Они не поймут

В тот день небо было свинцово-серым, священник, приглашённый по завещанию покойного, стоял у гроба и сбивчиво читал свою речь о том, как хорош был тот, кто сейчас лежал в чёрной деревянной коробке, обитой красным бархатом. Никто не плакал, да и людей на похоронах было совсем немного. Большинство из них просто хотело убедиться, что он мёртв. Хоронили Орихару Изаю. А Шизуо казалось, что на самом деле хоронят его. - Если я умру, ты придёшь на мои похороны? – непривычно равнодушный голос Орихары слегка действует на нервы, однако столь родной дым сигарет успокаивает. Их перемирия на школьной крыше начались ещё полгода назад, когда они оба почти одновременно пристрастились к курению. Поначалу эти двое просто молчали, затем время от времени начали перебрасываться колкими репликами, иногда разговаривали. Обычно это тихое время длилось не больше пятнадцати минут, затем верх брала всё та же обжигающая ненависть, и враги благополучно забывали обо всём, что здесь происходило. Шизуо покосился на брюнета, облокотившегося о заграждения и, чуть прищурившись, смотрящего куда-то вдаль. В этом момент он показался ему почти красивым, даже блохой не назовёшь… Наверное, именно поэтому он и сказал. - Приду. Орихара невесело усмехнулся, затушил сигарету и, посмотрев в глаза Хейваджимы с каким-то непривычным отчаянием, ответил. - Спасибо. Тогда он носил красное и чёрное. И здесь тоже красное и чёрное. И непривычно серьёзное лицо, такое же, как тогда… Только вот теперь Орихара спасибо не скажет, не усмехнётся, не взмахнёт ножом. Теперь Икебуро должно вздохнуть спокойно: больше никаких интриг, войн группировок и тому подобного. И теперь спокойно вздохнуть может и сам Шизуо, но не может он двигаться, сказать ничего не может, глядя на непривычно серьёзное, мертвенно-бледное лицо, на руки, находившиеся в вечном движении, а теперь лежащие равнодушно, словно бесполезные палки, строгий, такой же, как у всех костюм вместо привычной куртки, обитой белым искусственным мехом. На какой-то момент кажется, что это не Орихара в гробу, что это всего лишь очередные игры информатора, что сейчас он выйдет из-за вон тех деревьев, ухмыльнётся привычно и рассмеется в лицо всем собравшимся здесь. Но этого не происходит. Шинра, стоящий рядом, косится в его сторону так, будто сейчас Шизуо плюнет прямо в гроб или что ещё похуже сделает, по крайней мере, взгляд у него именно такой. - Ну что, рад? – голос подпольного доктора звучит хрипло, будто ему сложно сдерживаться и не разрыдаться. Хейваджима впервые видит его таким... убитым. А привычной злости он вообще не чувствует, будто всё забрали и положили в чужую могилу. - То есть ты не любишь насилие? - До тебя это только дошло, блоха? - Тогда почему ты так улыбаешься, когда его применяешь, а? - … не знаю. - Поздравляю тебя, Шизуо. - Кишитани горько усмехается и отводит взгляд в сторону. - Но я не понимаю, зачем ты пришёл сюда. Позлорадствовать, да? С каждым словом голос Шинры становился выше на полтона, в конце концов, это превращается в почти истерику. Селти, одетая по такому случаю в платье, положила ему руку на плечо, но подпольный врач с раздражением стряхнул её. - По мне видно, что я рад? – с горечью в голосе спрашивает Шизуо. А ведь действительно, должен быть, столько раз клялся убить, свернуть шею надоедливой блошке, только вот радости нет. Потому что Враг – это не просто так, как все остальные люди, лезущие под руку. Настоящий враг – это тот, кого ты так или иначе уважаешь, тот, кого ты иногда знаешь лучше чем себя, почти наизусть, тот, про которого иногда думаешь и жалеешь, что всё вышло именно так. Шинра, стоящий напротив, скособочившийся несуразно, пытающийся смотреть в глаза, напоминает чем-то бойцового петуха, по крайней мере, другого сравнения в голову бывшему бармену не приходит. А эмоций так и нет. Ха! Смешно. Столько он мечтал об этом спокойствии, а получилось, что ничего в нём и нет. - Когда ты говоришь, что любишь людей, ты врёшь? Орихара выпускает облако дыма и молчит, запрокидывая голову с чуть излишней артистичностью, смотрит в небо. - Смотря что подразумевать под словом любовь… Если это означает испытывать привязанность или симпатию, то скорее нет. Если же потребность в них или желание наблюдать за ними, то да, люблю. - Значит, не любишь, – хмыкает Шизуо и, бросая сигарету на землю, безжалостно её растаптывает. Затем, уже уходя с крыши, слышит запоздалое: - Ну и ублюдок же ты, Шизу-чан… - Он был моим другом, понимаешь? А я не смог ему помочь… Он умер у меня на руках! А ты приходишь сюда и… и… - Он был моим врагом, – отвечает Шизуо холодно, не специально, просто так вышло. Его состояние чем-то похоже на наркоз, он будто бы и рад ощутить хоть что-то, но не может. Выйти из себя, выдернуть из земли это проклятое надгробие и кинуть его куда подальше, разнести всё к чертям здесь. Чтобы единственный враг его поднялся на ноги, разбуженный этим шумом, чтобы выкрикнул снова это дурацкое прозвище и усмехнулся, разозлил, заставил забыть совершенно обо всём, как раньше. Можно попытаться объяснить, что значил для него этот змей, блоха, крыса, тварь… Изая. Но они не поймут. Лишь покрутят пальцами у висков, да прошепчут что-то вроде: "Да он совсем умом от радости тронулся.". И все смотрят в сторону, куда угодно, только не на него, опасаясь гнева фортиссимо Икебуро. А он всегда смотрел в глаза. Всегда. - Тебе нравятся девушки? – спрашивает Изая, ухмыляясь в своей привычной манере, выпуская дым ему в лицо. Сигарета в его руках кажется чем-то пошлым. Как и у тех женщин из чёрно-белых послевоенных фильмов, которые он смотрел с Касукой. Всё-таки блоха знает о нём слишком уж много. - Да. Шизуо отвечает быстро и судорожно кивает, чтобы блоха эта не заметила, что он в этот момент подумал о чём-то таком, невольно вспоминаются слухи о том, что именно Изая делает в обществе того парня в белом костюме, с которым его видели пару раз. Изая смотрит ему прямо в глаза и, грустно улыбаясь, отвечает, будто бы не заметив его лжи. - Жаль. Покидая кладбище, он последний раз смотрит на тело Изаи. Прощается. На выходе его встречает Том и, видя перекосившееся лицо подчиненного, заботливо спрашивает: - Жалеешь, что не ты его убил? Шизуо на это лишь мотает головой, не пытаясь даже и слова сказать. Зачем? Не поймут. А вот интересно, как отреагировал бы на его смерть Орихара. Бился бы в счастливой истерике? Порезал бы себе вены? Съехал бы с катушек? Или также бы просто пришёл на его похороны? Том в ответ на это смотрит обеспокоенно и предлагает: - Слушай, возьми-ка выходной. В этот момент Хейваджима ему почти что благодарен. В городе все шепчутся, косятся мрачно в сторону Хейваджимы. Таким зверя Икебуро не видел ещё никто. Ему уступают дорогу, хотя он не кричит, не впадает в ярость как всегда. Стараются не смотреть, не говорить рядом с ним слишком громко. Лишь какая-то чокнутая девчонка выкрикнула: - Шизу-чан такой грустный из-за смерти ИзаИзы! Наверное, у них действительно была любовь. На это Шизуо лишь рассмеялся. Так смеются чумные больные или приговорённые к смертной казни, когда тебе уже нечего терять, когда ты уже живой мертвец. После он пытается закурить, но вспоминает, что блоха предпочитал сигареты той же марки. - Дай сигарету, а? - Неужели у нашей блошки закончились деньги? – хмыкает Шизуо. Перемирие перемирием, а законного права подколоть Орихару никто не отменял. - Да, заткнись ты, – парень грациозно запрыгивает на ограждение и откидывается. На долю секунды Шизуо хочется схватить его за запястье, чтобы не упал. – Так ты дашь мне сигарету или нет? - Нет, – Хейваджима ухмыляется, видя обиженную физиономию блохи. А затем тот неожиданно выдаёт. - А за поцелуй? От неожиданности Шизуо выронил из пальцев сигарету и поторопился тут же затушить её ногой. Заметив его злое выражение лица, Изая поторопился уточнить: - Это шутка, простейшее. Шизуо в этом уверен не был… На следующий день ничего не изменилось, тело сковывала всё та же ледяная пустота. Наверное, поэтому он снова пришёл на кладбище, чтобы нормально попрощаться, наивно веря, что после этого ему станет легче. Не стало. Воспоминания о блохе плясали перед глазами, а количество выкуренных им сигарет могло уже, наверное, убить лошадь. Шизуо было всё равно. Он вспоминал их первое прощание. - Ты тоже не пошёл на выпускной? – Шаги Изаи Шизуо услышал давно, поэтому, когда вопрос информатора прозвучал прямо у него над ухом, даже не дёрнулся. Здесь была нейтральная территория. - Да. Покурим? - Шизуо впервые говорил об этом так. Будто имея в виду нечто большее, чем их обычные посиделки. Парень, мужчина уже почти, разворачивается лицом к будущему информатору, тот необычайно серьёзен. Смотрит в пол. Мнёт в руке пачку. Отвечает тихо. - Я зажигалку забыл. Когда они смотрят друг другу в глаза, то сразу становится всё понятно. Орихара тянется за сигаретой, вставляет её в рот непослушными дрожащими пальцами. Шизуо наклоняется к нему. И когда кончики их сигарет соприкасаются, блоха становится совершенно спокоен. Между ними будто сгорает всё несказанное, несбывшееся. То, чего они так и не набрались смелости сказать друг другу. То, что уже не сможет никогда произойти. На прощанье Изая замирает в дверном проёме и говорит: - Я завтра бросаю… - Знаю. - Так ты придёшь на мои похороны? - Да. Небо над Икебуро было свинцово-серым, словно могильная плита. Может быть, завтра станет легче.