Говори

Проснувшись во второй раз, ранним утром, Сид внезапно понял, что его мучает зверский голод. Пустота в желудке добралась до мыслей раньше, чем он открыл глаза, раньше осознания всего, что произошло: Шанка мёртв и больше никогда не будет прореживать запасы своих любимых сухофруктов из кладовой; сам Сид от бессилия и горя вдруг подружился и затеял невнятную и рваную философскую беседу с большеглазой человеческой девочкой, то ли умной, то ли немного сумасшедшей, в возрасте которой лично Сида интересовал лишь его собственный, подающий первые признаки энтузиазма, пенис; потом был странный сон; а после всего этого – почему-то как обухом по голове – её последняя фраза, которую он совершенно точно уже где-то слышал, но никак не мог вспомнить, где. «Боль всегда легче переносить при свете дня. Мне жаль, что ты лишён его, что все мы сейчас лишены его». И желание непременно поговорить с ней снова. И не раз. Нет, дурное подобралось и накрыло его густым, липким слоем, уже когда он судорожно запихивал в рот кусочки твердого, крошащегося сыра и засахаренные вяленые вишни, и запивал холодным травяным отваром. Ему всегда нравилось есть солёное со сладким, и запивать чаем. Но, остыв, отвар горчил. А может быть, горчил сыр? Или и то, и другое? Полминуты спустя он понял, что еда в полном порядке. Это у него горлом поднималась желчь. Мысли гнали её вверх. Горечь принадлежала только ему одному. Сид отложил в сторону рисовую лепешку, заботливо оставленную Клетусом на столе, в нескольких слоях бумаги (чтобы не посмела зачерстветь к утру) и опустился на деревянный табурет. Пришлось приложить значительные усилия, чтобы сдержать тошноту. Почему для него было так важно узнать, чего хочет от девочки Мариса? Он никак не мог вспомнить. От мыслей о бывшей жене почему-то уже не было тяжко и противно, уже не мучило раздражение, когда её лицо всплывало в памяти: было никак. Осталась одна пустота. Впервые за много недель ему было абсолютно, целиком и полностью плевать на Марису, любых её новых мужчин, тщания и устремления. А, да, он ведь хотел как-то отомстить… А зачем? Ведь это совершенно бессмысленное занятие. Оно ничему не поможет. Оно ничего не вернёт. Поднимаясь, он задел тарелку с сыром широким рукавом халата, и бледно-жёлтые крошки рассыпались по полу. Несколько мгновений смотрел на них в свете одинокого магического огонька, потом повёл рукой, и кухня утонула во мраке. Сид поднялся в мансарду, которая должна была предназначаться жене, но теперь пустовала. Распахнул гардины, открыл дверь, ведущую на балкон. На него повеяло искрящимся запахом грозы, хотя никакой грозы здесь не было, нет и не будет: просто Даларан пахнет магией. Обычно этот запах бодрил, сейчас - не вызывал никаких эмоций и чувств. Еще недавно примешивались и другие, в основном – ароматы готовящейся пищи. Внизу безмолвствовал в свете вечных фонарей осиротевший торговый квартал: закрытые двери ремесленных лавок, заколоченные ставни продуктовых; голодный город, ожидающий спасения и старающийся двигаться меньше, чтобы попусту не растрачивать силы. Кажется, вчера Сид мельком слышал, что почти все учителя Цитадели улетели следом за остатками двух армий… И вроде бы даже, посреди творившегося у него в голове безумия, потерянный в горе и обволакивающем сочувствии немного сумасшедшей девочки, он успел подумать: учителя уехали, а студенты, нисколько не изменяя своим привычкам, пришли обедать ровно по расписанию. И будут приходить и сидеть за столами в ожидании официантки в переднике цвета рухнувшей надежды, пока город тоже не рухнет - с небес на долину, с её стеклянными деревьями, пустеющими речками, бурым мхом. Потом Сид поднял глаза к небу. Ничего: ни лун, ни звезд. Все заволокла жуткая и абсолютная темнота. При сильной облачности, в кромешной тьме, должно быть, Даларан издалека казался одним гигантским фонарём, а вокруг него, на тысячу миль вокруг, ни единого источника искусственного света. Вроде бы по небу пронеслась какая-то широкая тень, но это, наверное, отблеск щита, обман зрения или особенно большая туча. Нет там никаких теней, одна чернота. Казалось, будто кто-то душит. Нависает и душит, но не как Мариса, не кряхтя и искривив красивую мордашку, а медленно, методично, целенаправленно, не меняясь в лице. Сид опустил глаза, душитель исчез. В городе осталось лишь несколько сотен человек, в основном – женщины и старики, и опытных полноправных магов среди них было чуть больше дюжины. Порталы перекрыты, в том числе и из-за каких-то таинственных флуктуаций в линиях леи, а не только из соображений безопасности; из Лиловой башни, возвышающейся над городом, льется насыщенный голубой свет: это усиленный магами Кирин Тора щит, который накрыл теперь всё, включая и свободную до сих пор взлетную площадку. Даларан превратили в замкнутую сферу, в стеклянную клетку. Добытчикам пищи – в основном это были рыбаки – тоже перекрыли путь вниз. Глашатаи объявили, что по данным разведки на город готовится атака, и нужно «сплотиться и перетерпеть». Атака кого? Зомби ведь не умеют летать… В любом случае, если армия не добьется существенных результатов (точнее, результата, одного-единственного, но способного улучшить всё практически моментально) в ближайшее время, в городе начнется настоящий голод. Пока что это было лишь местечковое недоедание, из разряда «кушаем плохо и мало, но всё-таки еще кушаем». Однако на еду уже начинали менять ценности. Сейчас - книги, небольшую мебель, безделушки, простую одежду. Но когда дело дойдет до драгоценностей и шелков – а это неизбежно случится в самое ближайшее время, – придет пора запираться на все замки и готовиться оборонять дом. Или нет?.. Всячески одобряемый своим слугой, Сид еще до переноса города накачал едой погреб. Нет, он набил едой весь дом, практически от пола до потолка. В гостиной, застенчиво прикрытый отрезом бархата, лежал мешок гороха, не поместившийся внизу. Бочонки с маринованными и солёными овощами захламляли людскую, кладовую для метел, все пространства под лестницами. В кабинете, на полках, предназначенных для новых книг, которые он собирался приобрести здесь, когда всё уляжется, стояли кадки с зеленью; по углам – лимонные деревья в гигантских горшках. Сотни бутылок вина, сухофрукты, крупы, бобы, коренья, мёд и сахар, круги сыра каждый размером с тележное колесо, неимоверное количество сухарей, соленой рыбы – погреб набили под завязку. В специальном его отсеке, который за достойную плату помог обустроить старый знакомый (в отличие от Сида, не бывший в глубине души пироманом и чествовавший иную, более элегантную ветвь магии) среди кусков искусственного льда, в бело-голубой дымке, свисали с потолка замороженные окорока и выпотрошенные гуси. Клетус не трогал их. Считая мясо, в силу своей уникальной наследственности, лучшей и ценнейшей едой, оставлял его на самый чёрный день. Как и всё остальное: до недавнего времени Клетус готовил только и исключительно из того, что приобретал на местном рынке. О его бережливости давно ходили легенды... Что ж, этот «самый чёрный день» скоро наступит. И Сид заранее знал, что он наступит. Говорил всем, кто соглашался выслушать, незадолго до отправления: вкладывайтесь в еду, тратьте на неё все свои сбережения, не покупайте для своих новых домов никакой мебели, кроме самой необходимой, не растрачивайтесь на безделушки. «Ах, милый магистр Эрона, – отвечали ему беспечные соотечественники. – Ну что вы такое сейчас сказали! У нас останутся порталы, мы сможем без усилий получать всё необходимое! Кстати, почему это вы приобрели дом в торговом квартале?.. Там так неуютно и наверняка будет грязно!» Горстка идиотов. И скоро оставшиеся в городе идиоты начнут голодать по-настоящему. И непременно ринутся к нему. Он знал, как еще недавно поступил бы в такой ситуации: усмехался бы под нос, продавая им еду – в кои-то веки настоящую! – по баснословным ценам, наживал врагов и плевал на это с пьедестала безграничного высокомерия, а Мариса усмехалась бы вместе с ним и считала деньги. Теперь… он уже не был так уверен. Он чувствовал, что изменился, причем, казалось, так стремительно и неожиданно, что не успел заметить, когда именно, в какой момент этот перелом произошел. Что же это: собственные страдания, которых раньше удавалось благополучно избегать, заставили его начать сочувствовать другим?! Похоже на то. Он покинул балкон, закрыл дверь и снова очутился в тёмной комнате. Он успел заметить по состоянию гардин и пола чуть раньше, что Клетус поддерживал здесь чистоту; обычно такие комнаты – пустующие, брошенные – покрываются пылью. Клетус явно не желал, чтобы это случилось, а ведь Сид прямым текстом сказал ему, что на мансарду можно не тратить усилий и времени, и вообще неплохо бы перетащить туда мешки с горохом, потому что наверху суше. Но нет, Клетус не послушался. Очевидно, он тосковал по Марисе гораздо больше, чем можно было бы предположить. И это нонсенс: Мариса обращалась с ним, как с низшим существом, постоянно извинялась перед гостями, что им за столом прислуживает «неуклюжий полукровка», причем извинялась громко, демонстративно и в его присутствии. Услышав это в первый раз, Сид так разозлился, что поднял Клетусу жалованье; услышав во второй, предложил нанять для него помощника. Но управитель отказался. Сказал, что «горничной для леди» уже достаточно. Горничную Мариса, кстати, перед отбытием уволила. Саму сцену увольнения Сид не застал, причин не знал. Бедная девушка, заливаясь слезами, чуть не врезалась в него на ходу, когда он шел в столовую. Он мог лишь предполагать, каких гадостей Мариса наговорила… Понятное дело, совершенно не обязательно обращаться со слугами как с равными, но считать их за бессловесных и бесчувственных рабов – ужасно. И себе во вред. Обиженный слуга может и слабительного в еду тебе подсыпать ненароком, и в постель подкинуть змею, и на полу около ванны «забыть» кусок мыла. Интересно, чем думала мать Клетуса, когда «ради спортивного интереса» решила отдаться пленному аманийскому троллю? Что от одного раза беды не будет? И почему не избавилась от ребенка задолго до того, как он уже родился, чуть не порвав ее пополам? Зачем бросила, раз уж родила? И что, получается, по теории Эадлин Бреслин, Клетус сам выбрал родиться неуклюжим метисом, которого практически все верноподданные граждане Королевства будут считать за отбросы? Сам решил, что ему нужны насмешки, издевательства, голод и нищета, а затем – при отсутствии выбора – не особенно радостная жизнь слуги на долгие, долгие годы? Чему он должен был научиться в таком случае – смирению? Да, получается, так. Сид помотал головой. К чему вообще думать об этом… Нет никакой души, это слишком глупо и вызывает слишком много вопросов. Если есть души и есть Бог, зачем он создает эти самые души несовершенными, чего уж сразу не сделает всё как надо? А его тогда кто создал? Если у нас есть душа, останется ли она в нас, когда нас превратят в зомби, или невесомым облачком полетит в небеса? А если останется, то что ж никто ни разу не достучался до ходячих мертвецов? Может, разговаривать не пробовали? Ха-ха, как смешно. И так далее, и тому подобное. Десятки всяких псевдофилософских вопросов. Тут Сид понял, что, наверное, при возможности задаст их. Да и вообще, чего уж долго ждать. Пока вставший спозаранку Клетус дребезжал кастрюлями, он привёл себя в порядок, расчесал волосы, оделся… – Желаете позавтракать? – поинтересовался Клетус с кухни, услышав шаги на лестнице. Если он и был удивлён, что его хозяин, обычно дрыхнущий до полудня, сегодня встал ни свет ни заря, то ничем своего удивления не выдал. – Нет, спасибо, – отозвался Сид, сжимая под рукой коробку с бумагой, чернилами, набором перьев и грифельных карандашей. Он намеревался тут же уйти, однако вспомнил кое-что… И зашел на кухню. Клетус, сгорбившись над плитой (и когда он успел растопить печь?) методичными движениями размешивал вяло булькающую в маленькой кастрюльке овсяную кашу с изюмом. – Я хотел тебе сказать… Насчет Шанки… Сид умолк. «Трагически погиб»? Клетус постучал деревянной ложкой по краю кастрюли, аккуратно снял кашу с огня прихваткой и водрузил на деревянную подставку на столешнице. Никаких эмоций. – Знаю, милорд. Да упокоится его благородная душа. Ну вот, опять эти души… Благородная к тому же, так её разэдак… Нет, они – что, все какого-то другого Шанку знали?! Допытываться, кто ему принёс весть, Сид не хотел. Какая разница. Слуги всегда всё знают. Он помолчал еще немного, потом спросил: – Слушай, а зачем ты убираешь мансарду? Я же говорил тебе, что можно не тратить на неё время. Клетус слегка пожал плечами. Он продолжал стоять у плиты, развернувшись к хозяину, его длинные руки плетьми повисли вдоль тела. Вряд ли он признался бы, что скучает по Марисе. «А может, – посетила голову Сида нежданная догадка, – он её боится? Чисто гипотетически, если она вернется и скушает меня, и ей это каким-то образом сойдет с рук, она может и Клетуса заодно со мной скушать за грязную комнату…» – Я взял на себя смелость предположить, что кто-нибудь туда въедет в ближайшее время. – Типа Шанки? Да он ведь не любит верхние этажи, забыл? А, какая теперь разница… Клетус мялся. Сид видел, что он хочет поесть, он всегда завтракал рано утром, до того, как хозяева проснутся, и к их пробуждению уже успевал приготовить дополнительные блюда, достать припасенное с вечера… – Да не стой, садись, поешь, – ободрил его Сид. Клетус не двинулся с места. – Нет, не мастер Шанка, милорд. Я думал, что… Простите. Это не так важно. Гости. Я имел в виду гостей. – Нет, важно, – дожимал Сид. – Что ты думал? Какие именно гости? – Женщина, – сдавленным голосом признался Клетус. Сид не сразу понял, какая именно, а когда понял, отвернулся и задумался. Клетус, наслушавшись его не касающихся разговоров и насмотревшись на разномастных визитёров, решил, что хозяин в ближайшее время притащит себе трофейную человеческую девочку и запрёт её в мансарде? Потому что подвал весь забит жратвой, или что? То есть, всё это время он тщательно вытряхивал в верхней комнате покрывала, чистил гардины, мыл полы, менял простыни – ради человеческой девушки, которую собираются взять в плен и допросить? Но разве ради пленников так стараются? Даже столь скрупулёзные и помешанные на чистоте индивиды, как Клетус? – Ты. Думал, – медленно проговорил Сид. – Что я. Приглашу мисс Бреслин. Жить здесь? Клетус вздохнул. – Глупости, милорд, я понимаю. Прошу простить меня. И он покосился на рисовые лепешки в рисовой же бумаге. Но приступить к завтраку так и не решился. – А знаешь, – кивнул Сид, – неплохая идея. Жаль только, что и предполагаемая гостья не согласится, и меня за это укатают в глину и обожгут в печи. Или что там за такое положено. – Ничего, – еще более тихо отозвался Клетус. – Прости? – Ничего. Исторических прецедентов нет, однако, поскольку вы, во-первых, находитесь в суверенном городе-государстве, а, во-вторых, проживаете в квартале, не входящем в официальную юрисдикцию одной из фракций, вы не нарушите таким образом закон. В торговом квартале разрешается сдавать комнаты кому угодно. – А я сдавать ей должен? – Нет, но… – Брось, я подтруниваю над тобой, о, ты, тень, бессменно маячащая у меня за спиной, безмолвный свидетель моего позора. Мисс Бреслин благополучно живёт со своими друзьями. – Не очень благополучно, – теперь он снова перешел на полушепот. – Клетус, ну говори громче, разве ж я когда-нибудь на тебя злился или орал? Чего ты боишься? Ох, Свет. Марисы, конечно. Старые привычки так тяжело изжить. Если на тебя столько лет рычат за каждую мелкую оплошность, поливают оскорблениями и грозятся выкинуть на улицу, хочешь-не хочешь, а начнешь трястись и пресмыкаться. Клетус задумчиво потрогал маленький клык, одиноко торчавший с края его широкого рта. – В ювелирной лавке… Я случайно прочёл фрагмент дневника, который ведёт мастер Абдуул. Ах да, этот немой козёл, муж её подруги. – Да ты проныра! А на каком же языке он его ведёт, что ты сумел прочесть? – На всеобщем. Дивный новый мир, принявший беглых недоэредар в свои объятья, какой ты абсурдный. Дивный тупой козёл, в перерывах между обтачиванием камней зачем-то черкающий свои писульки за прилавком магазина, который посещают лишь те, кто больше всего на свете любит посплетничать, потому что из-за избытка денег им больше нечем заняться, да их слуги, сплетничать зачастую любящие не меньше. Помолчав и явно набираясь смелости, Клетус добавил: – Он ищет путей избавиться от присутствия мисс Бреслин в своём доме. Считает, что у неё тайный роман с его женой. Если б Сид в этот момент пил, он бы прыснул вином прямо в некрасивое и доброе лицо Клетуса. – Он… что?! Да ты шутишь! Не просто козёл, а сказочный козёл! Клетус, ободренный энтузиазмом хозяина, энергично закивал. – Мастер Абдуул одержим этой идеей. Осмелюсь сказать, она снедает все его мысли. – С ума сойти. Мой дорогой друг, ты выдал мне сейчас кусок такой чудесной информации, на которую я до сих пор не сумел раскрутить ни одного из всех этих бестолковых «агентов»! – и Сид добавил, решительно поднимаясь: – Что бы я без тебя делал. Клетус слабо кивнул («Благодарю, милорд») и вновь покосился на лепёшки. Голову Сида посетило озарение: он не съесть их хочет, он просто вспоминает о том, где их купил! – Хороший хлеб, как считаешь? – поинтересовался Сид, прищурившись. – Кое-что в нём можно улучшить… Но при наличествующих в городе ингредиентах… Я бы сказал, вполне неплохой. «Фокусник» вроде бы уже открылся. Однако никто не сидел за столами и не ел, но прямо перед окошком, ведущим на кухню, выстроилась маленькая толпа, состоявшая из юных студентов. Они шумели о чём-то. – Что значит – не будет? – негодовал один. – Это идиотизм какой-то! – вторил другой. Сид поставил коробку с письменными принадлежностями на пустую барную стойку. – Вот и я говорю! – Неужели вообще нет? – В чём дело? – поинтересовался Сид на всеобщем, и в следующую секунду пожалел о том, что в принципе привлек к себе внимание. Надо было тихо сесть в углу и подождать, пока не разойдутся. – Говорит – завтрака не будет! – крикнул ему кто-то, явно не разбирая, кто и откуда задал вопрос. Сид протиснулся через толпу и не без усилий подобрался к окошку достаточно близко, чтобы слышать, что оттуда отвечают. – Подъедайте свои запасы! – раздалось с кухни в следующий миг. Иона мелькнул и исчез. Ни Эадлин, ни официантки видно не было. Студенты возмущенно зашумели – на порядок громче. – Ему же за питание платят авансом! – Кого можно позвать, чтобы надавали по морде этому недоразумению в шапке? – Никого не осталось… Ключника разве что. – Неправда, Совет Шести в городе! – Ну вот ты их и зови, дурак тупой! – Да сейчас старший курс придёт, уж они его! – Зачем же ты тогда открыл? – визгливо крикнула повару человеческая девушка-альбинос, беловолосая и белокожая, что стояла рядом с Сидом. Кажется, она чуть не плакала. – Потому что порядок такой! – и с этими словами Иона резко опустил заслонку и запер её изнутри. Студенты принялись остервенело колотить в неё. Неровен час, выбьют. Когда вспомнят, что умеют пользоваться магией. Сид закатил глаза на мгновение, по стеночке добрался до двери, ведущей на кухню, дернул ручку. Заперто. Тогда он постучал в дверь ногой. – Открывай, проклятая ты обезьяна. Открывай, или расплавлю замок. Тут уж студенты повернулись к нему все разом, умолкнув и окидывая его заинтересованными взглядами. Как же, взрослый опытный маг пришёл за них заступиться. Хотя он пришёл совсем не за этим… И заступаться ни за кого не желал и не собирался… И вообще, от присутствия этой толпы ему вдруг стало немножко дурно. На кой чёрт продолжает привлекать их внимание?.. Иона узнал его голос и открыл. На Сида с надеждой смотрела пара десятков голодных взглядов, обладатели которых, скорее всего, ни разу не пропускали ни единого принятия пищи в своих коротеньких жизнях. Как бы они не последовали за ним на кухню… – Я сейчас всё улажу, – сообщил он студентам. Не потому что собирался улаживать, а чтобы не пошли за ним, разумеется! Только поэтому. Иона был красный и злой. Дверь он тут же снова запер. Очевидно, он не только открыл заведение, он и печь растопил: на кухне была такая парилка, что Сид с ужасом подумал о том, как вообще тут можно работать целый день и не превратиться в лужицу расплавленного воска. Впрочем, сочувствовал он вовсе не Ионе… – Что за дерьмо ты себе позволяешь? – прошипел повар. – Ну, ты сам мне открыл. Сид улыбнулся. Еще б не открыл. У Ионы из оружия – только сковородки, горшки да ножи, а он – сам себе ходячее оружие, и в этот раз к любым ножам готов. Плюс, рядом еще кучка молодых, не очень стабильных, плохо справляющихся со своим даром… Он посмотрел через плечо Ионы. Но на кухне больше никого не было. – Её тут нет, – горемычный повар безошибочно истолковал его взгляд. – Отпустил её. За неимением работы. На два часа. Говорил он так, будто рубил свиные ребра тесаком. – Ясно, – отрицать свои намерения не хотелось. – Что, совсем еды нет? – обреченно вопросил Сид. – На завтрак – нет! – рявкнул Иона и тут же добавил чуть спокойнее, опускаясь на табурет и стаскивая с головы свою заляпанную поварскую шапку: – У меня все крупы закончились. Ни черта не осталось. Даже гречки нет. И мёда нет, ни капли. Всё, весь вышел. Что я – буду репой их на завтрак кормить? И он вдруг заплакал. Ну, или затрясся в нервических сухих рыданиях. – А это что? – Сид указал на штабеля рисовых лепешек под тряпицами на дальней столешнице. – Хлеб… Вчерашний… Но он на обед… – А это? – огромная кастрюля какой-то жидкости. – Узвар… На обед… Но мёд закончился, понимаешь… Без мёда! Как будто страшнее трагедии быть просто не может. – А что мешает сейчас отдать студентам и то, и другое? – Не положено… Какой-то грустный водевиль получался. И самое грустное – то, что происходило в его голове. Сид прикрыл глаза на мгновение. Как раньше получалось быть таким безучастным? Он и в самом деле уже не помнил… – Не двигайся с места, горе ты барабулечное, пока не позову. Иона, похоже, не собирался. Народный гнев его вымотал. Сид взял под мышку несколько больших блюд и вышел к студентам. – К сожалению, с продуктами огромные перебои. Есть только хлеб и узвар. Вам этого хватит, чтобы хоть как-то успокоить желудки? – Когда я сюда направлялась, – вышла вперед девочка-альбинос с визгливым голосом, – мне было обещано трехразовое питание. Разнообразное трехразовое питание! А этот… этот… он уже несколько недель кормит нас одним и тем же! Самое вкусное, что у него было, это утренняя каша, а теперь, получается, и… На пальцах у неё красовались золотые кольца, шею украшал кулон с огромным аметистом. – Успокойся, продуктов же нет, – другая девочка потянула ее за руку. Этой, судя по всему, ситуация была куда понятнее: драгоценностей на ней не было. Она сказала, обращаясь к Сиду: – Да, этого хватит. Лучше, чем ничего… Кто-то еще попытался протестовать, но почти сразу умолк. – Ладно, я могу сделать так, чтобы это, по крайней мере, не было так скучно… Сид огляделся в поисках самого большого стола, за которым могло уместиться десять человек, потом водрузил на него блюда. – Барабулька! – крикнул он. – Неси хлеб. А вы все – шаг назад. Студенты послушно отступили. Занятно, никого из них его расовая и фракционная принадлежность не волновала. Среди них были люди, квельдореи, он даже заметил гномку. Судя по всему, Кирин Тор уже успел как следует поработать над уровнем их толерантности… Хвала всем несуществующим Богам. Подростки видели перед собой просто мага – взрослого, который собирался решить их насущную проблему. Когда не хватает еды, в любом случае становится не до политики. – Я сразу вас предупреждаю. То, что я сейчас сотворю, не будет иметь никакой питательной ценности. Хлеб разделите поровну между собой и обязательно съешьте хотя бы по куску. А уж какими иллюзиями вы будете его закусывать – это уже ваше дело… Через пару минут на столе красовался огромный кусок дымящейся говяжьей грудинки в окружении горок бекона; груда белых сырных шариков, колышущийся ком фруктового мармелада, шмат масла, яблочные ломтики в меду. Иона притащил хлеб (как Сид заметил, всё равно не весь) и, с подозрением поглядывая на иллюзорное изобилие, водрузил лепёшки на край стола. Студенты не двигались с места. – Как вы это сделали? – раздался первый вопрос, очень тихий и робкий. – Вы можете меня этому научить? – Как долго вы будете восстанавливать силы после этого? – Но закон марэ-призыва чётко говорит, что только манна и вода… – А можно мне винограду? – перекричала всех остальных девочка-альбинос. Сид вздохнул. – Научить, наверное, не могу. Силы восстанавливать буду недолго. Закон марэ-призыва может сам себя трахнуть в зад. Винограду нельзя. Можно каши из крупы, которой я сюда натаскаю через час из личных запасов… Студенты, наконец, зашумели и набросились на еду, Сид ловко увернулся от них и устремился ко входу. Там его ждала Эадлин. Она невозмутимо держала на руках яростно вырывающегося кота и улыбалась. – Что смешного? – спросил он, успокоив сердце. В самом деле, чего это оно вдруг так сильно ёкнуло при взгляде на неё? Она пожала плечами. – Ты заразила меня этим. Это ты виновата, – сказал он вдруг: невпопад, неожиданно для самого себя. Она вопросительно посмотрела, приподняв брови. – Чем-чем… Сочувствием! Это же… как ты с ним живёшь? Снова пожала плечами. Кот вырвался. Выглядел он куда здоровее и толще каждого из этих студентов. Когда же они – вероятно, очень скоро – издохнут и их бессмертные души устремятся в объятья всесущего Бога, а бренные тела останутся валяться на улицах Даларана, кот наверняка станет еще жирнее.