Давай приколемся

"Давай приколемся: пройдём по бордюру крыши, Будем говорить друг другу голосом потише О том, что будем делать, как придём домой: Я буду под тобой или ты подо мной" — Давай приколемся! С этого все и началось. Отабек смотрел на Юру, его пылающие зеленые глаза, раскрасневшееся от смущения и азарта лицо, всклокоченные у макушки наэлектризованные волосы, как будто он потерся головой об меховую шубу, и понимал, что сказать "нет" — это что-то из рода фантастики. "Прикалываться" Юра умел и любил. Показательная под "Welcome to the Madness" была похожа на ураган, который начался на спортивной арене Барселоны, когда, казалось, ничто не предвещало беды. Отабека всегда завораживали природные катастрофы, а Юра был, как одна из них — разбушевавшаяся стихия, которую, по недоразумению, пытались держать под нелепым колпаком. Все равно, что пытаться остановить надвигающееся цунами картонными заграждениями. Стоя у бортика катка, Отабек был готов к тому, что эта волна накроет его с головой. Честно признаться, даже немного хотел этого. Безумие Юры передалось ему, как болезнь, и впервые в жизни захотелось послать все к чертовой матери и перейти рамки привычного, досмотреть фильм до последней строчки титров, выйти к людям, широко раскрыв руки, и совсем не думать о том, что после этого скажут. Юра гнулся во все стороны, смотрел на Отабека и доверял ему. Доверял все, что у него было, себя целиком, а главное — собственное желание, наконец, поступить так, как хотелось, пусть это и казалось сущим безумием. — Мы с тобой отличная команда, — шепнул ему Юра, проходя мимо в коридоре после Гала-выступлений, перед тем, как нырнуть в толпу журналистов и позволить им забросать себя вопросами. Он успел снять грим, и теперь очень напоминал Отабеку себя пять лет назад. Узкий, хлесткий, как ивовый прут, в глазах можно сжигать ведьм, лицо белое, как театральная маска. Отабек ведьмой не был, однако готов был признаться даже в колдовстве, чтобы эти глаза отныне смотрели только на него. "Добро пожаловать в безумие", — словно гласила яркая вывеска над его головой, и он, послав все к черту, переступил порог, понимая, что уже никогда не сможет вернуться. * * * — Давай приколемся! Юра стоял на пороге собственной питерской квартиры и вертел на указательном пальце тяжелую связку ключей с таким видом, будто это были по меньшей мере ключи от райских врат. Отабек, копавшийся в своей дорожной сумке до того, как услышал звук отпираемой двери, смотрел на него и думал: "вот оно, приплыли". Если бы он сказал, что ожидал чего-то другого, приезжая к Юре погостить на целый месяц, соврал бы. — Бека, ты уснул? — Юра снова потряс ключами, и они зазвенели в его пальцах. — Что это? Только не говори, что ограбил какую-нибудь старушку-ключницу, — неуверенно протянул Отабек, косясь на Юрину руку. — Ага. А еще пару школьников, отобрав у них мороженое, за которое меня закопает Лилия, и трех бомжей. Всегда так делаю, когда мне скучно, — без тени улыбки ответил Юра. Отабек рассмеялся. — Так что это? — он кивнул в сторону все еще вытянутой и чуть приподнятой над головой в торжественном жесте худой руки. — А это, друг мой, ключи от крыши. — Какой крыши? — моргнул Отабек. — Ну ты даешь, бро! Ты в Питере! И мы идем на крышу встречать рассвет. Оттуда офигенный вид на канал Грибоедова! Короче, сегодня подъем в 3 ночи! — еще раз погремев ключами и кинув их на тумбочку, Юра, даже не дожидаясь ответа, стянул кроссовки и прошел на кухню. — Умираю, пить хочу, — донеслось оттуда. — Твою мать, Кекс, какого хрена вода разлита? Рыжий кот Кекс, мяукнув, подошел к Отабеку и смерил его взглядом а-ля "человек, как я тебя понимаю". Если бы Отабек не следил за Юрой с собственных тринадцати лет, не смотрел с ним интервью и не стаскивал ртом с него перчатку на Гала-концерте в Испании, он бы засомневался, что тот встанет в 3 часа ночи, чтобы полезть на какую-то крышу за романтикой и рассветом. Однако Отабек следил, смотрел, стаскивал и знал — поэтому, когда ночью его разбудил громкий нечеловеческий вой, он не сразу сообразил, что это Юркин будильник, и вскочил на ноги, сбрасывая с себя одеяло. — Опа, пора, — бодро оповестил его Юра в другом конце комнаты, садясь на кровати и вытягивая над головой длинные руки, при этом не торопясь выключать орущий телефон. — Ты что, не ложился что ли? — Отабек странно себя чувствовал, стоя в трусах рядом с диваном, на котором его уложили вечером. — Ложился! Но нас ждет крыша! Так что давай, одеваемся и чешем! — Юра все же вырубил будильник и вскочил на ноги, тут же убегая в ванную. Отабек провел рукой по лицу и потянулся за джинсами, висевшими на спинке стула, и постарался выкинуть из головы вид Юриных острых лопаток на голой бледной спине. Когда они вышли на улицу, Отабек поежился от прохладного легкого ветра, который тут же забрался под толстовку. В Питере от ветра не спасали ни куртки, ни шубы — все равно либо сдувало с места, либо пробирало до костей. Юра шел рядом, иногда подпрыгивая от нетерпения и то и дело проверяя наличие в кармане связки ключей. — Откуда богатство-то? — улыбнулся Отабек, разглядывая двор сквозь синие сумерки — дело близилось к белым ночам. — Места надо знать, — отозвался Юра. — Ладно. Просто мой одноклассник живет в этом доме, а я достал ему номер девчонки из одиннадцатого класса. Дурак, как будто сам не мог спросить. — Девчонки? — Отабек сам не понял, откуда взялось ощущение, будто внутри что-то резко сжалось, выбивая воздух из легких. — Ты сам у нее его взял? — Ну да, делов-то! Ради крыши в центре Питера ничего не жалко, или ты предпочел бы лезть на нее по пожарной лестнице? — И она тебе его дала? — зачем-то спросил Отабек, хотя ответ был очевиден. — А то! — с гордостью в голосе сказал Юра. — Я же золотой призер Гран-при, забыл? Нам сюда. Отабек не забыл. Разве такое забудешь? Мозг тут же услужливо подкинул воспоминание тонких Юркиных пальцев у его собственных губ и ладони, затянутой в блестящую черную перчатку. — А разве она не будет ждать, что ты ей позвонишь? — неуверенно протянул Отабек, пробираясь за Юрой по узкой тропинке между кустами жасмина, ведущей к проезжей части. — Да мне-то какое до этого дело? — ответил Юра, поворачивая голову и глядя на него через плечо. — Ты что, ревнуешь? Отабек воздал хвалу всем богам от египетских до индуистских за то, что на улице было достаточно темно, чтобы Юра не заметил, как он покраснел. — Метро закрыто, так что возьмем такси, — Юра остановился рядом с дорогой и пригляделся к дому в первом ряду, чтобы увидеть его номер. Он вытащил из кармана телефон, и мягкий белый свет экрана осветил его лицо снизу. — Черт, ярко-то как! — Хочешь, давай я вызову? — предложил Отабек, но Юра лишь махнул рукой, тыкая пальцами в экран. Такси подъехало быстро, и водитель с недоверием посмотрел сначала на растрепанного Юру, который даже волосы не стал особо расчесывать после сна, а потом на Отабека. Отабек очень кстати вспомнил, что обычно выражение его лица напоминало безэмоциональный кирпич — это Юра его разбаловал, каким-то чудом всегда угадывая и видя его настроение и состояние по одному только взгляду. — Куда едем? — хрипло спросил таксист, когда они все же устроились на заднем сиденье. Отабек хотел сесть вперед, но Юра перехватил его руку у дверцы машины и потянул на себя, не говоря ни слова. Отабек понял его и так. — К Казанскому, — открывая окно и выкидывая в него жвачку ответил Юра. Отабек посмотрел в зеркало заднего вида и встретился взглядом с водителем. Тот мгновение смотрел на него, а потом кивнул, снял машину с ручника и врубил первую передачу. До Казанского они доехали быстро — улицы были пустыми, машин попадалось мало. Был четверг, и все нормальные люди либо готовились к экзаменам, либо ходили на работу, так что сейчас мирно спали. Хорошо, что Юра все сдал еще в мае, а Отабек вообще учился по индивидуальному плану — в Казахстане фигуристов любили, холили и лелеяли. — Идем-бежим-бежим, — комментировал Юра, крепко держа Отабека за руку и подталкивая его в плечо, тем самым указывая направление. — Куда торопишься? — буркнул Отабек и, не успев подумать, переплел их пальцы. Юра на мгновение замешкался, стрельнув глазами вниз на их руки, но никак это не прокомментировал. Его пальцы были прохладными и очень тонкими, и от ощущения этой узкой ладони в руке Отабеку почему-то стало теплее. Они пробрались в тихий двор напротив Казанского через арку, и Юра уверенным шагом направился к парадной, набирая на кодовом замке комбинацию цифр. Металлическая дверь издала протяжный писк и щелкнула. — Одно дело сделано, — довольно проговорил Юра и, не отпуская руку Отабека, открыл дверь и проскользнул внутрь. Они поднялись до четвертого этажа, где Юра высвободил руку и вытащил из кармана ключи, щурясь в полумраке и подбирая нужный. — На кой черт он отдал мне всю связку? Тут что, еще ключи от подвала, сейфа, квартиры его бабушки, дачи и лучшей жизни? — раздраженно прокомментировал он, вытаскивая длинный медный ключ и с подозрением глядя на него. — Дай я, — произнес Отабек, отбирая у него связку и переводя взгляд на амбарный замок на металлической двери с решеткой. Выбранный Юрой ключ подошел, и тот не сдержал радостного возгласа, чем заставил Отабека обернуться и зашипеть на него. — Тихо, Юрка, перебудишь всех. — Пусть еще поймают, — довольно улыбнулся Юра и втолкнул Отабека в открытую дверь. Они поднялись еще немного вверх, и Отабек вышел первым через вторую, но незапертую деревянную дверь на слегка покатую неровную крышу. Металлический настил под ногами слегка пружинил, и Отабек, не думая, вытянул руку в сторону, не давая Юре выйти следом. — Ты чего? — запротестовал Юра, упираясь обеими ладонями в его предплечье. — Тут что-то не очень безопасно, — неуверенно протянул Отабек. — Блин, а на байке ездить по Барселоне безопасно что ли? — выпалил Юра, и Отабек почувствовал, как его несильно, но ощутимо укусили за запястье. — Ай, ты чего? — он рефлекторно отдернул руку и посмотрел на Юру. — Я? Ничего, — помотал головой Юра, выбираясь наружу и подставляя лицо прохладному ветру. — Смотри, какая красота, Бека. Отабек огляделся и на секунду замер. Перед ними простирался прекрасный вид на Невский и шикарное здание Дома Книги, а над всем этим — берлинская лазурь неба, которое через каких-то полчаса должно было окраситься во все оттенки красного и персикового. Город спал, но дышал, двигался и жил своей жизнью. И от этой картины хотелось дышать вместе с ним. — Ты прав, красота, — согласился Отабек, зачарованно глядя на ночной Санкт-Петербург. — Эй, Юра! Отабек замер, глядя, как Юра, раскинув в сторону руки, шел почти по самому краю крыши, не глядя под ноги. — Что? Я тебя умоляю, я же фигурист, с равновесием у меня все окей, — ответил он, продолжая медленно идти. — Можно еще и арабеск сделать. Поза ускользающей мечты. Хочешь? Сердце ухнуло куда-то вниз, когда перед глазами предстали картинки возможных исходов этого всего. Стало настолько страшно, что думать головой не выходило — только какими-то инстинктами. — Я тебе щас сделаю арабеск! — выпалил Отабек, делая широкий шаг вперед и хватая его за руку, сразу дергая на себя. Юра охнул, и Отабек понял, что не рассчитал силу, когда он врезался в него, чуть не опрокинув на спину. — Ты дурак, что ли? — Я убью тебя, Плисецкий, еще раз так сделаешь! — выпалил Отабек, вздрагивая от напряжения и крепко прижимая Юру к себе. Он совершенно не контролировал свои движения, даже не думал о них. Юра под его руками был теплым и угловатым, пах собственным домом, кофе и каким-то горьковатым запахом, похожим на аромат полыни. — Бека, ты чего? — пробубнил Юра ему в грудь, спустя минуту тишины, нарушаемой только шумным дыханием Отабека. — Ничего, Юр. Смотри вон, рассвет начинается. Солнца видно еще не было, но на востоке небо быстро розовело, наливаясь теплыми красками. Юра повернул голову и обнял Отабека за талию, чтобы стоять было удобнее. Отабек пристроил подбородок на его лохматой макушке, пытаясь утихомирить грохотавшее под ребрами сердце, и уставился вдаль — туда, где просыпался новый день. "Добро пожаловать в безумие", — снова вспомнил Отабек, когда понял, что голова чуть кружилась вовсе не из-за высоты. * * * — Давай приколемся! — Юра, что ты делаешь? — неуверенно протянул Отабек, хотя ответ был очевиден — Юра уже подтягивал вторую ногу к чаше фонтана, одной стоя по середину бедра в воде. — Как видишь, — ожидаемо ответил Юра. — Сегодня можно, сейчас везде выпускные, всем плевать. Был поздний вечер. Ветер сносил мелкие брызги в сторону, и в свете фонарей они были похожи на мелкие золотистые конфетти. Отабек подошел ближе к фонтану, оглядываясь на предмет скрытых камер и тут же находя их, причем не одну. — Юра, тут скрытые камеры, — как-то слишком спокойно предупредил Отабек. — Мы же около "Юбилейного". — Тем более, нам можно! Иди сюда! — Юра протянул руку и подставил ладонь под бьющую под напором вверх струю воды. Брызги попадали на его лицо и футболку, и он рассмеялся. — Юрка, — Отабек подошел к краю и перегнулся через него, протягивая руку. — Идем, что ты творишь? — Я? Ничего, — честно посмотрел на Отабека Юра, подходя ближе и обхватывая пальцами его широкое запястье. — Бека, ты же мой друг, да? — Да-а, — кивнул Отабек, уже осознавая, что этот вопрос ему задавали а) не в первый раз, б) не просто так. — Тогда от полицаев убегаем вместе, — приблизив лицо к нему, выдохнул Юра, в следующую секунду вцепляясь свободной рукой в его олимпийку на плече, а другой резко дергая на себя. Отабек только понял, что издал какой-то совершенно непонятный и ни на что не похожий звук, прежде чем грохнуться в холодную воду фонтана. Он тут же вскочил на ноги, отплевываясь и в глубине души радуясь, что поставил сумку, в которой были документы и телефон, рядом с основанием фонтана. Повезло. — Я тебя убью! — прорычал он, чувствуя, как прилипает к коже холодная мокрая футболка под олимпийкой. — Это я уже слышал, — смеялся Юра. У него у самого были мокрые волосы, которые прилипли к щекам и шее, а футболка пропиталась насквозь, облепляя плечи и грудь. Отабек снова порадовался, что был темный и пасмурный вечер, хоть погода и была довольно теплой для Питера, — так полицию вызовут не сразу. Может быть. Все вдруг стало таким четким, даже будто замедленным. Улыбающийся Юра в свете фонарей, его мокрые ресницы, тень от которых под искусственным светом падала на щеку темным изгибом. Какая-то нотка пьяного безумия, желания сделать что-то запретное будто витала в воздухе, не давая разозлиться. Юра подскочил к нему, хватая за плечи, и Отабек рефлекторно подхватил его, обнимая за талию. Справа послышались странные возгласы. — Готов быстро бежать? — шепнул Отабек Юре во влажное ухо, наполовину скрытое намокшими волосами. — О, да! Я же спортсмен, — ответил тот, не прекращая улыбаться. — Тогда вперед! Им реально повезло, что они спортсмены, думал Отабек, когда оба уже перемахнули через край фонтана, не забыв ухватить его сумку, и неслись мокрые по улице в сторону проезжей части. А еще повезло, что от остановки как раз отъезжал автобус, в который они и запрыгнули в последний момент. — О, за нами реально гнались, — хихикнул Юра, указывая на двух мужчин в рабочей форме на остановке. — А ты думал, я шучу? — усмехнулся Отабек и провел рукой по лицу, стирая капли воды с щек и лба. — Это даже не полиция, это, похоже, работники дворца спорта. Надеюсь, меня не узнали. Немногочисленные пассажиры, сидевшие вразнобой в довольно просторном автобусе, смотрели на них во все глаза — все, как один. — Черт, — прошипел Отабек. — Что? — вскинулся Юра, глядя на него. — У меня бумажник был в заднем кармане джинсов. Сначала между ними повисло гробовое молчание, но потом оба громко расхохотались, окончательно пугая всех, кто был в автобусе. * * * Это лето было похоже на те, что бывают только в юности, когда ты засыпаешь в одном городе, а просыпаешься в другом, садишься в пригородный автобус, покупая билет в один конец, смеешься, не думаешь о будущем и чувствуешь, что, если и обязан, то только самому себе. Это лето было таким, какого у них никогда не было из-за постоянной потребности держать себя в руках, нести ответственность за свою страну и тренироваться, тренироваться, тренироваться. Сравнение Юры со стихийным бедствием доказывалось почти каждый день, и Отабек, хоть и не мог себе в этом открыто признаться, уже начал ждать от него этой заветной фразы — "давай приколемся". Для Юры мир словно стал ниже, понятнее и яснее, словно темная бездна превратилась под его ногами в детский бассейн с водой по колено. Отабек смотрел в его глаза и каждый раз видел, как в них догорают изумрудные угли. "Давай приколемся", — и Юра тащил Отабека за город на трех автобусах, всю дорогу не выпуская из рук большую сумку, а потом вел через какой-то поселок по неровной неасфальтированной дороге и через небольшую рощу, пока они не вышли на широкое поле с низкой зеленой травой. Юра тогда жестом фокусника вытащил из сумки воздушного змея кислотно-лилового цвета с тесьмой по краям и длинными лентами на задней части. Они до поздней ночи бегали за ним по полю, пока Юра не споткнулся и не стер коленку о мелкие камушки в траве, порвав джинсы. Отабек сначала испугался, но Юра сидел, уткнувшись лбом в пострадавшую ногу и хохотал так, что даже Отабек рассмеялся, сгибаясь в талии и упираясь руками в колени. Чтобы добраться домой, пришлось уговаривать подвезти их местного рыбака, у которого были разбитые жигули и от которого немного пахло пивом. Отабек пытался вспомнить все молитвы, которые мог, пока они ехали, но понял, что не знал ни одной. Все молитвы потерялись и сгорели в пламени зеленых глаз, которые то и дело смотрели на него, когда их обладатель думал, что он не замечает. "Давай приколемся", — и Юра вырубал электричество во всей квартире, объясняя это тем, что хочет попробовать провести сутки без каких-либо гаджетов, проводов, искусственного света и тому подобного. В тот вечер они обсудили все, что только могли, сыграли конов тридцать в карты при свете одной единственной кривой свечки, которую Юра откопал на антресолях, сыграли в ассоциации, пока не залезли в такие пошлые дебри, от которых краснел даже всем известный матершинник Плисецкий. С Юрой было просто. Весело. Безумно. А еще его очень хотелось обнимать, и Отабек изредка позволял себе это делать, когда сдерживаться не было никаких сил. В ночь, когда они лежали без света на диване, выделенном для Отабека, слушая лишь дыхание друг друга и тихий стрекот стрелок настенных часов, Отабек понял, что Юра сводил его с ума. И не только своими выходками и безбашенными идеями. Всем — от макушки до кончиков пальцев на ногах. Запахом. Голосом. Легкими светлыми волосами, вечно растрепанными и непослушными. И это осознание ударило по голове, как метко брошенный камень. * * * — Давай приколемся! Барановская долго пытала Юру, зачем ему вечерние часы в балетной студии после обычных, пусть и облегченных на время коротких выходных от основных тренировок занятий, но Отабек знал, что Юра может остановить локомотив, если захочет, так что уже ничему не удивлялся. Сначала они просто ходили и занимались вдвоем, когда в студии оставалась только не слишком приветливая тетушка на первом этаже, которую они явно раздражали одним своим видом. Юре было плевать, а Отабек предпочел не заморачиваться. Пара вечеров прошла спокойно, но на третий Отабек снова услышал эту фразу. — Как? — вытирая полотенцем вспотевшую шею, спросил Отабек, глядя не на Юру, а на отражение его покрасневшего лица в зеркальной стене. — Давай потренируем поддержку? — выпалил скороговоркой Юра. — А? — отозвался Отабек. — Зачем? — Развивает гибкость, координацию, доверие... — начал Юра, но Отабек перебил его. — Знаю-знаю, но все же? И... здесь? На коньках даже не проси, ты вон какой длинный стал, я тебя уроню! — Отабек подошел ближе, не отрывая взгляда от изумрудного пожара в чужих глазах. — Здесь. Просто попробуем, — тихо ответил Юра, опуская глаза в пол. — Обычную. Которая даже в танцах есть. — Когда на вытянутых руках и в прогиб? — уточнил Отабек, сам не понимая, откуда это взял. — Угу, — кивнул Юра, наклоняя голову так, что выбившиеся из короткого хвоста светлые пряди легли на его щеки. — Ладно, — ответил Отабек быстрее, чем сообразил, что сказал. Однако давать задний ход было уже поздно, потому что на него тут же уставились во все глаза, в которых читался восторг. И они тренировались целыми вечерами. Юра падал и набивал синяки, несмотря на мягкие маты — на его коже пятна и царапины появлялись, будто сами собой — он никогда не помнил, откуда они брались. Отабек сначала уговаривал его бросить эту затею, но раз за разом, ловя Юру, поднимая на руках, и пытаясь удержать за бедра, он начинал все больше и больше верить, что у них все получится. Пусть в этом не было никакого особого смысла, ведь в соревнованиях одиночников это не могло иметь значения, однако раз за разом оба отмечали, что тренироваться становилось легче. Лучшей наградой тогда для Отабека был момент, когда Юра, провисев над его головой в поддержке около семи секунд, ловко прогнулся, давая понять, что пора ставить его на ноги, а когда коснулся носками матов, прыгнул Отабеку на плечи и чуть не задушил в объятиях. Поддержки — доверие. Когда это доверие стало таким? Когда Юра позволил ему выбрать музыку для его выступления? Или попросил выйти с ним на лед на показательную? Или доверил свое хрупкое, но сильное тело в тренировках? Отабек не заметил, как и сам стал доверять ему на сто пятьдесят процентов. "Давай приколемся", — и они шли пускать мыльные пузыри на балкон. "Давай приколемся", — и число рассветов, встреченных на крыше, росло. "Давай приколемся", — и они смотрели режиссерскую версию "Властелина колец", поедая пиццу и запивая ее колой, и Юра потом три дня боялся вставать на весы и звонить Лилии. "Давай приколемся", — и они полночи играли, как дети, показывая под светом торшера смешные фигуры руками, пытаясь объяснить друг другу слова или фразы при помощи тени на старом паркете. "Давай приколемся", — и Виктор с Юри удивленно открывали дверь в первом часу ночи, когда Отабек с Юрой заявлялись к ним с целой сумкой настольных игр. — Мы с тобой отличная команда, — заявил Юра как-то вечером, когда они возвращались из кино в его квартиру. Отабек плохо помнил, о чем был фильм, так как Юра весь сеанс прижимался щекой к его плечу и тихо что-то комментировал. Поэтому фразу "Ух, как он его ушатал!" Отабек помнил, а сюжет — нет. — Да, — улыбнулся Отабек, вдыхая питерский воздух полной грудью. Они пришли домой, и Юра, включив свет, разувался в коридоре, когда Отабек вдруг застыл, глядя на собственное отражение в зеркале в прихожей. На его губах играла улыбка, лицо слегка раскраснелось от быстрой ходьбы, глаза блестели. Когда он в последний раз видел себя таким? — Юр? — позвал он. — М? — Юра выпрямился и повернулся к нему, стаскивая легкую куртку — в Питере снова было прохладно. — Давай приколемся. Отабек притянул его к себе и поцеловал так, что из головы волной цунами смело все мысли, оставляя только звон в ушах, будто они были под водой. "Добро пожаловать в безумие", — словно гласила яркая вывеска над его головой тогда в Испании, и он, послав все к черту, переступил порог, понимая, что уже никогда не сможет вернуться. Это был билет в один конец. Это был счастливый билет.