Февраль

Грейс снова стояла на ветру без шапки. Ее мать наверняка рассердилась бы, в который раз за эту зиму увидев непокрытую русую голову, но она была слишком порядочной женщиной, чтобы вылезать на крыши небоскребов. Грейс была недостаточно порядочной и поэтому все-таки вылезала. Здесь, на небоскребе, было ветрено и сухо, но небо казалось не ближе, чем внизу. Сейчас, стоя над тридцатым этажом, Грейс комкала в руках шапку и невидящим взглядом упиралась в даль. Февраль завывал резкими порывами в ушах. Кончики пальцев уже одеревенели, но Грейс все стояла черной точкой на краю крыши. Каждый раз, приходя сюда, она вынимала шпильки из тугого пучка, позволяя продувающим насквозь ветрам играть с недлинными прядями. Порядочные девочки должны обязательно собирать волосы в пучок, или на худой конец косу, но здесь, на крыше, порядочной девочкой можно было и не быть. Грейс прикрыла глаза. Ощутила, как ветер размазывает ее волосы по щекам. Приятно. Ее любимой принцессой всегда была Покахонтас. Ей можно было не собирать волосы и ходить без шапки. Ветер всегда так красиво играл с ее прядями, но волосы Грейс он неровно сдувал на одну сторону. Представить себе индейскую принцессу с русыми волосами чуть ниже плеч было сложно, да Грейс и не пыталась, а толку? Она все равно останется той же Грейс, примерной дочерью, образцовой сестрой и круглой отличницей. Покахонтас не была примерной дочерью, принцессы почти никогда ими не бывают, иначе про них неинтересно было бы писать сказки. Грейс же была примерной дочерью сколько себя помнила, и именно это обстоятельство открыло ей в возрасте пяти лет глаза на собственное прозаическое происхождение. Дочь врача — это почти то же самое, что дочь короля или индейского вождя, но все-таки не совсем. Грейс пришлось смириться с этим фактом, как она смирялась почти со всем — заколотыми волосами, уродскими шапками и даже братом. Брат появился в семье, когда Грейс еще не исполнилось одиннадцати. Крупный розовощекий малыш, идеал младенца, милый божок. Томми рос на удивление быстро, оставаясь таким же крупным и розовощеким и совсем не таким приторно-правильным, какой казалась сестра. Грейс не ненавидела брата. Он был чем-то само собой разумеющимся, не слишком приятным, но неизбежным обстоятельством жизни. Сейчас обстоятельству было уже пять лет, и Грейс подозревала, что скоро зачатки логики подскажут Томми, как и ей в свое время, что у него нет никаких шансов стать персонажем любимого мультфильма. Мальчик хотел стать человеком-пауком. Грейс чуть опустила глаза и глянула на другую сторону улицы. Ей стало интересно, может ли человек-паук допрыгнуть до дома напротив, но она тут же отогнала эту мысль. Он был супергероем, которые могут сделать почти невозможное. Скорее Грейс было интересно, сможет ли он попасть к Брайану. Брайан Кродс жил в доме напротив, на том же этаже, что и она. Грейс не была уверена, что его зовут именно так, но сама для себя всегда называла его Брайаном. Ему было около пятидесяти. Каждое утро он ставил на окно кухни свой фикус, а затем Грейс провожала взглядом его серое пальто, направляющееся к остановке. Вот, собственно и все, что она знала о своем соседе напротив. Сейчас Брайан уже должен был вернуться с работы. Вечерами он обычно сидел с газетой в маленькой кухне, попивая что-то из кружки с африканским орнаментом. Окно его кухни было прямо напротив окна кухни Грейс, и каждый вечер, уча уроки, она наблюдала за ним. Она даже не знала, видел ли ее сосед, когда она, почти как разведчик, прижималась к столу животом и только блестящие из-за легкой занавески глаза могли выдать ее. Грейс пыталась прикинуть, сможет ли она с разбегу перепрыгнуть на дом Брайана, как смог бы человек-паук. Дом был ниже того, на котором стояла Грейс, а если прыгать неправильно, вынося одну ногу вперед, покрыть расстояние в четыре метра казалось почти возможным. И Грейс уже почти встала на позицию, когда неожиданный порыв ветра чуть не сшиб ее с ног и подтолкнул к краю. Шапка вылетела из судорожно выпрямившихся пальцев и, медленно кружась, упала вниз. Грейс задохнулась ветром, широко открытыми глазами глядя на далекий переулок под собой. Февраль словно застыл ледяным шумом ветра в ушах. Грейс потянуло вниз. Она застыла, провожая взглядом проехавшую внизу машину. Потом она подвинула правую ногу чуть ближе к краю, медленно, словно не веря себе. Из-под ботинка сорвались вниз несколько крошек снега, ветер подхватил их и унес. Ветер ударил ее по лицу и вывел из глубокого оцепенения. Грейс медленно отодвинулась от края и неровными шагами двинулась к дверце на чердак. Морозный румянец сошел с ее щек, в одночасье уступив место синеватой бледности. Облупившаяся зеленая дверь спасительно скрипнула, когда Грейс коснулась ее. Этажа до двадцатого Грейс вихрем неслась по лестнице. Так быстро, как только могла, она уносилась прочь с крыши, дальше и дальше от того последнего шага, что она едва не сделала. Спеша неизвестно куда, она летела вниз, отчаянно цепляясь за перила и круто поворачивая на площадках. Только бы скорее убежать оттуда, вниз, вниз! Выбежав на улицу, Грейс несколько минут судорожно ловила ртом воздух. Потом она оглянулась, ища шапку взглядом. Дрожь постепенно сошла на нет, но осознание, что она могла бы уже лежать тут в луже крови, совсем как в фильмах, заставляло ее сердце колотиться сильнее и чаще. Холодный воздух освежил ее влажное от сумасшедшей гонки лицо. Шапка так и не нашлась. Возможно, ее забросило ветром на один из сотен балконов, ровными рядами выстроившихся на домах, или даже на соседние переулки. Поднимаясь в тесном лифте наверх, Грейс уныло собирала волосы в пучок. Покахонтас уходила на второй план, на первый выступала образцовая дочь, единственной слабостью которой была нелюбовь к шапкам. Первой фразой ее матери было: « Грейси, где опять твой берет?» Грейс со вздохом приготовилась к неприятному процессу воспитательной беседы, но, похоже, мать была слишком занята. Из кухни послышался звон посуды и Грейс увидела, как та перемывает чашки. Скинув куртку и рюкзак, Грейс переоделась в старые отцовские штаны с дырами на коленках и пообедала разогретым супом. Стараясь не обращать внимания на раздражающий звон чашек в раковине, она вывалила содержимое сумки на кухонный стол и принялась учить уроки. Прочитав с половину параграфа, Грейс привычным уже движением легла животом на тетради, вытянулась вперед и заглянула в комнату напротив. Брайан читал газету, а кружка с африканским орнаментом стояла на столе рядом с ним, как и всегда. Грейс внезапно вспомнился тот миг, когда она стояла, задыхаясь, на краю крыши и смотрела вниз. Ее передернуло от ужаса. Не может быть, чтобы ей хотелось спрыгнуть, нет! Так не бывает. Инстинкт самосохранения — один из сильнейших, Грейс проходила это по биологии. Инстинкт не может оступиться. Но она, Грейс, может. Звон чашек вывел ее из недолгого оцепенения. Спина матери в клетчатом фартуке была безмятежно-спокойна, и Брайана в комнате напротив уже не было. Грейс вздохнула и вновь погрузилась в уроки, задвинув тревожные мысли в самый дальний угол сознания. Следующим утром она вышла из дома пораньше по двум причинам. Первая — чтобы мать не увидела ее без шапки. Вторая — ей хотелось хоть с кем-нибудь обсудить те кошмары, что приходили к ней в голову. Она почти не спала той ночью, скованная страхом. Грейс хотела бы смириться со своим ужасом, как и со всеми неприятными вещами в своей жизни, но она не могла. Невозможно желать и умереть, и жить одновременно. Она знала, во сколько обычно отходит автобус Брайана Кродса, и у нее было в запасе еще двадцать минут. Они столкнулись в дверях его лифта, как и было задумано. — Извините, мистер, вы не находили вчера на улице синего берета? Брайан мельком глянул на нее и вытащил из кармана ее шапку. — Твое? Грейс кивнула и взяла берет из его широкой ладони. — Я ваша соседка из дома напротив, — безо всякой связи заметила она, — и мне очень нравится ваша африканская чашка. Он вежливо приподнял брови и прошел мимо. Разочарованная Грейс осталась стоять перед лифтами, привычно комкая шапку в руках. Серое пальто мелькнуло в дверях подъезда, и когда Грейс выбежала на улицу, спина мистера Кродса уже была далеко. Грейс вздохнула и натянула пахшую теперь кофе и книгами шапку на русую голову. Вечером все было как всегда: мать, перемывающая чашки, серое небо над домом напротив, сухие цветы в вазе на столе. Грейс привычным уже движением легла было на стол, но шторы мистера Брайана были задернуты. Два полотна тяжелой льняной ткани с красными кругами резали ей глаза. Грейс проморгалась и потерла пальцам виски. — Ну неужели, — пробурчала она, — Последний которому могла бы довериться — и он пропал. Выскользнуть наружу не составило никакого труда, попасть в подъезд напротив — тоже: кнопки домофона были затерты до такой степени, что код угадывался почти с первого раза. Лифт тихонько постукивал, так же как и в ее доме, направляясь на тот же этаж. Грейс надавила на кнопку звонка решительно и быстро, словно боясь передумать и унестись отсюда, сверкая пятками, так же как и вчера с крыши. За дверью Брайана послышались шаркающие шаги человека в слишком больших тапочках, но дверь не открылась. — Впустите меня, пожалуйста, — громко, чтобы услышал Брайан, сказала Грейс. Ответом была только тишина, — Мне нужно с вами поговорить! Очень нужно! Но ей так и не открыли. Просидев с полчаса на коврике под дверью Грейс спустилась вниз, полная горького разочарования. Через пять минут она была уже на крыше. Ветер хлестал ее по лицу, грубо сдувая назад пряди волос, шпильки рассыпались по снегу вокруг ботинок, шапка валялась тут же. Грейс смотрела вниз, на живущий своей жизнью город, на машины, заполонившие их переулок в час пик, на домохозяйку, развешивавшую на балконе белье, на играющих в снегу детей и летящих черными тенями по асфальту взрослых, на провода и ворон, серый лед и потерявший белизну снег, желтый дым фабрики над рассыпавшимся лоскутами городом, на всю эту дикую карусель дышащей углями жизни. Ей вспомнилась яркая чашка и льняные с красным шторы, сухие цветы в вазе, нескончаемый звон посуды и заставка диснеевского мультфильма о непокорной принцессе. Левая нога уверенно скользнула к краю и комья снега с крыши устремились вниз, точно подбитые птицы. Грейс проводила их взглядом и резко подняла шапку, чтобы было что скомкать до судорог в пальцах. Комья бесшумно рассыпались у земли на тысячи мелких снежинок. Новый порыв ветра ударил ее в лицо, ослепив на миг. Грейс прикрыла руками глаза и поняла что шапки в них нет — словно парашют она спускалась на землю, подхваченная потоком воздуха. Девочка шагнула к краю, охваченная минутным порывом, протянула руки к синему парашютику. Мгновение она стояла над городом, протянув руки в ветер, с развевающимися за спиной прядями и широко открытыми глазами. Потом резко подалась вперед, потеряла равновесие и устремилась вниз. Она влетела в дикую карусель жизни спиной вперед, с хрустом расплющившись о ее безвкусно выкрашенные подмостки, притормозив на какие-то секунды нескончаемый бег. А затем город опять сомкнулся серым одеялом над ней и ее голубым беретом, дыша желтым дымом заводов и офисной спешкой. Льняные шторы все еще были задернуты.