Чаша жизни

Я смеялся до слез, когда Гарри напустил на своего кузена Дадли удава. Давно пора было проучить эту бочку со сладостями! Однако Лили моего восторга не разделяла. — Джеймс, почему он говорит на змеином языке? — нахмурившись, спросила она, глядя, как огромная змея ползет по террариуму, люди в панике разбегаются, а Гарри смотрит на все это ошалевшими глазами. — Насколько я знаю, это особенность темных волшебников. — Ерунда, — отмахнулся я. — Это все предрассудки. Ты же знаешь, я чистокровный волшебник, и у меня в роду было полно всяких магов, среди них вполне могли быть и те, кто владел парселтангом. А Гарри просто унаследовал эту особенность. — Возможно, ты прав, — согласилась она, но мне показалось, что я ее не убедил. — Не переживай из-за такого пустяка, — сказал я. — Лучше представь, что сейчас должен думать Гарри. Ведь эти магглы так и не рассказали ему, что он волшебник. Мы одновременно заглянули в чашу. В этот момент Вернон Дурсль закрывал моего сына в чулане. Руки сами собой сжались в кулаки. — Спокойствие, Джеймс, — теперь уже Лили меня успокаивала. Она взяла мои руки в свои и посмотрела прямо в глаза. — Дыши глубже, тише... Мне было понятно, почему она сильнее встревожилась за меня, чем за Гарри. В конце концов, ребенок уже привык к такому обращению. К тому же это было еще не самое худшее наказание. А я в прошлый раз от такой сцены сломал половину мебели в доме. Даром что она восстановилась через пять минут после погрома. — Лили... — Я знаю, это тяжело, но мы ничего не можем сделать, — мягко напомнила мне она. — Осталось потерпеть еще чуть-чуть, и Гарри уедет в Хогвартс. Я кивнул, по-прежнему не сводя глаз с чаши. Ох, повезло Вернону Дурслю, что мы с ним в разных мирах... * * * Раньше я всегда думал, что после смерти человек может являться любому, кому захочет. Однако оказалось, что это не так. Хотя, возможно, я просто не знал, как это делается... Еще я думал, что обязательно увижу здесь свою маму, отца и всех друзей, которых у меня отобрала война. Но не было никого. Только я и Лили. Конечно, вечность с ней — это прекрасно, но я был уверен, что вся прелесть смерти как раз в том, что ты наконец встречаешься со всеми людьми, которых потерял. Иногда мне казалось даже, что мы с Лили вовсе не умерли. Как иначе объяснить все, что с нами сейчас происходит? Это странное одиночество, эта чаша... Возможно, к нам применили какую-то неизвестную магию? Тогда неизменно возникал вопрос — кто и зачем? Я был подавлен. Я смотрел на своего сына и понимал, что никогда больше не смогу с ним поговорить. Не подарю ему его первую настоящую метлу. Не получу письма, в котором разгневанная МакГонагалл будет писать, что мой сын полностью пошел в меня и теперь постоянно нарушает правила. Не познакомлюсь с друзьями, которых он обязательно заведет в Хогвартсе. Не дам совета, когда он впервые влюбится в девушку. Не пожму ему руку, когда он сдаст все СОВ на "превосходно"... И не буду рядом, когда наконец-то откроется ужасная правда о пророчестве. * * * Я проснулся от тихих рыданий и мигом соскочил с постели. Лили сидела рядом с чашей и даже не пыталась утереть слезы. — Что случилось? Вместо ответа она указала на сосуд, наш вечный источник радости и печали. Я нагнулся и увидел, что там сейчас день. Гарри на корточках сидит в комнате Вернона и Петуньи и роется в каком-то ящике. — Что он ищет? — спросил я. — Наши фотографии, — придушенным голосом ответила Лили. Я рухнул на стул рядом с ней. Только сейчас до меня дошло. — Думаешь, он совсем не помнит, как мы выглядим? Лили промолчала, но ответ и так был понятен. Ведь ему был всего год, когда нас не стало... На душе стало пусто, как никогда раньше. Впервые я по-настоящему почувствовал, как далеко я от своего сына. * * * Зато последующие дни ознаменовались радостью. — Джеймс, иди скорее сюда! — в голосе Лили звучало изрядное веселье, от которого я даже уже успел отвыкнуть, и я мигом бросился к ней. — Ты только посмотри на это, — она хохотала в голос. Я заглянул в чашу и увидел действительно презабавную картину. В каждую щель дома Дурслей лез желтый конверт из пергамента, подписанный изумрудными чернилами. При этом Петунья истошно вопила, пытаясь заслонить от писем Дадли, как будто бумага могла его убить, а Вернон старался поймать Гарри, чтобы тому не удалось схватить хотя бы один конверт. — Ну Дамблдор! — восхищенно воскликнул я. — Даже мне бы такое в голову не пришло! — Будут знать, как скрывать от волшебника его сущность! — Лили откровенно злорадствовала. — Интересно, кто за ним придет? Дамблдор или МакГонагалл? И как он отреагирует? — Сначала решит, что его разыграли, а потом поймет и жутко обрадуется! По крайней мере, так было со мной, когда... Тут Лили смутилась и замолчала. Я понял, что она вспомнила Снейпа. Говорить о нем мне определенно не хотелось. — Думаю, кто бы за ним ни пришел, Гарри запомнит эту встречу на всю жизнь, — торопливо заметил я. — И представляешь, каково ему будет, когда после такой унылой жизни он узнает, что является самым известным волшебником в мире... — Ты не был бы Джеймсом Поттером, если бы не вклинил хоть полслова о "самом известном волшебнике в мире", — усмехнулась Лили. — Надеюсь, Гарри не превратится во второго тебя. — Что это значит? — нахмурился я. — Ну как же? — притворно удивилась она. — Ведь ты до седьмого курса считал себя Мальчиком, Вокруг Которого Должен Вертеться Весь Мир. — Ах вот как? — скорчил рожу я. — Ну а ты и после Хогвартса осталась Девочкой, Которая Всегда Видела Только Котел С Зельем. Она показала мне язык, и мы рассмеялись. После того, как нашего сына окрестили Мальчиком, Который Выжил, мы частенько развлекались такими вот штуками. Они напоминали, что когда-то мы действительно жили на свете, и у нас были свои особенности. К тому же, это помогало хоть немного развеяться. * * * Что сказать, появление Хагрида было эффектным. Поистине счастливейшим моментом в нашей нынешней жизни стала минута, когда у Дадли прорезался поросячий хвостик. Но перед этим нам пришлось выдержать кое-что совсем нелегкое. Лили, конечно, не удержалась от едких комментариев, слушая тираду Петуньи: — Ага, конечно, и чашки в крыс превращала, и жаб... Я ведь всю жизнь мечтала попасть на разбирательство в Министерство. Однако тяжелее и страннее всего было слушать историю своего убийства и видеть глаза Гарри. Мы-то помнили каждую секунду того вечера, а он... Что он сейчас чувствует? Хорошо все-таки, что Хагрид разрядил атмосферу. Мы с Лили потом еще долго сидели, вспоминая все, что увидели. Мы ждали этого момента — когда сын наконец узнает правду — десять лет. Не сказать, что это время так уж медленно прошло для нас, но все же... — Я впервые вижу, как он улыбается во сне, — с легкой грустью сказала Лили, снова подходя к чаше. Я подошел сзади. — Все правильно, так и должно быть, — ответил я, обнимая ее за талию и кладя голову на плечо. — Он ребенок, который только что узнал, что волшебник, и вместо того, чтобы идти учиться в какую-то дыру, в форме, похожей на сгнившую шкуру мамонта, он уедет заниматься магией в замок. Он не может сейчас думать об убийствах и других страшных вещах. — Конечно. Я и не хочу, чтобы он об этом думал. Просто... — Тш-ш-ш... — прошептал я, ласково закрывая ей рот рукой. — Ты его разбудишь. Ты ведь этого не хочешь, правда?