Мимикрия

      Ханна не отходит от него ни на шаг первое время. Она цепляется за него, как утопающий за соломинку, и проходит немало времени, прежде чем Локхарт понимает — утопающая тут не она. Утопает здесь именно он, самоуверенный мальчишка с уставшим взглядом и вздорными нравами.       Локхарт привозит ее в свою скучную и серую квартирку, да только пташке тесно здесь — для неё вдруг открылся целый мир, яркий и серый, шумный и тихий. Ханна влюблена в город вокруг, и легко покоряет его тихим смехом и мягкой улыбкой. Вскоре весь весь мир полюбит ее, думает Локхарт.       Он думает об этом с отстранённый грустью, и это ассоциируется у него с воспоминаниями об отце. Ханна все время читает, все время листает новостные ленты, медленно, но верно ищет друзей со всех уголков света. Локхарт дарит ей ноутбук, и с этого момента он словно бы открывает ей двери в большой мир.       Локхарт чёртов параноик, и он не понимает, что происходит.       Судебное дело на него было замято раньше, чем ему пришла повестка. С работы он «уволился по собственному желанию» с прекрасными рекомендациями, а на новую его взяли столь же играючи-легко. Аренда их с Ханной квартиры таинственным образом оплачивается новой работой — хотя ни строчки об этом не было в договоре. Локхарта пугает происходящее — и он знает, как выяснить все парой минут, но ужасающе боится подавать запрос в бухгалтерию. Он в ужасе от того, что точно знает, какая фамилия будет стоять в графе «Оплачено».       Ханна обживается в городе легко, и ни о чем не спрашивает Локхарта. Это его уязвляет, а ещё сильнее уязвляет то, что он все чаще, придя с работы, не обнаруживает девочку дома. Курсы, обучение, знакомства, библиотеки, экскурсии. Локхарт щедро оплачивает их, вытравливая на своей коже клеймо одиночества. Девочка должна расти. Он хочет ей дать жизнь нормального подростка. Он взрослый мужчина, и одиночество для него — ерунда, верно?       Он ест дешёвую китайскую лапшу и совсем не удивляется, когда в один прекрасный день на его пороге появляется мужчина в чёрном, как сама Ночь, пальто. Локхарт долго смотрит на это пальто, не решаясь поднять взгляд.       Впрочем, Фольмер не торопит его. Ему торопиться уже нечего.       У него мягкая полуухмылка и абсолютно смеющийся взгляд. В его движениях больше нет угрозы, а сам он выглядит моложе. Лучше. Посвежее. Не уж-то ванна с угрями пошла на пользу?        — Плохо выглядите, Локхарт, — веско замечает он.        — Чего не скажешь о вас, — ощетинивается, как моллюск, вытащенный из раковины, Локхарт. — Зачем вы пришли? Если Ханна…       Фольмер поднимает руку, морщась — и Локхарт отступает на шаг. Инстинктивно.        — Ханна не должна меня видеть, — говорит доктор-из-самых-тёмных-кошмаров-Локхарта. — У неё курсы до пяти. У нас есть время обсудить некоторые аспекты вашей жизни.       Локхарт смотрит затравленно и думает о том, что сейчас он — мангуст перед змеем. Только вот змей ядовит и куда опаснее, чем все, встреченные мангустом ранее.        — Проходите, — с нажимом говорит он.       Фольмер улыбается уголками губ.       Квартира с появлением Ханны стала обжитой. Появились ненужные захламляющие вещи, которые сам Локхарт никогда бы не купил — пледы, подушки, дурацкие паласы и картины арт-художников. Ханна окунулась в современность с головой, Ханне нравился мир, в котором всем наконец-то было на неё божественно наплевать. Ханне было место в этом мире.       Локхарту — нет.       Именно об этом, судя по всему, и пришёл поговорить Фольмер. Впрочем, разговоров, толком-то, и нет. Они проводят час, сидя в креслах и глядя друг на друга. Локхарт — затравленно, полным ненависти взглядом. Фольмер — равнодушно оценивая внешнее состояние бывшего не-пациента.        — В приличных домах принято предлагать гостям чай, — говорит Фольмер.        — В приличных домах вас бы не пустили на порог, — отвечает Локхарт.       Спустя ещё тридцать минут они снова обмениваются ничего не значащими репликами, за которыми кроется все. Или ничего.        — Вы плохо выглядите. Опять будете работать без выходных и отпусков?        — А что, доктор, у вас в планах новый санаторий?       Они молчат.       Фольмер уходит так же содержательно, как и пришёл — молча встаёт, разглаживает на пальто невидимую складку, оставляет на диване чёрный конверт и уходит.       В конверте — пятьсот долларов и билет в оперу.       Первый порыв Локхарта — сжечь конверт вместе с деньгами. Второй — отдать конверт Ханне и больше никогда не открывать дверь, не посмотрев в глазок.       Третий порыв оказывается самым верным. Локхарт поджимает губы, морщится и звонит в давно забытое им ателье. Фольмер весьма красноречиво высказал ему все, что думает о дешёвых водолазках, на которые в последнее время падок Локхарт. Что ж, снова настало время костюмов на заказ.       Локхарт думает, что его стошнит.       Локхарт думает, что ненавидит оперу.       Локхарт не удивлён, когда за ним на работу заезжает чёрная тонированная машина в день спектакля.       Весь последующий месяц Ханна смотрит на него с грустной и мягкой полуулыбкой. Ханна до ужаса напоминает Локхарту его мать, и именно эта полуулыбка не даёт ему игнорировать регулярно приходящие ему на рабочую почту чёрные конверты.       Ну и, в конце-то концов…        Доктор Фольмер всегда точно знает, что нужно его пациентам.       Фольмер настойчив, когда дело касается его интересов. Он до элегантного отвратителен в своей манере лезть в чужие дела, и это раздражает Локхарта до дрожи, однако когда дело касается их с Ханной, настойчивость Фольмера бывает кстати. Локхарт не знает, что бы он делал, не выживи Фольмер.       Впрочем, как говорится, такое и в огне не горит, и в воде не тонет.       Уже сейчас, глядя трезвым взглядом на события минувшего года, Локхарт может сказать, что без помощи Фольмера, они не смогли бы даже вернуться в город.        — Деньги правят миром, а я правлю деньгами, — пожимает плечами Фольмер, когда об этом заходит речь. — Было интересно наблюдать за тем, как вы добираетесь до города, но в нем я не мог дать вам пространство для маневров. На тебе была статья, Локхарт, и если бы ты оказался за решеткой, Ханна бы осталась одна.        — Ты всегда мог бы опять забрать ее под свое крыло, — морщится Лохкарт, отворачивая голову и глядя на серый город небоскребов, раскинувшийся под окном. — Ну, знаешь, я не верю, что твоя двинутость на чистоте крови исправилась после «водных процедур». Единственное, что мне не дает попытаться всадить в тебя нож — проблемность убрать твой труп.       Фольмер смеется.       У Фольмера свои мотивы, понятные лишь ему самому. Эти самые мотивы заставляют его тратить свое время на душеспасительные беседы с Локхартом, тратить свои деньги на совместное времяпровождение, заниматься слежкой за Ханной, чтобы та не ввязалась в плохую компанию, продвигать Локхарта по службе (в чем он никогда в жизни не признается).       Барон Генрих Фольмер — один из самых богатых людей Швейцарии, и у него есть все ресурсы, чтобы стереть Локхарта и Ханну с лица Земли, но обоих он считает слишком ценным и редким материалом. Было бы ужасно расточительно попросту завершить историю их убийством.       Сам Локхарт не знает, в какую игру играет Фольмер, но ему все это ну очень не нравится.       Ключ в замке поворачивается со скрипом, и Локхарт входит в квартиру с усталым вздохом. Он запирает за собой дверь, разувается, вешает пальто на изогнутую чугунную вешалку и идет на кухню, свято уверенный, что Ханна уже давно спит или же и вовсе ночует у подруги. Тех в последнее время развелось многовато, но Локхарт рад, что девочка социализируется.       Ханна, кутаясь в махровый халат и поджимая к себе ноги, пьет молоко и сидит над учебниками. При взгляде на Локхарта на ее лице появляется слабая улыбка — самыми уголками губ.        — Ты чего не спишь? — говорит Локхарт, чувствуя удивление, смешанное с отдаленной ноткой удовольствия.       Приходить в дом, где тебя ждут — приятно.        — Завтра итоговые экзамены. Я прошла курс средней школы и перехожу в старшую, — сообщает она.       Локхарт кивает, подходя к ней и глядя на учебники, разложенные по всему столу, все в закладках и заметках карандашом. Он приятно удивлен — о чем и сообщает вопросом:        — Литература?        — Я хожу на курсы, профессор говорит, что такими темпами у меня есть шанс через год-два поступить в их университет.       Локхарт молчит, думая о том, что Ханна — точно жадное до света растение, которое долгие годы прорастало меж камней темной пещеры, и вдруг оказалось пересажено на залитую солнцем поляну. Ханна не упоминает о своей жизни в санатории, и Локхарт чувствует — она старается закрыть эти годы на замок, построить на их темных, мрачных развалинах свой, залитый солнцем замок.       Локхарт думает, что знает, что именно он должен сказать.        — Ты молодец. Я очень рад, что тебе интересна учеба, — улыбается он, и направляется к ванной.        — Как прошел вечер? — у Ханны лукавый взгляд и на самом дне — смешливые искры. Глаза Ханны в этот момент напоминают Локхарту глаза одного знакомого психопата со склонностью к инцесту, поэтому он передергивает плечами, стараясь выглядеть максимально естественно:        — Отлично, э…        — Я рада, что она смогла заинтересовать тебя искусством. Кем бы она не была, — улыбается Ханна.       Локхарт натянуто улыбается.       Локхарт кивает.       Локхарт думает, что в следующий раз будет лучше прятать чертовы билеты на чертовы спектакли.       Локхарт думает, что он убьет Фольмера.