.. – Эллиот открывает глаза. Теперь он выглядит иначе. Он больше не напряжён, не дрожит, не похоже, что он вот-вот отбросит коньки. Ничего не ответив, Тайрелл жмёт на газ. Вперёд – так вперёд, куда-нибудь – так куда-нибудь. Пусть так. Он не помнит, когда в последний раз просто катался по городу, не спешил на деловую встречу или ещё куда-нибудь там. Он уже и забыл, как это, когда огни плывут мимо быстро, словно горная река, бесконечный поток неона жжёт глаза, а голова вдруг пустеет, освобождаясь от тяжести и постепенно наполняясь ощущением свободного полёта. Забыл, как красив ночной город со всеми его иллюзиями, ложью, шлюхами и пьяницами. Вот она, истинная сущность, оборотная сторона дневной жизни, просто взгляни в окно – и ты уже её часть. Музыка. Парень просил музыку. Тайрелл тянется к магнитоле. У него даже музыки в машине нет, приходится включить радио. Играет техно. Ритм сливается с сердцебиением улицы, застывает в кронах парковых деревьев, в волосах девушек, в танце снежинок. Он мельком взглядывает на Эллиота: тот во все глаза глядит в окно, впитывая каждый миг происходящего, как последний. Вдруг всё становится возможно. Тайрелл больше не чувствует рамок, преград, оков. Он волен делать всё, что пожелает. Он не должен пересиливать себя. Что там дальше? Он паркуется у супермаркета и спрашивает: – Кто там всего самого вкусного хотел?..*
Наблюдать за тем, как Эллиот наполняет корзину продуктами – забавно. Словно ребёнок, он жадно хватает всё самое яркое, сладкое и вредное. Ощущение такое, что он сто лет не был в магазине и вообще никогда не имел возможности купить всё, что душе угодно. Тайрелл так и сказал ему: «бери всё, что хочешь». Он как будто и в самом деле вжился в роль доброго волшебника, и вот они уже сидят в машине, и Эллиот открывает чипсы, арахисовую пасту, шоколад. – Здесь точно есть подвох, – рассуждает он. – Ты, может, какой-нибудь «американский психопат»? И рано или поздно достанешь нож и выпотрошишь мне кишки… Тайрелл только усмехается в ответ. И даже успевает на секунду представить это зрелище – нож в его руке, кровь Эллиота на лезвии, расходящаяся кожа… Отогнав наваждение, он жмёт на газ. И снова – вдаль, навстречу веренице огней. Снова нестись сквозь ночь, забыв обо всём. Нестись куда-то, где реальность покроется льдом, растрескается и разлетится на мелкие куски, уступая месту новому миру.*
Центральный парк – настоящее средоточие праздника. Главная ёлка подобна солнцу, ещё чуть-чуть – и ослепит, лишит чувств. Она словно языческое божество. Прикрыв глаза, Тайрелл представляет какой-то ритуал, костёр посреди парка, светотени, жертвоприношение – возможно, в жертву принесут его, и всепоглощающее пламя согреет его холодное сердце. Слишком ярко всё рисуется в его воображении – хоровод, песнопение, огонь. Очищение, отпущение грехов, через боль, через ужас и грязь, – но как эффектно, как правильно. Он возвращается в реальность. Эллиот идёт чуть впереди, спешит к ёлке. Подойдя к ней, замирает. Поднимает голову, смотрит вверх, закрывает глаза. – Загадай желание, – говорит он. Застыв рядом, Тайрелл усмехается. Загадать желание? Вряд ли он сможет. Даже если захочет. Чего он мог бы пожелать сейчас? Он уже получил всё, что желал когда-то. У него есть даже домик на берегу океана, куда они семьёй ездят отдыхать летом. Нет, больше никаких желаний… А Эллиот? Тайреллу вдруг становится интересно, что загадает он. Кучу денег? Халявной наркоты? Он понятия не имеет. Залезть бы в его голову, прочитать мысли, увидеть мир так, как видит его он. Серым? Расплывчатым? Враждебным?.. Пока Тайрелл думает об этом, Эллиот открывает глаза и говорит: – Загадывай быстрее, сейчас фейерверк запустят… В его голосе – такое детское нетерпение, что Тайрелл вдруг чувствует укол зависти. Он уже не смог бы так. Не смог бы радоваться какому-то там фейерверку. А этот парень может, и это несмотря на то, что каких-то часа два назад он собирался уснуть и не проснуться. – Мы идём или как?.. – Эллиот легонько тянет его за рукав, когда раздаются первые звуки фейерверка.*
Небо окрашивается фиолетовым, золотым, изумрудным. Небо полыхает, зовёт, чертит контуры судеб. От этих красок Тайрелл хочет зажмуриться, но вместо этого он взглядывает на Эллиота. В его глазах – отражение фейерверка, искры, скользящие по радужке. Тайреллу с новой силой хочется убежать, уехать прямо сейчас, и он почти физическим усилием заставляет себя не сорваться с места. – Красиво, да? – хрипло спрашивает Эллиот, не отрывая взгляда от неба. Он не видит, как Тайрелл кивает, хотя и вовсе не считает эту картину воплощением красоты. Он не знает, в чём кроется истинная красота. Сокрыта ли она в закатных лучах солнца? В симметрии снежинок? В правильности черт лица? Живёт ли она внутри каждого из живых существ, преображая мир вокруг, или, наоборот, лишь окружает жизнь, но не касается её? И есть ли что-то более красивое, чем – сейчас – эти полные чуждого Тайреллу счастья глаза?.. Небо перестаёт полыхать, люди начинают расходиться, и он теряет Эллиота из вида. На секунды ему становится страшно, хотя он даже не понимает, почему. Это же просто отброс. Пусть исчезает, пусть валит на все четыре стороны. …Но вон он, идёт ему навстречу сквозь вереницу людей. Подойдя, говорит: – Теперь тебе точно домой пора. – А ты?.. – глупо произносит Тайрелл. – А что я? – У тебя есть дом? Эллиот кивает. Тогда, спрашивается, какого чёрта он спал на скамейке? Правда так сильно смерти хотел? – Я тебя подвезу?.. Как глупо. С чего он вообще решил, что он собрался домой? – Ладно, добрый волшебник, – Эллиот снова кивает. – Учти, если всё-таки вырежешь мне сердце, я не особо-то расстроюсь…*
Он снова включает музыку – кажется, хочет, чтобы она заглушила его собственные мысли. Тусклые вспышки эмоций. Ощущения. И всё равно они прорываются наружу – тихо стучат в голову, вскоре исчезая в ритмичных звуках синтезатора. Вот уже на улицах меньше людей, но огней, неона, мишуры – столько же. Даже когда все разойдутся, сияние никуда не исчезнет, город продолжит гореть, хотя уже и некому будет освещать путь. Не для кого наполнять праздничным светом ночь. Эллиот молча грызёт плитку шоколада – прямо так, не отламывая по кусочкам. Он испачкался, но ему, видимо, совершенно всё равно. И не только на это. В этот миг целый мир для него – ничто. Мошка, которая мешает спокойствию. Когда они приезжают к месту назначения, в неблагополучный район, где живёт Эллиот, Тайрелл чувствует растерянность. Он не знает, что делать. – Посмотрю, не спустило ли колесо… – бормочет он и выходит из машины. Его встречает резкий холод, затрудняющий дыхание. Метель давно уже не такая сильная, теперь это просто снегопад, стихия сжалилась над городом. С колёсами всё в порядке. Зацепиться не за что. – Спасибо, чувак, – вдруг произносит Эллиот, замерев. Это звучит так странно: Тайрелл привык к благодарности и вежливости, но не привык к искренности – такой, какую он слышит сейчас. Он наклоняется, хватает руками снег, говорит: – Иди уже, любитель сна на свежем воздухе, – и бросает в Эллиота снежок. Он попадает в цель: прямо в грудь. – Вот как?! – усмехнувшись, тот потирает руки. Ответный удар не заставляет себя ждать: снежок прилетает Тайреллу в плечо. Это даже немного больно, но раззадоривает, и он зачерпывает новую порцию снега.*
«Снежки» длятся минут десять, и Эллиот безоговорочно побеждает. Тайрелл чувствует себя снеговиком: снег у него в волосах, снег за воротом, снег – его новая реальность. Это невозможно больше терпеть, должна свершиться месть, и, подбежав к Эллиоту, он толкает того в сугроб. Враг повержен, но вот беда: он утягивает соперника за собой, и они вместе падают в снежную насыпь. Тайрелл не помнит, когда в последний раз так искренне смеялся. Эллиот всё ещё сжимает его запястья: его руки должны были заледенеть, но отчего-то кажутся такими тёплыми, что… Тайрелл только сейчас думает, что в этом городе никогда не было столько снега. Лучше думать об этом, чем позволить странной, чуждой волне себя захватить: Эллиот слишком близко, можно рассмотреть несовершенства его кожи; слишком заразительно блестят его глаза, когда он лежит в снегу, словно в собственной постели, будто ему так вполне уютно, будто его дом – вовсе не бетонная коробка, а эта улица, это небо, весь этот город, весь мир. – Я могу здесь уснуть, но тебе не советую, – произносит он, отпустив руки Тайрелла. Нет, он не уснёт здесь, объятый снегом и окружённый далёкими звёздами. Поднявшись, Тайрелл протягивает ему руку; Эллиот нехотя вцепляется в его ладонь – мол, так уж и быть, встану, не останусь тут. – Ты промок весь, пойдёшь греться? – спрашивает Эллиот, тут же разворачиваясь и шагая к возвышающемуся впереди серому зданию. Тайрелл не думает долго. Идёт за ним. А что ему ещё остаётся? Смотреть на тающие звёзды? Кататься до утра? Ехать домой?.. Ему не нравится ни один из вариантов. И меньше всех – идея пойти за Эллиотом. Но именно этот, худший из вариантов, он выбирает.*
Квартирка Эллиота – отвратительное место. Там душно, пахнет непонятно чем, свет тусклый, в люстре вообще нет ламп, горит только ночник над диваном. Всё разбросано: вещи, посуда, всякий хлам. Он не хочет смотреть на стол, но краем взгляда всё-таки замечает склянки, жгут, шприцы. Интересно, когда это началось? И почему? Что такого случилось в его жизни? Какие события наслоились друг на друга? В голову Тайрелла лезут навязчивые кадры-предположения: Эллиота бросает любимая девушка, Эллиот кого-то убивает, Эллиота увольняют с работы… Нет. Всё – не то. Он не может знать правду. – Будешь горячий шоколад? – доносится до него уже успевший стать почти родным голос. – Да, – Тайрелл удивляется. Горячий шоколад! Он думал, здесь даже чая днём с огнём не сыщешь… – Падай уже, – раздражённо говорит Эллиот, указывая на диван. Он прав. Именно это Тайрелл и делает. Падает. Несётся в тартарары.*
Странно, но Тайрелл даже не чувствует брезгливости, сидя на этом диване. Он спокойно снимает куртку, берёт стакан; фарфор горячий, жжёт пальцы, но терпимо. Эллиот садится на другой край дивана – как будто специально пытается отгородиться от Тайрелла – и пьёт теперь жадно, крупными глотками. Быстро допив, произносит: – Самое странное рождество, что я помню… – Это точно, – соглашается Тайрелл. А потом не сдерживается, не может удержать язык за зубами и негромко спрашивает: – Что у тебя случилось? Как ты пришёл к этому?.. Выражение лица Эллиота меняется. Он вдруг напрягается, опускает голову, раздражённо бросает: – Ты зачем спросил? Решил в психолога поиграть?.. – он делает паузу, словно ждёт, что Тайрелл что-то ответит. Но тот молчит. Он сам не знает, зачем. Кажется, он ничего не знает. Совсем. Это молчание только больше злит Эллиота, и он продолжает: – Не надо мне этих игр! Ты же не просто так отстегнул мне денег? Не просто так катал по городу?.. – он поднимает голову. – Ты по мальчикам? Жена наскучила? Решил, что подобрал себе игрушку?.. – он поворачивается к Тайреллу, пристально смотрит на него несколько секунд, выдыхает: – Я тебе нравлюсь? Хочешь меня? – и в ту же секунду принимается стягивать толстовку. Обнажается его впалый живот, ключицы, исколотые руки. Боже, какой он худой… Тайрелла дрожь пробирает, когда он скользит взглядом по его выпирающим рёбрам. – Хочешь, чтобы я отсосал тебе, извращенец? – Эллиот не унимается. – Хочешь меня трахнуть? – он резко расстёгивает свои джинсы, раскидывает руки. – Давай. Я готов. Тайрелл не двигается. Даже, кажется, дышать на мгновения перестаёт. Происходящее выбивает его из колеи, кажется нереальным, душит. Видя его бездействие, озверевший от злости Эллиот забирается на диван с ногами, придвигается к Тайреллу, садится на его колени, опускает руки на ширинку его брюк. Дыша ему в лицо, говорит: – Когда дойдёшь до дела, презерватив не забудь, поехавший. Ты ведь этого хочешь, да?.. …Но Тайрелл хочет другого. Хочет утонуть в этой серости, так похожей на лунную поверхность. Хочет удержать в себе это новое, особенное, почти физической болью отдающее в сердце ощущение. Хочет заткнуть его рот поцелуем. – Заткнись, – шепчет он, обхватывая затылок Эллиота руками и приближая его к себе. Целует. Губы Эллиота – сладкие, испачканные шоколадом; проходит несколько секунд, прежде чем Тайрелл чувствует их вкус. Он опускает руки на его спину, но боится обнять слишком крепко: он такой худой, что, кажется, может переломиться прямо в его руках. Словно спичка. Исчезнуть, как последний источник света в непроглядном мраке. Сначала Эллиот напрягается и даже пытается высвободиться, но через какие-то секунды расслабляется, отвечает на поцелуй – не торопясь, с недоверием. Тайрелл гладит его спину, шею и плечи, и в какой-то момент Эллиот сдаётся, льнёт к нему, как уличный кот, давно не знавший ласки и разучившийся кому-либо доверять. Тайрелл чувствует его трепет, и тогда ему действительно становится больно – где-то в груди жмёт и щемит, руки отказываются двигаться, голова едет; ему хочется удержать этот миг, впитать в себя этого человека, его вкус и запах, его такое внезапное, надрывное и самоотверженное доверие, которое кажется Тайреллу откровеннее любых слов. Он словно хочет сказать «Делай со мной всё, что хочешь. Теперь я твой». С каждым прикосновением к его губам в груди щемит всё невыносимее, и Тайрелл, отстранившись, вдруг выдыхает: – Как тебя зовут? – Эллиот, – с усмешкой отвечает тот, положив руки ему на плечи. – Эллиот, – по слогам произносит Тайрелл, прикасаясь к его лицу. А после – снова целует. Они опускаются на диван. Прижав Эллиота к себе, Тайрелл шепчет: – Я не хотел ничего такого. Даже не думал воспользоваться тобой взамен на… – Хорошо. Я тебе верю. Я верю, – перебив его, дрожащими пальцами Эллиот принимается расстёгивать его рубашку. – Только теперь я сам этого хочу. Я сам хочу… – он слишком небрежен. Последняя пуговица отрывается, отлетает в сторону, но Тайреллу плевать. Следуя за желаниями Эллиота, следуя за ним в какой-то другой мир, он перестаёт узнавать себя. Он не помнит, когда в последний раз думал не только о своём удовольствии. Неужели он – всё ещё тот правильно-безразличный Тайрелл? Неужели это ему хочется обнимать, ласкать, выцеловывать кожу этого паршивого наркомана миллиметр за миллиметром, даря сладость? Он сам не знает, откуда в нём столько нежности, но позволяет ей взять верх.***
Когда Эллиот засыпает, Тайрелл ещё долго просто лежит рядом. Мысли в его голове то несутся с бешеной скоростью, то замедляются и текут лениво, путаясь в бесчисленных «что было бы?». Что было бы, если бы машина не сломалась? Если бы он не зашёл в тот парк? Если бы не разбудил его? Что будет теперь?.. Утром он просто уйдёт, просто исчезнет из его жизни? Больше они не встретятся? Или он будет скучать по нему и однажды ночью не выдержит, приедет сюда, чтобы повторить? Чтобы опять почувствовать всё это… Уже засыпая, он думает кое о чём ещё. О лечении, которое он непременно ему оплатит. А дальше? А дальше неважно…*
Проснувшись глубокой ночью, Эллиот хочет только одного. Того, что лежит в кармане его куртки. Разумеется, щедрой подачки Тайрелла хватило вовсе не на одну дозу. Он поднимается, достаёт ампулы, подходит к столу. Не с первого раза попав в вену, вкалывает себе дозу. Но этого мало. Этого уже слишком мало, и он вкалывает вторую. Смотрит на своего спящего гостя – тот умиротворённо дышит, укутавшись в одеяло. Сумасшедший, заставивший его вновь улыбаться этой ночью. Ненормальный, которому деньги девать некуда, но, похоже, и правда добрый. Может, и правда хотел узнать, что у него случилось. Наверное, был искренним… Но Эллиот всё равно не рассказал бы. Его боль – только его. Он не готов делиться ей даже с этим психопатом. Тем более с ним. Всё, что ему нужно – забыться. Надолго, а лучше – навсегда. Он тянется за следующей дозой.***
Проснувшись рано утром, Тайрелл чувствует холод. Кожа Эллиота слишком холодная. Не согреть прикосновением рук, уже не отогреть поцелуями… Тайрелл ещё не понимает, что обнимает труп, но дрожь уже ползёт по его спине. Потом, поднявшись, он пытается сделать ему массаж сердца, дышит в ледяные губы, но давно уже поздно. Смерть заполнила тело Эллиота, не оставив и капли жизни. Тайрелл не плачет, не бьётся в истерике, не заламывает руки. Он мог бы испугаться, погрязнуть в сожалении, обвинить во всём себя и свои грязные деньги, но всему этому пока нет места в его мыслях. Нет – потому что он чувствует благодарность. Эллиот – ведь так его звали? – за прошлую ночь провёл его по струнам забытых эмоций, за одну только ночь показал ему, что значит быть живым человеком. Теперь, когда Тайрелл на миг закрывает глаза, всё это несётся перед ним: метель, парк, огни, огни, без конца и без края. И крылья. Невидимые крылья, вырастающие у него за спиной. Он уходит из его квартирки, положив оставшуюся плитку шоколада к его ногам. Что случилось – то случилось. Что стряслось, то красной нитью протянется сквозь утреннюю зарю, через серость небоскрёбов, через целую жизнь. Такова их общая не-сказка, не-счастье, не-волшебство.*
…Тайреллу всё-таки больно, всё-таки страшно, но это – не главное. В нём зародилось что-то странное, приятное, пугающее своей силой. Теплота. Да, именно. Кажется, Эллиот растопил его ледяное сердце. И хотя он уже мёртв, процесс таяния льда, вечной мерзлоты теперь необратим. И если это – не то самое рождественское чудо, то что?..***