***
Хаджиме хотел уже списать странную встречу с Ойкавой на реалистичный сон, особенно когда он исчез на несколько дней после этого; единственное, что убеждало его в обратном это перчики чили, плакаты в гостиной и записка Ойкавы, которая лежала на столе Хаджиме (что за нелепые каомозди?). На третий день Иваизуми чувствовал себя виновником субботнего происшествия, хотя тут нет его вины, так как это именно он чуть не погиб от пожара на кухне. Хаджиме все-таки сходил в цветочный магазин и купил некоторые удобрения, чтобы приступить к возвращению перцев чили к жизни. Его труды окупятся; к счастью, семья Хаджиме специализировалась в выращивании комнатных растений, и вырастить какие-то там перцы чили было ничем примечательным для того, чья семья выращивает редкие орхидеи. Почти через неделю перчики чили довольно-таки хорошо выглядели, и это радовало Хаджиме. — Пустяки, — ответил Хаджиме Ойкаве, когда тот ворвался в его комнату и стал любезно благодарить его, источая какую-то огромную радость, хотя это же просто одни из представителей семейства Пасленовых**. — Ты не понимаешь, — сказал Ойкава. Он достал из кармана черную записную книжку, перевернул страницу и вычеркнул одну из строчек, написанную бурым цветом. — Это один из пунктов списка моих желаний***. Вырастить что-то дома. — Твой список желаний, — хрипло отозвался Хаджиме, чувствуя себя глупо, полагая, что, несмотря на произошедшее на прошлой неделе, ничего странного не случится. — Я начинал с баклажанов, — он продолжил, совершенно не замечая недоверчивый взгляд Хаджиме. — Но это было слишком сложно. Тогда, я попробовал вырастить бок-чой****, но у меня снова не получилось, затем лук, потом морковь. Местный бакалейщик посоветовал мне вырастить перцы чили, потому что это не сложно. Я думаю, что он был прав, — с ухмылкой проговорил Ойкава. Хаджиме сдержался от упоминания того, что перчики чили цвели только благодаря тому, что он вовремя вмешался. Казалось, что после каждого разговора с Ойкавой у Хаджиме появлялось все больше и больше вопросов: от «зачем ты бросил работу?» до «зачем тебе этот список?», а еще «можем ли мы уже поговорить о твоем ужасном вкусе в плакатах?», но Хаджиме не решался спросить это, чтобы не выглядеть грубым или не оскорбить парня. — Не хочешь поужинать со мной? — спросил Ойкава, улыбаясь и смотря на него. Любопытство взяло вверх над Хаджиме, и он все-таки согласился. Ужин казался обычным делом, хотя само понятие «обычный» (по крайней мере, в отношении Ойкавы) может оставлять желать только лучшего. В любом случае: ужин представлял из себя якисобу***** и курицу на гриле в небольшом странном кафе через несколько кварталов от их дома вниз по улице. Само кафе, находившееся в помещении в самом углу старого здания, изнутри выглядело ужасно (Хаджиме даже не мог понять, что именно положили в его якисобу, хотя ему даже не хотелось думать об этом), но еда была вкусной. Ойкава оказался, на удивление, приятным собеседником. Может быть, с первого взгляда он казался жутким эгоистом, но Тоору с интересом в глазах слушал ответы на вопросы, которые задавал Хаджиме: от самых обычных («кем ты работаешь? что ты делаешь в свободное время?») до самых странных («что ты думаешь об инопланетянах? почему ты все еще носишь боксеры с мультяшными героями?»). К тому времени, как Ойкава уже более менее наладил отношения с Хаджиме, он заказал большую тарелку с данго на десерт. Именно тогда Хаджиме решил задать вопросы, которые назрели в его голове. — Я провел неделю с другом, — спокойно ответил Ойкава, будто бы уже привык отвечать на вопросы о своей жизни. Ему было сложно скрывать от Хаджиме информацию о себе, потому что сам он знал об Иваизуми уже более, чем достаточно. — Во всяком случае, у меня сейчас много свободного времени, — высокомерно сказал Ойкава. — Ты работал в юридической фирме «Mori Hamada», не так ли? — спросил Хаджиме, уже не в состоянии остановиться. — Почему ты вдруг бросил работу? Ойкава пристально оглядел Хаджиме прежде, чем рассмеяться. — Я забыл о том, что ты тоже юрист. Неудивительно, что ты слышал об этом, — он замолчал на несколько секунд. — Я просто решил взять отпуск, отдохнуть и расслабиться, может быть, отправлюсь в путешествие, понимаешь? Работы было слишком много, и я подумал, что смогу просто хорошо провести время. — Твой список желаний, — сказал Хаджиме. Что-то подсказывало ему, что Ойкава что-то не договаривал, но он не собирался на него давить. — Ага, — сказал Ойкава, а его лицо внезапно посветлело. — Хочешь увидеть его? Хаджиме кивнул. Ойкава достал блокнот из кармана кофты и передал его Хаджиме. Это была небольшая записная книжечка, в ней, наверное, было всего двадцать страниц, но все они были полностью заполнены. Чего здесь только не было: начиная от «полетать на воздушном шаре» и «поплавать в ванне полной молочного шоколада» до «поучаствовать в конкурсе по поеданию еды на скорость». Хаджиме листал блокнот; почему-то он не удивился, когда увидел пункт «вломиться в дом», но слегка занервничал. — Почему здесь написано «приготовить семь блюд»? — спросил Хаджиме, пытаясь скрыть ужас в своем голосе. — Я всегда хотел быть шеф-поваром в детстве, — весело ответил Ойкава и получил от Хаджиме взгляд полный неодобрения. — Это было моей самой большой мечтой, не считая того, чтобы стать юристом. Кстати, ты свободен завтра утром? — Ну, — настороженно начал Хаджиме, но Ойкава перебил его. — Завтра в соседнем магазине будет проводиться конкурс по поеданию еды, но участвовать можно только в парах. Что думаешь? Я вижу, у тебя хороший аппетит, — сказал Ойкава, указывая на пустые тарелки и миски, которыми был заставлен весь стол. — Чтобы принять участие нужно заплатить две тысячи вон, а победитель получит годовой запас еды из магазина. — О, — проговорил Хаджиме. Это звучало очень заманчиво. Правда, проблема заключалась в... — У меня в эти выходные много работы, — нерешительно произнес Хаджиме. — Если я не закончу сегодня, то не смогу- — Ну давай же, завтра воскресенье, — попросил его Ойкава. Он состроил глазки и надул губы. — Тебе нужно немного развлечься. Хаджиме вспомнил о том, как его коллега по работе, Сако-кун, рассказывал ему о самом Ойкаве Тоору, который однажды провел семьдесят девять часов в своем кабинете, пытаясь в одиночку разобраться с делом, которое поставило бы команду опытных юристов в тупик. — Ладно, — согласился Хаджиме, пытаясь не закатить глаза. Он сказал это совершенно серьезно, но Ойкава засмеялся, потому что это звучало до ужаса лицемерно. Хаджиме улыбнулся. Вскоре они вернулись в квартиру; Хаджиме потратил всю ночь на свою работу, чтобы поучаствовать в этом глупом соревновании с Ойкавой.***
(Три вещи, которые Хаджиме стоило сначала обдумать, прежде чем делать: — Встретиться с Ойкавой — Подружиться с Ойкавой — Позволить Ойкаве втянуть его в соревнование по поеданию еды, не спросив какая еда там будет -) — Да пошел ты, Ойкава, — сказал Хаджиме, пытаясь сдерживаться, но у него это не очень выходило. — Я думал это будет соревнование. Ойкава повернулся к нему, его лицо выражало чистую невинность. Хаджиме больше никогда не поверит в Бога. — Но это оно, Ива-чан. Соревнование по поеданию насекомых. Он взял палочками жареных кузнечиков и помахал ими прямо перед лицом Хаджиме, будто бы подтверждая свои слова. Хаджиме явно был зол. — Ну, я всегда хотел поучаствовать в таком соревновании, — весело произнес Ойкава, будто бы он не совершил самое ужасное предательство, которое только видело человечество, и всегда хотел узнать какие на вкус насекомые. — Разве это не здорово? Это как два в одном. Хаджиме проигнорировал Ойкаву и огляделся с самым незаинтересованным выражением лица, которое он только смог состроить, пытаясь найти возможный путь спасения; вокруг них собралась огромная толпа людей, которая взволнованно смотрела на гору жаренных кузнечиков, пауков на палочках и на тарелки с личинками, которые, по мнению Хаджиме, все еще двигались. Он повернулся, чтобы посмотреть на отвратительно-веселого Ойкаву, который возвращался к нему. Иногда, Хаджиме ненавидел свою жизнь. Неудивительно, что конкурентов у них почти не было; по сути, их соперниками были два парня, сидевших за столом рядом с ними — один из них был с розовыми волосами и со странным отсутствием бровей, а другой был невероятно высоким с копной темных, вьющихся волос. — Не ругайся, Макки, — сказал мистер Здоровяк мистеру Парень-Без-Бровей. — Слушай, тебе вообще не нужно ничего есть, все, что тебе нужно делать, это стоять и поражать всех своей красотой. Парень, которого звали Макки, с неодобрением посмотрел на него. — Я не сомневаюсь. Честно, Маттсун, я не понимаю, как ты собираешься выиграть, если будешь соревноваться с двумя людьми одновременно… — он посмотрел на Хаджиме и Ойкаву и усмехнулся. — Хотя, судя по их внешнему виду, у тебя не будет серьезной конкуренции. Он определенно хотел, чтобы Хаджиме это услышал. Что за придурок. Хаджиме уже было хотел ему ответить, но не успел. Владелец магазина — румяный мужчина в грязном фартуке — вышел из ресторана с громкоговорителем. Он повернулся и обратился к толпе: — Конкурс начинается через три минуты! Но сначала, давайте поаплодируем нашим смелым участникам! Кто-то в толпе стал хлопать, но вскоре аплодисменты совсем прекратились из-за того, что Хаджиме слишком пристально посмотрел на толпу, чувствуя их наслаждение его страданиями. — А теперь, — хозяин по-прежнему был весел и полон энтузиазма, как будто бы не играл важную роль в предстоящей смерти Хаджиме, — условия конкурса! Мы подготовили три тарелки жареных кузнечиков, личинок и пауков для каждого участника, и победит та команда, которая справится первой. Но самое важное: оба участника из каждой команды по очереди должны есть из тарелки, — послышался шум с соседнего столика, — и вы будете кормить друг-друга. Хаджиме берет палочку с тремя далеко неаппетитными пауками. — Ты начнешь первым, — он угрожающе прорычал Ойкаве, который смотрел на него с легкой паникой в глазах. — Ива-чан, пожалуйста, будь осторожнее, — медленно начал Ойкава, самодовольная улыбка быстро исчезла с его лица, а остальная часть фразы утонула в веселом крике хозяина магазина: — На старт…внимание… начали! (Три достижения дня: — Обещанный годовой запас жаренных насекомых, который, несомненно, окажется в мусорном ведре. — Мучительный приступ острого гастроэнтерита, который заставит Хаджиме и Ойкаву сражаться за то, чтобы попасть в туалет на следующей неделе. — Странное чувство триумфа в груди Хаджиме; иногда он получал награды за успехи в учебе или за победы в соревнованиях по волейболу в детстве, но это был первый раз, когда Иваизуми получил грамоту за то, что отлично справляется с… поеданием насекомых. Кто знал, что это станет одним из его достижений?)***
После этого жизнь превратилась в предсказуемую рутину, но если вы живете с Ойкавой Тоору, то понятие «предсказуемая» имело немного другое значение. У них были частые совместные ужины, они зависали вместе, когда Хаджиме был свободен, — Иваизуми совсем недавно переехал в Токио, поэтому у него практически не было друзей за пределами работы — и Ойкава был удивительно приятной компанией, не смотря на свой странный график дня (3:00 — обед; 5:00 — пробежка в парке), а еще он часто проверял свой список желаний, что приводило к катастрофическим последствиям (он пытался покрасить волосы в голубой, но в итоге все в гостиной окрасилось в красный цвет, не считая его волос; когда Хаджиме добрался до дома и решил принять ванну, чтобы снять усталость после утомительного дня, он обнаружил, что она до краев наполнена шоколадным молоком). Дело в том, что из всех слухов, которые он слышал об Ойкаве Тоору — о том, что он безжалостный, злобный адвокат, что он невнимательный и самовлюбленный, что он бессовестный Казанова — этот факт, кажется, был единственным правдивым и логически вероятным. Хаджиме наблюдал за Ойкавой в течении целого месяца и теперь почти уверен, что Ойкава Тоору буквально не спит. Он всегда хлопотал, делал одно и тоже и был вооружен неисчерпаемым запасом энергии; несколько раз Хаджиме просыпался по ночам, чтобы сходить в туалет и находил Ойкаву, сидящего в гостиной и смотрящего фильм по телевизору. А еще, Хаджиме никогда не видел, как Ойкава спит. Это могло бы объяснить несколько вещей: его, казалось бы, сверхчеловеческие достижения в юридической фирме, и то, почему он всегда в несусветно ранние часы делает бессмысленные вещи, например готовит завтрак и поет ужасную поп-музыку в пять утра (точнее, отравляет Хаджиме жизнь) или у него вдруг срочно появляются какие-то планы, и он уходит из квартиры посреди ночи. Конечно, думать о таком достаточно абсурдно, но Хаджиме не мог придумать никакую другую логически объяснимую причину для этой череды странных и непонятных явлений. — Знаешь, тебе стоит больше спать, — однажды сказал Хаджиме Ойкаве, когда они сидели за столом, поедая якисобу и агедаши тофу. — Я никогда не видел, чтобы ты спал. Уголки губ Ойкавы приподнялись, будто бы он был бесконечно удивлен искреннему совету Хаджиме. — Что я слышу, Ива-чан? Это беспокойство? Ты беспокоишься, что вся моя энергия иссякнет и я- — Ойкава, я серьезно. — Оу, — начал Ойкава, протягивая свои палочки для еды, чтобы взять немного тофу из тарелки Хаджиме. Это то, с чем Хаджиме смирился, — хотя и без некого недовольства и осуждающего взгляда — но на этот раз он ударил его своей ложкой. Для того, чтобы тот уже перестал увиливать от темы. Ойкава поднял голову, чтобы посмотреть на Хаджиме, но заметил, что тот тоже смотрел на него, а в его лице что-то поменялось. Внезапно воцарилась тишина, которая была нарушена тем, что Ойкава стал соскабливать остатки еды с тарелки вилкой. — Ива-чан, — неожиданно произнес Ойкава, его голос был напряженным, а лицо не выражало ни одной эмоции. Он одарил Хаджиме пристальным, осторожным и усталым взглядом. — Ива-чан, что, если я скажу тебе, почему я не сплю? Почему я ни разу не спал в своей жизни? Ты поверишь мне? Хаджиме знал, что человек физически не может прожить двадцать три года без сна. Человек должен спать раз в двадцать четыре часа, чтобы не умереть. Хаджиме знал все это, знал основы биологии, анатомии и физиологии, но все же. — Я верю тебе, — сказал Хаджиме, потому что он должен был понять. Есть что-то странное в Ойкаве, что-то, что Хаджиме никогда не мог понять — неустанная и неисчерпаемая энергия, легкая тоска на лице Ойкавы, когда он желает Хаджиме спокойной ночи; он пытается найти новые способы занять себя чем-то, при этом напоминая кошку, которая гонится за своим собственным хвостом. — Я имею в виду, блять, я даже не верю, что говорю это, но я верю тебе. — Тогда, — проговорил Ойкава, положив вилку на стол, — вот она. В этом и есть вся правда. Так было с тех пор, как я родился. — Ты… не спишь, — хрипло отозвался Хаджиме. Одно дело было подозревать что-то настолько абсурдное, но когда эти самые подозрения оказываются правдой… — Что- подожди- почему ты не можешь? — Ойкава в ответ пожал плечами. — Так было еще с тех пор, как я был ребенком. Это досталось мне от моей мамы, а ей — от моей бабушки. За всю свою жизнь я ни разу не спал. Вообще, я считаю, что это даже здорово, ведь все то время, которое люди тратят на сон, я могу потратить на что-то полезное, — Ойкава говорил это совершенно спокойно и бесстрастно, что совершенно не соответствовало смыслу его слов. — Когда я учился в школе, экзамены были для меня чем-то легким, а, когда я стал работать, все думали, что я гений. — Но тебе это нравится? — спросил Хаджиме, не в силах остановить себя. — Ну, — сказал Ойкава. — Я думаю, что я отношусь к этому нейтрально. Это будто бы тебя спрашивают о том, как ты относишься к своему большому пальцу или к левой руке, или что-то в этом роде. Мне было одиноко по ночам в детстве, поэтому я придумывал истории про пришельцев, которые приходили ко мне. Наверное, это было весело. Наступает тишина, которую нарушает Ойкава, с улыбкой протягивая руку, чтобы взять последний кусочек тофу с тарелки Хаджиме. — Попался, Ива-чан, — произнес Ойкава, торжествующе размахивая вилкой. — Закрой рот, Тупицакава, — пробормотал Хаджиме, кидая взгляд на гостиную; возможно, плакаты Ойкавы все-таки не выглядели так же ужасно, как раньше. В конце концов, то, что Хаджиме знал о специфической способности Ойкавы изменило его отношение к нему. Они все еще зависали вместе по выходным, когда у Хаджиме было время, вернее, когда Ойкаве удается его уговорить. Они по-прежнему ужинали вместе, а Ойкава забирал еду из тарелки Хаджиме. Теперь, Хаджиме мог просто иногда зайти в комнату Ойкавы, когда закончит со своей работой (обычно это было в первых часах после полуночи), где будет играть ужасная поп-музыка, а на полу будут лежать остатки пиццы. Теперь, когда он слышит, как Ойкава собирается на утреннюю пробежку в пять часов утра, то может пойти на нее вместе с ним. И даже, если Хаджиме стал чаще засыпать в метро и в туалетных кабинках в перерывах между работой, Ойкаве не стоит об этом знать.***
Иногда, к ним приезжали гости. Вернее, только к Хаджиме; иногда его родственники или старые друзья, которые приехали в Токио, заходили к ним. Ойкава никогда никого не приводил домой, что было странно для такого парня, как он, до одного дня. Это произошло так: Хаджиме проснулся в три часа ночи, услышав громкие голоса в гостиной. Они были слышны даже через закрытую дверь — странно, ведь он оставил ее открытой, когда лег спать; ее закрыл Ойкава? — Хаджиме не нравился этот злой женский голос (подруга? бывшая коллега по работе? бывшая девушка?); Он закрыл уши подушками, прежде чем осознал, что это был первый человек, которого привел Ойкава в квартиру за все восемь месяцев, что они жили вместе. Как странно. Хаджиме чувствовал себя самым ужасным человеком в мире, когда подошел к двери и прислонил к ней ухо. — …Не можешь убегать вечно, Тоору, — сказала Сердитая Девушка. — Ты не можешь вот так распоряжаться свой жизнью или как ты ее там называешь, это все просто вздор. — И что, я должен рвать задницу на работе, быть самым великим адвокатом во всем мире и зарабатывать миллион йен в месяц, чтобы жить, как ты говоришь, правильно? Откуда ты, блять, знаешь, как я живу? — взбесился Ойкава, его голос одновременно звучал и жестко, и расстроенно, и раздраженно; Хаджиме вздрогнул. — Черт подери, Тоору, ты же знаешь, что я не это имею в виду. Мне плевать, сколько ты там зарабатываешь, ты... ты не был дома с дня маминых похорон, и уже прошел почти целый год? Я думала, что тебе нужно время, но ты просто....ты просто прячешься от реальности и убегаешь, ты притворяешься, что все нормально, что у нас у всех все нормально и... Хаджиме услышал, как кто-то резко вдохнул. — Тоору, — продолжила девушка с некой грустью и смирением в голосе. — Тоору, я знаю, что тебе тяжело, но я твоя сестра, я просто хочу для тебя всего самого лучшего. Ты это знаешь. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом занавесок, которые слегка колыхались от ветра. Наконец, через несколько минут, Хаджиме услышал звук захлопнувшейся входной двери. Хаджиме знал, что у Ойкавы была сестра. У него была семейная фотография, лежавшая где-то в самом дне ящика с носками; однажды Хаджиме случайно наткнулся на нее, когда рылся в одежде Ойкавы в поисках своей (у Ойкавы была ужасная привычка брать у Хаджиме толстовки всякий раз, когда ему хотелось, к несчастью, он делал это почти все чертово время). Но это было милое семейное фото: очаровательный мужчина, очаровательная женщина и двое очаровательных детей, мальчик и девочка, Хаджиме не удивился бы, если бы у них был белый забор, идеально ухоженный сад и миски с горячим мисо супом на завтрак. И все же, Хаджиме понимал, что Ойкава прятал эту фотографию не от других, он прятал ее от себя. Хаджиме потянулся к дверной ручке, но остановился и медленно вернулся к своей кровати. Он лег и накрылся одеялом, потом снова встал, чтобы все хорошенько обдумать и лег обратно. Повторил это еще несколько раз прежде, чем подошел к двери, слегка ее приоткрыл и посмотрел в щелочку, чтобы убедиться, что сестра Ойкавы ушла, и только тогда вышел из комнаты. Ойкава неподвижно сидел на полу, скрестив ноги, его рука лежала на кофейном столике; бутылка с саке, стоявшая на столике, была открыта и пуста на половину. Он едва пошевельнулся, когда Хаджиме зашел в гостиную. Хаджиме постоял перед столиком несколько минут, и, не придумав ничего лучше, сел рядом с Ойкавой. — Как грубо, Ойкава, — сказал Хаджиме так, как они всегда общались между собой, Хаджиме просто не знал, как ему вести себя с мрачным, грустным и молчаливым Ойкавой, но он все равно должен был что-то сказать. — Пить мое саке, даже не пригласив меня. Хаджиме протянул руку, чтобы взять бутылку и сделал большой глоток. У него было такое ощущение, будто бы он проглотил кусок угля. Хаджиме только тогда осознал, что это было плохой идеей, так как 1. он еще не до конца проснулся и 2. он ничего не ел в течение последних десяти часов. Он стал громко кашлять. Ойкава повернул голову, чтобы посмотреть на Хаджиме. — В самом деле, Ива-чан, ты не умеешь пить, признай, — сказал Ойкава; его тон был веселым, но глаза странно заблестели, когда Хаджиме поймал его взгляд; Хаджиме повторял себе: не отводи взгляд, не отводи взгляд. Ойкава совершенно не выглядел, как человек, который выпил полбутылки саке за десять минут, но Хаджиме заметил, что у него неестественно покраснели глаза, а руки стали дрожать. Он попытался собрать мысли в кучу, но, когда посмотрел на Ойкаву, смог только вздохнуть. — Эй, Ойкава? Ойкава смотрел на Хаджиме, полузакрыв глаза. — Знаешь, ты можешь поговорить со мной об этом, — сказал ему Хаджиме, осторожно поставив бутылку саке на столик. — Или можешь ничего не говорить. Я не против, но просто- просто знай, что я рядом, хорошо? Я всегда могу поговорить с тобой, если тебе это будет нужно или, я не знаю, можешь поплакаться мне в плечо или что-то типа. Я не буду тебя осуждать. Ойкава некоторое время оглядывал Хаджиме, на его лице читалось сильное удивление. Хаджиме ожидал, что он посмеется или произнесет какое-нибудь пренебрежительное замечание, или даже заплачет; Хаджиме не был уверен, но он просто надеялся, что эти слова заставят Ойкаву чувствовать себя лучше. Ойкава взял со стола бутылку саке и наклонил горлышко бутылки в сторону Хаджиме, чуть не расплескав жидкость. — Ты классный парень, — произнес Ойкава, к концу предложения в его голосе слышалась издевка. Наверняка, это последствия выпитого алкоголя. Лицо Ойкавы покраснесло. — Ты действительно классный, Ива-чан, ты знаешь об этом? Хаджиме знал, что в нем скорее всего сейчас говорил выпитый алкоголь, но это не остановило его от ухмылки. — Ты тоже, Дерьмокава. Даже не смотря на то, что большую часть времени ты полная противоположность крутости. — Я противоположность противоположности крутости, — запротестовал Ойкава, что стало сигналом для Хаджиме, чтобы осторожно забрать из его рук бутылку с саке. Ойкава неодобрительно простонал, когда Хаджиме допил оставшееся саке из бутылки. — Настоящие друзья разрушают свои желудки вместе, — сказал Хаджиме Ойкаве, чувствуя резкую боль в голове из-за количества выпитого саке. — Я даже не пьян, — настаивал Ойкава, определенно уверенный в своем заявлении, что даже произнес это с неким восхищением. — Возможно, — сказал Хаджиме, ощущая как комната вокруг него стала вращаться. — Но мне кажется, что я пьян. Ну или на пути к этому. — Это получает каждый, кто играет в глупую игру со своей непереносимостью алкоголя, Ива-чан. Я с уверенностью могу сказать, что я не пьян, — рассмеялся Ойкава. — Я знаю, что ты не пьян, — сказал Хаджиме Ойкаве, прежде чем он начал икать. — Но тебе было грустно. — Да? — Я не могу…не могу сделать так, чтобы ты не грустил. — Хаджиме, — произнес Ойкава, его голос был настолько нежным, что у Хаджиме защипало в глазах. — Прости, — прошептал Хаджиме, что было, скорее всего, последним, что он сказал, прежде чем закрыл глаза и оперся на Ойкаву. Он чувствовал что-то теплое у его щеки, наверное, это было плечо Ойкавы. После этого наступила блаженная тишина; Хаджиме поддался усталости и воздействию алкоголя и уснул.***
Хаджиме проснулся на следующей день, свернувшись калачиком на диване, накрытый одеялом, на кофейном столике стояли стакан с водой, пакет с завтраком из Макдональдса и две таблетки аспирина. Он запил аспирин большим глотком воды. В его груди ныла необъяснимая боль, которая не имела ничего общего с непристойным количеством выпитого вчера саке. Хаджиме надеялся, что эта боль не исчезнет еще долгое время.***
Они больше никогда не говорили об этом. Хаджиме так и не узнал о чем Ойкава спорил со своей сестрой в тот день, а сам Ойкава больше никогда не говорил о своей семье. Все шло спокойно, пока через два месяца после этого Ойкава во время ужина не сложил свои палочки и внезапно не объявил: — Сегодня мой день рождения. — Хорошо, с днем рождения, Ойкава, — сказал Иваизуми и взял жареную гедзу со своей тарелки. Дни рождения никогда не были какой-то особенностью в семье Иваизуми. Ойкава надул губы и наклонился к Иваизуми практически лицом к лицу (это не должно было заставлять сердце Хаджиме биться быстрее, но это было так). — Это мой день рождения, Ива-чан. Ты обязан подарить мне подарок на день рождения. — Возьми потом мою красную толстовку, — сказал Хаджиме, пытаясь выглядеть как можно более невозмутимым. — Что может быть лучшим подарком, чем это, ведь ты все равно ее постоянно носишь. Ойкава сморщил нос. — Ты такой жадный, Ива-чан. Я не хочу твою толстовку, я хочу, чтобы ты покатал меня на своем мотоцикле. — На моем мотоцикле? — недоверчиво переспросил Хаджиме; за последние несколько месяцев они уже говорили об этом не меньше десяти раз. Ойкава, как оказалось, катался на мотоцикле Хаджиме, не имея при этом прав, а Хаджиме слишком беспокоился за свой байк и о людях, которые могли бы попасться на пути Ойкаве, так что он всегда ему отказывал. — Я хочу, чтобы ты отвез меня в одно место сегодня вечером, — сказал ему Ойкава, улыбаясь ему своей хитрой и загадочной улыбкой, которая намекала на то, чтобы Хаджиме стал расспрашивать его об этом или хотя бы просто заинтересовала его в этом. Хаджиме сопротивлялся сильному желанию закатить глаза; он считает, что ему все же лучше согласиться, чтобы Ойкава уже перестал ныть по этому поводу, а еще сегодня его день рождения; он поймал себя на мысли о том, что в последние несколько месяцев все больше потакал многочисленным и странным желаниям Ойкавы. — Ладно, — проговорил Хаджиме, замечая восхищение на лице Ойкавы. Он откинулся на спинку стула и вздохнул. Единственным утешением было то, что Хаджиме будет там и сможет следить за Ойкавой, поэтому ему не стоит переживать, что что-то пойдет не так — разве только, если вы никогда не руководствуйтесь словами человека, который ведет вас в неизвестное вам место. Хаджиме ничуть не удивился, когда оказался у входа в парк Уэно****** через пять часов вместе с возбудившимся от предстоящего Ойкавой, который слегка дрожал от холода. — Что, черт возьми, ты хочешь сделать, Ойкава, — спросил Хаджиме, хотя он подозревал, что уже знал ответ на этот вопрос. — Парк закрыт после одиннадцати. — Пойдем в парк, Ива-чан, — сказал Ойкава, взволнованно хватая Хаджиме за запястье. — Ойкава, сейчас два часа ночи, — изумленно произнес Хаджиме. — И я о том же, Ива-чан! Ойкава побежал, не ослабляя хватку своих пальцев на запястье Хаджиме, утаскивая его за собой. Через некоторое время они остановились около забора, где расстояние от его верхушки до земли было достаточно не большим. Не говоря ни слова, Ойкава схватился за ближайшую нижнюю ветку, растущего рядом дерева, подтянулся на ней и залез на верхушку забора. — Твоя очередь, — он крикнул, но, смотря на то, как Ойкава еле удерживался на заборе, Хаджиме стал опасаться за его жизнь. — Ты сошел с ума, — сказал ему Хаджиме, и, скорее всего, если бы это произошло год назад, он бы не изменил своим принципам, сел бы на свой мотоцикл и уехал. Но прошел целый год: Хаджиме поучаствовал в конкурсе по поеданию насекомых, начал выращивать разнообразные и странные растения и овощи на своем подоконнике, провел пять часов, отмывая пол в ванной от шоколадного молока, постоянно участвовал в странных и до ужаса нелепых ситуациях и получил больше всего удовольствия за всю свою жизнь. И вот, спустя минуту, Хаджиме спрыгнул на траву вместе с Ойкавой. — Черт возьми, Ива-чан, ты на самом деле сделал это, — сказал Ойкава, который явно был очень рад тому, что Хаджиме присоединился к нему именно в этот раз. Он положил ему руку на плечо, смеясь и слегка ударяя Хаджиме по спине другой. — Я горжусь тобой, Ива-чан. — И этот легендарный адвокат сейчас здесь, — пробормотал, его щеки потеплели, а сердце забилось быстрее. — Тебе стоит быть наготове, чтобы спасти нас от тюремного заключения, если нас поймают за проникновение в чертов парк. — Нас никто не поймает, — пропел Ойкаве, прежде чем вскинул руки и закричал во все горло. — Как же здорово! Лучший подарок на день рождения. Хаджиме покачал головой, но все равно рассмеялся и последовал за ним. Целый час они просто гуляли по парку, а затем легли на газон под цветущими вишневыми деревьями. — Думаю, деревья будут очень красивыми следующей весной, — произнес Ойкава. Легкий ветерок играл с волосами Ойкавы. Это еще больше разжигало желание Хаджиме запустить в них пальцы. Хаджиме закрыл глаза. — Мы часто приходили сюда всей семьей, — продолжил Ойкава. — Мы приходили сюда, когда цвела вишня, и я очень любил это время, когда был ребенком. Мы устраивали пикники, а я играл в прятки со своей сестрой. Вместе с мамой мы собирали упавшие лепестки в огромные стеклянные банки и хранили их дома. Хаджиме повернулся к нему; Ойкава задумчиво смотрел на небо. Хаджиме сглотнул; у него было такое странное ощущение, будто бы в его желудке извивались змеи. — Давай посмотрим на них вместе, — в конце концов сказал он Ойкаве. — Следующей весной, когда они расцветут. Ойкава повернул свою голову в сторону Хаджиме, посмотрел на него и улыбнулся. — Да? Я бы хотел этого, Ива-чан. Следующие несколько секунд они провели молча. Несколько желтых и сухих листьев с деревьев упали Ойкаве на щеку и на лоб. На мгновение Хаджиме засмотрелся на травинки в кудрявых от влаги волосах Ойкавы. Не думая, Хаджиме протянул руку и осторожно снял с лица Ойкавы листья. Это было маленькое прикосновение, но атмосфера внезапно сменилась. — Ива-чан? — спросил Ойкава, его голос был чуть громче шепота. Хаджиме вздрогнул; нет, не от волнения из-за того, что это-все-ведет-к-поцелую, даже не от желания протянуть руку, чтобы поцеловать Ойкаву, даже если он после этого сгорел бы от стыда. Нет, Хаджиме пробирал холод до самых костей из-за того, что он слышал незнакомый страх и неуверенность в голосе Ойкавы, он ненавидел, когда его голос звучал с таким сомнением и уязвимостью, ненавидел это и не понимал почему. На мгновение Хаджиме заметил во взгляде Ойкавы что-то такое, что он не понимает и, наверное, никогда не поймет, но затем Ойкава внезапно поднялся и сел. — Хэй, Ива-чан, давай сыграем в «Я никогда не буду». Напряженная и удушающая атмосфера исчезла так же быстро, как и появилась. Хаджиме не знал — чувствовал ли он облегчение или огорчение, но Иваизуми точно был ужасно смущен. Что за херня? — Что это такое, черт возьми? — Ты же знаешь игру «Я никогда не»? Эта игра похожа на нее, но тут ты должен называть вещи, которые ты никогда, никогда, никогда не сделаешь и ты выигрываешь, если другой человек называет ту вещь, которую он может сделать. Ладно, я начну. Я никогда не буду носить боксеры с рисунками мультяшных героев. Хаджиме слегка ударил Ойкаву по руке. Он не знал, чего именно Ойкава хотел добиться этой игрой, но он все равно не стал с ним спорить. — Это низко даже для тебя. Окей… я никогда больше не буду есть жаренных насекомых. — Я никогда не буду спать. — Жулик. Я никогда не позволю тебе готовить на нашей кухне рамен быстрого приготовления. — Ива-чан, что это значит, я плачу за аренду столько же, сколько и ты! Хм, я никогда не буду кататься на американских горках. — Я никогда не буду коллекционировать ужасные плакаты с инопланетянами, — сказал Хаджиме и скорчился оттого, что Ойкава ткнул его в живот. — Я никогда не буду красить волосы. — Я никогда не буду носить шляпы из фетра. — Я никогда не буду есть йогурт. — Я никогда не скачаю снэпчат на свой телефон, — Ойкава уговаривал Хаджиме в течение нескольких месяцев скачать снэпчат, но у Хаджиме были более важные дела, чем получать от Ойкавы пятьдесят ужасных фотографий его лица каждый день. — Тупица, — проговорил Ойкава, скрывая улыбку. — Моя очередь! Я никогда не буду встречаться с девушкой. Или с парнем. Или просто вообще никогда не буду влюбляться. — О, — произнес Хаджиме. Ему хотелось спросить: почему? Хотелось спросить: это только из-за меня? Но Ойкава произнес это с такой легкостью, будто бы это было бы тоже самое, если бы он сказал «Я никогда не буду запускать змея» или «Я никогда не буду есть осьминога». И ничего не стало понятнее, когда Ойкава сказал: — Давай не будем об этом. Хаджиме лишь кивнул. — Я никогда не отправлюсь в круиз, — тихо сказал Хаджиме. Они еще немного поговорили, а потом между ними воцарилось неловкое молчание. Было около четырех утра, когда они вышли из парка; их поездка до дома была на удивление тихой. Впервые за долгое время, Хаджиме превысил скорость на шоссе, правила дорожного движения и штрафы за превышение скорости идут к черту. То, как холодный ветер бился о его кожу, заставило его забыть, что сзади есть кто-то, кто обнимал его за талию, прижавшись к его спине. Если бы это могло заставить Хаджиме забыть все, — не только ужасный разговор в парке, но и их первую встречу на кухне, когда Ойкава чуть не спалил кухню — если это могло бы заставить его забыть все из этого, Хаджиме бы мог ехать на своем мотоцикле целую вечность.***
Конечно, после этого все изменилось. У Хаджиме на работе был полный завал, поэтому большую часть своего времени он проводил в своем кабинете — ничего, как подробный отчет, не заставит тебя забыть о своей безнадежной и, возможно, невзаимной любви. Ойкава продолжал заниматься своими делами; он уходил по ночам и выходным, Хаджиме полагал, что ему нужно быть благодарным за это. Это продолжалось два месяца, пока Хаджиме не возвратился в квартиру и не обнаружил, что здесь не оказалось ничего, что говорило бы о том, что Ойкава Тоору когда-либо здесь жил. Хаджиме позвонил ему — один раз, два, три, и совершенно не удивился, когда никто не взял трубку. Он позвонил хозяйке, которая сказала ему, что Ойкава решил внезапно съехать. Хаджиме не стоит расстраиваться. Факт оставался фактом, он понимал, что все идет к этому уже с того ужасного дня в парке. Хотя, его жизнь не должна измениться слишком сильно: они уже почти не ужинали вместе, и Хаджиме почти не видел Ойкаву по выходным, они перестали проводить время вместе. Возможно, все изменится к лучшему: больше не будет никого, кто будет готовить в три часа утра, он не услышит ужасного пения поздней ночью, ему не придется искать свои толстовки в чужих вещах и смотреть на эти ужасные плакаты. Но жизнь продолжалась, неважно — был с ним рядом Ойкава или нет. Хаджиме не будет напиваться до белой горячки, ходить в клубы, чтобы подцепить кого-нибудь, есть шоколад и смотреть грустные, сентиментальные романтические фильмы или делать что-то подобное. И все же, ему было трудно с этим смириться. Иногда Хаджиме заказывал две порции якисобы на ужин, а, когда приходил в квартиру, понимал, что ох. Иногда он просыпался в пять утра, а его тело требовало пробежки. Иногда, когда Хаджиме замечал каштановые волосы в толпе, осознавал, что это был совершенно незнакомый человек, и отворачивался. Иногда Хаджиме проходил мимо цветущего вишневого дерева и вспоминал.***
Это произошло через несколько месяцев. Кто-то постучал в входную дверь, хотя Хаджиме никого не ждал. — Привет, ты… — сказал Хаджиме девушке и замолк. Он бы везде узнал эти карие глаза и форму носа. — Ты сестра Ойкавы, верно? — Ты, должно быть, сосед Тоору, — сказала девушка и улыбнулась. — Меня зовут Тама. — Я Иваизуми, очень приятно с тобой познакомиться, — неловко произнес Хаджиме, все еще стоя у двери. — Могу я тебе чем-то помочь? — Я искала Тоору, — сказала ему Тама. — Он недавно вернулся домой, но вдруг исчез на прошлой неделе. Я подумала, что, может быть, ты знаешь, где он? Хаджиме покачал головой, игнорируя резкую боль в груди. — Нет? Мы не общались с сентября прошлого года. Тама внимательно осмотрела его и наклонила голову на бок; она невероятно была похожа на Ойкаву. — Так это твоя красная толстовка, ведь так? — Прости? — удивился Хаджиме. — Красная толстовка, — медленно повторила Тама. — Ту, которую Тоору хранит в своем шкафу, но никогда не надевает. Я случайно потеряла ее, когда раскладывала его вещи в шкафу, и он просто озверел. Он говорил что-то про Ива-чана. Это была та толстовка, которую Хаджиме обещал подарить Ойкаве на день рождения. Она была старой и потертой, наверное поэтому Хаджиме не заметил ее пропажи. У него перехватило дыхание. — Я не знал, что он до сих пор хранит ее, — выдохнул Хаджиме. — Сдается мне, что вы, парни, были парой, — улыбнулась Тама, но ее голос звучал грустно. — Тоору не все рассказывает мне, поэтому мне приходиться узнавать подробности о его личной жизни у него за спиной. — Мы не были, мы не были парой, — сказал Хаджиме; он понимал, что может быть честным перед сестрой Тамой, но не тогда, когда эти большие карие глаза, такие чертовски знакомые, смотрели на него. Он протер лицо тыльной стороной ладони. — Может быть, мы могли бы встречаться. Может быть. Я думал, думал, что у нас могло бы все получиться, если бы однажды он не ушел, не объяснив причины. — Похоже, он был напуган, — сказала Тама, поправляя рукав своего кардигана. — Он всегда был таким, но все стало еще хуже, когда Каа-сан ушла. — Напуган? — Наверное, он испугался, что с ним случится тоже самое, что и с Каа-сан, — Тама посмотрела на Хаджиме. — Ты знаешь о бессоннице, которой страдает вся наша семья, не так ли? Хаджиме кивнул. — Ну… ничто не идеально, за каждую вещь нужно платить. Ты же знаешь, что мы не спим, значит бодрствуем больше, чем другой человек, в два раза. Следовательно, и живем мы в два раза меньше, чем остальные люди. Каа-сан и моя бабушка умерли вскоре после того, как им исполнилось сорок. — Каа-сан и Тоору всегда были очень близки, поэтому он тяжело пережил ее смерть; она его подкосила, он бросил работу, составил этот идиотский список желаний и все такое. Отрезал себя от семьи. В любом случае, он идиот раз думает, что если не будет с тобой общаться, то тебе не будет так больно, когда он умрет, понимаешь? В этот момент все стало понятным; Хаджиме осознал, почему Ойкава поступил с ним так в парке, почему сбежал, почему уволился с работы и составил это дурацкий список желаний, он понял все. — Что за идиот, — сердито пробормотал Хаджиме. — Мой младший брат может быть ценным идиотом, — с улыбкой произнесла Тама, но в ее словах слышалась только любовь к Ойкава. Она положила руку на плечо Хаджиме. — Знаешь, ты можешь делать все, что захочешь. Я не заставляю вас быть вместе или что-то такое, — проговорила она. — Но если ты хочешь быть с ним, то я могу заверить тебя, что он не забыл о тебе. Хаджиме с такой силой сжал дверь, что его костяшки побелели. — Ты, ты уверена в этом? — Хочешь знать почему? — улыбнулась Тама. — Он почти ничего не взял с собой, когда ушел в этот раз; единственное, что он взял с собой это была твоя толстовка.***
В ту ночь Хаджиме взял телефон и набрал знакомый номер. Хэй, Ойкава? Слушай, я не знаю, где ты сейчас, что делаешь или жив ли ты вообще, если нет я надеру тебе задницу, уж поверь мне. Надеюсь, это сообщение дойдет до тебя, где бы ты ни был. Я надеюсь, что у тебя все хорошо. Бьюсь об заклад, что сейчас, даже когда читаешь мое сообщение, делаешь сумасшедшие вещи. Ты даже не выполнил половину своего списка желаний, придурок. Наверняка, сделал кучу странных вещей за это время. Боже, я даже боюсь представить. Твоя сестра приходила сегодня и рассказала про твою семьи и про… про сонное проклятие или как вы его там называете. В общем, какого черта, Ойкава? Мне плевать. Мне плевать на то, если ты умрешь через пятнадцать или пятьдесят лет. Знаешь, Ойкава, я мог бы сейчас просто выйти из дома, и меня бы могла сбить машина, ведь так? Или я мог бы подавиться рыбной косточкой за ужином и задохнулся бы. Или я мог бы дожить до ста одного года и стал бы странным, выносливым и раздражающим дедом, который никогда бы не умер… аарх... Я сейчас вообще не об этом. Я хочу сказать, что неважно сколько я проживу, потому что ничто не остановит меня от всего этого, ничто не остановит меня хотеть быть с тобой, черт возьми. Допустим, тебе осталось жить пятнадцать лет, окей. И что? За эти пятнадцать лет для тебя, для нас это огромное количество возможностей, к примеру, вломиться в сто парков, съесть невероятно много жареных пауков, поговорить в три часа ночи и сделать другие сумасшедшие вещи. Это того стоит, Ойкава. Это того стоит, ты понимаешь? Для того, чтобы ты запомнил свою жизнь, когда бы она не закончилась. Хэй, Ойкава. Я скучаю по тебе. Я слышал, что сакура в Токио расцветет в следующем месяце. Странно, да? Это почти на месяц раньше, чем обычно. Если ты не против, я бы хотел посмотреть на цветение вместе с тобой. Это нормально, если ты не готов вернуться прямо сейчас, но, когда бы ты ни был готов, я буду ждать тебя.***
Как и предсказывали, первый день цветения сакуры в Токио пришелся на двадцать третье марта. В этот день Хаджиме проснулся на рассвете, откопал в кладовой новый коврик для пикника, сложил в рюкзак книгу, несколько онигири и молочный хлеб и отправился в парк Уэно. Прошел почти год с тех пор, когда он последний раз был здесь, и Хаджиме должен был признать, что парк выглядел по-другому — более прекрасным, чем в прошлый раз. Хаджиме нашел уютное место под деревом сакуры и расстелил коврик. Ничего не произошло в первый день и во второй, в третий и даже в четвертый день. Хаджиме все равно каждый день приходил на то место и ждал. На пятый день — когда было запланировано полное цветение — Хаджиме увидел стоящего парня. Он держал в руках стеклянную банку, а в его копне каштановых волос запутались розовые лепестки. Когда парень заметил Хаджиме, он улыбнулся ему и помахал рукой. На этот раз, Иваизуми не отвернулся.