Совершенно бесплатно

      В детстве Мэтт едва успевал за собственной жизнью. Разругавшись с его отцом (Мэтту тогда исполнилось пять), мама решила посвятить немного времени «себе самой, а не каким-то проходимцам» и начала путешествовать по стране, поэтому большую часть времени Мэтт занимался переводами из одной школы в другую. В этой области он стал таким квалифицированным специалистом, что знал процедуру лучше директоров, учителей и даже лучше мамы, которая рассеяно оплачивала счета за съемные квартиры, перевозила нераспечатанные коробки и пекла подгоревшие блины. Куда бы они ни приезжали, блины она ухитрялась пережаривать одинаково сильно.       Незаметно для себя и окружающих Мэтт вырос и сумел сдать выпускной тест с приличным баллом. Мама как раз решала, могут ли они вернуться в Техас, или для високосного года лучше Юта, а Мэтт тихонько мечтал о том, чтобы они не срывались с места слишком быстро и дождались, когда придут ответы на его письма.       В тот год все получилось — Мэтт поступил, ему позволили взять кредит, и пока мама заново упаковывала вещи десятилетней давности, он собирал собственный чемодан. Потом они серьезно поговорили о будущем Мэтта, в котором его ожидали разнообразные трудности, поскольку он «готов бросить родную мать на произвол судьбы».        — Пока, мам, — сказал он на прощанье, а она не ответила в тот день, зато стала названивать после с одержимостью начинающего маньяка.       Периоды особенно длинных звонков с подробными расспросами наступали примерно раз в месяц, из чего Мэтт делал неутешительные выводы о ее здоровье, и в то же время довольно жизнеутверждающие — пусть лучше портит нервы старому Мэтти, чем рожает нового. В кошмарах ему снилось, что другой человек занял его место и теперь вынужден колесить с ней по всей Америке в поисках счастья.       Учеба Мэтту понравилась, но он быстро понял, что не потянет образование и работу в большом городе, поэтому запрыгнул на теплое местечко в магазине и забрал документы. Никто не стал отговаривать его, потому что со складом ума «вечного скитальца» академических успехов преподаватели не ожидали. Мэтт тоже не ожидал, просто действовал по отработанной схеме: родился — закончил школу — поступил — съехал от родни. В этом безумном путешествии, которое неслось мимо него со скоростью груженой фуры, летящей по склону, Мэтта интересовал только последний пункт. Свобода, возможность наладить жизнь, перестать жить на чемоданах, осесть и, чем черт не шутит, завести пса. В детстве он мечтал о собаке, но мама не разрешала, потому что в аэропортах с собаками начиналась возня, а лишние проблемы были ей не нужны. По тем же причинам Мэтт не попал в спортивную секцию, так и не закончил проект в радио кружке, а однажды был вынужден сдавать годовую аттестацию три раза из-за чудовищной путаницы с бланками, но его волновала только собака. К остальному он привык и почти смирился — его грела надежда, что, когда он вырастет, у него начнется своя жизнь.       И она началась. Спустя месяц беззаботной работы в любимом магазине, Мэтт получил официальное уведомление о сокращении штата. Для старых сотрудников это означало, что они получат меньше часов и меньше денег, а для Мэтта — что его уволят. С бумагами, конечно, с рекомендациями и выходным пособием.       Ожидая неминуемого конца счастья, Мэтт начал искать новую работу, но в большом городе этот поиск грозил завершиться в подворотне возле наркодиллеров, потому что все места, даже самые дерьмовые, были давно заняты, а в спину новичкам и стажерам дышала целая очередь подающих надежды авантюристов вроде Мэтта.        — Слушайте, я знаю испанский! Да-да, «пор фабор, синьорита»! — орал он в трубку.       В детстве мама учила его, что врать — плохо, но еще она учила его выживать, а Мэтт приближался к моменту, когда сгодятся любые ухищрения.        — Опыт работы няней? Да я все детство…        — Грузчиком? Конечно! Нет-нет, меня устроит без выходных. Шестнадцать часов в день? Это же прекрасно!       День увольнения приближался, деньги заканчивались, большая часть выходного пособия должна была уйти на оплату еще одного месяца аренды комнаты, а остальное Мэтт хотел потратить на еду. Не то чтобы ему так уж хотелось отдавать за еду деньги, скорее он просто хотел наесться до отвала, как в трейлере у мамы, когда они жили в Юте, и седовласый дядя Эрик накладывал ему сосиски, только что приготовленные на гриле. Или как в шикарном люксе, куда мама протащила его украдкой, пока еще один седовласый дядя, не Эрик, а кто-то еще, отвечал на важный звонок с другого конца света. Мэтт притащил сумку, заграбастал из бара все, что сумел достать, и побежал, как только мама дала условный сигнал, а потом торчал в коридоре и уплетал орешки в шоколаде. Вымазался, испугался и случайно выпил вместо газировки горькую мерзость из маленькой бутылочки, но был самым счастливым на свете.        — Есть где перекантоваться в случае чего? — спросил Мэтта менеджер перед тем как окончательно и бесповоротно уволить. Вид у менеджера был многозначительный, а изрядная порция подводки в макияже намекала, что он не против разделить квартиру с Мэттом, но на этот счет у самого Мэтта имелся ряд принципов, так что он отказался и гордо ушел, похлопывая себя по карману, где лежала единственная сотня. На месяц.       Поиски работы превратились в бесконечный аттракцион. Мэтт решил, что обязан ухватиться за возможность жить самостоятельно, а возвращение к матери снилось ему в плохих снах, так что он перестал спать, стал пить бесплатный кофе везде, где его выдавали, и научился замазывать тональным кремом синяки, потому что без гейской ретуши охрана не пропускала его в hr-отдел, принимая за бомжа.       Перед очередным собеседованием в высотке Мэтт раздобыл мыло с приятным запахом, одолжил у соседки из квартиры напротив гель для волос, тщательно побрился, отгладил рубашку до уровня прислуги пятизвездочных отелей. Он был готов, как никогда, и даже прикорнул на пару часов, разучивая новую роль, где он был успешным брокером, попавшим в сложное положение из-за зависти коллег. Только поэтому (а вовсе не из-за того, что от сотни долларов осталась только десятка) он решил устроиться в отдел продаж «Спринг Хэвен» — чтобы отдохнуть от суеты «большой гонки».       В холле высотки «Спринг Хэвен» сидела орда секретарш с одинаковыми прическами, и спустя десять минут, выходя из высотки, Мэтт убеждал себя, что эта орда — единственное, что есть хорошего в сорока пяти этажах отборного дерьма. Он был зол на себя за то, что решил разыграть дешевую драму, но еще больше он был зол на маму, которая приучила его играть ва-банк там, где можно было совсем не притворяться. В присутствии Мэтта работу, о которой он почти научился мечтать, получил прыщавый подросток с интеллектом бизона, лепетавший что-то про корпоративные ценности. Надо было всего-то отвечать на вопросы, не отклоняться от заданной темы и быть вежливым, но Мэтта понесло.       Телефон зазвенел, Мэтт машинально вытащил его из кармана и принял вызов. Он привык, что ему отказывают, как только он выходит из здания, так что сомнений в целях звонящего не возникало. Минутка унижения, и он отправится обратно в свою комнатку, соберет вещички и приползет в Юту к маме, где старый дядя Эрик, наверное, уже заканчивает жарить сосиски.        — Привет, малыш, — сказал томным голосом сотрудник «Спринг Хэвен», а Мэтт замер посреди перекрестка. — Развлеки меня.       В прошлом Мэтту доводилось сталкиваться с неадекватным поведением коллег, хотя про брокеров он преувеличил, а менеджер из магазина подкатил только раз, и все же для любого сотрудника «Спринг Хэвен» такой тон и, главное, фраза звучали смешно до нелепости.        — Почему ты молчишь, сладкий?       Мэтт посмотрел на экран смартфона и попытался вспомнить, может ли он принадлежать кому-то из «Спринг Хэвен».        — Поговори со мной, — продолжала трубка, пока Мэтт держал её на вытянутой руке.       Справа и слева начали сигналить. Мэтт огляделся — вокруг него начала образовываться пробка. Машины гудели, из парочки уже вылезли физиономии недовольных. Мэтт торопливо перешел улицу и поднес трубку к уху.        — Ладно, если не хочешь говорить, помолчи. Говорить буду я.       В детстве мама часто оставляла Мэтта на теленянь, и когда Мэтту исполнилось одиннадцать, он понял, что теленяня легко превращается в голых женщин и голых мужчин, если выбрать нужный канал. Фокус был только в том, чтобы потом вовремя переключить канал обратно на теленяню. Мама была так занята устройством своей личной жизни, что не обращала внимания, почему её шестнадцатилетний сын с трепетом наблюдает за приключениями мультяшных героев.        — Зачем тебе салфетки, дорогой?       Когда Мэтт услышал от мамы этот вопрос, он готов был провалиться сквозь землю, но она сама нашла подходящий ответ:        — Там кто-то умер, да? — ласково спросила она и поцеловала его в макушку.       Мэтт сжал еще теплые салфетки и вознес молитву Санта-Клаусу, в которого верил больше, чем в Бога, чтобы мама не забрала у него вещественные доказательства преступления.       В тех фильмах, замаскированных под теленяню, мужчины говорили голосом, который теперь Мэтт слышал из трубки. Он даже представил конкретного актера, вспомнил впечатляющие габариты, и опять застыл посреди улицы.        — Ты точно не ошибся номером? — спросил Мэтт.        — Конечно, я не ошибся, сладкий, — ответил голос. — Теперь, когда я услышал тебя, я уверен в этом.       Испытывая отвратительное чувство, будто только что его использовали, Мэтт коснулся кнопки сброса. Телефон пискнул и прервал связь.        — Урод, — заявил Мэтт, обращаясь к телефону.        — Что, приятель, плохой день?       Пока Мэтт пытался понять, кто на сей раз разговаривает с ним, незнакомец успел прошмыгнуть сквозь толпу. Макушка его мелькала поверх голов целеустремленных граждан — он почти бежал. Мэтт проверил портфель, пиджак, карманы брюк, но никаких пропаж не заметил. Похоже, в его жизни настал момент, когда он не интересен не только работодателям, но даже карманникам. Или карманники начали жалеть его, что даже хуже.       Рядом с дорогой он увидел вывеску с кофе за пять баксов и решил, что должен отметить все позоры этого дня последней кружкой. В конце концов, он попытался. Сделал все, что мог. Надо было остаться и продолжить учебу, но как делать это с кредитом, без жилья, одному? Мэтт знал, что у кого-то обязательно получилось бы, и это сводило с ума.       К неоправданно дорогому кофе прилагался неплохой вид на улицу, полную суетящихся прохожих. Официантка вежливо обратилась к Мэтту и сказала фразу, которую он мечтал услышать последние полгода самостоятельной жизни:        — Совершенно бесплатно.       Мэтт закрыл глаза — их заливало полуденное солнце. Он зажмурился будто бы от яркого света, но на самом деле от глупой детской радости. Совершенно бесплатно! Что-то в этом чертовом городе совершенно бесплатно.       Официантка уже уходила, когда он окликнул ее и уточнил:        — Что вы сказали?        — Вай-фай, — она очаровательно улыбнулась. — Совершенно бесплатно.       Мэтт кивнул. Не стоило ожидать слишком многого от заведения, где на полном серьезе продают пятибаксовый кофе. Хорошо еще они принесли сахар — в последний раз Мэтт ел днем раньше и медленно погружался в мир людей, страдающих от голода.       Кофе был горячим, горьким и последним, но несмотря на все это вкусным. Мэтт не спеша пил, поглядывал на улицу и представлял себя другими людьми. Вот он спешит на собрание совета директоров, вот тащит за руку новичка, которого ему повесили на шею, чтобы повысить Мэтта до должности, на которой он смог бы ходить в такие кафе каждый день. Вот он выходит из такси, поправляет пиджак, галстук, а его красивая секретарша семенит рядом и напоминает расписание на день.       Ему вдруг стало так обидно, что он почувствовал, как к глазам подкатывают слезы. Он так давно мечтал, что вырвется в город. Он был уверен, что сможет подыскать тут жизнь по себе, устроиться, стать успешным. И все рухнуло за каких-то жалких два месяца. Стоило бросить учебу, и он уже на обочине жизни. Неужели всегда надо следовать правилам? Неужели только те мальчики, которые росли в законопослушных семьях и ходили в Церковь по воскресеньям, добиваются успеха? Как же истории о бунтарях?        — Молодой человек, — вежливая официантка сверкнула звериным оскалом и хлопнула его по плечу.       Оказалось, он задерживает поток людей.        — Принесите еще кофе, — он отдал последнюю пятерку.       Денег не осталось даже на метро.       Телефон снова зазвенел. Мэтт посмотрел на номер, не сумел ничего вспомнить и принял вызов.        — Привет, сладкий, соскучился?        — Опять ты? — с вызовом спросил Мэтт.        — У тебя был плохой день? Хочешь, я помогу тебе расслабиться?       Чужая наглость начала надоедать Мэтту:        — Знаешь что, сладкий? Да, у меня был плохой день! У меня, черт возьми, был худший день в моей гребанной жизни! И ты своей дурацкой шуткой совершенно не помогаешь мне расслабиться.       Посетители кафе стали оборачиваться, парочка даже потрудилась просверлить Мэтта взглядами. Официантка начала путешествие от барной стойки к его столу. Мэтт понял, что его вот-вот выгонят, поэтому выставил вперед руку, показывая ей, что все под контролем.        — Короче, — шепнул он в трубку так грозно, как только мог, — еще раз наберешь этот номер, я найду тебя и выебу так, что ты расслабиться не сможешь до Рождества.        — Я бы воспринял это на свой счет, — после короткой паузы ответил голос, — но прощу тебе этот маленький концерт. Разбирайся со своими проблемами, а я позвоню вечером.       Голос повесил трубку, оставив Мэтта размышлять о природе человеческой наглости. Почему, когда он пытается выбраться из задницы, у него ничего не выходит? Его выставили из магазина, никто не берет его на работу, даже самую тяжелую с ужасными условиями. Но стоит какому-то хаму решить, что самое время развлечься, и он попадает на Мэтта. И ничего не поделаешь, придется сбрасывать. Мэтт знал, что люди, одержимые фантазиями о преследовании, не отступают перед простой сменой номера. Если заблокировать его — он купит другой телефон, если обратиться в полицию, он выждет, а потом накинется с новой силой. Все это уже было в его детстве, но происходило с мамой. И вот он получил своего первого сталкера. Что дальше? Начнет колесить по стране, сбегая от прошлого?       Мэтт открыл браузер и поискал, сколько стоит билет до Юты. Ближайшие рейсы со свободными местами были вечерними. Он подумал, что сможет напоследок прогуляться по городу и дождаться перевода от мамы. Хотя она никогда не была богатой, лишняя сотня на малыша Мэтти всегда была припрятана в сумочке. Пусть у него нет денег, работы, перспектив — у него есть мама.        — Кажется, я на дне, — сказал Мэтт.        — Мы все на дне, брат, — отозвался знакомый голос. Это был карманник, который пожалел Мэтта в толпе. Теперь он сидел за соседним столиком и уплетал сэндвич.        — У меня другой уровень, — сказал Мэтт. — Продвинутая сложность.        — Твоя мама вешалась на подтяжках твоего бати, пока он имел твою тетку? — меланхолично спросил карманник.       Мэтт представил эту картину. Да, пожалуй, есть еще уровень для настоящих ценителей. Продвинутая сложность — это, конечно, беда, но по крайней мере, никто из его родни не страдал склонностью к суицидам или наркотикам.        — Молчишь? — карманник усмехнулся. — Учись, брат, как затыкать людей. Не было у меня ни тетки, ни бати, а мамаша до сих пор жива-здорова.        — Умно, — Мэтт издал нервный смешок. Сталкер по телефону, теперь еще один — в жизни?        — Купить тебе пожрать?        — Обойдусь.        — Не обижайся, брат, но ты паршиво выглядишь. Давай я куплю тебе сэндвич? Вернешься в свою Юту, пришлешь мне оттуда открытку.        — Откуда ты…       Мэтт проследил за взглядом карманника и увидел, что тот сидит под углом, идеальным для обзора экрана. Наверняка, видел, как Мэтт искал рейсы. Ищет, чем поживиться, подметил неплохой телефон и пас. Но пожалел — снова.        — Принесите нам еще сэндвич! — заорал благодетель-уголовник, а потом представился Джоном.       Мэтт протянул ему руку и представился Фрэнком. Они одновременно усмехнулись и заржали. Чопорные посетители кафе одарили их презрительными взглядами, но Мэтту было плевать. Вдруг он почувствовал себя в своей тарелке.       Сэндвич от Джона оказался непозволительно вкусным, а в кофе они долили бренди из маленькой бутылочки. Такие можно было найти в холодильнике гостиницы. Один из таких Мэтт отыскал в детстве и случайно выпил, в тот день, когда украл орешки. Пока ждал маму.        — Проблемы, брат? — спросил Джон, когда Мэтт доел сэндвич.        — Нет работы.        — Хочешь, подкину?       Мэтт насторожился. Сэндвич, преследования, бренди в кофе. Все это было похоже на развод. Сейчас толкнет речь про пользу марихуаны или еще что похуже, а через месяц Мэтт загремит за решетку, и тогда маме придется искать денег побольше сотки.        — Нет, спасибо, я лучше поживу дома.        — Дома? — хмыкнул Джон. — Кто тебя там ждет?        — Мама, — ответил Мэтт и услышал, как жалко это прозвучало.        — Никакого криминала, брат, все законно, — Джон гнул свою линию.        — Я же говорю…        — Слушай, Фрэнк, я вижу, что у тебя проблемы. У меня тоже проблемы. Один парень должен был помочь мне провернуть одно дельце, а потом слился, и я теперь ищу замену. Дело верное, никаких разводов, поделим по-честному. Шестьдесят мне, сорок — тебе.        — Пятьдесят, — автоматически выпалил Мэтт.        — Ладно, пятьдесят, — согласился Джон, и Мэтт пожалел, что не потребовал больше.        — Есть один мужик при бабках. Нормальный тип, не нарик, не сидел, просто мужик. Понятно? И ему надо расслабиться. Понимаешь?       Мэтт уронил голову на ладони и устало вздохнул. Сегодня он уже слышал про «расслабиться» слишком много.        — Эй, Фрэнк, не парься. Платит наличными, много.        — Я таким не занимаюсь, Джон, — ответил Мэтт.        — Погоди-погоди, не горячись. Ты, наверное, подумал, что ему нужна шлюха.        — Хастлер.        — Что?        — Шлюхи-мужики зовут себя хастлерами.        — Для того, кто «таким не занимается», ты больно подкован. Но я не о том, брат. Этот мужик, о котором я говорю, привередливый до ужаса. Моя знакомая, Фрэнни, работала с ним лет пять, и сказала, что он может выбирать неделями. Такой вот тип, попробуй, угоди ему.        — Ну, а я здесь каким боком?        — Да в том-то и дело! Утром я столкнулся с тобой на улице, смотрю, и думаю, кого ты мне напоминаешь. А ты напомнил мне того мудака, который меня кинул. Понимаешь? Это знак судьбы, Фрэнки!        — И что, ему нужен такой, как я? Уставший, злой, и не гей?        — Похоже, ты слабо соображаешь, брат. Речь идет о пятизначной сумме. Понимаешь? Пять гребанных цифр. Знаешь, сколько нулей в пятизначной сумме?        — Четыре, — Мэтт устало вздохнул.        — Поделим пополам. Мне — за то, что нашел тебя и дал номерок Фрэнни. Тебе — за все остальное.        — Джон, я бы и рад, но я ведь правда…        — Постой. Постой, постой, постой. Подумай, что может произойти сегодня вечером. Вариант первый. Ты посылаешь меня, выходишь из этой забегаловки, садишься на вокзале на какую-нибудь развалюху и едешь в никому не нужный Штат, чтобы там замаливать свои грехи. Твоя мамочка встречает тебя с распростертыми объятьями и возвращает соску. Ты даже, может быть, успеешь до того, как она продаст на ярмарке твоего плюшевого медведя, и тебе будет, с кем спать ночью. Понимаешь? И второй вариант. Ты говоришь мне, что я — зарвавшийся мудак, но соглашаешься, а я знакомлю тебя с Фрэнни, и она приводит тебя в божеский вид. Убирает эту дрянь у тебя под глазами, кормит и учит вежливо отвечать на вопросы. Потом ты встречаешься с этим переборчивым мужиком. Это же как сорвать пластырь. Раз, и все! У тебя на руках сказочные бабки, ты снимаешь тут квартиру на год и спокойно ищешь работу, а старина Джонни, наконец, выбивается в люди. Ну? Какая картинка лучше?       Мэтт знал, какая. Сорвать пластырь — только и всего. Раз мужик так зациклен на внешности, вряд ли он подарит Мэтту какую-нибудь болячку на прощанье. Возможно, он даже не очень уродлив. Просто мужик, который хочет секса с человеком конкретной внешности — тоже фетиш. Кто-то связывает руки, кто-то ищет подлиннее, а кто-то разглядывает фотки и выбирает идеальный вариант. Мало ли у людей странностей.        — Ладно.       Джон протянул руку. На пальцах остался жир от майонеза.       Уже на следующий день Мэтт познакомился с Фрэнни. Ей было за пятьдесят, но она держалась из последних сил и выглядела как дорогая звезда на обложке дешевого журнала. Фрэнни сказала Мэтту, что он «ничего» и дала указание помощнице «сделать из этого доходяги человека».       Мэтта взяли в оборот. Он много ел, спал восемь сказочных часов и узнал, что такое тренажеры. Времени у них было немного, но Фрэнни сказала, что обещала «Рихарду» сделать все возможное. Мэтт подумал было, что Рихард может оказаться немцем, но потом вспомнил, что Фрэнни и Джон звали его Фрэнки, и отказался от этой мысли. Рихард будет таким же немцем, как Эрик с сосисками. Просто человек с фантазией, не то чтоб очень оригинальной, но хоть какой-то.       Жизнь вновь обрушилась на Мэтта сплошным потоком. Он как будто ненадолго оказался в пробке, а потом она рассосалась, и вот уже он снова несется куда-то вперед. Вот только из прошлой поездки остался неизвестный сталкер. Он названивал каждый вечер и мешал Мэтту отжиматься положенное количество раз.        — Расскажи мне, где ты сейчас?        — В тренажерном зале, — сухо ответил Мэтт. Он решил принять вызов и разобраться с проблемой. Деньги от Фрэнни, здоровая еда и сон придали ему уверенности в своих силах.        — Вспотел?        — Ага, — усмехнулся Мэтт. — Влажная футболка липнет к моему телу, и я воняю потом.        — Пахнешь.        — Воняю, — почти зло ответил Мэтт.        — Чем займешься вечером?        — Выйду на балкон и выпью пива.        — Любишь светлое или темное?        — Холодное.        — Если бы ты был рядом, я бы открыл для тебя бутылку, поднес к губам, заставил тебя разжать челюсть, а потом смотрел бы, как ты пытаешься успеть его выпить.       Мэтт искал подходящий ответ. Грязный разговорчик плавно перетекал в угрозу.        — Ты не очень хорошо разбираешься во флирте, да? — дипломатично спросил он.       Много лет назад, Мэтту было десять или одиннадцать, мама ухитрилась разозлить одного бандита, и тот ломился к ним в комнату с битой наперевес. У мамы остались синяки, а у Мэтта — шрам от пореза. Он неловко упал на разбитую вазу.        — Разве ты флиртовал?        — Мне казалось, флиртовал ты.        — Ты не очень хорошо разбираешься во флирте, — отрезал незнакомец и сам повесил трубку.       Мэтт так и не смог понять, удалось ли ему избавиться от сталкера. Голос неизвестного не был грубым или злым, скорее он превратился из тошнотворно сладкого в жесткий. Мэтт остановил себя на опасной мысли: «По-хорошему жестким». Он вышел на балкон, выпил банку пива и лег в постель. Утром его ожидало что-то непредсказуемое в салоне красоты. Что-то, связанное с бровями, ушами и носом, и это должна была делать с ним «Мариша».       Новый день принес Мэтту не только прелести щипцов, Маришиных извинений и гейского смузи на подставке возле кресла. Все это заняло не больше часа. Потом его подстригли, а потом отвели в солярий, где Мэтт пытался заставить себя не открывать глаза. Вроде бы он не должен был этого делать, Фрэнни не советовала, но, с другой стороны, он никогда не был в солярии и знал, что никогда больше не будет там, поэтому хотел узнать о соляриях как можно больше за один раз.        — Чем занимался, сладкий?       Мэтт поднимал трубку по привычке. Он уже не ждал предложений работы: галочки отказов стояли напротив всех пунктов в таблице мест, где он проходил собеседования. Просто выработался рефлекс. Телефон звенел, он хватал его и говорил: «Алло».        — Был в солярии.       В новостях советовали не провоцировать сталкеров и не рассказывать им подробности из жизни на случай, если они набирали телефон наугад и не знают адреса жертвы. Мэтти знал это, но ему не с кем было поговорить, а еще он был уверен, что свалит из города после того, как «сорвет пластырь».        — Понравилось?        — Тесно, жарко, душно.        — Не любишь, когда нечем дышать?        — Разве кто-то любит?        — Представь, как моя ладонь ложится тебе на шею, пальцы сжимают кожу, потом доходят до артерий, и ты слышишь свой пульс. Я давлю еще сильнее, и ты уже не можешь сделать вдох. Постепенно ты перестаешь слышать меня, но все еще можешь видеть.       Мэтт поспешно задрал руку и почесал затылок. Нет, он не делал ничего предосудительного.        — Второй ладонью я закрываю твой рот. Тебе тесно, жарко и душно. Приятно?       Нужно было ответить что-то дерзкое, но Мэтт чувствовал, что выпалит либо жалкое «сам дурак», либо в попытке соригинальничать выдаст себя дыханием. Ему было тесно, жарко и душно. А еще приятно.        — Хочешь, я продолжу?       Мэтт промолчал.        — Я хватаю тебя за волосы на затылке…       Мэтт убрал руку от головы. Нужно было деть ее куда-то, поэтому он пошел к холодильнику и достал пива.        — … сжимаю их, пока ты не заскулишь от боли, а потом тяну вниз, и ты опускаешься на колени.       Мэтт проглотил пиво — оно было ледяным, и у него заболели зубы.        — Я приподнимаю твое лицо за подбородок, а потом засовываю три пальца в рот.       Мэтт сделал еще глоток.        — Хочешь продолжить?       Мэтт снова промолчал. Рука, сжимающая бутылку, застыла на полпути.        — Как хочешь, сладкий. Спокойной ночи.       Слушая гудки, Мэтт пытался осмыслить произошедшее. Какой-то ненормальный позвонил ему, явно ошибся номером, но решил продолжить игру. Мэтт хотел избавиться от него, а теперь стоит посреди неплохой квартирки с холодным пивом и думает только о том, что не должен набирать номер сам. Ни под каким предлогом. Это будет все равно что наступить на горло принципам. Это будет, как если бы Мэтт решил «посвятить немного времени себе самому».       Он выбросил трубку на кровать и пошел в душ прямо с пивом. Как там было? Три пальца во рту?       Телефон зазвонил снова, Мэтт так торопился поднять трубку, что чуть не уронил пиво, чуть не упал сам и больно ударился о косяк. Боль ненадолго привела его в чувство.        — Да?        — Тяжело дышишь, сладкий.       Мэтт шумно выдохнул от облегчения, а потом сказал себе заткнуться, потому что «шумно выдохнуть» было в сто раз хуже, чем самому набрать номер.        — Не хочешь встретиться?        — Чтобы я узнал, что у тебя огромное пузо, потные руки и плешь на всю голову?        — Всё мимо.       Мэтт решил, что может позволить себе еще одну шутку:        — Тебя, случаем, не Рихард зовут?        — Я же не семидесятилетний фанат Второй Мировой, — голос перестал быть томным, жестким и на секунду стал человеческим.        — Ты часто звонишь так?        — Как «так»?        — «Так», наугад.        — Наугад? — голос перестал быть томным окончательно. Теперь с Мэттом говорил обычный человек. Такие ходят покупать кофе за пятак.        — Мой номер, откуда он у тебя?        — Как тебя зовут?        — Фрэнк, — Мэтти был готов к таким «проверкам». Не хватало выдать сталкеру настоящее имя.        — Фрэнк?       Сталкер долго молчал, было слышно, что он перебирает какие-то бумаги.        — Фрэнк, прости меня. Вышло недоразумение. Я думал, что звоню другому человеку.        — Я же сразу послал тебя!       Возмущению Мэтта не было предела. Сначала какой-то хам врывается в его жизнь, говорит пошлости, заставляет задуматься о походе на очень закрытую вечеринку, а потом вот так просто сливается?        — Фрэнк, я думал, это часть…        — Часть чего? Твоих извращенных фантазий? Не звони мне больше, козел. Понятно?        — Предельно, — сталкер повесил трубку.       Сидя перед ней, Мэтт допивал пиво. Оно было еще холодным, но уже невкусным. Пить его было тошно. Мэтт знал, что сталкер больше не позвонит. Он думал, что говорит с другим человеком, а говорил всего лишь с Мэттом.        — Надо было сказать другое имя, надо было сказать другое имя, идиот! — повторял Мэтт, пока не услышал себя и не понял, что несет бред. Он хотел, чтобы сталкер отвязался от него, и он добился своего. Больше никаких вечерних звонков.       Наступил ответственный день «срывания пластыря». Джонни по этому поводу притащил травы, как заправский сутенер. Они раскурили её на пару, и Джонни долго извинялся за то, что втянул «Фрэнки» в эту отвратительную авантюру.        — Пойми, я бы никогда, — говорил он. — Тот тип подставил меня. Форменное издевательство, представляешь? И никак не выкрутиться, я же обещал Фрэнни. Я человек слова!       Он повторял это снова и снова, пока Мэтт не выпроводил его подальше. Надо было дождаться, пока приедет машина, и люди Фрэнни отвезут его в клуб. Они должны будут познакомиться, потом закрутится роман, первый танец, а потом Мэтт сорвет пластырь и десять тысяч долларов. Пять он отдаст Джонни, пять оставит себе. Хватит снять квартиру и оплачивать питание, пока он будет искать нормальную работу.       Время текло так медленно, что пару раз Мэтт заходил к соседям и спрашивал у них, который час, ссылаясь на то, что у него сел аккумулятор мобильника. Минуты превращались в часы, он представлял себе, что встречается с «Рихардом», а в голове звучал голос из трубки: «Я же не семидесятилетний фанат Второй Мировой?». Мэтт начал представлять, как танцует с фронтовиком. В руке у Рихарда был костыль, и он смешно пританцовывал. Это было мерзко, отвратительно и глупо, но стоило десять тысяч долларов, которые могли дать Мэтту второй шанс.       За час до назначенного времени он позвонил маме. Она хохотала в трубку, явно была пьяна и говорила глупости. Про то, как она гордится своим мальчиком, как он повзрослел, какой он молодец. Мэтт хотел спросить у нее совета, но по ее смеху и крикам на заднем фоне понял, что она могла бы ответить. Возможно, вслух она скажет ему отказаться от этой авантюры, но, будь она на его месте, сделала бы то же самое.       Перебирая последние вызовы, Мэтт как бы ненароком задержался на номере сталкера. После их разговора прошло три дня. Ни одного звонка с тех пор.       В холодильнике стояла бутылка виски. Фрэнни велела не напиваться сильно, а Мэтт надеялся, что не выпьет ни капли, но время текло слишком медленно. Он понял, если ему хочется получить десять кусков, придется выпить хотя бы пару бокалов. Не напиваться сильно, как советует Фрэнни. Немного, для храбрости.       Он выпил, лег на кровать и опять взял в руки телефон. Палец дрогнул и коснулся области вызова. Мэтт следил за тем, как интерфейс показывает ему исходящий звонок.        — Алло? — сталкер казался чем-то обеспокоен. Боится, что «Фрэнки» подаст на него в суд?        — Привет.        — Привет, — энтузиазма в его голосе не было ни капли.        — Слушай, можешь дать бесплатный совет?        — Бесплатный?        — Ну, у меня есть двадцатка, — Мэтт нашарил купюры в кармане и положил рядом с собой.        — Что у тебя случилось?        — Есть одна работа. Она мне очень нужна.        — Из-за денег?        — Да.        — Что с ней не так?        — Ха, я тоже первым делом спросил об этом. Есть один мужик, и он хочет…        — Тебя?        — Можно и так сказать.        — Тебе нужен бесплатный совет? Собери вещи, вызови такси и уезжай оттуда.        — Откуда? Ты же не знаешь, где я.        — Ты хотел бесплатный совет? Вот он. Спасибо скажешь потом.        — Ты не понимаешь! Мне нужны эти деньги!        — Больше, чем возможность спокойно засыпать, не надравшись?       Прежде чем ответить, Мэтт долго молчал.        — Ты просто не был на моем месте.       Сталкер тоже долго молчал. Чем больше секунд утекало, тем яснее был ответ для Мэтта.        — Ты был на моем месте, — сказал он вместо сталкера.        — Я знал человека, который был на твоем месте.        — Так говорят, когда не хотят признаваться, что история о нем самом.        — Знаешь что, Мэтью, ты та еще зараза, но эта история не обо мне.       Мэтти подскочил на кровати — сталкер знал его имя.        — О ком она? — это все, что он мог спросить.        — О твоей матери.       Трубка противно запищала сброшенным вызовом. Мэтти держал ее возле уха. История о матери.       Мама.       Он вспомнил, как она, торопливо кидая его вещи в сумку, говорила какому-то человеку, что он мерзавец и не хочет понять ее. Она говорила ему, что он заблуждается на ее счет. Что она не хочет тратить жизнь на такого «проходимца». Потом они уехали. Снова и снова. Мама кричала на разных мужчин, на Эрика, на не Эриков, на всех подряд. Они не могли понять ее.       Откуда об этом знал сталкер?        — Мам, это ты? — от волнения у него дрожали руки.        — Что такое, сладкий?       «Сладкий». Да сговорились они, что ли?        — Ты давала мой номер кому-нибудь?        — Твой номер? Нет, сладкий, конечно, нет. Ты сказал, это только для нас с тобой.        — Я помню, что я говорил, это неважно сейчас. Скажи, ты давала кому-то, кому угодно, мой номер?       По её молчанию Мэтти всё понял.        — Этот козел удосужился позвонить тебе? — спросила она, подтверждая догадку.        — Зачем ты дала ему мой номер?        — Мне нужны были деньги, а он пристал ко мне, и я решила, вдруг он хочет просто с тобой поговорить. Что тут такого? У парня должен быть отец. Он может научить тебя всяким вещам, сладкий. Не волнуйся так. Сходите на рыбалку, на охоту.       Пока она трещала, он вспоминал голос: «Я хватаю тебя за волосы на затылке, сжимаю их, пока ты не заскулишь от боли, а потом тяну вниз, и ты опускаешься на колени».       В бутылке осталось достаточно виски, чтобы он мог напиться. Его мать — шлюха, а его отец клеил его по телефону. Вряд ли Рихард будет удовлетворен работой Фрэнни.        — Ты готов, малыш? — она словно почувствовала неладное и уже стучала в дверь.        — Секунду! — ответил Мэтт. Залпом он выпил третий бокал и пошел к двери. Мама продолжала щебетать в трубку о том, что хорошего может привнести в его жизнь отец.       Мэтт был достаточно пьян и зол, чтобы ответить:        — Еще он может поставить меня на колени и заставить отсосать себе, — сказал он.       Фрэнни проигнорировала его слова и ласково подтолкнула к выходу с этажа.        — Он что, приставал к тебе?! — закричала мама.        — Ты совсем с ума сошла?! — копируя её интонации, ответил Мэтт. Меньше всего он хотел, чтобы она позвонила отцу и спросила, что он делал с её Мэтти.        — Малыш, закругляйся, — поторопила Фрэнни.        — Сладкий, с тобой все в порядке? — спросила мама.       Мэтти давил в себе непоследовательное желание послать их обеих на хуй. После всех сложностей, через которые он прошел, это было бы худшим из возможных решений.        — Да, мама, у меня все отлично. Просто я не ожидал, что ты дашь ему номер.        — Хочешь, я попрошу его, чтобы он не звонил тебе?        — Не надо, я разберусь сам.        — Ты меня напугал, сладкий.        — Пока, мам, мне надо работать.        — Ты подрабатываешь?       Он вздохнул:        — Да, подрабатываю.        — Мой умница, пока, малыш, целую.       По крайней мере один из его родителей не вызывал у него нездоровых желаний. Единственное, чего Мэтти хотел от матери, — чтобы она не закончила свою жизнь в притоне.        — Готов? — Фрэнни сияла от восторга.       Мэтт убедил её, что готов, сел в машину и стал ждать, пока они доберутся по забитым вечерним улицам к нужному клубу. Ему нечем было заниматься на заднем сиденье, бутылка виски осталась в квартире, и он стал вспоминать, как докатился до этой поездки.       Детство, бесконечные школы, переезд, учеба, магазин с менеджером геем (неужели, его взяли только из-за этого?), тесная комната, где его вещи занимали одну спортивную сумку, знакомство с Джоном и Фрэнни. Сколько таких же, как он, встречают их в кафе с дорогим кофе и бесплатным вай-фаем?        — Фрэнни?        — Да, Фрэнк?        — Скажи, сколько ты находишь ребят на улице каждый месяц?        — Если повезет, двух-трех. У меня непростой бизнес, Фрэнк, — она ответила, даже не запнувшись.       Значит, они возьмут его в оборот. Будут пичкать чем-нибудь для красоты кожи, таскать по салонам красоты со смузи, возить на вечеринки. Он будет получать пять штук, потом покупать ящик виски и ждать следующей вечеринки.        — Покажешь фотку? — спросил Мэтт, вместо того, чтобы послать её. В очередной раз он напомнил себе, что ему нужны деньги.       Фрэнни достала телефон и открыла нужное фото. На нем был человек, которого Мэтт недавно уже представлял себе: толстое пузо, плешь и здоровенные сосиски-пальцы. Ему подошло бы менее претенциозное имя.        — Очень влиятельный человек, — добавила Фрэнни.        — Даже не сомневаюсь.       Вечеринка, во всяком случае, была настоящей. Там танцевали молодые парни и девушки, раздетые больше, чем стоило в середине октября, но недостаточно, чтобы случайно заглянувшая на огонек полиция могла загрести их за неприличное поведение. Клуб был большим, музыка орала из всех углов. Мэтт занял свой столик, потом попросил официанта придержать место и пошел в туалет.       Его тошнило.       Он уже сделал все, что должен был до этого момента. Не сбежал, позволил вытащить больше волос из своего тела, чем когда-либо думал, у него есть. Напился, но стоит на ногах и может подставить задницу. Оставалось только сорвать пластырь.       Мэтт открыл кран и выпил немного холодной воды. Его пальцы дрожали. В кармане вибрировал телефон. Мэтт достал его мокрыми руками и поднял трубку.        — Хочешь узнать продолжение? — Мэтт знал, кто говорит с ним, но решил, что будет называть его сталкером. Лучше сталкер, чем это.        — Продолжение чего?        — Истории.        — Истории моей матери?        — Нет, твоей. Хочешь узнать его?       Мэтт молчал. В туалет влетела пара тел. Они практически трахались и волнами перетекли в свободную кабинку. Мэтт снова открыл кран и выпил еще воды.        — Да, — ответил он.        — Ты выйдешь на улицу, возьмешь такси и назовешь адрес.        — Какой?        — Мой.        — Откуда ты знаешь, где я?        — Твоя мать сказала, где ты. Поэтому она дала мне твой номер.        — Ты здесь?        — Нет, я у себя дома. Выйди, возьми такси и назови адрес. Он в сообщении.       Сталкер положил трубку. Мэтт прочел сообщение с адресом. Тошнота отступила.       Через минуту он был на улице, скучающие таксисты стали махать ему рукой. Они привезли целую толпу и не хотели уезжать налегке. Мэтт почувствовал себя добычей и сел в первую попавшуюся машину. Он назвал адрес, таксист заверил его, что прекрасно знает район, и погнал вперед. Фрэнни, Джон и Ричард остались далеко позади. Мэтт с облегчением выдохнул.       Телефон зазвенел снова.        — Хочешь узнать продолжение?        — Откуда ты знаешь, что я сел в такси?        — Ты сел в такси?        — Да.        — Не задавай глупых вопросов. Ты поднимешься на двадцатый этаж, встанешь перед дверью, разденешься и позвонишь.       Мэтт торопливо понизил громкость динамика и опустил стекло.        — Мне продолжить?       Вцепившись в дверную ручку до боли в костях, Мэтт ответил:        — Да.        — Дверь откроется, ты пройдешь внутрь и закроешь глаза. Пока я не скажу тебе открыть их, ты будешь стоять с закрытыми глазами. Тебе понятно?        — Да.       Краем глаза Мэтт глянул на водителя. Что он слышит? Как странный парень односложно отвечает на вопросы, только и всего.        — Ты трахался с мужчинами?        — Да.        — С женщинами?       Он вспомнил один из самых тяжелых переездов.        — Да.        — До встречи.       Трубка валялась на сиденье. Мэтт держался за ручку и пытался думать о ветерке, который залетал через полуприкрытое окно, но его мысли срывались на воспоминания о разговоре.        — Приехали, — объявил таксист.       Мэтт расплатился с ним. У него осталась десятка.        — Где-то я уже это видел, — сказал он.       Подошел к двери, поздоровался с вежливым консьержем и объявил, что ему нужно на двадцатый этаж.        — Выберите правый лифт, — посоветовал консьерж. Его рубашка была отглажена идеально. Он был гладко выбрит. С тоской Мэтти подумал, что он получает достаточно для съема квартиры и оплаты кредита.       Пока лифт полз на двадцатый этаж, Мэтти хотел достать телефон и проверить входящие. Его карманы были пусты — телефон остался в машине. С запозданием, он понял, что не знает номер квартиры. К его счастью, на двадцатом этаже была только одна дверь.        — Какого черта я делаю?       Он снял куртку, бросил ее на пол и начал расстегивать рубашку. Галстук, ботинки, носки полетели на куртку. Снимая ремень, Мэтт подумал, что кто-то может увидеть его в небольшом холле. Кто-то может по ошибке нажать двадцатый, двери откроются, и они увидят, что Мэтт голый.       Оставалось нажать кнопку. Он стоял посреди перекрестка, со всех сторон наседали машины. Он почти слышал гудки и крики раздраженных. Он всем мешал. Матери, которая не могла уходить на свидания, пока он был маленьким. Учителям, которые знали, что он снова сбежит. Системе, которая считала Мэтта безнадежным, потому что у него не было образования, рекомендаций и обеспечения для кредита.       Палец коснулся холодного пластика, Мэтт вдавил кнопку до конца. Через минуту щелкнул замок и дверь приоткрылась.       Он набрал в грудь побольше воздуха, закрыл глаза и сделал шаг вперед. Еще шаг, еще. Он как будто учился ходить. Его руки нащупали дверной проем. Шаг, другой. Он внутри.       Прошло несколько секунд, дверь за его спиной закрылась.       Он услышал знакомый голос:        — На колени.       У него подогнулись ноги.       Ладонь, которая легла на его затылок, не была потной — она была горячей. Он почувствовал запах табака.        — Хочешь совет?        — Бесплатный? — улыбнулся Мэтт.        — Совершенно, — подтвердил голос.        — Хочу.        — Встань, выйди, забери вещи и забудь.       Мэтт не сдвинулся с места.        — Я всегда говорю, что люди не ценят вещи, которые получают совершенно бесплатно.       Мэтт улыбнулся шире.        — Вставай на четвереньки и ползи вперед.       Когда Мэтт опустился ниже, голос добавил:        — Ты можешь открыть глаза.       Мэтт открыл их, медленно продвигаясь вперед. Комната, в которой он оказался, была частью большой студии. На полу валялись готовые картины, белые холсты, несколько пачек фотографий, техника для освещения. Он полз все дальше и одновременно пытался представить себе жизнь человека, который называет это место домом. Потом его взгляд наткнулся на простые джинсы.        — Стой, — сказали они.       Мэтт остановился.        — Подними голову.       Ему было страшно. Он боялся, что увидит Рихарда. Или Джона. Или менеджера магазина. Боялся, что увидит любовников из Юты, Техаса и Калифорнии.        — Все-таки ты больше похож на меня, — сказал отец.       Мэтт с облегчением выдохнул. После непрекращающегося ни на секунду бега он, наконец, оказался дома.