knock-knock-knock

      «Никогда не открывай дверь, в которую стучат, — первое, что прошептал он мне в день, когда мы познакомились, — а если просят открыть, требуют, умоляют — тем более не открывай».       Я не придал его словам значения.              Бэкхён был уже изрядно пьян и, кажется, совсем не соображал, что говорит. Если и удавалось вычленить что-то членораздельное среди его пьяного бормотания, то это непременно оказывалось каким-то бредом.       — Не закрывай, — завопил он, когда я вывел его на балкон подышать воздухом, — не закрывай дверь!       Я на мгновение опешил, но послушно оставил дверь приоткрытой. Бог знает, что взбредет в голову пьяному человеку. Знавал я одного, которому по пьяни чудились барнаклы на потолке, так он ходил и часами расстреливал их из воображаемой пушки.       Бэкхён неуклюже уселся на пол и со стоном провел руками по лицу.       — Что-то я сегодня перебрал...       «Как будто бывало иначе», — хотел добавить я, но тактично промолчал.       — Есть курить? — прохрипел он.       — Нет, — мотнул я головой, — но если хочешь, могу пойти попросить у кого-нибудь...       — Попроси, будь другом, — Бэкхён поднял на меня вполне осмысленный взгляд, изогнул брови, как изгибают их люди в приступе слабой душевной боли, и поглядел на меня тоскливо, немного утомленно.       — Сейчас принесу, — я уже было ринулся в комнату, но почему-то помедлил. — Ты только с балкона не прыгай, — мягко попросил я, — меня хотя бы дождись.       Понятия не имею, зачем сказал это тогда. Спустя уже секунду мне показалось это чертовски глупым, но в тот момент я отчего-то был уверен, что мне нужно было это сказать. Бэкхён лишь усмехнулся моим словам и ничего не ответил, а я торопливо поспешил прошмыгнуть в комнату, чтобы избавить себя от этого позора.       И черт меня за язык дернул сказать ему такое. Почему из всех фраз я выбрал именно эту? Не смог придумать, как по-другому к нему подкатить? Это все его чертов взгляд. Этот грустный взгляд человека, терзаемого душевной болью. Так глядят люди, которые на вопрос «как дела?» негромко отвечают «нормально», а потом бросаются под поезд. Прямо у тебя на глазах. Сразу как ответят. А может я себе все это выдумал.       Вернулся я спустя минут десять. С этими вечеринками всегда так. Ты отлучишься только на секунду, а вернешься спустя сорок лет с женой и детьми. Каждому, кто попадется тебе на пути, что-то от тебя нужно: кому-то выпить, кому-то поговорить, что-то включить, убрать, достать... список можно продолжать бесконечно. И всегда именно в этот злосчастный момент, когда ты пытаешься вернуться как можно скорее.       К моему счастью, Бэкхён все еще сидел на том месте, где я его оставил.       — Не закрывай дверь, — даже не оглянувшись, бросил он.       — Почему? — мне не было интересно. Вопрос сорвался с губ раньше, чем я успел о нем даже подумать.       — Захлопнется — не откроем потом, — отстранено произнес Бэкхён.       — Но закрыть-то нужно, — уверенно заявил я, — а то в комнату будет тянуть...       — Не нужно, — прошипел сквозь зубы Бэкхён, — им уже наплевать будет тянуть или нет... Они в том состоянии, когда не заметят, даже если их самих поджечь.       — И все же...       Я попытался тихонечко прикрыть дверь. Не захлопнуть даже, просто прикрыть.       — Не закрывай! — вскрикнул Бэкхён, и сделал рывок в мою сторону, чтобы не дать закрыть дверь. — Сказал же, не закрывай!       — Да я же чуть-чуть, — попытался оправдаться я, хотя не знал даже зачем мне нужно оправдываться, — просто прикрою, чтоб не таращило потом на всю квартиру.       — А если захлопнется? — не унимался Бэкхён. — Что тогда?       — Можно постучать, — пожал я плечами, — чтоб открыли.       Услышав это, Бэкхён изменился в лице. На нем на секунду отразился ужас, причин которому я не мог отыскать.       Я глядел на застывшую маску на лице Бэкхёна, он глядел на меня невидящим взглядом. Это было жутко. Почему-то действительно жутко.       — Ничего ты не понимаешь, Джон Сноу, — вдруг пробормотал он, отворачиваясь, — нельзя открывать двери, в которые стучат. Особенно, если это двери, стучать в которые никто не может.       Не знаю, что тогда случилось. Момент, наверно был такой. Последняя фраза Бэкхёна эхом отдалась в воцарившейся гробовой тишине. Я понял не сразу, но отчего-то музыка в квартире затихла, а снующие под окном машины куда-то исчезли. И мне стало не просто жутко. Мне стало страшно. От брошенной пьяным человеком фразы, которая наверняка ничего и не значила, у меня по спине пробежали мурашки.       Я, упираясь о стену, осторожно присел рядом с Бэкхёном, не сводя с него пристального взгляда, будто ожидал, что сейчас произойдет что-то страшное. Только ничего не произошло.       Бэкхён, терзающий в пальцах нитку, торчащую из шва футболки, вдруг вскинул голову и мгновение смотрел перед собой, будто о чем-то размышляя, а потом повернулся и озадаченно посмотрел на меня.       — Ты чего такой бледный? — спросил он серьезно. — Плохо себя чувствуешь?       — Нет, — только и смог сказать я. Не признаваться же мне, что он меня напугал. Подумает еще, что я трусливый лев какой-нибудь, и мне прямая дорога к Гудвину. Смеяться будет. А мне этого совершенно не хочется.       — Точно? — уточнил Бэкхён.       — Точно, — заверил его я.       — А сигареты нашел?       Глупо было спрашивать, он ведь и сам знал, что нашел. Глядел на помятую, почти пустую пачку в моих руках, и все равно спрашивал, нашел ли я их.       Я молча протянул ему пачку сигарет.       Он не стал ее брать.       Придирчиво оглядел, открыл, пересчитал взглядом сигареты, вытянул одну, потом достал из пачки зажигалку и кивнул. Не сказал «спасибо», а просто кивнул. И почему-то не стал прикуривать. Сидел тихо, опустив голову. В одной руке зажигалка, второй вертел в пальцах сигарету и о чем-то усиленно думал. Долго думал, а я отчаянно отыскивал в своей голове фразу, повод начать разговор, чтобы не молчать. Почему-то я совершенно не мог с людьми молчать. Всегда было неловко из-за этого. Мне казалось, что если я не говорю с ними, то зря трачу их время. У меня нет повода находиться рядом, а значит я просто заполняю собой их личное пространство, и мне лучше встать и уйти.       Когда люди молчат, мне кажется, они хотят быть одни. Или хотя бы не со мной.       И пока я пытался придумать, как бы оправдать свое присутствие, Бэкхён вдруг вскинул голову и внимательно на меня посмотрел.       — Сехун, — уверенно произнес он, — я тебе нравлюсь?       Признаться, такого я не ожидал. Не думал, что он когда-нибудь спросит меня об этом в лоб. Я растерялся, разнервничался.       — В смысле? — дрожащим от волнения голосом произнес я. — О чем ты? В каком смысле нравишься? Почему ты спрашиваешь?       Я стал как пулемет выстреливать вопросами, тараторить и немного шепелявить. Не заметить очевидного было сложно. Бэкхён лишь усмехнулся.       — Просто спрашиваю, — пожал он плечами.       Он был совершенно спокоен, а я абсолютно не был. Это отчасти на меня немного давило и заставляло сильнее нервничать. Он ведь наверняка не придает этому особого значения. Совершенно не серьезен, а я готов прыгать с балкона десятого этажа, лишь бы не признаваться.       — Так да или нет? — настойчиво произнес он. Пауза между его фразами была лишь для того, чтобы дать мне немного отдышаться.       — Да.       Я сдулся. Не смог дать никакого другого ответа, кроме утвердительного, и с замиранием сердца следил за реакцией Бэкхёна. Он неопределенно качнул головой.       Мое сердце пропустило удар и замерло. А потом вдруг снова пошло.       — Ты считаешь меня сумасшедшим?       Бэкхён даже не дал мне испытать облегчение, которое пришло ко мне с опозданием, когда я понял, что вопрос был совершенно безобидный и вовсе не о моих чувствах к нему.       — Разве что чуть-чуть, — с усмешкой произнес я, еще пребывая в нервном напряжении, и двумя пальцами подрагивающей руки показал это «чуть-чуть».       Он посмотрел на меня прищурившись, но вовсе не злобно, а хитро.       — Шучу, — тут же исправился я, хоть и знал, что он не обиделся вовсе, — может быть ты немного странный, но совершенно точно не сумасшедший.       — А где эта грань, между «странный» и «сумасшедший»?       — Ну, — я задумчиво вскинул голову, — думаю, пока ты можешь контролировать свои заскоки — ты странный, но если заскоки начинают контролировать тебя — ты сумасшедший.       — Звучит... резонно, — кивнул он, поджимая губы.       — Ага, — только и смог сказать я, и мы оба замолчали.       Он, наконец, зажал сигарету зубами, чиркнул колесиком зажигалки и прикурил. Я неловко подобрал под себя ноги, отчаянно борясь с навязчивым желанием уйти. Было ощущение, что я Бэкхёну навязываюсь. Наш разговор как-то не особо клеился, и, может быть, я был единственным, кто хотел, чтобы этот разговор вообще был.       — Знаешь, — тихо произнес он, опуская голову, — когда я учился в начальной школе, было мне лет семь или восемь, не помню точно, отправили меня на лето к дедушке в деревню.       Он затянулся и, даже не выдохнув дым, продолжил говорить.       — Там у него был сарай. Ну, как сарай. Сарайчик, скорее. Маленький такой, неказистенький. Стены были дощатые, а доски эти вкривь да вкось. Старые уже, трухлявые. Где-то были такие щели, что не то что палец, руку можно было просунуть. Вечно туда всякие насекомые залетали, а потом вылететь не могли и дохли там. В сарайчике этом он хранил инструменты всякие. Лопату, топор, вилы, тяпки... в общем, чего там только не было.       Я устроился поудобнее. Мне нравилось, когда кто-то начинал вдруг рассказывать о детстве. Обычно это были глупые забавные истории, над которыми не грех посмеяться спустя столько лет. Вот только эта история была не такой. Я чувствовал это по его голосу, интонации. И вместо слабой ностальгической улыбки, напряженно сжимал губы.       — Я как сейчас помню, что сарайчик тот казался мне странным. Держался он на честном слове, но вот дверь у него... Обычная такая, какие в квартирах бывают, насыщенного синего цвета с желтыми звездочками. С щеколдой. Висела на скрипучих петлях. Странно это выглядело. Всегда меня это как-то не то что настораживало, просто вызывало много вопросов. А так, в общем-то, сарай был ничем не примечательный... но тем летом...       Бэкхён вдруг вздрогнул, встрепенулся, поднял голову. Он как будто очнулся ото сна и совершенно не понимал, что происходит. Вертел головой, выпрямив спину, и глядел удивленно. Я отчетливо видел, как пульсирует сонная артерия на его шее. Мне не нужно было считать пульс, чтобы знать, его сердце бьется слишком быстро.       А потом Бэкхён вдруг успокоился. Выдохнул. Ссутулился. Расслабился.       — В общем, — устало произнес он, касаясь большим пальцем лба, — тем летом... в один из дней, я как всегда проходил мимо того сарайчика. Нес дрова для мангала. Мы мясо собирались пожарить... ох, как я любил мясо, которое жарил дед. Он это делал как-то по-особенному вкусно.       Бэкхён мечтательно поглядел вдаль и даже облизнул губы.       — Я проходил мимо, — повторился он, возвращаясь от приятных воспоминаний на шаг назад, — и неожиданно услышал, как кто-то стучит в дверь сарайчика. Тук-тук-тук.       Он постучал сжатыми в кулак пальцами по воздуху. Он смотрел перед собой, но взгляд его был совершенно пустой, будто обращен в прошлое. В тот самый день. Он полностью был в нем.       — Я остановился и прислушался, — Бэкхён на мгновение замолчал, чуть поворачивая голову в сторону, будто действительно прислушивался. — Тук-тук-тук. Снова. Тук-тук-тук.       Он сделал глубокий вдох.       — Я был в замешательстве. Просто стоял с дровами, глядел на эту синюю дверь и не знал, что мне делать. Было что-то странное в этих звуках. Я не знаю...       Бэкхён дернулся, болезненно нахмурился и закрыл лицо свободной рукой.       — Просто это «тук-тук-тук» звучал так... по-человечески, что ли, — он поджал губы, — иногда ты просто понимаешь, что стучит кто-то, а не что-то. Никто кроме человека не может так настойчиво стучать в дверь. Я даже подумал, что это дятел, но у нас дятлов отродясь там не водилось, откуда ему там взяться, правильно? Но я все равно на всякий случай обошел сарай.       Я замер в ожидании. В тот момент я не думал о том, насколько эта история правдива и реальна. Мне просто хотелось услышать ее до конца.       Бэкхён почему-то замолчал. Задумчиво глядел перед собой, втягивая со свистом дым, и не собирался продолжать. Он слишком часто делал паузы. Привалы. Они были нужны ему, чтобы перевести дух и продолжать.       Мне хотелось его поторопить, хотелось быстрее услышать конец истории, заглянуть на пару страниц вперед, чтобы не проходить через эту затянутую интригу, однако я сдерживался.       — Я обошел сарай, но ничего не обнаружил. Звук шел изнутри. Он шел от самой двери. В нее стали стучать сильнее. Это уже было не тактичное «тук-тук-тук», а злобное «бух-бух-бух». И это был не просто звук, понимаешь? В нее действительно кто-то стучал. Очень настойчиво, уперто стучал. Она вздрагивала от каждого удара. Петли поскрипывали и щеколда, на которую сарайчик был заперт, надрывно так взвизгивала.       Бэкхён снова замолчал. Но на этот раз, чтобы сделать последнюю затяжку, затушить сигарету и, немного привстав, выбросить ее с балкона. Я хотел было сделать ему замечание, мол, мусорить нельзя, есть же, вон, банка, которая пепельницей служит, туда и бросай. Только не сказал. Не до этого сейчас совсем было.       — Я стоял сбоку сарая и глядел, как дверь вздрагивает. Мне страшно было. Это был такой детский иррациональный страх, как боязнь темноты и монстров под кроватью. Я умом-то понимал, что там просто не может быть никого. Никого настолько опасного, насколько я вообразил. Это сквозняк, случайно запертая там соседская собака, которая вечно шастала у нас по огороду, но не человек. Будь там человек, он бы подал голос, он бы начал кричать и просить его выпустить, а не молча бы долбился. Но с другой стороны, ни сквозняк, ни соседский пес не могли так ритмично, через равные промежутки времени стучать в дверь.       Бэкхён задумчиво коснулся губ, будто бы прямо сейчас вновь пытался решить ту самую загадку, но даже спустя столько лет у него не было ответа. Совершенно. Он был растерян.       — Я решил, что нужно посмотреть своим страхам в лицо, — он выразительно двинул бровями и облизнул губы, — решил, что раз там просто не может быть ничего опасного, то мне нечего бояться.       Я сглотнул. Бэкхён стал говорить вкрадчиво, делая небольшие логические паузы после каждого своего решения. Он будто расставлял фигуры на доске.       — Я подошел к двери, перехватил в одну руку дрова и попытался открыть, но щеколду заело, и я не смог с ней справиться одной рукой. И в тот момент, когда я уже хотел положить дрова на землю и открыть ее с помощью двух рук, в дверь что-то сильно ударило и, богом клянусь, я слышал голос!       Бэкхён так неожиданно повысил голос, что я вздрогнул и вжался в стену. По телу пробежала дрожь.       — Он что-то сказал?       — А? — Бэкхён растерянно повернулся и бросил быстрый взгляд на меня. — Да... Это было не то хрипение, не то утробное рычание. Какой-то совершенно не человеческий голос, который четко и ясно сказал мне «открой!». Не сказал, он приказал.       — И что? — тут я уже не думал о том, чтобы дать Бэкхёну хотя бы вздохнуть. — Ты послушался?       — Нет! — вскрикнул он. — Конечно нет! Я так испугался, что отскочил назад. У меня сердце как уйдет в пятки. Мне было до чертиков страшно, но я просто стоял как вкопанный и ни бежать, ни кричать и звать на помощь не мог. Затравленно глядел на эту злосчастную дверь и все...       — И все? — повторил я как-то немного разочарованно.       — Ну, дверь я, конечно же, не открыл. А ты бы открыл?       — Нет, — честно признался я.       — Вот и я о том же. Но потом меня немного отпустило. Я понял, что в дверь больше никто не стучит и осмелел. И мне пришла в голову гениальная мысль. Я понял, что мне не обязательно открывать дверь, чтобы заглянуть внутрь. Я обошел сарай и заглянул в самую большую щель. И знаешь что?       — Что?       — Там никого не было, — пожал плечами Бэкхён. — Как я и ожидал. Никого. Это был все тот же сарай, набитый всякими инструментами. Сквозь щели пробивался свет... Но никого там не было.       Бэкхён снова бросил на меня взгляд. Не заинтересованный, но оценивающий. Он пытался отследить мою реакцию.       — Тогда я совсем осмелел, — хмыкнул он. — Сейчас-то я понимаю, насколько глупо было лезть к тому, что напугало тебя до смерти, но тогда я был ребенком и у меня, кажется, совсем не было инстинкта самосохранения. Да и к тому же, я ведь только что своими глазами видел, что за этой дверью никого нет. Бояться попросту нечего. Двери, в которую никто не стучит, я не боялся. И я пошел снова к ней. Встал, смотрел на нее. Гордый такой. Грудь вперед, подбородок вверх. Вышел победителем из схватки, которой не было. Я победил свой страх! Я мужик! Я герой! Так мне тогда казалось. Я с пренебрежением глядел на эту дверь, как будто бы не я ее минуту назад боялся, и разве что презрительно не фыркал.       Глаза Бэкхёна вдруг остекленели и ухмылка, которая была на губах, слетела.       — А потом в дверь постучали, — тихо произнес он в воцарившейся гробовой тишине. — Тук-тук-тук.       Я не слышал, больше чувствовал это гулкое биение собственного сердца, от которого щупальцами-проводами растекалось эхо тягучих электрических разрядов боли. Сердце пульсирующе ныло на вдохе. Не столько страшно, сколько жутко. Я пытался представить себя на месте Бэкхёна, но не мог. Он рассказывал это серьезно, отчего история становилась пугающей, но когда я начинал ее осмысливать и проецировать на себя, она становилось совершенно глупой.       — Ты считаешь меня сумасшедшим? — он заглянул мне в глаза с надеждой, а я понятия не имел, надеялся ли он, что я назову его сумасшедшим или отчаянно хотел, чтобы я ему поверил и признал, что случившееся было реальностью.       — Не считаю, — мотнул головой я, — потому что уверен, этому должно найтись какое-то разумное объяснение...       — Но я его так и не нашел, — бросил Бэкхён, отворачиваясь.       — Да, — медленно кивнул я, отводя взгляд, чтобы соорудить в голове фразу, которая бы могла удовлетворить нас обоих. — В этом вся суть человеческого мозга. Когда он не может найти разумное объяснение происходящему, он его просто придумывает.       — Монстр, стучащийся в дверь, по-твоему, лучшее объяснение, которое мог придумать мой мозг? — ахнул Бэкхён.       — Ты был ребенком, — развел я руками. — Это был твой предел. Имей ты докторскую по физике, ты бы наверняка соорудил в своей голове какое-то другое объяснение происходящему, но тебе было семь...       — Или восемь...       — Или восемь... И монстр, который стучит в дверь сарая, показался тебе самым вероятным вариантом.       Бэкхён не смотрел на меня. Мне даже на какой-то момент показалось, что он специально опускает взгляд и смотрит в противоположную от меня сторону.       Он приоткрыл рот, чтобы коснуться кончиком языка уголка губ, поморщился и вновь повернулся ко мне.       — Ты мне не веришь?       — Нет, — принялся отрицать я, но звучало это так фальшиво, как будто я ни на секунду не верил, но пытался убедить его в обратном. — Верю, конечно.       — Но не веришь, что это мог быть монстр, да?       Вот тут я уже не мог не согласиться. Как бы жутко все это не звучало, мне сложно было поверить в существование чего-то необъяснимого. Как ни крути, я больше доверял науке, чем мифологии. И все равно мне было отчего-то стыдно признавать правду.       — Да, — виновато буркнул я.       — Ну еще бы, — фыркнул Бэкхён, — меня бы больше удивило, если бы ты сразу мне поверил и активно соглашался с тем, что это проделки дьявола. Тогда бы я точно решил, что у тебя не все дома.       — Выходит, — с сомнением произнес я, глупо улыбаясь, — я выбрал правильные ответы в этой викторине?       — Выходит, что да, — пожал плечами он, — только здесь по определению не было правильных ответов.       Я непонимающе дернул головой и прищурился. Что это он имел в виду?       — В любом случае, — быстро заговорил Бэкхён, хлопнув по коленям, — тот раз был не последним.       — В смысле... — протянул я, предлагая ему закончить эту фразу за меня.       Бэкхён тяжело вздохнул и, уверен, в его голове быстро пронеслась не очень лестная характеристика моего умственного развития.       — С того раза, — вкрадчиво сказал он, как будто ему приходилось в сотый раз повторять это для особо одаренных, — была еще пара случаев...       — Пара? — неуверенно уточнил я.       — Пара десятков случаев, — еле слышно пробормотал он, как будто ему совершенно не хотелось признавать, что их было так много.       — В ту же дверь?       Не знаю, зачем я это спросил. Мне просто нужны были уточняющие вопросы, чтобы заставить его говорить дальше. Это была не та история, которую я жаждал узнать любой ценой, но если бы он замолчал после этого предложения, я бы очень об этом жалел. Как минимум до завтрашнего утра.       — Нет, в разные, — мотнул Бэкхён головой.       — В разные? — удивился я.       — В разные, — подтверди он и, замявшись на секунду, продолжил, — но только в синие.       — В синие?       Со стороны я, наверно, выглядел совсем как дебил. Бэкхён что-то говорил, а я повторял последнее слово с вопросительной интонацией. Из меня был так себе собеседник, но я ничего не мог с собой поделать. Я не знал как мне на это реагировать. Толкнуть его ногой и потребовать выложить мне всю историю как на духу или продолжать корчить из себя дебила, по слову вытягивая из Бэкхёна продолжение.       — Я не знаю, — пожал плечами он и съежился, — это звучит странно, но они стучат только в синие. Не в какие-то там синие, а только в те, что благородного насыщенного синего цвета. Наверно я действительно сумасшедший, — простонал Бэкхён, утыкаясь лицом в ладони. — Сумасшедший с какими-то претензиями к насыщенному синему цвету.       — Может тебя в детстве синяя дверь напугала? — предположил я со слабой улыбкой.       Да, я продолжал прикидываться дебилом и по какой-то неизвестной мне причине, очень сильно хотел свести все к шутке. Посмеяться над этим. Может потому что мне было жутко. Как бывает жутко от страшных историй, которые ты вспоминаешь поздним вечером. В темноте страх оживает. А сейчас как раз смеркалось.       — Может и напугала...       Он замолчал, и я понял, что было дуростью пытаться шутить над человеком, когда он вдруг решает тебе открыться. Вряд ли Бэкхён рассказывает об этом всем подряд. Обычно люди охотно делятся с другими забавными конфузами, а не страхами, смущающими моментами и болезненными переживаниями. Это вполне могла быть веселая история, только Бэкхён ни разу не улыбнулся, когда рассказывал ее.       — Но почему именно в синие? — вдруг не выдержал я, и даже, всплеснув руками, подскочил на месте. Так мне хотелось узнать продолжение этой истории. Она терзала меня своей недосказанностью. И если бы все закончилось на том сарайчике, не думаю, что она бы волновала меня так сильно. А вот сейчас история стала развиваться, превратилась в цепь событий со своими особенностями. Она стала шире. Мне хотелось узнать ее. Хотелось понять.       Почему именно синие двери? Кто в них стучит? Хоть однажды Бэкхён открывал дверь, в которую стучали?       — Я ведь сказал, я не знаю почему! — вскрикнул он. — Пойди у них спроси, почему они стучат в синие двери!       Они? Откуда взялись эти «они»? В моей голове прозвучал тревожный звоночек. Он повторил это снова. В первый раз я пропустил мимо ушей, решив, что он оговорился, но сейчас...       — Они? — повторил я вопрос вслух.       — Их было много, — устало выдохнул Бэкхён. — Голосов. Я не уверен, разные ли это были люди или же одно существо притворялось разными людьми, но точно могу сказать одно — голоса были разные.       — Они разговаривали с тобой?       — Нет, — отстранено бросил он, мотнув головой, — разговора не было. Я всегда молчал.       — Что они говорили? — я попытался незаметно сделать глубокий вдох, чтобы Бэкхён не увидел, что я стал напряженным.       — В основном просили открыть дверь, — передернул плечами он. — Хотя, когда как... Иногда молча стучали, иногда просто просили открыть, а иногда кричали, угрожали, рыдали, умоляли... Всегда по-разному... Дай еще сигарету.       Я молча протянул ему пачку, которая лежала сбоку и, скрестив на груди руки, замер в ожидании. Не знаю, чего я ждал. Может быть, когда он прикурит и продолжит говорить, а может быть и не ждал вовсе. Я смотрел на него задумчиво и пытался осознать, что передо мной сидит человек, который, возможно, столкнулся с чем-то совершенно необъяснимым. Совершенно обычный человек. Со своими странностями, разумеется, но обычный. На его голове нет шапочки из фольги, он не изрисовал свою кожу странными символами, не подался в черную магию и эзотерику. И все же, почему именно синие двери?       — Если подумать, синих дверей не так уж и много, а тех, которые ты описал, я имею в виду, насыщенного синего цвета, вообще по пальцам пересчитать.       Бэкхён выдохнул в небо столб серого дыма и усмехнулся.       — Ты даже представить себе не можешь, как их на самом деле много, когда ты обращаешь на них внимания. Это не каждая третья дверь, но иногда мне действительно казалось, что они повсюду.       — И ты ни разу... — я замялся на секунду. — Ни разу не открыл их? Я имею в виду, как ты вообще понял, что тот, кто стучит в дверь, не обычный человек? В смысле... — я, кажется начал тонуть в попытках донести свою слишком сложную мысль, — я хочу сказать, что иногда люди стучат в дверь. Такое бывает. Это в порядке вещей. Неужели у тебя ни разу не возникло мысли, что там, за этой самой дверью, может быть вполне настоящий человек?       — Нет, — уверенно заявил Бэкхён, поджимая губы, от чего уголки рта опустились.       — Почему?       Он с наслаждением затянулся. Выдерживал интригу. Я понял, что ответ на этот простой вопрос будет особенно важный по тому, как Бэкхён медлил.       Он неуклюже развернулся ко мне всем телом, пытаясь не вставать. По-турецки сложил ноги и заглянул в глаза. В этот момент я понял, что сейчас мне откроют какую-то тайну мироздания.       — Потому что они стучали в двери, — произнес он вкрадчиво, пристально глядя мне в глаза, — за которыми никого просто не могло быть.       В моей голове родилось и умерло больше сотни вопросов. За раз. Это случилось так быстро, что я даже не успел ни за один ухватиться. Сидел, хлопал глазами и не понимал. Бэкхён заметил замешательство на моем лице и тяжело вздохнул. Кажется, он понял, что нужно рассказывать все по порядку, как было, иначе в этом не будет смысла. Случайные вопросы и вырванные из контекста ответы не дадут полной картины.       — После того случая, первого случая, — Бэкхён отвернулся и, подперев рукой подбородок, с интересом стал глядеть сквозь перила, — я больше не ездил туда. Не потому даже, что было страшно. Нет. Тот случай забылся быстро, ушел куда-то на задний план. В этом и была вся прелесть сопляческих лет. Для ребенка мир меняется слишком быстро, чтобы он подолгу задерживался на каком-то одном событии. Тем летом мой дедушка слег. Совершенно неожиданно для нас всех. Еще недавно он был полон сил, а через пару месяцев был похож на живой труп. Он исхудал, ослабел, еле передвигался. Даже говорил и то с трудом.       Бэкхён долго смотрел в тишине сквозь полумрак улицы куда-то вдаль. Я не видел его глаза, но мне и не нужно было, чтобы знать — ему было тяжело об этом как говорить, так и вспоминать.       — В октябре он скончался, — Бэкхён выпрямился, запрокидывая голову назад, и прерывисто вздохнул, — на дачу я больше не ездил. Вести хозяйство там стало некому, сами-то мы с братом туда ездить не могли, а родители у нас занятыми были. Ни в выходные, ни в отпуск им не хотелось ехать на дачу, чтобы целый день провести жопой кверху, облагораживая участок. Тем более, что это такое дело... Ты вроде бы его только в порядок приведешь, а уже —бац!— и лето кончилось. В общем, мы всей семьей дружно забили на ту дачу, а через пару лет и вовсе продали.       Бэкхён затянулся.       — Снова это случилось через, наверно, год, — он озадаченно коснулся пальцами брови, — не помню точно. Мы тогда переезжали, и у нас был масштабный ремонт. На очереди находилась наши с братом комната. Родители взяли нас с собой в магазин, чтобы мы сами себе выбрали обои, двери и прочую лабуду. Мы не отнеслись к доверенному нам выбору со всей серьезностью. Просто бродили там между стеллажей, глазели на все без интереса. Наш энтузиазм кончился минут через двадцать или тридцать, так что, в конечном итоге, нам в какой-то момент стало плевать какие у нас будут обои и двери. Мы просто устали и хотели домой.       Я понимающе кивнул. Уж мне-то было известно, как щепетильно многие люди относились к ремонту. Для них это был целый ритуал, что-то святое и, безусловно, важное. К такому нужно было подходить со всей серьезностью. Однажды, маме пришла в голову гениальная идея переклеить обои в спальне, а я по глупости согласился ей помочь. Я час ждал, пока она выберет между двумя, на мой взгляд, совершенно одинаковыми пастельными оттенками.       — И вот я грустно шлялся по отделу, где были двери, разглядывал их без особого интереса. Мне было, в сущности, без разницы, какую дверь поставят мне в комнату. Лишь бы не розовую. Для меня они все были одинаковыми. Кусок дерева с ручкой, никакого разнообразия. Им было нечем меня удивить. Я был готов закрыть глаза и просто наугад ткнуть в любую. Я даже был уверен, что мой выбор меня удовлетворит. А если на кассе вдруг случайно перепутают чью-то дверь с моей, я даже не замечу...       Он запнулся и несколько раз озадачено моргнул. Его опять понесло в другую степь, и он забыл, о чем вообще шла речь.       — Ах да, — хлопнул он себя по лбу, — так вот, гулял я в этом отделе, двери разглядывал. И одна привлекла мое внимание. Думаю, ты понимаешь. Дверь насыщенного синего цвета сразу бросилась мне в глаза. Она была самая простецкая, без каких-то изысков, просто из-за своего цвета она сильно выделялась на фоне других коричневых, серых, белых и прочих дверей. Я подумал: «о, а она ведь чем-то похожа на дверь того сарая, разве что звездочек не хватает». Наверно зря я это подумал. Может, не подумай я так, и ничего бы не случилось... В общем, я оглядел ее, пощупал, понял, что это обычная дверь и быстро потерял к ней интерес. Отвернулся от нее, бросил последний взгляд на двери, которые мне уже осточертели к тому времени, и собирался уходить, как тут...       Я затаил дыхание, хотя прекрасно знал, что произойдет дальше.       — В дверь постучали. Прямо как в фильме ужасов. Ты слышишь, как стучат в дверь, в которую стучать не могут, и замираешь на секунду. Прислушиваешься. Пытаешься понять, не показалось ли. А потом стучат снова. Может быть еще раз, прежде чем ты, скованный страхом, повернешь голову...       Я представлял себе это именно так. Как в фильмах ужасов. Кадр за кадром. Я мог посчитать секунды, которые ему потребовались, чтобы повернуть голову, я явственно видел выражение его лица, потому что в точности такую же сцену я видел, как минимум, в десяти фильмах ужасов. Менялись декорации и актеры, но сам момент был неизменен.       — На самом деле я не очень испугался в тот момент. Как и в первый раз я был немного озадачен. Первые три удара меня остановили, вторые — заставили обернуться. Не было никакого драматичного поворота головы и ужаса на лице. Я оглянулся так же быстро, как если бы кто-то меня позвал по имени. В дверь снова постучали...       Бэкхён безмолвно развел руками.       — Понимаешь? В дверь, в которую стучать было некому. Это была просто дверь, за петли держащаяся на косяке. За ней была только стена. Я буквально только что ее щупал и рассматривал, так что мог поклясться богом, кроме стены за ней ничего не было и не могло быть. Только меня это скорее озадачило, чем испугало. Я не сразу провел параллель между этой дверью и дверью сарая. Точнее, я сразу посчитал ее похожей, но...       Я кивнул, как бы обозначая, что понял мысль, которую он пытается донести, и не нужно утруждать себя больше объяснениями.       — В общем, тогда во мне взыграло любопытство, так что услышав стук, первым делом, что пришло мне в голову, так это открыть дверь. Не было ни страха, ни минутки на размышление о том, стоит ли. После третьего стука я просто уверенно двинулся в сторону двери, схватил ее за ручку и был полон решимости ее открыть, но в этот момент меня окликнул брат.       — Значит, ты ее не открыл? — разочарованно поинтересовался я. Конечно, мне бы хотелось знать, что хоть однажды он открыл хоть одну дверь и заглянул в глаза своему страху, но в то же время я понимал, что это совершенно нерационально — открывать дверь тому, что потенциально может тебя убить.       — Эту — нет, — выдохнул он и болезненно нахмурил брови.       Я уже было хотел спросить, а какую тогда он открыл, но не смог. У Бэкхёна было такое выражение лица, которое вынуждало меня молчать. Я лишь надеялся, что несмотря ни на что, он все же продолжит рассказывать. Да, это звучало эгоистично, но мне было интересно.       — Мне было тринадцать, когда мама в третий раз родила, — с болью в голосе произнес Бэкхён, — это была девочка. Специально к ее рождению мы переделали маленький кабинетик в детскую. Мама захотела, чтобы стены были насыщенного темно-синего цвета. Она говорила, что этот цвет успокаивает.       Я кажется начал понимать, к чему ведет эта история и потому мне было очень страшно. По тому, как поджимал дрожащие губы Бэкхён, было ясно, что эта история не закончится хорошо.       — Она покрасила стены в синий, а вместе с ней и дверь в масенькую кладовку, в которой она собиралась хранить все игрушки, а потом переделать в полноценный шкаф. Одним вечером мама попросила меня проверить сестру, мол, слишком тихо стало. Я очень нехотя поплелся в комнату, заглянул, вроде спокойно спит. Уже собирался уходить, как слышу из кладовки такое тихое, еле слышное «бух», потом через секунды три снова «бух». Это не было похоже на стук, поэтому я и не испугался. Это скорее было... как будто что-то очень слабенько через равные промежутки времени толкало дверь. Она немного отходила, как будто на нее надавливали, и вставала на место. А на ней еще был такой замок, не шпингалет, а типа... крючочек. И он не позволял ей слишком сильно открываться. И каждый раз, когда что-то изнутри ее толкало, она чуть-чуть приоткрывалась до упора, насколько позволял этот крючочек. И каждый раз, когда она доходила до упора, он отвратительно повизгивал.       Бэкхён грустно посмотрел на истлевшую сигарету и в сердцах, размахнувшись, бросил ее с балкона. Я опять промолчал.       — Я решил, что это сквозняк. Было похоже... А еще подумал, что этот жуткий противный скрип крючка ее обязательно разбудит, — Бэкхён облизнул губы. — Я не стал открывать дверь, просто снял с крючка, поставил под дверь этот бесполезный кубик, чтобы она сильно не открывалась, и со спокойной душой вышел из комнаты.       Я почувствовал, как заныло мое сердце. Вот сейчас будет тот момент, когда произойдет что-то ужасное. Я не знаю, какие слова для этого подберет Бэкхён, но и без них мне уже больно только от его взгляда.       — В ту ночь маме впервые удалось выспаться, — дрожащим голосом произнес он и опустил голову, чтобы я не видел, как его глаза наполняются слезами, — ей, наконец, не надо было подрываться каждые полчаса к сестре в комнату... Мы думали, что у нее наконец-то режим дня стал совпадать с нашим, а она... просто...       Он не смог произнести этого вслух. Всхлипнул, вытер текущие по щекам слезы рукавом рубашки, и снова устремил свой взгляд в пустоту.       — Утром мама нашла ее мертвой... ну, как нашла. Она и не искала, чтобы найти. Просто зашла к ней в комнату. Следом на визг прибежал и я.       Черт. Я отвернулся. У меня самого слезы на глаза наворачивались. Я даже представить себе этого не мог. Точнее мог, но очень боялся. Мне страшно было даже подумать, каково это найти собственного ребенка мертвым...       — Я тогда еще спал, но как услышал ее крик, вскочил с постели и со всех ног побежал на голос. Сон как рукой сняло. Я влетел в комнату и первое, что увидел, была распахнутая настежь дверь кладовки, а кубик, которым я подпер дверь, валялся совершенно в другом конце комнаты.       Бэкхён неопределенно махнул рукой.       — В тот момент я был слишком шокирован, еле соображал что к чему, и распахнутая дверь кладовки для меня была просто распахнутой дверью кладовки... Мне потребовалось время, чтобы хоть немного понять, что же там произошло.       «И что же?» — хотел задать я уточняющий вопрос, но воздержался. Интуитивно я понимал, что случилось, и этого было достаточно. Мне же не научную статью на основе этого писать, так что можно и опустить некоторые детали, если общая суть ясна.       — Потом было еще много всякого разного. За тринадцать-то лет я много синих дверей успел повидать, — он горько усмехнулся. — Были случаи и страшнее. Только эти запомнились больше всего.       Мне непреодолимо захотелось послушать те истории, что были пострашнее, о чем я в свою очередь и попросил Бэкхёна, если его это, конечно, не затруднит. Он согласился. Мы слишком загрустили после истории про его сестру, так что нам очень срочно нужно было сменить тему, поговорить о чем-то жутко страшном, а потом над этим пошутить. Или над чем-нибудь другим. Главное закончить этот разговор шуткой, чтобы сбить неприятное послевкусие.       — Ммм, — задумчиво протянул Бэкхён, — самой страшной, наверно, была дверь в зале совещаний. В нее стучалась девушка лет двадцати, не меньше. Сначала было не страшно, пока она просто стучала и просила открыть ей дверь, но в какой-то момент ее накрыла паника, а за ней истерика. И вот тогда стало жутко. Она кричала, визжала, умоляла о помощи. Рыдала, кидалась на дверь... Женская истерика вообще штука страшная, а вкупе со зловещими обстоятельствами и вовсе...       Бэкхён многозначительно покрутил пальцем у виска. Я лишь мягко усмехнулся.       — Да всякого разного на самом деле было, — он задумчиво растрепал волосы, — всего и не упомнишь. Однажды, к примеру, пришлось выбивать дверь с другой стороны, потому что я в свою очередь отказывался ее открывать сам.       — Почему? — не понял я.       Бэкхён только открыл рот, чтобы ответить, как балконная дверь рывком распахнулась.       — А, вот вы где, — промямлил в стельку пьяный Хань, — Бэк...       Он попытался выговорить имя Бэкхёна, но заплетающийся язык даже с третьего раза не дал ему это сделать.       — Короче, ты, — он собрал глаза в кучку, чтобы сфокусироваться, и ткнул пальцем в Бэкхёна, — тебя Минсок ищет. Что-то насчет машины...       — А... ладно, — кивнул Бэкхён, неторопливо выпрямился, потянулся и побрел следом за Ханем, который считал собой каждый угол.       — Она была синяя, — остановившись в дверях, произнес он, — изнутри та дверь была синяя, поэтому сам я не мог ее открыть...       Я кивнул, сделав вид, что понял, к чему это было сказано, хотя на самом деле мне потребовалось не меньше пяти минут, чтобы вспомнить, что нас прервали на середине разговора и последняя фраза Бэкхёна была ответом на мой вопрос.       Так или иначе, Бэкхён ушел и пропал. Не без вести, разумеется, и не с концами. Просто на балкон больше не вернулся. За время нашего разговора он сильно протрезвел, а вечеринка к этому времени уже стремилась к своему логическому завершению. Логическим концом здесь считался момент, когда все настолько упьются, что вырубятся.       Я, честно сказать, не был любителем напиваться, да и ценителем алкоголя меня было сложно назвать. Я, разумеется, пил, но пил не много. Поэтому со мной было по большей части скучно.       Возвращаться в квартиру не хотелось, особенно с учетом того, что они были в разы пьянее чем тогда, когда я от них уходил. Поэтому я решил дождаться логического конца. Ждать пришлось на редкость долго.       В пачке осталось три сигареты, у меня была куча пищи для размышлений. Я раздумывал над историями, которые мне рассказал Бэкхён и вот сейчас, чуть погодя, они вовсе не казались мне страшными или жуткими. Я даже не ставил под сомнение реальность этих историй, но они вызывали у меня массу вопросов. Я был уверен, что половине историй можно было придумать разумное объяснение, в то время как другая половина являлась совпадением.       Все же странная штука это человеческое сознание...       Я просидел на балконе больше часа, не меньше, пока не стал замерзать. На улице хоть и было лето, но это все равно не отменяло того факта, что ночи по-прежнему были холоднее, чем дни.       В квартиру я вернулся, когда веселье уже утихало. Часть благополучно отрубилась, часть еще стоически пыталась пить. Я понял, что настал момент линять по-английски. К моему глубокому счастью, никто не заметил, как я забираю свой рюкзак и стремительно двигаюсь в сторону выхода. Мне не хотелось долгих прощаний, тем более пьяных. Я немного устал и хотел спать.       В тот момент, когда я уже открывал входную дверь, одновременно втискивая вторую ногу в кроссовок, меня перехватил Минсок.       — Эй, Сехун, — окликнул он меня, неожиданно появляясь в коридоре. — Ты домой?       Я беззвучно чертыхнулся, заодно помянул его и всю его родню добрым словом и только потом повернулся.       — Ага, а что?       — Доведешь Бэкхёна до дома? Тут недалеко...       Минсок неопределенно ткнул пальцем куда-то себе за плечо.       — А ты чего? — спросил я. Не то чтобы я был против проводить Бэкхёна до дома, просто... не очень хотелось конвоировать пьяниц.       — Я уже тащу одного на своем горбу и мне пока хватит...       — А почему ему просто здесь не остаться до утра? — резонно заметил я. Ведь большинство остается, так почему бы и Бэкхёну не остаться.       — Хочу домой! — послышался крик и мимо, сильно заваливаясь вперед, с вытянутой рукой, один в один Супермен только без красных трусов, пролетел Бэкхён и с коротким «ой» влетел носом в стену.       — В общем, — развел руками Минсок, — ты слышал. Будут его провожать или нет, он все равно домой уйдет. Я лишь хочу, чтобы он не попал под машину...       Мне потребовалось около минуты, чтобы принять решение. И оно было...       — Ладно, я провожу его. Пусть собирается...       Как оказалось, «пусть собирается» означало, что мне нужно будет самому надеть на Бэкхёна его обувь, проверить на месте ли ключи от квартиры и только тогда выводить на улицу. Пьяный Бэкхён был похож на трехлетнего ребенка. За ним тоже нужно было приглядывать, сделать что-то сам он толком не мог, а еще много говорил, но очень непонятно.       Провожать Бэкхёна оказалось не трудно. Моей обязанностью было лишь в нужный момент одергивать, когда его в очередной раз заносило в сторону проезжей части. И стоило признать, пьяным он был весьма забавным. Просто представьте себе человека, которому вот-вот стукнет в лоб 27. У него солидная работа, квартира в ипотеку, машина в кредит... ну, в общем, представляете себе такого человека, да?       А теперь представьте, что этот взрослый, не побоюсь этого слова, мужик 27-ми лет, с ипотекой и машиной в кредит, растопырив руки в разные стороны, носится туда-сюда с жужжанием. Изображает, видите ли, самолет.       Потом он радостно смеется, делая вокруг меня круг почета, спотыкается и мне приходится ловить его, чтобы он не вспахал носом землю.       Дальше мы шли паровозиком — Бэкхён шел впереди, а я позади него, крепко держа за плечи на случай, если снова вздумает упасть.       До квартиры мы добрались благополучно. Я долго колупался ключом в его заедающем замке, а он давал мне советы, как правильно поворачивать ключ, чтобы он не застревал на середине. Не сразу, но нам удалось стать командой и сработать слаженно.       Около получаса мы потратили на то, чтобы приготовиться ко сну, и где-то час на то, чтобы попытаться уснуть. Безрезультатно. Бэкхёна начало очень сильно подташнивать, и каждый раз, когда он ложился на кровать и закрывал глаза, ему казалось, что сейчас его вывернет наизнанку, а когда он добегал до туалета, желание выворачиваться наизнанку резко пропадало, и он сидел на кафельном полу туалета, грустно заглядывая в белого друга.       Я пытался помочь всеми силами. Разговаривал с ним, по голове гладил, за руку держал, пока он хрипел и завещал все своим внукам. Безрезультатно. Его хватало не больше, чем на три минуты и —оп!— он уже несется в сторону белого друга, в надежде, что хоть сейчас не зря.       Эта беготня меня утомила больше, чем самого Бэкхёна. Я уснул на диване в его гостиной, пока его самого тошнило в туалете. Закрыл глаза всего на секунд и —бам!— провалился в сон насовсем.       Проснулся я посреди ночи, когда, дернувшись, с грохотом упал с дивана на пол. Все тело ныло и ломило от того, что я уснул в неудобной позе. Особенно сильно была возмущена шея и принципиально не хотела давать мне даже на чуть-чуть повернуть голову.       Я поднялся с пола и, разминая затекшее тело, принялся оглядываться. В квартире было темно и тихо. Бэкхёна слышно не было. Либо он благополучно расстался с содержимым своего желудка и ушел спать, либо заснул в обнимку с унитазом. Оба варианта были одинаково вероятны, поэтому на всякий случай прогулочным шагом я направился по коридору в сторону туалета, чтобы посмотреть горит ли свет.       Свет не горел.       Я неловко потоптался у двери, раздумывая, есть ли смысл туда заглядывать, но решил, что тут все и без того очень очевидно. Мне предстояло решить следующий вопрос: остаться до утра или попытаться прошмыгнуть домой, не разбудив Бэкхёна. Я бы вполне мог уйти, если бы дверь не нужно было потом запирать либо снаружи, либо изнутри. Но, если память мне не изменяла, ее все же нужно было закрывать. Будить Бэкхёна ради этого было жестоко.       Я неторопливо поплелся обратно в гостиную, потирая ноющее глаза, как вдруг услышал справа от себя стук.       Тук-тук-тук.       Это был уверенный настойчивый стук, разорвавший тишину совершенно неожиданно. От испуга я даже подпрыгнул на месте и отскочил.       Тук-тук-тук.       Я прищурился, пытаясь разглядеть сквозь темноту, откуда этот звук. Ноющие глаза с трудом различили очертание двери.       Тук-тук-тук.       Я немного напрягся. Кто это ломится в дверь на ночь глядя, да еще и не во входную?       Тук-тук-тук.       Открывать мне совершенно не хотелось. Я мигом вспомнил все, что рассказывал мне Бэкхён пару часов назад. Я не мог сказать точно какого цвета была эта дверь, но то что она была какого-то темного цвета — однозначно. Если она ко всему прочему была синяя, то мне было совершенно не смешно. Конечно, не факт, что этот стук был обязательного мистического происхождения, возможно это были соседи, которым в три часа ночи захотелось постучать молотком по стене. У всех ведь есть такие соседи, правда? Так что меня не столько напугало это, сколько напрягло.       Тук-тук-тук.       Я облизал губы и решился на отчаянную попытку.       — Бэкхён? — вопросительно поинтересовался я. Попытка не пытка. В конце концов, это действительно мог бы быть он.       На какое-то время воцарилась гробовая тишина. Пауза была настолько длинная, что создалось ощущение, будто своим вопросом я ввел в ступор человека за дверью.       — Слава богу, — облегченно выдохнул обладатель до боли знакомого голоса, — я думал, что меня уже никто не услышит.       — Так почему просто не позвал? Я спал всего в паре шагов от тебя...       По ту сторону двери снова воцарилось молчание. Опять слишком долгое. Это было больше, чем требовалось, чтобы придумать ответ.       — Слушай, можешь просто открыть дверь? Я, кажется, застрял...       Я тяжело вздохнул и протянул руку к ручке с твердым намерением дернуть, но что-то меня остановило.       — Как это застрял? — спросил я, затаив дыхание. Моя рука так и осталась висеть в воздухе, не коснувшись ручки.       — Так, застрял и все... Случайно зацепил дверцу, она захлопнулась и теперь ни туды, ни сюды...       Я прищурился. Я был почти на сто процентов уверен, что это голос Бэкхёна, но что-то внутри продолжало мне твердить, что это не он.       — Зачем ты вообще туда полез?       — Зачем-зачем, — раздраженно протянул голос, — за тряпкой я полез, потому что весь туалет облевал! Можешь ты открыть эту чертову дверь или нет?       Я зачем-то бросил взгляд на дверь туалета, за которой не горел свет, и уверенно схватился за ручку двери, чтобы ее открыть, как вдруг чьи-то холодные пальцы сжали мне запястье.       — Не открывай, Сехун!       Я повернул голову на взволнованный голос человека, который держал меня за запястье, и сквозь темноту отчетливо смог разглядеть лицо Бэкхёна. Он хмурился, и смотрел грозно, чтобы не было заметно в его глазах испуга.       — Не открывай, Сехун! — уверенно повторил он, глядя прямо в глаза. — Там не я.       Только после этой фразы я явственно осознал, что же произошло, и внутри у меня все похолодело от страха.       Тук.       Тук.       Тук.