Немного за тридцать

Им немного за тридцать. Они завершили свою блестящую бейсбольную карьеру, живут в просторном домике неподалеку от Сэйдо, и у них есть пятилетний сын Савамура Эйджун. Три года назад они ещё обсуждали, спорили и даже пришли к согласию, что фамилия Курамочи подходит их приёмному сыну гораздо больше. А потом оставили всё как есть. Оставили ему фамилию родителей, погибших в аварии вскоре после того, как Эйджуну исполнился год. Чтобы достойно воспитать сына, не нужно привязывать его к себе подобными формальностями. Об этом Миюки и Курамочи даже не говорили. Это просто был их общий неоспоримый ответ. Теперь они — настоящая семья. *** Полосатая картонная пчела покачивается на пружине, таращит большие любопытные глаза и улыбается. Сейчас улыбается Курамочи, и его заполняет лёгкое искристое волнение, когда он снова думает, что Эйджун уже совсем большой, заканчивает детский сад и очень скоро будет играть в команде младшей школы Минами. У него всё только начинается. У него еще так много впереди. Удивительно же. Когда Курамочи открывает дверь, ему не нужно искать Эйджуна среди других детей, потому что через залепленное разноцветными наклейками стекло — прямо за приветливой пчелой — он уже заметил руку в бейсбольной перчатке. — Эй, хулига-ан! — зовет Курамочи шутливо, и к нему оборачиваются все, в том числе Нарумия-сан — мама Мэя. Помнится, год назад она смотрела в сторону Курамочи с сомнением и недоверием. «Два молодых человека не могут воспитывать ребенка», — хорошо читалось в её глазах. Всё изменилось после дня рождения Эйджуна, когда Миюки и Курамочи устроили праздник с таким размахом, что весь детский сад пировал еще два дня. Именно тогда Эйджун нашёл себе еще одного друга-соперника — Мэя, который, оказывается, тоже увлекается бейсболом. После того дня на лице Нарумии-сан всё чаще стала появляться улыбка. «У нас вырастут отличные преемники», — всегда говорил Миюки, и Курамочи был с ним полностью согласен. — Папа Ёичи! — Эйджун срывается к нему, едва не снеся стул и чью-то разноцветную пирамидку, — как всегда, энергичный и бойкий и сверкает своими большими счастливыми глазами, будто не видел отца непозволительно долго. От этих эмоций становится так тепло, что Курамочи хочется запрокинуть голову и смеяться до боли в животе. Именно из-за этого короткого момента их встречи Курамочи так любит забирать Эйджуна из сада. — Ну, привет, будущий ас! — он ловит его в объятия прямо на бегу, едва не подбрасывая в воздух, усаживает на руки. — Как вёл себя сегодня? Признавайся. — Хорошо, пап! Мы с Харуччи тренировались ловить мяч! — гордо отчитывается Эйджун и нетерпеливо оборачивается. — Эй, Харуччи, ну давай скорее! Коминато-младший скромно подходит следом, крепко прижимая к груди детскую бейсбольную биту. — Здравствуйте, дядя Ёичи, — тихо произносит он. Смущенный, с румянцем на щеках. Сколько лет Курамочи видит этого милого ребенка и до сих пор не может поверить, что это сын Рё-сана. Небо и земля ведь. — Привет, Харуичи, — в ответ здоровается он и легким движением лохматит его аккуратно приглаженные светлые волосы. — Ну что, готовы ехать? Звонкое оглушительное «да!» взрывается над ухом и проносится по просторной игровой комнате. Это стало уже традицией. По пятницам Курамочи приезжает за детьми, забирает Эйджуна, Харуичи, иногда — Мэя тоже. Усаживает на заднее сидение семейного доджа, тщательно проверяет ремни безопасности. И возвращается домой с бандой будущих бейсболистов, а к тому времени Миюки как раз начинает устанавливать мангал и торжественно встречает свою семью и гостей. Джун-сан такие посиделки в компании друзей называет гордым и громогласным «Сэйдо ещё всем даст жару!» И с этим трудно поспорить, когда по зеленому газону носится толпа бывше-будущих бейсболистов, бодрые и неугасающие крики которых слышно на половину квартала. Светофор смотрит красным глазом, бдит, чтобы пешеходы перешли проезжую часть. Курамочи снимает телефон с держателя и быстро дописывает текст сообщения, пока снова не загорелся зеленый. В общем-то, Курамочи спокойно мог печатать на ходу, его отточенные — инстинктивные, как считал Миюки, — навыки вождения не просто так привели его однажды на первое место в межпрефектурных любительских гонках. В тот вечер Миюки продержался подозрительно тихо целых полчаса. А потом всё же не вытерпел и безапелляционно заявил, что либо Курамочи больше не сунется на весь этот безудержный экстремальный аншлаг, либо они будут гонять вместе, в парных соревнованиях. Потому что смотреть на ярких экранах, с какими виражами Курамочи влетает в поворот, чтобы обогнать соперника, Миюки в тот же день отказался наотрез. Курамочи тогда понимающе улыбнулся. А вскоре в их жизни появился Эйджун. И теперь неукротимое чувство ответственности не позволяет безрассудно выжимать газ, разговаривая по телефону или потягивая кофе. Потому что Курамочи — папа. Он откладывает телефон на пассажирское сидение, отстранённо слушает задорную вдохновлённую детскую болтовню позади, смотрит через чистое лобовое стекло на пламенеющий закат и мечтательно улыбается, в очередной раз удивляясь, как рано они с Миюки решились оставить спорт, которым болели всю сознательную жизнь. — Сейчас ты бы точно был капитаном сборной, — говорил Курамочи неоднократно, представляя, как бы Миюки раздражал своих товарищей по команде. — Не жалеешь? Курамочи задавал этот вопрос миллион раз. И миллион раз получал один и тот же ответ: — Нет. Только скучаю иногда. И Курамочи чувствовал каждой клеткой, с каким нетерпением Миюки ждет выходных. И, по правде говоря, Курамочи — тоже. Сегодня соберётся приличная компания — отмечать начало предстоящих крупных сезонов Лиги бейсбола тоже давно стало традицией. Приедет не только Рё-сан, но и Тецу-сан, и Джун-сан. Теперь и они живут вместе, потому что после расставания Тецу-сана с Такако-сан Юуки просто не мог в одиночку воспитывать Сатору. У профессионального игрока не хватило бы ни времени, ни сил. Джун-сан пришел на выручку шесть лет назад. И удивительным образом создал идеальный пример образцовой семьи, в которой теперь оба родителя работают тренерами в старшей школе Сэйдо и с нетерпением ждут, когда их сыну исполнится пятнадцать. Идиллия, да и только. Телефон коротко брякает сбоку, едва прорвавшись через весёлый детский смех. «Из-за травмы колена я пока не играю, так что обязательно выберусь повидаться с вами!» — гласит ёмкое сообщение Тамбы-сана, и Курамочи уже представляет, как будет светиться Эйджун рядом с ним, послушно и усердно заучивая тонкости хорошей подачи. Всё же Тамба-сан отличный учитель и замечательно ладит с детьми. Курамочи улыбается и плавно нажимает на педаль газа. *** Уютный двор трещит раскалёнными углями мангала, содрогается от хохота старых друзей, детского задорного смеха, плотного звука попавшего точно в перчатку мяча и победного крика Джун-сана: «Вот как надо подавать, Тамба!» — Ты только посмотри, они опять устроили соревнование на лучшего питчера, — Курамочи хихикает в кулак, помогая нарезать овощи, и Миюки кивает и беззвучно ржёт вместе с ним. Эйджун восторженно хлопает в ладоши и изо всех сил голосит, что тоже станет таким потрясающим питчером. И этих двоих крикливых просто не остановить, а рядом ещё маячит возмущенный Мэй, неподалёку Сатору весь напрягся от негодования, и только Рё-сан и Харуичи спокойно стоят рядом с Тецу-саном и терпеливо ждут, когда продолжится игра. Подобное повторяется уже несколько лет, но до сих пор не надоедает, и Курамочи не может даже вдохнуть нормально, трясётся только, сгибаясь пополам от смеха и утирая выступившие слёзы. — Жаль, что Крис-семпай не приехал, — с ностальгией говорит он позже, когда первая порция барбекю уже съедена и приправлена холодным пивом, а второй ининг на импровизированном поле мини-Кошиена в самом разгаре. — У него, в отличие от нас, в преддверии сезона работы хоть отбавляй, — усмехается Миюки, помешивая соус и наблюдая за серьезным противостоянием на площадке. — Старается максимально восстановить всех травмированных игроков, сам же знаешь. Так что… — Приедет в следующий раз, — Курамочи заканчивает за него и отпивает ещё пива. Оно оставляет мокрую полосу пены над верхней губой, зато холодит горло, приятно освежает и кажется насыщенно-бронзовым в последних лучах заходящего весеннего солнца. — Точно, — подтверждает Миюки, а сам весь там, за линией хоума, держит перчатку вместо Тецу-сана на уровне груди беттера и заказывает питчеру чейнж ап. И как всегда улыбается. Конечно же, ему не терпится поиграть. Курамочи ставит бокал на столик, мельком заглядывает в мангал, проверяет угли и сочное мясо, которое шипит и разносит вокруг густой аромат специй и свежего лука. А следом подходит к Миюки и прижимается к нему со спины, обнимая за пояс. — Ты так меняешься, когда погружаешься в игру, — улыбается он, положив подбородок Миюки на плечо. — Сияешь прям. Сколько раз это видел, до сих пор завораживает. От Миюки пахнет одеколоном и еще немного — дымом. Он расслаблен, сосредоточен на игре. Несомненно, следит за каждым игроком — у лучшего кетчера Японии это уже просто в крови, — чтобы потом вместе с Тецу-саном составить программу тренировок для подрастающего поколения. Все они до сих пор живут бейсболом. Каждый по-своему, но это такая необъятная часть их жизни, их сущности, что вычеркнуть её так же сложно, как погасить солнце. Невозможно. Миюки давит тихий смешок. — Ты такой же, стоит тебе сорваться с места и побежать, — веско отвечает он, добавляя в соус нарезанную зелень и соль, — или почувствовать скорость. Да, Миюки говорил это уже не раз. Говорил, что Курамочи создан для скорости, для драйва, когда все пять чувств на пределе, и не знаешь — ты их контролируешь или они тебя. Адреналин — тоже часть его жизни. Как и Миюки. Как и их семья. Солнце постепенно сменяется светом бумажных фонарей. Помнится, когда они с Миюки украшали двор, лазая по ветвистым вишням, Курамочи едва не навернулся прямо с дерева. Чудом каким-то ухватился за ветку, да так и повис на одной руке, как боксерская груша. Миюки тогда — ну а как же! — шанса не упустил, отвесил смачный такой пинок. А потом даже не сопротивлялся, когда Курамочи повалил его на траву прямо среди разбросанных пузатых фонарей, прижал всем телом и попытался задушить. Поцелуем. Бесконечно долгим поцелуем. Украшение двора тогда пришлось отложить на следующий день. — Эй, парни, давайте к нам уже! — зовёт Джун-сан вдруг, и Курамочи только сейчас понимает, что всё это время они так и стоят с Миюки, прижавшись друг к другу, наслаждаясь игрой, искристой радостью в груди и еще одним тёплым вечером в компании близких людей. — Мясо ещё не готово, — сообщает Миюки, но на мини-Кошиене его едва ли слышат, там уже стремительно продолжается полуфинальный матч. Раннер крадёт вторую базу. Черт, любимый приём Курамочи, думает он. А следом целует горячее плечо. — Иди. Я послежу. Миюки оборачивается не сразу, и в его глазах знакомый яркий блеск и немой вопрос, который понятен и без слов. — Тут осталось минут десять и всё будет готово, — успокаивает Курамочи. — Я скоро присоединюсь. Когда Миюки занимает законную позицию главного непревзойдённого кетчера, Курамочи кажется, что он слепнет. От сияющей улыбки Миюки разрывается сердце, потому что в нём просто не остаётся места для такого бескрайнего счастья, и в целом мире места вот-вот не останется тоже. Внутри так легко, что, кажется, подует ветер, и Курамочи оторвётся от земли и взлетит, невесомый, как воздушный шарик. Чуть позже Курамочи снимает мясо, раскладывает его на широком блюде. Бейсбольная перчатка удобно и плотно облегает руку, словно она — часть его собственного тела. — Яхаха! Погнали! — воодушевлённо командует Курамочи, забегая в родную зону шортстопа. И вся вселенная полыхает светящимися деревьями, звонко стрекочет цикадами и дышит заразительным, неудержимым, искренним смехом.