Cigarettes and Showgirls

Кенсу покинул офис отца, чувствуя себя еще более подавленным, чем до этого. Ранее этим днем, когда его шоу-труппа прибыла в небольшой приморский городок, он был этому рад, так как именно тут обосновался его отец. Но по какой-то причине визиты к нему никогда не заканчиваются так, как хотелось бы. Он любил его, но и сам знал, что является для отца причиной разочарования. Кенсу не был удивлен, что визит прошел не совсем гладко. Тот факт, что сын генерала поет в разъездном танцевальном шоу, вместо того, чтобы воевать за свободу страны, просто так не забудется. Вдобавок, вопреки ожиданиям своего отца, Кенсу вырос чрезмерно чувствительным и мягким. Удивительно, как эти двое вообще выдерживают общество друг друга. Кенсу из его мрачных мыслей вывело столкновение с мужчиной, облаченным в военную форму. Мужчина бросил на того взгляд сверху-вниз; в глазах его читался испуг, но осмотрев внешний вид Кенсу, тот понял, что парень опасности для него не представляет, и губы его разошлись в улыбке, больше напоминающей ухмылка. В этот момент Кенсу отшатнулся, ошарашенный безупречной улыбкой этого высокого и, нельзя не признать, привлекательного незнакомца; спешно сделал два шага назад, освобождая его личное пространство. Но не похоже, что незнакомец обратил на это внимание — его улыбка стала шире, пока он наблюдал за тем, как Кенсу суетится. - Будь осторожнее, - сказал солдат, и Кенсу засомневался: тот демонстрирует свое обаяние или же это снисходительность. Он резко кивнул и кинул невнятное извинение, прежде чем убежать подальше от высокого солдата с карамельной кожей. Меньше всего Кенсу сейчас нужно столкновение с загадочным незнакомцем и влюбленность. Ему просто нужно делать свою работу и по возможности избегать отца. Репетиция давалась тяжело. На дворе был июль, и свет прожекторов, направленных на них, от жары явно не спасал. Пот лился с Кенсу ручьями, а в горле было сухо. Когда они, наконец, закончили, он завалился спиной на деревянное покрытие сцены и выдохнул, прося воды. Сцена находилась на центральной площади, и Кенсу пытался не думать о той толпе местных, что заполнит ее этой ночью. От этих мыслей волнительно тянуло внизу живота. Он устало наблюдал за проходящими мимо танцовщицами, которые, посмеиваясь, шептались о чем-то своем. Кенсу старался избегать разговоров, в которых бы участвовало больше двух людей одновременно, но несмотря на это девушки любили засыпать его сплетнями и болтовней. Тиффани осталась последней, и он помог ей упаковать реквизит в невзрачные деревянные ящики, думая о предстоящем перерыве. У девушек их труппы был строгий комендантский час, но Кенсу никогда не слышал, чтобы гулять поздно запрещалось и ему. Вероятно, такого запрета не было. В шоу ведь участвуют только девушки, пока сам он стоит позади — вряд-ли бы кто-то его узнал. Да и комендантский час был установлен скорее по той причине, что девушкам было опасно выходить на улицу в позднее время. Но было ли это безопасно для него? Кенсу вспоминал статного солдата, с которым столкнулся сегодня, размышляя, придет ли тот посмотреть шоу этой ночь... Узнает ли певца. Какая-то частичка его надеялась, что узнает. Кенсу поднимался по лестнице на сцену, тяжело дыша и ставя по две ноги на ступеньку. Он осторожничал на тот случай, если директор все-таки придет его искать. Кенсу просто не знал, как перед ним объясняться. Сердце бешено стучало. Он решил, что лучший вариант — вернуться за кулисы. Никто не станет искать его там, где он старается появляться как можно реже. - Тут они тебя не найдут, - Кенсу убеждал себя вслух, параллельно пытаясь выровнять дыхание. Просто позволь себе раз в жизни расслабиться. Это твои часы свободы, так что, ради Бога, наслаждайся ими. Он облокотился на непрочную стенку, являющуюся частью сцены, и тяжело вздохнул, вдыхая теплый летний воздух. Кенсу на мгновение задержал дыхание, вслушиваясь в мирные звуки спящего города. Только спустя какое-то время пришло болезненное осознание того, что рядом присутствует еще чье-то дыхание. Он вздрогнул. - Расскажи о себе. Кенсу будто ножом пронзило — он узнал голос. Он быстро повернулся, чтобы мельком взглянуть на фигуру, и сразу понял, что не ошибся; тот самый незнакомец с золотистой кожей сидел на куче ящиков. На этот раз одет он был в комбинезон, потертый на коленях, волосы его чудно торчали в разные стороны. Кенсу посетило странное желание пробежаться ладонью по этим волосам и пригладить непослушные пряди. Но он сдержался, понимая, как странно бы это выглядело. - Я думал, что ты военный, - Кенсу уклонился от ответа. "Комбинезон" пожал плечами; ухмылка появилась на его лице. - Еще нет. Осталась пара месяцев до моего двадцатилетия. Сейчас я простой рабочий. Кенсу неуверенно кивнул и двинулся в противоположную сторону, чтобы уйти, но, кажется, у "Комбинезона" были другие планы. Он похлопал по коробке, стоящей рядом, наполовину скрывающейся в тени. - Садись и поболтаем немного, "Певчая птичка", я не кусаюсь. И я закурю, будешь? У Кенсу были дела важнее, чем ночью сидеть с каким-то нищим рабочим. Но между пальцев незнакомца маняще скользнула сигарета, и парень сдался. Рабочий ухмыльнулся и протянул ему одну, легким взмахом раскрывая зажигалку; пламя сверкнуло в темноте. Тусклый свет позволил Кенсу слегка рассмотреть лицо паренька. Глаза у того были темные: таинственные, шоколадные, но мягче, чем Кенсу предполагал; властная ухмылка никак не состыковывалась с юношескими чертами. Сначала незнакомец зажег сигарету Кенсу, затем склонился и прикурил у него; пальцы коснулись подбородка. Момент казался слишком интимным, чтобы делить его с кем-то, кого повстречал пять минут назад. Кенсу отстранился при первой же возможности, а второй парень, казалось, не чувствовал никакого неудобства. - Так у тебя есть имя? – спросил "Комбинезон". Кенсу затянулся, давая пронизывающему теплу наполнить грудную клетку. Он не курил несколько месяцев, и сам удивился тому, что незнакомцу удалось заставить его опять взять в руки сигарету. У него, должно быть, особый дар убеждения, думал Кенсу. Он выпустил дым, и тот растворился в сером пыльный воздухе сцены; только потом Кенсу решил ответить. - ДиО. - Это не настоящее имя, - надменно заметил "Комбинезон". - Если действительно решил его сменить, хотя бы выбери что-нибудь более реальное. ДиО звучит нелепо. Слова незнакомца немного задели, хотя, на самом деле, ему было глубоко плевать на мнение какого-то рабочего. Да и он сам рад бы был остаться До Кенсу, но директора впечатлила история парня о том, что тот не хотел придавать огласке свою личность. Будто тому было стыдно находиться в центре внимания, вместо того, чтобы быть на линии фронта. - А какое имя подошло бы? Тот, немного подумав, как лучше ответить, сказал: - Кай. Я бы выбрал его. Даже подумываю когда-то сменить свое на это. - Шутишь? – Кенсу усмехнулся. Уверенность нахлынула вновь, его легкие были полны дыма, и никто, кроме странного парня, его не слышал. - "Кай" звучит так же глупо, как и "ДиО". Не тебе меня судить. Незнакомец — Кенсу про себя прозвал его Каем; хоть он и сказал что имя глупое, но оно необычайно тому подходило — широко ухмыльнулся и пожал плечами. Кенсу заметил, что в уголках его глаз появляются складки, когда тот улыбается. Загадочная аура полностью растворилась, когда Кай неожиданно фыркнул. - Хорошо,- сказал тот. Дым устрашающе закручивался в свете полночных огней, окутывая его лицо туманной пеленой. - ДиО, ты прав. Можешь называть меня Каем, будем оба ходить с нелепыми именами. Кенсу улыбнулся, и оба на мгновение замерли, смотря друг на друга. ДиО первым прервал зрительный контакт. Такое поведение, эти неловкие действия, похоже, никак не действовали на Кая. - И все-таки, что ты тут делаешь? – поинтересовался Кенсу, всматриваясь в пустую площадь. Через пару дней ее заполонят солдаты и горожане, и Кенсу вновь будет петь перед ними. От одной мысли он стиснул зубы. Кинув беглый взгляд на Кая, Кенсу увидел, что тот смотрит в том же направлении. Ему стало интересно, о чем же тот думает, что придало его лицу такое меланхоличное выражение. Он был уверен, что это не волнение перед завтрашним представлением. - Мне нравится иногда посидеть тут и подумать, - начал Кай, голос его будто отделяется от тела, - Здесь хорошо, вдалеке от всех. Приятно иногда послушать тишину. Кенсу кивнул: он прекрасно понимал, о чем тот говорит. Сам он пришел сюда за тем же. В последние дни ему было сложно найти время на себя. - И мы прекрасно знаем зачем тут ты, - неожиданно сказал Кай. - Ты говорил сам с собой, я подумал, ты во сне ходишь, — немного странно это. Кенсу хотел было возразить, но каждая фраза, приходившая в голову, казалась слишком грубой, чтобы сказать ее малознакомому человеку — он вдруг вспомнил, что с Каем они только-только познакомились. Поэтому он решился на небольшую улыбку и неуверенно рассмеялся, надеясь, что такой реакции будет достаточно. - Единственная причина, по которой я устроился сюда, — работать с танцовщицами, - признался Кай. - Но, если честно, я едва их вижу. Вот тебе повезло: можешь проводить с ними столько времени. Пожалуйста, скажи, что поимел хоть одну. Кенсу вспыхнул румянцем на последней фразе, но гордо выпятил грудь, надеясь, что Кай не догадается, что он не целовал девушку с начальной школы, и что последней симпатией его был парень, сидевший с ним на уроках английского. - Больше всех мне нравится Санни, - произнес Кенсу, и это не было ложью, потому что им с Санни нравилась одинаковая музыка, и они часто советовались друг с другом на тему "что послушать". Кай одобрительно хмыкнул. - Это та, с короткими светлыми волосами? ДиО, похоже, что у нас схожие вкусы. Другая блондинка тоже ничего — низенькая, что все время улыбается. Кенсу ухмыльнулся сам себе. - Луна. Она прелестна. Могу устроить вам свидание, у нее сейчас никого. Лицо Кая засияло, а Кенсу вновь почувствовал себя странно. Ему нравилось делать людям приятное, всегда нравилось, и один вид улыбающегося Кая значительно улучшал ему настроение. - Будем в расчете, - Кенсу скинул окурок на пол и накрыл своим ботинком, - за сигарету и увлекательную беседу. Кай последовал его примеру и избавился от сигареты. Спрыгнув с ящика, он разгладил складки на комбинезоне. - Приятно было поболтать, - сказал Кай, похлопав Кенсу по спине, и вскинул голову на прощание. Кенсу было открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же передумал. Говорить было больше нечего, поэтому он дождался, пока фигура Кая не исчезнет из поля зрения, скрываясь в дальнем переулке. После певец сам соскользнул с ящика и нехотя возвратился в заезженный отель. Вечером Кенсу опять стоял на ступеньках, ведущих к сцене, и пытался убедить себя, что идет туда только ради сигарет, а не ради возможности опять побеседовать с Каем. Ведь это глупо. До отъезда остался один день — заводить друзей сейчас не лучшая идея. - Ты хорошо поешь, - первое, что произнес Кай, бросая в руки Кенсу зажигалку и сигарету. - Это работа, - возразил Кенсу, но в то же время почувствовал прилив гордости, - так что ничего особенного. Он вновь уселся на пыльный ящик рядом с Каем, и оба провели мгновение, наслаждаясь вкусом сигарет, которые Кай, вероятнее всего, добыл незаконно. Кенсу старательно пытался не думать о сегодняшнем представлении. Он немногое помнил — разве только то, что запнулся на первой строчке, и полностью удалось подстроиться только к последнему припеву. Оставалось надеяться, что толпа во все глаза смотрела на полуголых танцовщиц и не заметила этого. - Не думал, что ты так хорошо споешь. Перед выступлением казалось, что ты хотел сбежать. Боишься сцены? - Нет, - отрезал Кенсу, но голос предательски дрогнул. Вряд ли Кай не заметил, но промолчал. - Всегда хотел стать танцором, - быстро перевел он тему. Кенсу закашлялся, и горячий дым полез через нос, от чего на глаза навернулись слезы. - Меня сейчас посетил ужасающий образ тебя в костюме танцовщицы, - поведал Кенсу, но Кай протестующе промычал, слегка пихая того в руку и пытается спрятать улыбку, неодобрительно сведя брови. - Честно, - начал Кай, когда Кенсу успокоился, - я никогда не мечтал стать солдатом. Может, когда война закончится, я начну следовать своей цели. Я достаточно хорошо танцевал, брал уроки и все такое. Только мой старик не знал: он думал, я ходил на дополнительные занятия в элитную школу. До сих пор не знает, что меня выперли в первый же день. Кенсу попытался представить маленького Кая, волочащего из дома учебники, чтобы скинуть их у ближайшего забора, меняя на танцевальную обувь и спортивные штаны. Кенсу едва верилось, что этот ленивый рабочий, что делится с едва знакомым парнем сигаретами, мог быть чем-то так увлечен. Он хотел задать Каю несколько вопросов, например, почему того выгнали из школы, ладил ли он с отцом, почему больше не танцует и почему теперь он тут таскает декорации, но все они казались слишком личными. Сейчас Кенсу думал о том, что не помешало бы еще времени, чтобы получше узнать Кая — тогда на его вопросы нашлись бы ответы. Что-то в этом загадочном мальчике с пухлыми губами и оголенными рельефными руками заставляло Кенсу искренне желать повторения этих встреч каждый день; сидеть на сцене в тишине раннего утра и просто говорить с ним обо всем. - Когда я увидел тебя в первый раз, - прервал тишину Кенсу, - я решил, что ты военный. По крайней мере, так ты был одет. - А, - губы Кая растянулись в улыбке, - я все думал, когда ты спросишь. Не буду тебе врать. Оказывается, при желании, попасть в казарму очень легко. Я навещал друга. Кенсу рассмеялся и признал, что впечатлен. - Не верится, - сказал он, - серьезно. Кай ухмыльнулся, давая дыму просочиться между зубов туманной дымкой, затем произнес: - Ну, а как думаешь, откуда они у меня? - Украл сигареты у солдата? Кенсу с трудом поверил услышанному, и уголки губ Кая разъехались еще шире: он, очевидно, был горд собой. Кенсу вдруг начал смеяться без особой на то причины. Ему давно не было так весело. Становилось тепло на сердце от осознания того, что среди всего множества людей в этих безотрадных условиях нашелся кто-то вроде Кая; кто-то, кто может спокойно делиться своими детскими грезами и незаконными проделками с подобным Кенсу. Он вдруг понял, что раньше не встречал никого, хоть немного похожего на Кая. - Почему ты мне все это рассказываешь? – спросил Кенсу, не сдержав улыбки, - Я бы мог заявить в полицию. Тебе не стоит слепо доверяться людям в наше-то время. Кай закатил глаза и бросил окурок на землю; на Кенсу навалилось неприятное осознание того, что беседа близится к завершению. Он вдруг осознал, что готов бы просидеть здесь всю ночь, слушая истории Кая. Это входило в привычку. - Не учи меня, - уверенно произнес Кай. - Я знаю, кому мне верить, а кому нет. Ты бы не стал стучать на меня, ДиО, я хорошо разбираюсь в людях. Когда Кенсу собрался ответить, Кай уже уходил, так что он решил промолчать. Но его не покидало чувство, что Кай и так знал, что он хотел сказать. В последнюю ночь на том же месте Кенсу вновь встретил Кай. Выглядел тот жалко: между пухлых губ была зажата сигарета, в руке — бутылка соджу. Заметив Кенсу, он немного оживился и поднял бутылку со словами: - ДиО, смотри, что еще я стащил, глоток дорого тебе обойдется. - Повод? – осторожно поинтересовался Кенсу, беря сигарету из протянутых пальцев, и присел рядом. Кай издал вялый смешок и пихнул бутылку в руки Кенсу. - Эта Луна меня отшила, - драматическим тоном произнес Кай, игнорируя вопрос. - Честно говоря, она была невыносима. Никак не получалось не обращать внимание на тот бред, что она несла. Утверждала, что занималась балетом, но не могла назвать свой deboulé в demi detourné! Даже ее милое личико не сгладило впечатление. ДиО, признаюсь, свидание провалилось. Кенсу удивился, но почему-то, даже не смотря на драматический негатив Кая, не особо расстроился. - Думаю, не стоило вас сводить, - почесав затылок, признал Кенсу. - Луна неплохая девушка, но у нее сильный характер. Наверное, вы просто не подходите друг другу. Кай пожал плечами, и больше ее имя в беседе не звучало. Какое-то время они сидели в тишине, передавая бутылку туда-сюда, и в какой-то момент все вдруг стало проще: взгляд Кенсу помутнел, как и его сознание. - Ненавижу петь,- заявил он, когда тишина стала действовать на нервы, и Кай издал какой-то приглушенный звук: что-то между скептицизмом и недоверием. - Нет, не ненавидишь, - сказал он, уверенно качая головой. - Я слышал, как ты поешь. С таким голосом просто невозможно ненавидеть пение, невозможно. - Ну, тогда, - начал Кенсу, делая очередной глоток из бутылки. Соджу щипало горло, и жгучее ощущение после необычайно расслабляло. - Я не ненавижу петь в целом, а, скорее, только перед людьми. Не люблю быть в центре внимания. Ненавижу сцену. Он сам не понимал, почему говорит все это, но не похоже, что Кай был против, и Кенсу понял, что ему этого не хватало: возможности общаться с кем-то так свободно. Находясь в разъездах, редко удавалось завязать с кем-то содержательный разговор; постоянная практика и сон. День за днем. Кай, он все понимает. В данный момент Кенсу нуждался в нем. - Зачем тогда выступаешь? – спросил Кай. Язык его заплетался, и он вскинул голову. Зрачки медленно, но заметно расширились. - Если ты так это ненавидишь? И Кенсу вновь почувствовал просыпающийся в нем стыд. Стыд, который ему удавалось удерживать глубоко в себе в маленькой деревянной коробочке, так крепко запертой, что он никогда бы не вырвался оттуда. Но слова Кая пробудили его, будто той коробочки никогда и не было. Он был таким же тяжелым и обжигающим. Кенсу молчал какое-то время, думая, что болен. - Потому что я всех подвел, потому что не могу воевать и не могу сделать так, чтобы семья мною гордилась. Прежде чем продолжить, Кенсу пришлось сильно сглотнуть, чтобы убрать ком, застрявший в горле. - Но все же нужно было чем-то заняться. У меня слабое сердце, но это сердце может дарить людям надежду, приносить людям, у которых нет ничего, несколько минут счастья, и я решил, что это оно: то, чем я мог бы заниматься, роль, которую мог бы сыграть. Может, это и не нечто значительное, но все же что-то. Кенсу никогда раньше не изливал все это вслух, не считая первого дня в пути. Но тогда был уловим только его неконтролируемый плач и несвязное бормотание — полуслова-полувой, пока Джесика поглаживала его по спине и, когда он успокоился, предложила теплого молока. Тогда он был рад выпустить эмоции. Кенсу сделал глубокий вдох, позволяя мягкому утреннему воздуху заполнить легкие, и удерживал его так долго, как только смог. Кай не утешал его и не выражал сочувствие, только слегка похлопал его по спине и вздохнул. - Всем нам иногда приходится поступать не по своей воле, чтобы делать людей счастливыми. Жестоко, но так оно и есть. ДиО, ты все делаешь правильно. Кенсу кивнул и согласно промычал. Он потянулся к бутылке соджу, но руки Кая все так же крепко сжимали ее, и Кенсу решил воздержаться. - ДиО, в жизни приходится сталкиваться с неприятностями и порой хочется изменить прошлое, но мы не можем. С хорошими людьми случается плохое, так уж устроен мир. Кенсу начало казаться, что они говорят уже не о пении. Он согласно кивнул и тихо произнес что-то вроде "Согласен", но он не был уверен, слушает ли его Кай вообще. Взгляд его стал стеклянным, и казалось, что он ушел в себя. - Чанелю бы понравилась твоя песня, у него всегда был странный музыкальный вкус. -Чанелю? – по тому, как было произнесено предложение, Кенсу понял, что речь идет не просто о ком-то, а о человеке, которого больше нет, о том, кто был важен Каю, и, даже выпив, тому было тяжело говорить о нем. - Он был моим лучшим другом. Умер на прошлой неделе. - Соболезную, - на автомате ответил Кенсу и сразу мысленно себя ударил. Каю не нужна была жалость, не нужно его сочувствие —ему просто нужно выговориться, так же, как до этого Кенсу. Следующие пару минут он решил молчать и только слушать. Кай сделал очередной глоток соджу, и Кенсу заметил, как низко сразу упал уровень жидкости в бутылке, но ничего не сказал. - Пак Чанель и Бен Бэкхен — два моих самых близких друга. Когда они стали солдатами, я поклялся себе, что если с ними что-то случится, я никогда этого себя не прощу, потому что не могу быть там с ними, как бы того не хотел. Чанель был так счастлив, когда его взяли: каким бы то ни было образом, он всегда мечтал попасть в армию. Не думаю, что Бэкхен был так же рад, но все было хорошо, ведь мы держались друг друга. - Так вот к кому ты ходил в казарму - произнес Кенсу, забыв о своем же решении слушать молча. Кай нахмурился, будто и забыл о присутствии второго парня, но все же кивнул. - Я хожу к нему так часто, как только могу, но это непросто. Он изменился с тех пор: из его глазах пропала жизнь, полностью растворилась. При мне он не дает волю слезам, но я знаю, что сейчас он очень уязвим. - Кай, ужасная правда в том, что многие солдаты погибают. Так… Кай свел брови, по-прежнему не смотря в глаза Кенсу, и старательно замотал головой, гневно моргая. -Нет-нет, ты не понимаешь. Чанель… Чанель умер не той смертью, какой ему полагалось. В переулке на него набросилась кучка подростков, они хотели забрать у него часы. Из всех… Из всех возможных смертей… Почему именно эта? Это не справедливо! Все, чего он хотел, это сражаться за нашу свободу и умереть, сражаясь за нее же, но все кончилось так! Ему даже не дали возможности… Кай перешел на меланхоличный шепотом. Он прочистил горло и одним глотком закончил бутылку, ставя ее обратно на ящик так резко, что где-то у основания стекло дало трещину. - Вот поэтому мне надо поскорее стать солдатом, так я смогу оберегать Бэкхена. Сейчас, без Чанеля рядом, он потерян и ему нужен я, но я, черт побери, еще слишком молод, и это не справедливо! И большее, что я сейчас могу, это влезть в форму Чанеля и курить его сигареты, и соджу тоже, оно уже кончилось, но и оно принадлежало ему — это все, что осталось, все, что у меня осталось, понимаешь? Кенсу не был уверен, как лучше ответить, и даже если бы попытался, у него бы не получилось выдавить из себя ни слова. Глаза Кая стали красными и опухли, и Кенсу молил Бога, чтобы тот не заплакал, потому что не был уверен, что сам сможет удержаться. Кай повернулся к нему лицом, глаза в глаза, и ухмыльнулся, убирая с лица страдальческое выражение. - ДиО, давай веселиться! Кай схватил его за запястье и поднял бутылку с соджу, чтобы наполнить стакан Кенсу, но пустая стеклянная тара напомнила ему, что выпивка кончилась. Кай издал недовольный рык, швыряя бутылку на пол. Та разбилась с оглушительным звоном, перебивающим тишину раннего утра. Но Кай вновь ухмылялся, высоко держа их руки и торжественно поднимая пустые стаканы. - Жизнь слишком коротка, поэтому нам надо веселиться. Наши жизни дерьмо, и мир рушится, и небо падает, и Земля в любой момент может расколоться и поглотить нас, но мы счастливы и живы и рискуем своими жизнями ради того, чтобы потом наполнить грудь дымом, а рот спиртным. Мы люди! Мы люди, ДиО, и мы свободны! И завтра ты уедешь, потом уеду я, и мы будем жить дальше, зная, что, на протяжении трех июльские ночей два человека не полных двадцати лет могут общаться так, будто смерть может настигнуть их в любой момент. Просто… Это одновременно и печально, и радостно. Это до боли глупо… Это… - Ты пьян, - перебил его Кенсу, приобнимая за плечи. Было видно, что тот пьян до чертиков. Он принялся вытирать его лицо своим изорванным и грязным рукавом, Кай недовольно оттолкнул руку, но не спешил ее отпускать. Пальцы того нашли трогательно дрожащие пальцы другого, и Кенсу крепко сжал руку Кая, давая знать, что он рядом. Кай смотрел на него; в глазах его виднелась смесь различных эмоций. Кенсу не представлял, что их можно испытывать одновременно; гнев, и шок, и печаль, и счастье, и беспомощность - все смешались в одну. Слезы цеплялись к ресницам, и он улыбался причудливой, дрожащей, пьяной улыбкой, но все же выражающей благодарность, и он склонился ближе, обвивая руками пояс Кенсу, и положил голову тому на плечо, располагаясь в изгибе его шеи. - Спасибо, что поделился, - голос Кенсу был хриплым от шепота. Плечи Кая подрагивали, будто он смеялся, и он тихо произнес, опаляя горячим дыханием шею Кенсу: — Спасибо что выслушал. Кенсу не понимал, как так вышло, но он был не в силах это остановить. Кай повернул голову так, что лицо его утыкалось в шею Кенсу; тяжелое дыхание, горячее. Губы блуждали по коже, легко касаясь подбородка, переместились выше, и Кенсу полностью забылся. Кай его друг, теперь он это знает; но не знает, как реагировать на губы, запредельные, играющие в уголке его рта. Его реакции не требовалось: похоже, что Кай знал, что делает, или нет. Это алкоголь, думал Кенсу, ничего личного, ничего настоящего. Губы неуверенно встречаются, дрожащие губы, и Кенсу задерживает дыхание, не в силах думать о чем-либо; все, что существует для него в данный момент, это он сам и тепло, прижимающегося к нему тела Кая. Руки Кенсу переместились с чужого колена на оголенную кожу, теплую на ощупь, вверх по рукам до плеч Кая, где сжали грубый материал комбинезона. Губы Кая соленые и терпкие на вкус от слез, смешавшихся с соджу. Кенсу делает странный вывод, что, наверное, такой вкус у боли. Кенсу отстранился первым, потому что был уверен, что Каю нужно не его сердце, а утешение. Он аккуратно погладил младшего по голове, будто тот опять собирался заплакать, и время остановилось: оба сидели в уютной тишине, благодаря Бога за то, что в их время два человека могут быть полностью открыты в такой момент и дать выход мрачным мыслям, позволяя тем улететь с первым порывом ветра. Кенсу не хотелось покидать этот город. Чистый воздух, подсоленный морем... Он надеялся, что следующий город тоже будет находиться у взморья; давно он не ощущал песок, скользящий между пальцев ног. Он привязался к этому месту, конечно же, все благодаря Каю. Надеюсь, у него все наладится<i>, подумал Кенсу, помогая персоналу упаковать костюмы в потертые чемоданы. <i>Надеюсь, следующая наша встреча случится уже при других обстоятельствах. Он думал о следующей встрече, но в глубине души понимал, что следующего раза, скорей всего, не будет. Кай забудет эти три дня, думал Кенсу, </i>у него и своих забот хватает.</i> Поэтому и еще по той причине, что ни один, ни другой не знали настоящих имен друг друга, Каю, после того, как они уедут, найти его будет невозможно. От этой мысли Кенсу ощутил внутри странную пустоту. Он последний раз забрался на сцену, вероятно, чтобы еще раз мельком увидеть Кая. У него были черные волосы или темно-коричневые? Когда улыбается, показывает зубы или нет? Кенсу уже начал забывать детали, а через пару недель, думал он, ему придется напрячься, чтобы вспомнить и лицо. Когда Кенсу пришел, Кая не было. Ящик все так же стоял на своем месте, осколки стекла на полу напоминали об их ночных посиделках, но Кенсу казалось, что все это ему приснилось. Ему еще столько всего хотелось сказать. Кенсу не знал, что побудило его на это, но он достал из кармана блокнот пером. Послание — меньшее, что он может оставить после себя. Он не хотел навсегда ассоциироваться у Кая с теми словами, которыми они обменялись в последнюю ночь. Надеяться, думал Кенсу, меньшее, что я могу. Он быстро настрочил записку и поместил ее под небольшой камень, чтобы та оставалась на месте. Кай найдет ее, убеждал себя Кенсу. Он пытался не думать о причинах, по которым послание может затеряться, или что его могут выкинуть, а думал о том, что Кай прочтет эти последние слова и будет держаться их. Кай, Я продолжу петь и буду дарить людям ту последнюю искру надежды. Когда все это закончится, следуй своей мечте и стань танцором, как ты всегда хотел, и мы встретимся уже на сцене. Сделай так, чтобы Чанель и Бэкхен гордились тобой. Тут еще так много девушек, с которыми я могу тебя познакомить, так что поторопись, хорошо? Кенсу услышал, как его зовет Кристал, и понял, что время вышло. Последний раз пробежался взглядом по словам на бумаге и добавил последнее, улыбнувшись самому себе. И еще, спасибо за сигареты и увлекательную беседу.