Мне снилось, что ты меня любишь

Эмма садится совсем близко, берёт за руки, и Регина вдруг понимает, что вовсе не хочет отдёргивать их, более того, она обхватывает тёплые пальцы крепче и смотрит, будто ожидает, что Эмма может ей объяснить, почему она это чувствует. Но Эмма говорит совсем другое, Эмма говорит страшное. — Мне снилось сегодня, что ты меня любишь, — так легко ей даётся это, думается Регине, что даже не страшно слушать дальше, не хочется оттолкнуть или всё же хочется, но не получается, чёртовы ладони словно склеились. — И я поняла, что нет ничего ужаснее, чем, если бы ты могла это на самом деле, понимаешь? Регина качает головой, мол, нет. — И вот снится мне, что ты любишь меня, — снова повторяет Эмма, а в глазах у неё что-то тёмное, болезненное, ни лесов, ни неба, бесконечная земля, выжженное поле, — ничего живого. — И я отчаянно желаю, чтобы миновала тебя эта беда, потому что ты заслуживаешь всего самого лучшего, а любишь меня. Обезумевшую, искажённую, потому что ты оказалась для меня непосильной, ты меня раскурочила и оставила наизнанку жить. И каждая тварь испачкала моё незащищённое нутро, и вот ты любишь меня и каждого, кто оставил на мне след, а я не могу тебя защитить, потому что сама мысль о тебе — жестокое преступление против тебя же. И как хорошо, что явь милосердна, и ты меня не любишь. Эмма поднимает руки Регины, прижимает к своей груди ладонями и гладит пальцы, не задумываясь о том, почему Регина всё ещё позволяет ей это. И вот чувствует она руки Регины на своей груди и сердце, что птица бешеная обламывает крылья о рёбра, но чувства какие-то новые, будто всё самое страшное уже случилось, а Эмма не помнит, как должно быть после, хотя готовилась, кажется, даже прокручивала в голове разные сценарии. И пахнет вроде бы чем-то новым, сладким и бальзамическим, а женщина перед ней держит ладони над её сердцем и совсем её не любит. — Как мы будем с этим жить, Эмма? — шепчет Регина, и хрусталь расчерчивает её щёки, будто она жалеет, что не любит. И правда, жалко становится, но Эмма вспоминает сон свой и вновь радуется, что наяву другая правда. Потому что любить Регину, зная, что она любит в ответ, в тысячи раз больнее. Вот смотрит Регина на Эмму, которая так легко говорит то, что носить было очень тяжело, и, кажется, теперь понимает. Но как, чёрт возьми, с этим жить? И как разнять руки? — Мы не будем, родная. Она вдавливает руку Регины в грудную клетку, и та входит так легко, будто сотни раз до этого. Будто самая цикличная вещь на свете, потому что порой Эмме кажется, что они замкнуты во временной петле, где их история заканчивается рукой в грудной клетке, чтобы запустить всё сначала. Сердце жжёт руку, пульсирует. Сосредоточие любви, о которой Регина никогда не просила, потому что не знала, что её можно так любить. — Я не могу, — собственное сердце тяжелеет, раскрывается бутонами и прорастает в плоть, в кожу, пускает корни в кровоток. Осознание приходит молниеносно и пронзает болью. — Почему? — Потому что памяти о тебе будет недостаточно. Регина возвращает сердце обратно, обхватывает Эмму за руку и целует над ладонью, а потом поднимается и уходит. «Мне снилось, что ты меня любишь» И не было ничего страшнее, потому что это не сон.