Оборотень

Каждый вечер я не могу находиться в гильдии. Что-то словно отталкивает меня от этого чёртового здания, полного развесёлого народу. Мне здесь скучно, и от этого хочется разрушить всё вокруг, пройтись по этому грязному, залитому вином полу и уничтожить всё, что попадётся под руку. Я не могу здесь находиться. Но к вечеру всегда поднимается ветер. Холодный, вечно несущий запах дыма и обгорелых тряпок, от чего приходится прятаться в гильдии. И мне не остаётся ничего другого, кроме как заливать эту звериную тоску и скуку выпивкой. Как я ни сяду за стол, на меня всегда в окно смотрит луна. Вечно недозрелая, жёлтая, словно созданная для заговорщиков, на которую каждый раз хочется завыть, как волк. Но я не вою. Я просто поддаюсь странному и давно знакомому голосу, что шепчет словно из далека: — Выпей! Ну же, мой милый Лекс, давай! До дна! До меня всё доносятся её слова: — Ну, пей! Найдёшь в вине своё счастье! — смех, заливистый и пьяный, от которого у меня складывается ощущение, что это только моя иллюзия. Но голос снова продолжает уговаривать: — Ты так нелюдим стал в последнее время, словно волк! Выпей же! За окном ветер, а у нас в серебряных бокалах красное вино! Но я не крещусь. Если кажется, то пусть и кажется. Мне-то что? Отбиваться золотом от этого бреда? Но этот назойливый голос прав: я изменился. Вырос. Стал настоящим зверем. Хищником. Жаль только, что не помогает эта «звериность». Кровать от этого мягче и уютнее не стала. Я каждый раз отталкиваю чьи-то женские руки, назойливо обвивающие мою шею. Мне не хочется знать, кто это, но пусть не лезет ко мне. Я слишком пьян, чтобы контролировать себя. Могу и сорваться. Я и так уже еле на ногах могу устоять. Точно не продержусь до рассвета. Но я всё время встаю и выхожу из гильдии, громко хлопая дверью. Холодный ночной воздух и полная тишины мгновенно отрезвляют. Я уже могу нормально рассмотреть и различить звёзды на небе. И почти каждую ночь я вижу звездопад. Звёзды словно сами летят на меня и ложатся мне под ноги, на мою широкую звериную тень. Эта отрезвляющая тишина и прохлада иногда пьянят сильнее, чем всё это пресловутое вино Альбероны! Лесной запах хвои и травы поглощает меня всего, словно я родился и вырос в этой траве. Я словно медведь. Такой же лютый и громадный. А до меня всё доносится этот пьянящий голос: — Ну же, выпей! Может, что толковое из тебя получится! — её смех утопает в порыве распахнувшего окно ветра. — Мира поставила на столы серебряную посуду! Ну, наливай красное!