Возлюбить ближнего своего

Рот — темной трещиной по белому сухому лицу. Зеленоватая гниль длинных, поблескивающих в полумраке зубов, с которой чем-то шипяще капает и капает на пол, прожигая в нем мелкие дырочки. Глаза, глаза — сумасшедшего, выцветшая радужка узкими толчками окружает чернь зрачка, а склера вся в красноватых потеках. Рот — темной трещиной, расколом косой улыбки, и по тонким губам скользит язык. Нечеловеческий, длинный. Лидию пробивает на нервную трясучку под коленями, к горлу подскакивает комок больного восторга, который почти неотличим от тошноты. Вот это она хочет. Вот это хочет ее. Нежить облизывается. Он и при жизни, высокий, жилистый, мог завалить ее одной рукой, а второй — снимать на камеру, будь в то время камеры, но сейчас — сейчас он мизинцем проткнет ей голову, а ладонью — перемешает все внутренности. Двух рук хватит на то, чтобы превратить ее, Лидию, за три минуты в кровавую кашу. Она покривит душой, если скажет, что это не заводит. Здесь, в одном из странных мест Междумирья, которых ее личный призрак знает немало, пыльно, как бывает на обычном земном чердаке, но Лидия знает, что из обычного здесь только то, что Битлджус, как бывает в мире живых, дергает ее на себя и прижимает спиной к твердой холодной груди. Плохого Битлджуса она узнает довольно скоро, стоит им только действительно заинтересоваться друг другом. Точнее, первым заинтересовался сторонний юноша — Лидией, а позже этим юношей заинтересовалась полиция. Тем, что от него осталось. — Я не люблю, когда мое трогают, — позже объяснял призрак, хмуро пытаясь вычистить остатки чужой плоти из-под ногтей. Тщетно. — Он меня не трогал, — негромко парирует Лидия, прикрыв глаза. Перед внутренним взором — все еще пытающийся что-то сказать парень, бьющийся в агонии у ее ног. Ей понравилось по-черному, так, как нравиться не должно. — И я не… Открыв глаза, она ловит тяжелый взгляд мертвеца, обдающий ощутимым холодом, и не продолжает. Себе дороже. Юноша и правда не тронул ее, лишь себе на беду решил, что познакомиться с девушкой, сидящей ночью на лавочке и будто беседующей сама с собой, будет удачной идеей. У него могли быть благие намерения. Или два младших брата, которых больше некому содержать. Лидии наплевать и на то, и на другое, были или не были, а сейчас останки бедолаги лежат где-то глубоко в земле, а сам он — в том же мире, где они сейчас. Будет забавно пересечься с ним, особенно сейчас, хотя конкретно сейчас Лидия не уверена, что вспомнит его лицо. Что она вообще сохранит способность думать через десять минут. И времени здесь нет, а это значит лишь то, что холодные пальцы продолжат зарываться в ее волосы вечность, и так и не согреются. Битлджус мертвецки холоден, пахнет сырой землей, плесенью и как-то совсем неожиданно — мужчиной. Просто мужчиной, которого хочется. Просто у Лидии странный вкус. Длинная ладонь с запекшейся кровью на пальцах — не отмыть, никогда, никогда, — ложится ей на горло, запрокидывая голову к твердому плечу. Битлджус мертвецки холоден, но Лидия знает, что стоит у него сейчас как у живого, а спрашивать нет ни времени, ни возможностей. Ей внезапно, но — ожидаемо перекрывают доступ к спертому воздуху Междумирья. Мысленно Лидия ставит себе галочку уломать Биджея на ликбез по отношению к его собственной физиологии и сдавленно хрипит, непослушными пальцами цепляясь за чужую руку. У Битлджуса пульсирует под запястьем, чего не случалось уже сотни лет, и неважно, что сбивчивый пульс бьет в унисон с сердцем Лидии и призраку не принадлежит. Насыщение Битлджуса иллюзией жизни стоит Лидии сознания. Отдает она его или попросту теряет в процессе — спросить не у кого. Безвольной куклой девушка обмякает в ледяных руках, а нежить наконец ослабляет хватку. Секс без насилия ему скучен, а Лидия еще хрупче, чем кажется на первый взгляд. Почти стекло, тонкое, фигурное, из тех, что с пометкой «руками не трогать». А он трогает. До хруста. А ей, ненормальной, нравится. …Ядовитое, больное и мертвое — Лидия понимает, что только от осознания того, как безумно смешались эти качества в личности ее друга, у нее внутри все сворачивается звенящим тугим узлом. Молодое, живое и теплое — Битлджус понимает, что с такой характеристикой в его руках долго не живут. Малышке Лидс в этом городе лишь одно место — на кладбище, так что это лишь вопрос времени, в котором он, кстати, совершенно перестал разбираться. Ночь и день разве что различит. Они оба знают, что им очень хочется. Лидии — просто. Битлджусу — убить. *** Девчонка ловит свой первый настоящий оргазм, красиво прогибается, — Биджей успевает отметить, мельком оглядывая светлое горячее тело под собой, — и шея ее под острым углом резко уходит влево, повинуясь сильной ладони. Приоткрытый рот испускает странный болезненный сип, а в стекленеющих глазах — все еще отголоски удовольствия, живого. Битлджус не щедр на такое, ему по гнилой душе что-то более приближенное к жизни загробной. У Лидии ведь тоже было так, пока она не решила, что труп — это верх тяжелой эротики. Вышло скучновато, брать девочку силой, потому что та противится и морщит нос от одного его вида, было бы куда веселее, а еще Биджей слегка боится, что это — та самая влюбленность, свойственная возрасту крошки Лидс. — Если ты и Лолита, — хрипит он нагой мертвой девушке, лениво утирая кровавую нитку слюны с ее подбородка, — то я точно не этот твой Гумберт. Рожей не вышел. Зато Лидия вышла. И не рассмотреть ее такую — спокойную, белее прежнего, — грех даже для нечисти. И не только рассмотреть. …прикусывая острые плечи, медленно, почти медитативно двигаясь, Битлджус чувствует себя стариком, которому уже нет дела до больших и сильных чувств. Затем он вспоминает, что просто подонок, вылизывает холодное горло, впивается зубами куда-то под челюсть и, крупно вздрогнув, спускает, еще явственнее ощущая себя стариком — живым стариком. Потом вспоминает, что всего лишь давно не трахался. Одев себя щелчком окровавленных пальцев, призрак поднимается в воздух и оглядывает комнату. Лидия на своей кровати выглядит жертвой маньяка из хорошего фильма ужасов. Той самой, которая позже восстает и становится главной сучкой сюжета. С темным макияжем и прикидом, которого в Загробном не выдают. — Отпад, — резюмирует нежить, прикидывая, как скоро вернутся родители — или не родители, у нее точно где-то был косяк с родственниками — мертвой малышки. По долгим подсчетам — отвратная система исчисления бытия — выходит, что около двух часов. Два — это мало. Минут выходит где-то сто двадцать. И сто двадцать — это дохера и больше. — Люди — сложные, — коротко жалуется Битлджус потолку и пикирует в зеркало. У него около ста двадцати человеческих минут, чтобы отыскать Лидию в Междумирье, объясниться и уломать подглядеть то, как ее родители — и с какой стороны у нее там беда в родне? — находят хладный труп на темных простынях. Хочешь чего-то от мертвого — вспомни, что они более прочих искусны в исполнении собственных желаний.