Тупик

О’Хаэли стоял в тупике грязной улочки. Куда не глянь — камень. И дома, и улица, даже горшки с цветами сделаны из серого камня, который заполонил собой всё пространство, прорываясь к спокойному небу. Перед ним, вжавшись в стену, всхлипывая, застыл испуганный человек в рваной полосатой рубахе. Недельная щетина и синяк под глазом делали вид несчастного ещё более жалостливым.  — Гэри, не так ли? — О’Хаэли достал карточку, сверился с именем. — Ты знаешь, зачем я пришёл, и знаешь, что всё уже кончено. Гэри продолжал жаться к стенке и плакать. Вот так всегда — когда договариваешься о дате своей смерти, страха не испытываешь, только азарт. А как приходит время, так даже самые смелые отказываются от прежних принципов и кидаются в ноги — только бы лишний денёк пожить, месяц. Жизнь — страшнейший из всех существующих наркотиков.  — Гэри, — О’Хаэли заставил голос звучать мягко, убаюкивающе. Так делала Госпожа, правда, её мастерства он никогда не достигнет. — Не стоит бояться Смерти — она не несёт ни боли, ни пустоты. Гэри поднял глаза, в которых не было ничего, кроме мольбы. О’Хаэли вздохнул, вынул из-за пазухи мешочек с тёмной пылью, достал щепотку и бросил в сторону несчастного. Минуту ничего не происходило. Потом Гэри, как и сотни тысяч до него, судорожно вздохнул и упал замертво. Завтра врачи, склонившись над трупом, пожмут плечами — допился до белой горячки. Над камнями улочки поднялась душа — на удивление чистая, — посмотрела на своё бездыханное тело и перевела вопросительный взгляд на него, О’Хаэли. О’Хаэли заставил себя улыбнуться, хотя в последние лет сто это удавалось с всё большим трудом.  — Я умер, кажись, да?  — Да.  — Теперь как ты буду, да? — О’Хаэли покачал головой:  — Нет. Сейчас ты исчезнешь — отправишься туда, куда тебе суждено. Не спрашивай — я не знаю, куда.  — Но ведь ты умер, — О’Хаэли промолчал. — А-а, — протянул Гэри, — Ясно. Ты — жнец. Значится, правду говорят о вас, да? Ответа Гэри не получил — или не успел получить. Душа засветилась и растворилась в воздухе, отправившись в очередное путешествие. Жнец осмотрел улочку — не хватало ещё свидетелей «чудесного умерщвления», — но никого не увидел, поэтому шагнул в появившийся перед ним портал. Пока его окружала темнота, О’Хаэли думал о жнецах. Обычные люди заключают сделки с бесами, чертями, демонами, в исключительных случаях — с Дьяволом. Однако просьбы их вполне предсказуемы: таланта, богатства, славы, любви, признания. Чего ещё желать? Но в каждую эпоху найдутся те, кто припрётся на перекрёсток да и выпалит в слезах: «Не хочу умирать, хоть убейте!». Вот тут-то и настаёт время Настоящего Договора. Бесов можно обмануть, провести — известны тысячи случаев. А со Смертью шутки плохи. Если заключаешь договор с Её Высочеством (почему высочеством, О’Хаэли не знал), то будь добр — выполняй все условия без отлагательств. Так и появились жнецы. Существа, настолько боявшиеся потерять себя, что променяли пару десятков лет настоящей жизни на вечное рабство. Всё-таки странные у Смерти расценки, высоковатые… Из темноты вырвался морской ветер, ударил прямо в лицо, выбивая из головы дурные мысли. Смерть стояла на краю скалы, рассматривая рябую гладь моря. Плащ, по слухам сотканный из небытия, игрался с ветром, а в серебре косы отражалось весёлое солнце. «И всё-таки нечестно это», — подумал О’Хаэли, не позволяя себе опустить взгляд: — «Вот люди живут, наслаждаются, радуются, испытывают миллион эмоций. А мы, жрецы, ничего не чувствуем — издержки Договора».  — Чего ты смотришь-то? Сам же душу продал, — рассмеялась Смерть, обернувшись. И О’Хаэли послушно в страхе закрыл глаза. — Чего теперь тужить?