Костры и вино

— Лучше бы это был Белтайн. — Тебе тут не нравится? — Нравится. Просто Белтайн звучит круче. И она смеётся и кружится-кружится-кружится, белая юбка-солнышко взлетает и оголяет икры. Пятна сажи на смуглых голенях и безумный-безумный взгляд. Прыгать через костёр было плохой идеей после бутылки вина, но, господи, кого волнует рациональность и логика, когда празднуется Ивана Купала. Ночь коротка, небо уже светлеет, звёзды меркнут. Она танцует-танцует-танцует, костры взметываются вверх, дым летит в прозрачное хрустальное небо. Звёзды осыпаются вниз. Кто-то допил красное вино и она ругается, некрасиво и резко, а потом говорит, что белому одиноко и обидно — его ведь никто не взял. Та, вторая, смеётся. Одеяла такие мягкие, были белыми — стали чёрными, прыгать через костры было жутко плохой идеей, хорошо, что дело обошлось сажей, а не ожогами третьей степени, тогда встречать утро пришлось бы в больнице. Она раздевается, сумбурная, летняя, лёгкая и такая охеренная, что перепачканные сажей простыни вдруг кажутся верхом артхаусного искусства, а мысль о том, что когда-нибудь эта ночь кончится, вызывает в теле нервную дрожь. Почти такую же, как её пальцы на бёдрах: сжимающие, быстрые, скользящие. Тёплое дыхание пропитано алкоголем. Господи, господи, господи! А на Белтайн в комнате было так темно, что не разглядеть её лицо опустившееся ниже, а сейчас светло — и за окном надрываются цикады, и где-то в горле комком замирает стон-выкрик. Простыни белые, она резкая и излишне пьяная, комната кружится. Вам по семнадцать и вы крайне счастливы.