Звёзды в его глазах

Маленькой Ванде около пяти лет. Она лежит на большой кровати, украшенной рунами, и её так нежно обволакивают разного вида меха, что так приятно греют не только тело, но и душу. И, кажется, будто весь мир сейчас сосредоточен в этом уютном клубке. Малышку наполняют чувства спокойствия и непринуждённости. В таком состоянии она часто закрывает глаза и думает обо всём на свете. Прежде всего, о маме, чей образ хранится в голове Ванды лишь размытыми обрывками и то, эти обрывки были подарены ей остатками магии матери. Ванда знает — у её матери были ярко-рыжие волосы, что так игриво переливались на солнце, изумрудные глаза и молочно-белая кожа, что блестела на солнце ярче любой звезды на небосводе. В Мидгарде её бы назвали ведьмой и сожгли на костре. Ведьма. Точно. Ведьма, околдовавшая своими чарами и привязавшая к себе отца Ванды, Локи. Так считали многие в Асгарде. Отца малышка видит крайне редко. Статный мужчина с волосами цвета вороньего крыла и такими же глазами, что были у матери. Ванда, хоть и маленькая, прекрасно понимает, отец попросту не хочет на неё смотреть и видеть образ своей жены. Понимает и то, что она — копия матери. Каждый раз при встрече с отцом магия малышки вырывается из-под контроля маленьких детских ручек и проникает в разум отца. Там нет ненависти или презрения к своей дочке, только негодование и вопрос «Почему она жива, а моя любовь мертва?» А ещё… А ещё там есть бесконечная любовь и маленькая толика нежности. Ванда понимает — папа любит её. Он не выставляет свою любовь напоказ, проявляя её в вроде бы незначительных, но милых деталях. К примеру, ежедневно малышка с утра находит на подушке коробочку с горячо обожаемыми сладостями. Ванда чувствует — заветная коробочка от отца. Она буквально искрится всполохами его салатовой магии. Малышка направляет свою силу на предмет, и тот начинает сиять всеми цветами радуги. Красиво. Ей нравится. От размышлений малышку оторвало покашливание раздавшееся где-то рядом. Ванда открывает глаза и видит Фригг, что нависает сверху тенью. На её лице малышка замечает улыбку. Мягкую, нежную, как у матери смотрящей на своё дитя. Такую улыбку Госпожа дарит далеко не всем. Лишь своим близким и любимым людям, ведь она для всех своих родных в каком-то роде Мать. Ванде нравилась такая улыбка. Малышка абсолютно точно знает, в каждую улыбку Госпожа вкладывает капельку своей магии. Стоит Фригг так улыбнуться, и магия хаоса девочки начинает убегать из мыслей Ванды, как ётун с поля битвы, не причиняя вреда малышке. Ванда знает ещё одну из улыбок Фригг. Она дарит её остальным своим подданным. Материнская, но с некой долей веселья, та, что даже в сердцах самых унылых асгардийцев поселяет надежду на лучшее, счастливое будущее. Сколько Ванда себя помнит, Госпожа всегда рассказывала ей сказки на ночь. Самыми любимыми для малышки стали истории о девах-воительницах, в Асгарде их называли Валькириями. Девы по силе были равны многим мужам, а то и превышали их мощь во много раз. В боях были свирепее дикого кабана. Но при всей своей мужеподобности девы не были лишены красоты; золотоволосые и белокожие, они привлекали к себе внимания многих мужчин. Вот и нынешняя ночь не стала исключением. Сказка была для Ванды совсем новой, раньше она точно её не слышала. Так что малышка навострила ушки и широко распахнула глаза. Фригг радостно рассмеялась и начала свой рассказ.  — В далёкие время, когда маги были почётнее воинов, а кровь богов лилась рекой, жила была на свете семья: Ховар и Уна…       Он — знаменитый на весь Асгард полководец и стратег, непримечательный внешне: среднего роста, худой, волосами цвета спелой вишни и алебастровой кожей, но глаза… Глаза его были темнее ночи, посмотрев в них можно было умереть, как в безжизненном космосе. Ховар — ван, думающий на несколько шагов вперёд, не поддающийся панике во время битвы, который знал: на поле битвы будет всё так, как захочет он сам. У него была эта особенная способность — предвидеть. Одни считали это врождённой магией, другие — упорными занятиям. По правде говоря, были абсолютно правы те, кто считал это магией. Ховар происходил из магически исхудавшего рода ванов — Фаталиев, говорят, род берёт своё начало от самого Имира. Да, магия почти ушла из этого рода, но до сих пор в крови многих потомков она проявлялась во вроде бы несерьёзных вещах, как и было с Ховаром. Уна же была наполовину ётуном и наполовину ваном. Сильнейший маг тех времён. Её боялись, пред ней преклоняли головы. А как же ещё? Ведь род Уны шёл от самого Мани, повелителя звёзд. С каждым поколением магия росла в роду, как росло и количество звёзд на небосводе. Уна была самой красивой девушкой во всех девяти мирах. Бело-золотые волосы, которые спадают с плеч причудливыми завитками; бледная, почти серая кожа с множеством чёрных рун, как знак принадлежности к первородной силе; небесные глаза и алые губы. Ростом, как ни странно, она пошла в своих предков ётунов, была на две головы выше своего мужа. Жила пара вместе больше сотни лет. Не знала бед. Любили друг друга во всю свою магическую мощь. Но всегда в дверь к счастью стучится беда. Так и с нашими возлюбленными. Их бедой звалась бездетность. Только увидев детей на улице, Уна приходила в ужасные рыдания , слезам её не было конца. Сильно страдала Уна. Ховар же видя страдания своей возлюбленной супруги сделать ничего не мог, лишь тихонько садился возле плачущей жены и обнимал её что есть мочи. Ховар ведь тоже мучился из-за отсутствия детей. Ему бы так хотелось научить сына или дочь премудростям военного дела. Показать разницу между цвайхендером* и фламбергом**. Научить строить корабли. Но, увы, этому не суждено было сбыться. Устала Уна мучится, ночами не спать и горевать. Ещё тяжелее ей было видеть печаль в глазах своего любимого. Решила она спросить совета у Сванхилль, бабки своей. Та сказала идти ей в пещеру родовую, Скафтафетль, в ней рождались и умирали сильнейшие из рода их, умершие — вот сила для новой жизни. Строгим указом Сванхилль наказала внучке своей — предки потребуют платы, той, что падёт на потомков твоих. Никто не мог сказать какова будет плата, к духам прошлого обращались очень редко, и всегда цена оказывалась столько высока, что истребляла миллионы жизней, мало кто хотел брать на душу такой грех. Уне было тяжело на душе, но сердцу, в котором бушуют моря от боли, не прикажешь, ему лишь бы родить дитя. Лишь бы увидеть сморщенное личико ребёнка, лишь бы поцеловать пухлую щёчку, лишь прикоснутся к маленьким пальчикам. Ещё множество «лишь бы». Тогда рассказала ей старая бабка, как ритуал провести. Возлежи на ложе с мужем своим, да придайся страсти с ним под небом звёздным, ведь звёзды эти и есть сила нашего рода. А после иди в пещеру родовую, порежь ладонь свою и напиши на стенах их кровью своей три руны: гебо, ингуз и лагуз. Приговаривай таковы слова: «Кровь моя, как вода, теки в потомках моих; волосы мои, как леса, растите в потомках моих; магия моя, как путеводная звезда, появляйся в потомках моих». Когда закончишь — жди, предки придут в нужный час. Боялась Уна последствий от магии такой древней. Ведь не только на себя и своих потомков кару навлечь может, так ещё и на других живых существ. Долго мучилась Уна и чтобы этих мучений не увидал муж, ушла девушка к бабке своей. Не спала Уна пять дней и ночей, плакала, просила совета у бабки, мол, как же лучше поступить, но та так и не смогла дать ответа. Собрала Уна всю волю в кулак и вернулась домой, к мужу. Девушка знала: через девять дней будет самая звёздная ночь в году, потомок же бога звёздного, чувствовала их. Прошли все девять дней и предалась Уна страсти с мужем своим под небом звёздным, пошла в пещеру родовую, встала в центр той, порезала руку и нарисовала руны да проговорила заветные слова. В первые мгновения в пещере было тихо, даже шороха от шагов Уны слышно не было. А потом.… А потом пещеру пронзил гвалт, множество, множество голосов вопили в злобе и бешенстве. Уна не могла ничего разобрать в их воплях и тогда сама она проорала на всю пещеру: — Смилуйтесь, предки мои! Не могу из вашего общего гама ничего разобрать. Прошу вас, пусть говорит кто-то один! — на одном дыхании прокричала девушка. Где-то в глубине пещеры прогремел вой. Перед Уной предстал призрак, да такой магической силой обладал тот, что девушка упала на колени. Уна поняла — пред ней сам Мани, родоначальник их семьи. Прогремел голос Мани на всю пещеру, такой силы, что Уне хотелось убежать и скрыться в глубинах космоса. — Ты сама поняла, что сделала? Против судьбы пошла. Магию древнюю призвала. Пугаешься последствий, но всё равно идёшь на такой отчаянный шаг. За это вот тебе наше, божественное наказание. Отныне каждая душа в этом мире будет поделена на две половинки, и меж двумя существами. Одна половина без другой прожить сможет, но это будет уже не жизнь, а существование половины души и скитание тела. А чтоб помнили потомки, кто в этом виноват, смогут они вторую половину души найти лишь по звёздам в чужих глазах. Одна душа — одна звезда, две телесных оболочки! — слова Мани стали указом для изначальной сущности, той, что создавала души. Уна в неверии посмотрела на Мани, начала молить первых богов, чтобы отменили своё наказание. Но, увы, сделать ничего нельзя было. Деланного не воротишь. С тех самых пор так и повелось у всех живых существ: искать свои звёзды в чужих глазах. Договорила Фригг последние слова сказки с лёгкой хрипотцой в голосе. Устала она такую большую историю рассказывать. Посмотрела Госпожа на малышку и заметила, что у той уже глаза слипаются от усталости. Аккуратно накрыла она плечи Ванды мехами, по матерински поцеловала в лоб и тихо, стараясь не шелестеть своим платьем и, не дай Великий Один, разбудить девочку, пошла на выход из комнаты.