Ildfluer

С моря дул легкий ветер, поэтому, не смотря на летнюю жару, было несколько прохладно. Осло вообще последнее время не радовало хорошей погодой. То тучи, то дождь с грозой и молниями. Было ощущение, что июнь такими темпами совсем скоро сменится октябрем. Кетиль зябко поежился. Совсем недавно к нему приехала Россия. Без уточнения вопросов визита, его причин. Просто села на первый удобный самолет и отправила сообщение, мол: «жди меня, скоро буду». Ну, он и сорвался с работы, оставил дела на министров, а сам, как мог, принялся развлекать гостью. Вопросы политики Анна не вспоминала, и слава Богу. Не хватало, чтобы обострился конфликт, связанный с войсками НАТО у ее границ. А вообще, Томассену нравилось проводить с ней время. Чувствовалось что-то родное, давно позабытое за многие века. И торговые отношения, и варяги-наемники, и споры из-за природных ресурсов… Нет, оказывается, ничто не ушло из его памяти. Да и сама Россия мало изменилась. Все та же спокойная улыбка и печально-усталые глаза. Хотя раньше бывало, он видел своими глазами, она озорно улыбнется своему конунгу и вскочит в седло коня, словно и не девица, а юный воин, спешащий за войсками врагов. В иной же момент не сможет сдержать слез, ободрав колени при падении с березового сука. И пойди, разберись, как к ней после этого стоило относиться. Слабой она тоже не была никогда. Да и защиту имела сильную. У России во все времена было три верных союзника, кто бы что ни говорил: армия, флот и магия. Очень уж удачно совместилась в ней природная, заложенная матерью Русью, и необычная, стихийная, принесенная Золотой Ордой из кочевой жизни, магия. А потому и сила в Анне была соответствующая. Норвегия же колдовать любил, хоть и не так фанатично, как Англия. Всю природу в своих владениях он считал сказочной. Как еще можно было объяснить многочисленные озера, вулканы, горы, покрытые одновременно и зеленью, и снегом, фьорды со скалистыми берегами? Лишь творением природы это все можно было и назвать. То ли дело у Анны. Непроходимые леса, болота, равнины и луга, горные хребты. Это есть и будет частью ее свободы, независимости от остального мира. Только под своим небом она может быть спокойна, он давно уже знал это. Сам же Норвегия этим похвастаться не мог. Долгие годы под влиянием Дании не прошли бесследно. И вот теперь они — с виду, дружная скандинавская семья, не понятно кем объединенная, да и для чего? А ведь отец много веков назад рассказывал о дальних краях, где люди живут в таких же условиях, как и они, только единства с ними никогда и не кому не добиться. Говорил и о красоте городов Гардарики, о ней самой, о детях ее, будущих преемниках. И знал ли тогда Норвегия, что прав будет отец? Нет, конечно. Считал, что любой, даже самый дерзкий народ можно подчинить своей воле. Вот теперь и идет рядом с «завоеванной» наследницей Руси. А она лишь прикрывает глаза, вдыхая запах моря и поправляя шарф, слетающий с плеч. Спокойная, непоколебимая. А Кетиль ведет ее, сам не представляя куда, по узким улочкам столицы. Солнце постепенно заходит за горизонт. Его любимое время суток, когда можно помечтать после дня работы с документами. — Ты хоть сам знаешь, куда мы идем, Кетиль, да? Он вздрагивает, только сейчас понимая, что молчал уже в течении нескольких часов, уводя гостью все дальше от центра города. — Примерно представляю, — спокойно отзывается он, пожимая плечами, — На закат лучше смотреть с того холма, — и указывает на земляную возвышенность, находящуюся в отдалении от маленьких домиков окраины Осло. — Закат… Ты очень необычный. — Почему это? — Остальные всегда тащат меня смотреть в тысячный раз на достопримечательности, которые я, по сути, увидеть и дома смогу благодаря фильмам. А ты гуляешь со мной уже третий день, ни разу не заведя в музей или не начав говорить о своем величии и важности в мировой истории. Вот это необычно. — Это ведь хорошо? — Конечно! Знаешь, как надоедает городская суета? Конечно, знаешь, иначе не привел бы меня сюда. Вольным птицам в клетке не житье. — Опять говоришь загадками… Анна улыбнулась. Они добрались до того самого идеального места, и потому она уселась прямо на траву, разминая уставшую шею. Томассен тоже опустился на землю, предварительно положив на свое место китель. Усмешка скользнула по губам русской, которая внимательно за ним наблюдала. Что поделать, некоторое чистоплюйство было у него в крови. Сама же Брагинская, словно бросая некий вызов, легла на спину, устремляя взгляд фиалково-темных глаз в закатное небо. Кое-где стали заметны первые звезды. Началась магия. — А с тобой хорошо, оказывается, — неожиданно произнес Норвегия, не поворачиваясь к России. — Хоть кто-то это понял, — хмыкнула она. — Будем едины? Девушка звонко рассмеялась, увидев перекошенное выражение лица страны-соседа. У всех всегда одна реакция. Обидно, ведь ей хочется объединиться. Не в буквальном плане, вовсе нет. Она мечтала уже много лет жить в покое, зная, что никто не предаст и не воткнет в спину нож. Ей хотелось духовно быть вместе с другими нациями. — Да расслабься, я пошутила. Лучше расскажи мне историю. Про тебя, про детство… У тебя же было детство, да, Кетиль? Не притворяйся, у всех оно было. А потом я расскажу, если будет интересно. — Зачем все это, Россия? — Анна. Или Аня. Мы с сестрами раньше всегда вечерами что-нибудь друг другу рассказывали. Норвегия шумно вздыхает. Сказки на ночь он последний раз рассказывал Исландии. И ничто другое это сейчас и не напоминало. Разве что, слушатель «немного» изменился. — Тысячелетиями лежит дракон на золотых сокровищах. Крылья его покоятся на королевских коронах, драгоценных камнях и сундуках, набитых блестящими кольцами. Зорки его огненные глаза, а пасть изрыгает пламя и дым. Лишь изредка выползает чудовище из своей пещеры, с шумом летит над морем, оставляя за собой дым и искры, как падающая звезда. У людей подгибаются колени от страха: только бы укрыться где-нибудь поскорее. Немногие смельчаки отваживаются проникнуть в его пещеру, чтобы отвоевать сияющий клад. И никто не возвращается назад. Меч скользит из ножен… но его уже встречают скрюченные когти. Тлетворное дыхание дракона разъедает щит и приносит смерть. Выбеленные веками черепа героев становятся убежищем для змей и мышей… — Жутковато для детской сказки, не находишь? — Если не хочешь слушать, я могу перестать, — немного раздраженно произнес Кетиль. В более глупой ситуации он давно не оказывался. Рассказывать старую легенду России — очень уж странное времяпрепровождение. — Не обижайся, — улыбнулась девушка, осторожно касаясь его плеча. — Продолжай, пожалуйста. — Лишь время побеждает страшного дракона. Сон его раз от разу становится всё длиннее и длиннее. Сменяется не одно поколение людское, но вдруг появляется в небе дракон и снова предвещает войны, чуму и всяческие беды, вселяя ужас в сердца. В наши времена дурные предвестия дремлют. Дракон стал преданием. Он спит тяжёлым смертным сном. Зияют его пустые глазницы, крылья бездвижны. Вход в пещеру зарос кустарником и рябиной, а снаружи светло и солнечно. С моря веет лёгкий свежий ветерок, деревья и кусты волнуются и шелестят листвой. На ветке рябины сидит маленькая птичка и щебечет: «Фюить! Я так рада, так счастлива! На горном склоне свила я гнездо из травинок и былинок! Солнце освещает моё гнездышко, и шиповник раскрыл свой цветок прямо над ним! Фюить! Фюить!» Анна лежала с закрытыми глазами, и по выражению ее лица Томассен не мог понять, что творится в ее голове. То ли срываться с места и убегать пока не поздно, то ли… А какие вообще есть еще варианты с этой девушкой? — А я думала, ты опять про троллей что-нибудь расскажешь. Кетиль в очередной раз вздрогнул, передернув плечами. Нет, он, конечно, может и не Америка с дикой смесью традиций, но почему весь мир судит о нем по…троллям?! Да, любимый символ, персонаж еще средневековых историй. Но лишь малая часть традиций. Вспомнить хотя бы Младшую и Старшую Эдды. О них почему-то всегда забывают. — Ты злишься? — раздается удивленный голос России. — Не приятно, да, когда о тебе говорят, используя стереотипы? Пораженный Норвегия уставился на девушку. Она что, мысли читает? — И мне не приятно. Так они и сидели, задумавшись каждый о чем-то своем. Кетиль смотрел на Анну, но взгляд словно проходил сквозь нее. Она же любовалась плавностью перехода заката в ночь. — Почему нас с тобой считают холодными, Анна? — она непонимающе нахмурила брови, но так и не посмотрела в его сторону. — Потому что мы мало проявляем свои эмоции. Представь на минуту, что было бы, если бы наши народы говорили все время то, что думали, делали, что хотели. Если бы мы и сами вели себя как Италия. Мы не холодные. У нас своя граница понимания дозволенного, которую мы не можем или не хотим переступить. — Но почему?! — А ты сделай прямо сейчас то, что хочешь сделать. Любое, самое сумасшедшее желание. Что на это скажешь? Он не ответил. Лишь быстро склонился над девушкой, буквально опрокидываясь на нее, и поцеловал. Хотя, скорее просто прикоснулся к ее губам и тут же отстранился, явно испугавшись своего поступка. — О чем я и говорила, — тем же тоном продолжила Брагинская. — И хочется и колется. Да не бойся, что я, убью тебя за это что ли? В конце концов, сама же сказала следовать своим желаниям. Только это все сказка, что мы с вами, странами, свободны в своих действиях. Мы не светлячки, живущие ночь и умирающие к утру. — Наш предел — вечность. Ты это хотела сказать? — Именно. — Смотри, Анна, а там светлячки.