На грани

       Самым ужасным для Рафаэля Сореля стало осознание самой простой истины — Кассандра Александра более чем ему не неприятна. Пускай при их кротких встречах в Оренбурге ничего кроме драк и не происходило: сплошное столкновение клинков, брошенные на ветер громкие ругательства и хорошие подзатыльники её щитом да, в отместку, порванные им же перевязки на её груди, — чтоб знала, просто так за подобную наглость даже она уйти полностью целёхонькой не сможет, — но с ней пострадавший от тёмной энергии проклятого меча чувствовал дикий, обузданный лишь аристократическими манерами, азарт. Он жёг Рафаэлю ладони при соприкосновении с рукоятью шпаги, царапал горло, заставляя выдавать едкие, продуманные наперёд, фразы, режущие не сколько слух, сколько сердце гречанки. И Кассандра с двойной яростью обрушивала на его повинную голову удары короткого меча, будто пыталась выплеснуть единой волной всю злость, что поднимал Сорель с глубин её запятнанной, истерзавшейся за годы поисков спасения для Софитии и её дочери, души. А он знал, куда нужно было надавить так, чтоб обладательница золотых волос взорвалась разом, бросившись на него без всяких разбирательств. Чтобы всколыхнуть в её душе ненависть, спутать которую с чем-то другим не представлялось возможным. Неподдельную. Чистую, ёмкую, интенсивную. Столь отрицательно окрашенное деструктивное чувство, порой, связывало людей куда крепче, чем пресловутая любовь, а Рафаэль безо всякой задней мысли опутывал и себя, и юную воительницу его нитями, накидывая себе на шею самолично связанную в ворохах событий петлю. Рафаэля гложет слишком понятное для него чувство, испытывать которое ему приходилось всего два раза в жизни — и, к несчастью, второй раз пал на взбалмошную девку, изо всех сил пытающуюся спасти свою сестру. Мешающая его планам, раздражающая, но от этого не менее желанная. Да, Сорель признавался себе, что Кассандра Александра занимала в его мыслях не последнюю роль, но до последнего отрицал, что у неё имелись все шансы занять первую, самую главную и ценную. И сравнение, пришедшее так несвоевременно ему на ум, во время одного из многочисленных, — и явно не последних, — боёв заставило всерьёз задуматься, на сколько далеко и давно прогрессирует его болезнь, если зелёные глаза этой фурии напоминают альпийские луга, а волосы — золото солнца, отражающееся от беспокойных вод морских. Ему всего на секунду хочется в этих водах потонуть, разбиться о скалистый берег вместе с прибоем и обрести долгожданный покой, наблюдая украдкой за его личной Афиной, нежданно спустившейся с небес утренним пожаром, раскатившимся по небу пьянящим персиковым цветом. Но, при всех его многочисленных страстных желаниях, мужчина трезво блокирует удар щитом, должный прийтись ему в под дых, и скручивает противника в захват, разворачивая к себе спиной. Настолько близко им доводилось быть ни раз, ни два и ни три; настолько отчётливо слышать и чувствовать такт ходко бьющегося сердца вампиру удавалось сотни, может, тысячи раз, но именно в данный момент изгнанник собственной семьи позволил, наконец, себе грудью пожирать тепло женского тела, сжимать крепкие запястья особенно сильно, невольно упиваясь запахами боя, моря и самой Кассандры. И, встречая ожидаемое сопротивление, подавлять его кротким поцелуем в шею, безотчётно царапая удлинившимися клыками покрывшуюся капельками пота кожу. Кассандра остановилась. Рафаэль понял, что окончательно сорвался. Единственное, что поражало, возможно, больше вселенную, нежели самого бывшего наследника рода Сорель — не прекращающиеся попытки со стороны воительницы найти поддержку в его лице. Гротескность сией ситуации была запредельна смешна — разве сражающиеся за правое дело леди могут так просто взять и полюбить злодея? Тем более так сильно насолившего им в прошлом, что и прощения выпрашивать будет мало? Нет, Рафаэль определённо не хотел верить или хотя бы раскрыть глаза на аутентичные факты, говорящих самих за себя. Пускай те яро пробивались в лице самой девчушки, переходящей с привычного «разговора мечей» на обычные беседы с ним, что раньше за ней не замечалось никогда. Что же из этого всего являлось самым, пожалуй, мучительным для Рафаэля Сореля? Как бы Кассандру Александру не любило его непроглядное агатовое сердце, разум и цели никогда не допустят выбрать её окончательной и вечной целью. Ибо Рафаэль Сорель не заслуживает спасения в лице Кассандры Александры.