Ловушка для коршуна

Королевство кривых зеркал постигло нежданное несчастье: карета, в которой очередной правитель, Куап Восьмой, совершал прогулку, не удержалась на осыпающемся горном склоне и рухнула в пропасть. Ни сам король, ни сопровождающие его слуги не выжили. Все флаги Королевства были приспущены в знак траура. Занятия во всех учебных заведениях отменены. Главный министр Нушрок распорядился на три дня приостановить работы в государственных зеркальных мастерских, невольно возбудив зависть в крестьянах, обрабатывающих рисовые поля Главнейшего министра Абажа. Им отдыха не полагалось. Абаж справедливо заявил, что посевы не зеркала, простоя не потерпят, а недовольных никто насильно не держит. Гонцы на взмыленных конях мчались со всех концов Королевства, спеша доставить осиротевшей монаршей семье депеши с соболезнованиями. Однако ни для кого не являлось секретом, что все действия и слова всего лишь формальность, но никак не подлинное выражение печали. Даже овдовевшая королева Акшом приказала слугам резать в своём присутствии лук, чтобы выдавить из глаз приличествующие случаю слёзы. Слишком уж часто в королевстве происходили дворцовые перевороты и слишком уж ничтожны были правители, чтобы искренне по ним скорбеть. Куап Восьмой мало чем отличался от предшественников. Представитель давно выродившейся от кровосмешения династии, он не обладал ни умом, ни знаниями, ни силой, ни каким-либо иным качеством, полагающимся хорошему королю. Однако же при всём том он не желал считаться с волей министров. При дворе украдкой шептались, что это-то обстоятельство, а вовсе не несчастный случай как раз и погубило короля. Вдобавок при Куапе страна оказалась на грани войны с соседними государствами, а Королевство и без того было истощено сражениями в предыдущее царствование. Погибшему воздали последние почести и, по давнему обычаю, установили гроб в Тронном зале, дабы каждый, начиная с августейших особ и кончая городскими рабочими, мог с ним проститься. Желающие, коих нашлось немного, во время церемонии старались не смотреть на покойного: хоть придворный лекарь и потрудился на славу, скрывая следы трагедии, зрелище оказалось не из приятных. Даже Абаж предпочёл отвернуться. Один Нушрок не отвёл взгляда. На войне он видывал и не такое. В чёрном одеянии, поджарый, прямой, как жезл, министр стоял в стороне от толпы придворных, обдумывая тайные мысли и время от времени окидывая наследника оценивающим взглядом из-под полуприкрытых век. Новым королём надлежало стать младшему брату Куапа, Топседу. Принцесса Ацирук на чрезвычайном совете, правда, попыталась заявить права на корону, упирая на своё старшинство. — Нет закона, запрещающего женщинам занимать престол. Значит, править должна я! — нервно выкрикивала девица, скаля выпирающие зубы. Нушрок, ни слова не говоря, одарил выскочку настолько выразительным взглядом, что бедняжка, сдавленно пискнув, поспешила покинуть зал заседаний. — Женщина на троне, ещё чего не хватало! — хмыкнул Абаж. Толстые щёки его презрительно заколыхались, словно желе. — Напасть хуже чумы, — поддакнул распорядитель финансов Намрак. Топсед и рад и не рад был свалившейся на него власти. С одной стороны, у него появилась прекрасная возможность утереть нос всем недоброжелателям. С другой — его пугала участь череды почивших правителей, без зазрения совести травивших, резавших и заточавших друг друга в крепости да монастыри. Лучше уж оставаться наследным принцем, до которого никому нет дела, чем очутиться в эпицентре дворцовых интриг! Лучше терпеть презрение выскочек-придворных, чем испить на пиру бокал с ядом, или, чего доброго, поутру быть обнаруженному слугами в постели с перерезанным горлом. Зря он послушал Абажа и Нушрока. Ох, зря! — Не извольте беспокоиться, Ваше высочество, — шепнул ему Абаж на прошлой неделе, — мы готовы исполнить своё обещание. Корону вы вскоре получите. — Не забывайте же и вы своё, — зловеще проговорил Нушрок, сверля принца пронзительными чёрными глазами. — Помните, вы поклялись беспрекословно выполнять любую нашу волю. Любую! Глаза Главного министра расширились, они безжалостно жалили Топседа, полностью покорившегося заговорщикам. — Д-да, да, я клянусь! — только и смог пролепетать он, отступая к стене. — Всё сделаю, как вы скажете, только не смотрите на меня так, Нушрок! Молю вас, не смотрите! И вот день, о котором говорили министры, настал. Как только истечёт срок траура, последует коронация. Он, средний брат, с которым прежде никто не считался, сделается Королейшим из королей, Топседом Седьмым. На его плечи, помимо отороченной горностаем мантии, ляжет тяжкое бремя правления государством. А государство это — страшно подумать! — наводнено своевольными феодалами, засевшими в фамильных замках, ремесленниками, крестьянами, рабочими из зеркальных мастерских, и каждый чего-то требует, со всеми необходимо считаться. Но самое главное — это министерский кабинет, диктующий свои правила, устраняющий непреклонных. Проклятые министры! В их руках истинная власть. Они страшнее кинжала, опаснее яда или верёвки. Однако и без них Топсед беспомощен, как малое дитя, без них его мигом сотрут в порошок. Впрочем, не всё ли равно, от чьей руки погибнуть, если погибать всё равно придётся? Единственным средством продлить себе жизнь Топсед видел полнейшую бездеятельность. К счастью, именно это удавалось ему лучше всего. Пусть министры сами грызутся с прочей знатью, король, помня участь предков, пытавшихся подчинить их всех себе, останется в стороне. Абаж, переваливаясь на коротких толстых ногах, подошёл к Нушроку и, кивнув на наследника, вполголоса спросил: — Как он вам? — Как и все они, — так же тихо ответил Главный министр, — труслив и глуп. — Достаточно труслив и глуп, чтобы не перечить нам, мой друг, — круглое лицо Главнейшего министра расплылось в блаженной улыбке. — Уж он-то будет посговорчивей старшего братца! — Вырожденец! — фыркнул Нушрок. — Династии нужно прилить свежую кровь, либо… — Либо, мой друг? — Королевству пора дать новую династию. — Смелая мысль, Главный министр, но пока не настало время для её воплощения. Придворные, собираясь небольшими группами, обменивались слухами и домыслами. Совершенно очевидно, что в министерском кабинете скоро произойдут перетасовки. Абаж займёт пустующее кресло Наиглавнейшего министра, освободив для Нушрока пост Главнейшего. Смотрителя больниц Нилвапа наверняка попросят с должности. Сиятельнейший граф Клов станет Верховным судьёй. Словом, великие перемены не за горами. Кухарке Аксал не было дела до дворцовых сплетен. Работы и в обычные дни навалом: знай успевай поворачиваться. А тут все как с ума посходили, Назаф, господин главный повар, погоняет: скорей, скорей, скорей! На кухне все с ног сбились. Она с утра до ночи варит, жарит, шинкует, готовя на прорву сановных гостей, заполонивших замок. Впереди ещё — страшно подумать — коронационные торжества. Братец Ацинук, конечно, после потребует сведений. Да что нового услышишь в этакой суматохе? Ну, помер король, другой будет, хорошо, если не окажется хуже предшественника. Опять же времени на встречу с братом никак не выкроить. Назаф нипочём сейчас не отпустит, а за самовольную отлучку, чего доброго, вовсе с места прогонит. Она не для того пороги обивала, чтобы так запросто лишиться хорошей работы. Лучше хлопотать у плиты, чем вкалывать по колено в воде на рисовых полях. Нет уж, дудки, туда она больше ни ногой! Вот, наконец, последние приготовления к ужину завершились и блюда с яствами, источающими соблазнительный аромат, можно тащить в королевскую столовую. Аксал устало перевела дух. Её работа закончена, дальше главный повар сам справится. Скорей бы уж добраться до своей комнаты, да уснуть, едва донеся голову до подушки! Неожиданно кухарку настигло ощущение, будто кто-то смотрит ей в спину. Обернувшись, женщина ойкнула от неожиданности: в дверном проёме стоял министр Нушрок собственной персоной. — Надо же, как тихо прокрался, я даже шагов не слышала, — удивилась Аксал. — Что он здесь забыл, проклятый? Всякие слухи ходили о Главном министре. Говорили, что сердца у него нет, что он алчный и жестокий, может превращаться в коршуна, если захочет. Поговаривали также, будто бы Нушрок не пропускает ни одной казни на им же созданной Башне смерти — самой ужасной тюрьмы во всём Королевстве. И вовсе не потому, что в его обязанности входит объявление приговора. Нушроку нравятся подобные зрелища. Достаточно одного его взгляда, чтобы обречённый сам бросился вниз с огромной высоты на острые камни. Насчёт сердца, наверное, выдумки. Ни один человек не проживёт без него. Даже министр Нушрок, такой же человек, как и все прочие. Но то, что его сердце никогда ни к одному существу не испытывало даже подобия любви — уж это точно. Нушрок и внешне казался страшен. Вечно в чёрном; плащ, как демоновы крылья, бился за спиной. Нос изогнут, действительно — как есть коршунячий клюв. По слухам, такой нос у министра после войны: в сражении получил сильный удар по лицу, что-то там потом неправильно срослось, вот тебе и клюв. Не то чтобы Нушрок некрасив — как раз наоборот, лицо его можно было даже назвать привлекательным. Если бы не глаза. Пронизывающие, чёрные, так и жгут, душу наизнанку выворачивают. Никто не мог смотреть Нушроку в глаза, разве что дочь, Анидаг. Но на то она и родная кровь. — Всё ли готово? — спросил министр, вперив в кухарку испытующий взор. — Готово, господин Главный министр! — поклонилась Аксал. — Тогда пусть накрывают на столы, — распорядился Нушрок. — Пора. К удивлению Аксал, министр не спешил уходить. Он, не обращая ни на кого внимания, придирчиво осматривал каждое блюдо. Точно искал предлог, чтобы задержаться здесь. — И чего привязался, проклятый? — с досадой подумала Аксал. Разве ему не пора в Тронный зал? Или Главный министр решил лично проследить за лакеями, чтоб не случилось никаких осечек? Да какие могут быть осечки, когда всё отлажено до мелочей! А, может, боится, как бы кто не подлил отраву в еду? — Как тебя зовут? — неожиданно спросил Нушрок. — Аксал, господин! — улыбнулась кухарка. Ей не хотелось выказывать перед министром ни капли страха, поэтому она прибегла к обычной весёлости. — Так вот, Аксал, — со скучающим видом продолжил Нушрок, — говорят, кухня — средоточие всех придворных слухов. Скажи, не болтают ли тут о том, о чём говорить не следует? Вот зачем он здесь! — возмутилась молодая женщина. Вынюхивает, выведывает крамолу, подлый лис. Ну да не на ту напал! — Да какие у нас тут слухи, господин Главный министр? — запричитала она, кокетливо склонив голову, быстрым движением поправив выбившийся из-под чепца локон. — От зари до темна то у плиты, то у разделочного стола, спину разогнуть некогда, не то чтоб болтать. — Значит, тебе тяжело здесь работать? — уже заинтересованно вопросил Нушрок, внимательно глядя на собеседницу. — Не жалуюсь, господин! — поспешно ответила женщина, опустив очи долу. Боязни она не испытывала, только охотничий азарт: кто кого переиграет в словесном поединке. Да что же у него за взгляд такой?! Так и скользит по всему её телу. Противный, липкий, ощупывающий. Нет, шалишь, она не позволит загнать себя в ловушку! — А муж у тебя есть? — Три года, как погиб. Он лесорубом был, однажды штабель из брёвен рассыпался. Другие-то отскочить успели, а его придавило. — Из родни кто-то остался? — продолжал Нушрок свой странный допрос. — Брат, трудится в зеркальных мастерских, — сказала Аксал и рассердилась сама на себя. Зачем выболтала про брата? Вдруг её откровенность навредит Ацинуку? — Конечно, ты можешь оказаться полезной и здесь… — задумчиво произнёс Нушрок. — Послушай, Аксал, я давно подыскиваю новую кухарку. Ты, я вижу, сообразительна и расторопна. Не перейдёшь ли ты в мой замок? Условия ничуть не хуже, чем здесь, работой завалена не будешь и сможешь чаще видеться с братом. — Я… Я не знаю. Мне нужно подумать, — пролепетала женщина. — Подумай, но смотри — такие предложения я делаю нечасто, так что не упусти выгоду. С этими словами министр, слава зеркалам, наконец-то ушёл. Аксал не знала, как расценить его предложение и стоит ли соглашаться. Вроде бы она ничего не потеряет, да и хлопот в замке Нушроков меньше. Но только ли её стряпня заинтересовала Главного министра? Зачем ему понадобилась простая кухарка, которую он и видит-то впервые в жизни? Женщина беспокойно ворочалась в постели, стараясь припомнить выражение лица министра в те мгновения, когда она решалась на него посмотреть. Нет, Нушрок оставался невозмутимым, ни одного лишнего движения, голос его звучал ровно. Нельзя сказать, чтоб она чем-нибудь поразила его. Но, а всё-таки? Так ничего толком и не надумав, Аксал всё же уснула, пробудившись утром уставшей и раздражёной. Свои сомнения она высказала Ацинуку, как только закончились коронационные торжества и появилась возможность для встречи. Отпросившись у главного повара, Аксал отправилась в квартал мастеровых, где в двухэтажном доме из серого камня проживали зеркальщики, покамест не обзаведшиеся семьёй. Там она и нашла брата. — Не врёшь? — воскликнул поражённый Ацинук, выслушав рассказ сестры. — Клянусь всеми зеркалами, истинная правда! Зеркальщик почесал затылок. — Конечно, ты бы принесла много пользы на королевской кухне, но свой человек в замке Нушрока! Вот это удача! — Он тоже сказал, что я полезна на королевской кухне, — сощурилась Аксал. — Мы играем с огнём, братик. Не знаю, как ты, а я не хочу попасть в Башню смерти. — А как иначе, сестрёнка? Тот, кто трусливо поджимает хвост, веря кривым зеркалам, ничего не добьётся в жизни! Покрытое конопушками лицо зеркальщика посуровело, глаза заполыхали неуёмным пламенем, кулаки сжались. Судя по всему, Ацинук сел на любимого конька, поскольку речь его полилась свободно и звучал в ней жаркий призыв, дрожала струна едва сдерживаемого негодования. — Чего же нам ждать и чего бояться, Аксал? Разве тебе нравится такая жизнь? Думаешь, новое царствование что-либо изменит? Как и прежде, толстосумы будут жиреть, высасывая из нас последние соки, а король станет смотреть на это сквозь пальцы. Да ещё ввяжется в войну, а кому она выгодна? Одним богачам, наживающимся на поставках! Королевство сгнило, кривым зеркалам никто не верит. Давно пора разбить их все до единого! — Ох, что ты такое говоришь, братец?! Тише! Вдруг кто услышит? — Кто услышит, кроме таких же зеркальщиков, как я? Разбить, разбить, Аксал! Разрушить устаревшую традицию, которую придумал невесть кто сотни лет назад. Народу необходимы правдивые зеркала! А сейчас правда такова, что богачи да аристократы живут припеваючи, а батраки гнут на них спину, ибо другой дороги нет. Разве мне в радость вкалывать за гроши в зеркальной мастерской? Я мечтаю учиться, приносить пользу народу, но мне, как сыну бедняка, закрыта дверь в университет. Люди пялятся в кривые зеркала, веря их лжи. Священники бормочут о какой-то справедливости. Кому же верить? Разве ты не хочешь справедливости? — Конечно хочу, Ацинук! — Так за неё надо бороться, сестрёнка! И не отступать на пути. Помни, мы боремся не для себя, но для блага всего народа. Все средства хороши. Ты уже дала согласие Нушроку? — Пока нет. Он велел подумать. — Тогда соглашайся. Такой возможности у нас больше не будет. Молодая женщина вспыхнула до корней волос. — Погоди-ка… А если он, ну… Начнёт ко мне приставать? Зеркальщик заливисто расхохотался. — Нужна ты ему! Для таких надобностей у аристократов имеются другие девицы, если не хватает барышень из высшего света. Кроме того, Нушрок, как говорят, ненавидит женщин. — Ой, мало ли что о нём говорят! Множество раз так и этак прокрутив в голове слова Ацинука кухарка пришла к выводу, что брат прав. Тяжело в Королевстве, хоть зеркала и внушают обратное, отражая румяных довольных людей. Аксал знает, как делают кривые зеркала. В мастерские нанимаются те, кому больше некуда податься, кто готов трудиться за любую плату. Кто по доброй воле согласится дышать ртутными парами? Среди зеркальщиков есть и бывшие каторжники. Потому-то и дисциплина хромает. Надсмотрщики зверствуют, а пожаловаться некому. День и ночь кипит работа в мастерских, Королевство непрестанно требует новые зеркала взамен тех, что поцарапались, потускнели или разбились. Нушрок не спешит прибавлять зеркальщикам жалование, скупится пустить в производство серебро. Мерзкий жадный коршун! Глупо упускать удачу, когда та сама идёт в руки. Не так уж часто недоверчивый министр допускает нового человека в своё окружение. Аксал решилась. Ну уж если Нушрок вздумает посягнуть на её честь — так и она не невинная девица, сумеет дать отпор. А, может статься, Ацинук верно сказал: какое дело вельможе до простой кухарки? В конце концов, Нушрок мог снова жениться после того, как овдовел, а он столько лет один как перст. Следует соглашаться. Хотя Нушрок, скорее всего, уже забыл своё предложение.