Вниз по спирали

Странно, столько мыслей в голове мелькает, проносясь мимо твоего внимания, и исчезая в глубине сознания, оставляя лишь слабые полутени тех решений и выбора, который кажется приходиться принимать ежесекундно, не всегда продумывая ход и развитие принятых решений. И не возможно предугадать, чем это обернется для тебя или для тех людей кто находится рядом с тобой. Вот, кажется что наконец-то все позади, наконец-то все окончилось. Годами, лелея в душе зерна ненависти, которые превратились в огромное дерево, и оно пустило корни настолько глубоко, словно достало до клеточек костей и так укрепилось, что попытки его искоренить любым известным способом не дали бы никаких положительных результатов, кроме нового разочарования и боли. И оно продолжает расти, вытесняя оставшиеся чувства, делая тебя черствым, сухим, не испытывающим никакого сострадания при виде чей-то боли, и приходит на ум только одна мысль, когда видишь что кому-то плохо: вот…теперь тебе так же плохо, как и мне. И в голове разноситься тихий ехидно издевательский смешок, будто внутри тебя живет существо, которое питается самыми низменными чувствами, присущими человеческой душе. Зло, обиды, непонимание, одиночество. Непрестанное и неисчезающее одиночество, гнетущее день за днем, покрывая твои внутренности золой и пеплом, и заправляя получившееся коктейль серной кислотой. И кажется, ты кричишь, но тебя никто не слышит, о чем ты говоришь, о чем думаешь, о чем грезишь бессонными ночами. И кажется, что ты давно умер, сгинул, как сожженное письмо после прочтения, и твой пепел, который остался после большого пламени, развеялся по ветру тысячами молекул, парящих невидимыми пылинками в беспроглядном потоке одиночества. Пытаться объяснить кому-то, что ты чувствуешь совершенно бесполезно. Никто не будет слушать, никто не обратит внимания. И каждый сам за себя. Когда целый мир состоит из миллионов людей и каждый считает себя одиноким, единственное, что делает их целым – это ненависть друг к другу. Чувство никогда не пропадающее, не исчезающее, чувство которое никогда не сгинет, даже если упадут небеса. Она останется и будет пировать на останках твоей подлой, прогнившей до атомов души, и радоваться, что она сделала что-то гениальное. Пытаясь хоть как-то скрыть боль, я старался ни с кем не общаться, всегда быть один. Память услужливо подбрасывала моменты давно пережитого и столь короткого счастья, которое так бесцеремонно, жестоко, бесчеловечно у меня отобрали. Будто я был в чем-то виноват, за что меня наказали несправедливо. Но я это пережил. Справился. Продолжал держать собственное достоинство и гордость, присущая нашему клану. В Академии, постоянно пытался отделаться от назойливых девчонок, которые непрестанно меня преследовали, куда бы я ни пошел и что бы я не делал. Это бесило и утомляло. Вечерами до изматывания тренировался. Пытался стать сильнее, чтоб отомстить. «Отомстить, отомстить, отомстить» – непрерывно стучало слово у меня в голове, словно заклинание, и днем и ночью не покидавшее меня ни на мгновение. Вот нас сформировали в команды по три человека. Я, безусловно, предпочитал бы полное одиночество, поскольку какое-то время предпочел бы просто отдохнуть от преследовательниц. А тут для полного «контраста» поставили в команду его. Боже, как я его ненавидел. А еще больше я ненавидел Сакуру. Она не давала проходу, и непрестанно меня выводила из себя. Никто не представляет, как мне хотелось временами ее просто прикончить, чтобы не слышать больше в свой адрес визги восхищения и преданности. Но больше всего меня поражала глупость идиота, который был со мной в команде. Сначала я просто пытался не обращать на него никакого внимания. Но он просто нарывался на стычку. Пытался меня догнать, вечно выставляя себя балбесом, глупым, необузданным, крикливым и не в меру реактивным засранцем. Он просто позорил команду, в которой находился, за что частенько был бит Сакурой. Но единственное, что меня в нем поражало, так это тот факт, что были моменты, когда он был настолько серьезен, собран, мыслил как настоящий шиноби, и я мог поклясться чем угодно, что я видел в его глазах такое - же одиночество, как и у меня, но возможно в большей мере. Я отметал эти мысли прочь, так как полагал, что это просто невозможно. Но я ошибался. Позже я узнал, что он от меня не далеко ушел: брошенный с рождения, никому не нужный, всеми презираемый, всеми ненавистный как одна большая проблема, от которой в ближайшее время необходимо избавиться. Но именно в эти моменты, я мог с точностью сказать, что он меня понимал. Как никто другой. Его стойкость, постоянно следовать своему собственному пути, меня поддерживала, не давая моей психике рассыпаться как карточный домик. Да, безусловно, его широкая улыбка, которой он сверкал по поводу и без, меня бесила до дрожи. Но потом я просто перестал обращать на нее внимание, и стало легче. Я мог обзывать его как угодно, притом чувствовал глубоко в душе, что он на это не обидится и поймет. Будет стремиться к чему-то большему, и стараться превзойти многих. Вначале наших миссий я не мог доверять абсолютно никому. Но он со временем доказал, что какой бы глупостью он ни страдал на него всегда можно было положиться и быть уверенным, что он точно не подведет. А потом я начал искать силу. Искать ее как безумный. И наверное, поступил глупо, когда решил уйти к этому человеку. Да его и человеком то назвать было нельзя. Он был словно мумия, вышедшая из могилы. Когда я уходил к Орочимару, он пытался остановить меня. Я так надеялся, что он не пойдет за мной. Тогда у меня не осталось никаких мыслей кроме одной, стучавшей в моей голове со скоростью ударов сердца: «Отомстить!». Я не видел тогда ничего, кроме перспективы достать любым способом силу. И меня не волновало, кто или что мне ее предоставит. Я хотел ее, как глоток свободы, и избавления от мыслей, влекущих меня за собой в пропасть… там где холод и новое одиночество, от которого я так старался убежать. Я тогда его чуть не убил. Вспоминая сейчас моменты давно прошедших лет, поражаюсь… как могли так сложиться обстоятельства. Тогда, после сражения в Долине Завершения, пошел дождь, я стоял глядя на небо, которое было омрачено тучами и проливало горькие слезы. «Боже, что я наделал…чего я добился…» – кричало сердце, поднимая из самых глубин души боль, от того что я сделал собственными руками. Я разорвал ее… я разорвал эту связь… От боли, которая пронзила мое левое плечо я упал на колени, сломленный, уставший, морально прогнивший как старая развалина, разрушенная ветрами, дождями, снегом и временем… Я смотрел в его лицо. Уставшее, израненное. С моих волос срывались капли дождя и падали на его щеки. Стекая, они образовывали дрожки, будто от немых и давно не выплаканных слез. Словно небо плакало вместо него. Я думал, что никогда себе этого не прощу, прокладывая дорогу к силе костями и кровью дорогих мне людей. Тогда я ушел… и пообещал никогда не возвращаться. Прошли года. Я обрел то, что так страстно хотел. Это змееподобное существо, которое я ненавидел, дал мне её. И снова судьба свела нас. Я увидел своего друга. Живого. Повзрослевшего. Но на тот момент единственное, что осталось у меня в душе это месть. Я не задумываясь бы убил его. Но мне помешали. И я был благодарен, хотя внешне остался таким же холодным и невозмутимым. А потом, я расправился с существом, которое меня когда то обучило. Я убил его за то, что он посмел посягнуть на мое тело, мою душу, мои способности и силу. После этого прошло достаточно времени, за которое я много где успел побывать. И вот… сбылось мое желание, моя мечта которую я так лелеял. Моя месть… Я расправился с моим родным братом, который посмел лишить меня всего: дома, родителей, любви, друзей… И после этого, уставший, я остался лежать там, на разрушенных камнях, которые до встречи с братом были зданием. Я сделал все что хотел. Не осталось ничего кроме удовлетворения собственного самолюбия. Очнувшись, я увидел знакомые мне лица. Я видел своего бывшего учителя, с которым команда номер семь ходила на задание, я видел товарищей, которых я так старался забыть… Киба, Хината, Шино, Сакура и кажется Сай. И там же был человек, который временно исполнял обязанности капитана команды номер семь. В душе, мелькнул огонечек радости, от того что я снова вижу знакомые мне лица. Вскоре мы оказались в Конохе. Знакомые ворота, улицы, дома… Ничего не изменилось за столько лет. Не было лишь только одного. Его. Ни там где они меня нашли. Ни сейчас. Рядом его не было. Я пытался спросить Какаши, где эта заноза в заднице, которая на протяжении стольких лет меня хотела вернуть. Но язык отказал мне, и я лишь смог издать шипящие звуки, смешанные со стонами от боли, потому что полученные раны в битве с Итачи приносили нестерпимые муки. Месяц я провалялся в госпитале. Сакура часто ко мне заходила, улыбалась, радовалась, что теперь все наладится… Заходила Пятая и разговаривая с ней, мы пришли к обоюдному согласию: она прощает мне мое предательство, взамен я буду откомандирован в расположение АНБУ. Только с малым условием, точнее эта была плата: на меня поставили печать. И в случае повторного бегства меня просто разорвет на мелкие кусочки. Я вынужден был согласиться. Но кто бы ко мне не заходил, его все не было. А когда я спрашивал, где кретин по имени Узумаки Наруто, все тихо отмалчивались. Сакура опускала взгляд и говорила: сам узнаешь, когда выпишешься. А другие не отвечали вовсе. По прошествии некоторого времени, я наконец-то выписался. И первым делом отправился на поиски человека, который бы мне точно сказал месторасположение искомого мною объекта. И нашел я такового, сидящего на скамейке в парке и читающего свою излюбленную книжку. Джоунин поднял на меня свой открытый правый глаз и оглядев меня поинтересовался: – Ну как твое самочувствие Саске? – Нормально. Спасибо. Какаши, у меня к тебе вопрос. – Задавай. Хотя я могу предположить, о чем, или точнее о ком ты меня спросишь. – Раз знаешь, о чем я спрошу, не утруждай меня. Просто ответь – спокойно поинтересовался я. После больницы я все еще хромал на одно колено, а левая рука еще была в гипсе. – Ты действительно хочешь знать? – взгляд Хатаке изменился и стал немного сочувствующе испытующим. – Да. – Сто тридцать пятый ряд от начала, девяностое место от левой стороны. Удачи. – и не дождавшись моего ответа он уставился снова в книжку. Я не мог понять, что все это означает. В голове копошились тревожные мысли. Я решил просто прогуляться и проветриться. По дороге встретил Шикамару. Остановив его я задал вопрос, куда делся Узумаки Наруто. – Ты правда хочешь знать? – поинтересовался Нара, уставшим взглядом смотря мне в глаза. – Да, а что собственно такого? – меня начинали раздражать вопросы, которые мне задавали уже не первый раз. – сто тридцать пятый ряд с начала, девяностое место с левой стороны – Шикамару продолжал стоять, наблюдая за моей реакцией. – Да что это с вами? Что, черт возьми, за цифры такие? – разгорячено спросил я. – А ты не догадываешься? – Не может быть… - смысл сказанного Нарой, пронзил мой мозг как ток. – Может. – Как это получилось? – еле вымолвил я. Язык отказывался шевелиться. Мозг начал соображать медленнее улитки. – Это ты узнай сам. И с этими словами он удалился прочь. Нет нужды говорить о том, что я тогда почувствовал. Ни одно перо не сможет этого описать. Я как сумасшедший ринулся в единственное место, которое обладало такими координатами. Войдя на кладбище Конохи, я подошел к надгробию, которое находилось в точности в пределах известных мне цифр: сто тридцать пятый ряд с начала, девяностое место с левой стороны… На надгробии надпись гласила: «Узумаки Наруто. Вечная честь и память. Любим. Помним. Скорбим». Не в силах более стоять, я опустился на колени в немой прострации. Я так надеялся, так надеялся, что этого я никогда не прочту. Снова потеря. Снова пустота. Снова одиночество, которое уже никто не заполнит. Тело сотрясали тихие всхлипы. Я никогда не плакал. Не плакал с тех пор как убили моих родителей. Каждая клетка моего тела взывала о помощи и сострадании. Каждый уголок моей души давал трещину. Все надежды, планы, все…рухнуло, оставшись холодной надписью на куске гранита. Я сидел тихо, опустив голову. Иногда тело вздрагивало, от почти прошедших рыданий, которые потерзав меня, оставили наедине с самим собой. Я ничего не слышал позади себя, ничего не видел перед собой. Чувства отключились, не оставив никакого предохранительного механизма на всякий случай. И только через некоторое время, я ощутил на своем плече, чью-то теплую руку. С трудом повернув голову, я увидел Сакуру. Она с сожалением и теплом в глазах смотрел на меня. Она расплывалась, ее черты я не мог видеть четко, и не сразу понял, что слезы молчаливым потоком продолжают литься из моих глаз. И где-то вдалеке я услышал ее голос, который пробивался сквозь мои уши, которые не желали что-либо воспринимать. – Ты плачешь. Он заставил тебя плакать. Я думала, этого никогда не произойдет. Теперь все измениться – тихо улыбаясь, шептала она. Я молчал. Что я мог тогда ответить? Встав, молча, направился в ту сторону, где должен был сидеть Какаши. Сакура не проронив больше ни слова, последовала за мной. Застав Хатаке за тем же занятием, я тяжело опустился на скамейку и подождал пока куноичи сядет рядом . Хатаке перестал читать многозначительно посмотрел в мою сторону. – Как? – единственное что я смог вымолвить. – На миссии. Когда он в очередной раз направился на твои поиски. Но он столкнулся с шиноби из неизвестной нам деревни. Мы ни как не могли предположить, что противник окажется настолько ужасным – начал Какаши.– Его уже как два с половиной месяца с нами нет. Если бы мы вернули тебя немного раньше, возможно он бы остался в живых. Он искал тебя до последнего. Умирая, он верил, что рано или поздно ты вернешься сюда. Он много тренировался и выучил много хороших техник. Лишь одной техникой мы запрещали ему пользоваться. Она была настолько страшна, что наносила раны, не подлежавшие лечению. Но при сражении с противником он ею воспользовался. Его правая рука полностью была не пригодна, он ей больше не мог пользоваться, все кости в его теле трещали «по швам» не выдерживая такой нагрузки. Когда для него бой закончился, мы поспешили ему на помощь. Естественно врагом занялись другие шиноби. Когда мы попытались взять его на руки чтоб немедленно переправить в госпиталь, его тело напоминало мясо без костей. Кости рук, ног, позвоночника и почти все ребра были раздроблены. Он бы, наверное, выжил с помощью Кьюби, но остался бы инвалидом. Он бы это пережил. Но противник использовал такую технику, о которой мы слышали впервые. Она разрушала чакру, словно яд. Человек просто высыхал на глазах. А его чакра вместе с чакрой Кьюби вытекала из каждой клетки как вода. Цунаде-сама трудилась не покладая рук. Она ничем не смогла ему помочь. Из его палаты день и ночь доносились еле сдерживаемые крики от непереносимой и адской боли. Мы были бессильны, и единственное что мы могли для него сделать, это сидеть рядом с ним, и не отводя глаз смотреть. Это было для нас настоящей пыткой. Сакура непрестанно его лечила, чтоб хоть как то облегчить его муки. Он рыдал, рыдал как никогда, давясь и харкая кровью. Когда я дежурил возле его постели, по его лицу непрестанно текли слезы смешанные с кровью, и это было его единственное облегчение, которое хоть на самую малую долю, и на несколько мгновений облегчало его участь. Он умер в ужасных мучениях. Но его лицо за несколько мгновений до смерти озарилось тихой улыбкой счастья. Когда мы спросили, чему он радуется, он ответил: он вернется, я верю в это. Больше с этой палаты не доносилось, какого либо звука, кроме плача его друзей, которые в тот момент находились рядом с ним. На похоронах присутствовали все, кто его знал или о нем слышал. Не только наша деревня была. Казекаге с его братом и сестрой, люди, которым Наруто помогал на протяжении исполнений порученных ему миссий. Кьюби умер вместе с ним. С врагом конечно общими усилиями двух деревень мы справились. Но плата за победу была слишком высока… На протяжении всего рассказа, Сакура не сказала ни слова. Ее плечи тихо вздрагивали. У меня же в голове был шум и пустота. Это был ад. Я снова в него попал. Я не помню, как оказался у себя дома. Не помню, сколько прошло времени с тех пор. Я не помню, как прожил все эти годы, как я сражался, как я выживал, как я мучился, как я существовал, мечтая о быстрой но мучительной смерти. Хотел понять и испытать напоследок то, что испытал он. Чтобы искупить собственную душу в глазах Всевышнего. Я желал лишь одного: смерти. Но она отказала мне в услуге. И я не получил ничего кроме жизни в презрении у собственной совести… А разве у меня есть совесть? Я даже не помню что это такое… но сознание того, что она где-то должна быть не отпускает мой разум. Мне осталось только существовать, как безликое и никчемное существо, обремененное собственными грехами. Я не помню… здравый ум стал все чаще покидать меня…Я ничего не помню… *** – Это конец письма Цунаде-сама – закончила читать вслух Сакура. – Каково нынешнее состояние Учихи Саске? – спросила громогласным голосом Хокаге. – Состояние полного помешательства. Не узнает никого абсолютно, не реагирует на раздражители, не разговаривает. Единственное, что мы смогли от него добиться, так это только то, что он смог написать это письмо. Как правило, смотрит только в одну точку, зрачки на свет и прочие раздражители не реагируют. Редко ест. Но при упоминании имени Узумаки Наруто, или когда видит какой-то предмет оранжевого, желтого или синего цвета начинает либо издавать гортанные звуки, наподобие шипения, либо забивается в угол и на протяжении нескольких часов повторяет одну и ту же фразу: это моя вина. Аналогичная реакция на предметы спиралевидной формы, особенно на значки, расположенные в жилетах чуунинов и джоунинов. – Ясно. Значит он просто сошел с ума ни с того ни с сего. Это звучит весьма странно. – прикусив ноготь большого пальца правой руки промолвила Пятая. – В АНБУ он продержался почти пять лет. Что же его сломало? – Никто не знает. Говорят на одной из миссий он что-то увидел, или нашел из-за чего у него просто исчез здравый смысл. – Не забудь поговорить с ним на эту тему. Вдруг расскажет. Все, свободна. – Есть. Через несколько мгновений дверь тихо закрылась с той стороны. *** – Белые стены, белый потолок, белый пол, кровать, все белое. Так почему мне кажется, что все вокруг в крови? – доносилось тихое, нервное шептание из-за двери. Сакура, стоявшая у двери, и хотевшая ее было открыть, замерла как вкопанная, боясь шелохнуться. – Господи, это все-таки моя вина…ЕГО смерть на моих руках, его кровь… на моих руках… я ведь только добавил некоторые задумки для этой техники… Я не мог предположить, что этот мелкий прохвост Шухейо, который вечно за мной таскался когда я был у Орочимару ее выучит, и тем более использует…я не мог… проклятый поганец! Он обманул меня! Он клялся, что никогда не пойдет с этой техникой против Конохи! Кровь Наруто на моих руках…Это моя вина… я не должен был заканчивать это дзюцу… и на этих словах звуки смолкли. И только в этот момент до Сакуры дошел весь смысл услышанного. Глаза непроизвольно округлились и в душу закрался холод…