Чон Чонгук помнит, как они встретились впервые.
В районе, где он жил, маленькие, совсем миниатюрные магазины и прилавки, были редкостью. А если там продавался сплошной антиквариат, то магазину не было цены. Помещение в углу, сразу за домом Чонгука, было прямо таким магазином, где кроме старинных сувениров (которые хозяева с пеной во рту выдвигали в ряды ценных раритетов) и пожелтевших газет со статейками со времен гражданских войн, по факту, ничего больше не было. Для магазина он был слишком маленьким, для прилавка — слишком большим и просторным. И продавец, Минхо, был громоздким, мрачным на вид, он отпугивал маленьких детишек и сеял недоверие в сердцах горожан своими татуировками во всю шею. Однако, когда дело доходило до поиска подарка для кого-нибудь из семейства, Чонгук не мог пройти мимо магазина, не взглянув на дорогущие подделки хотя бы один раз. Раскидывая лопатой снег целыми охапками в обе стороны и очищая дорогу к дверям магазина, светловолосый парень (телосложением точно отличавшийся от Минхо), вначале и не заметил клиента. Как только он поднял глаза и заметил в отражении стекол двери парня, поторопился достать ключи из кармана. Запыхаясь и торопясь, продавец с третьей попытки вставил ключ в скважину и, как только раздался тихий щелчок, открыл дверь, попутно подарив Чону легкую улыбку, якобы извиняясь за рассеянность. — Чем могу помочь? Гук, положив на место деревянный кораблик, что успел взять на руки при входе в магазин, поднял глаза. Стоило ему это сделать, как их взгляды встретились. В глазах продавца сжалось волнение, что парень выражал и в своих действиях, снова и снова то проводя рукой по волосам, то потирая ладони о грубую материю брюк. — Ручная работа, 1991 год, — протараторил он, словно демонстрируя, насколько хорошо ему удалось запомнить текст. — Продается в единственном экземпляре. Губы Чона невольно расплылись в слабой улыбке. Ему определенно нравилось то, как парень из кожи вон лез, дабы выполнить свою работу на отлично. Нравился ему и голос юноши: такой донельзя приятный, с толикой детского тембра, словно звуки выплывали из его рта сладким и тягучим мёдом. — А куда делся предыдущий продавец? Хотел бы Чонгук перестать смотреть на парня, хоть на несколько секунд отвлекаясь на все эти ручные работы, однако, ничего не выходило. — Понятия не имею, меня только позавчера наняли. — Тогда можешь помочь мне с выбором подарка? Как мне к тебе обращаться? — Чимин, — ответил тот слишком быстро. — Пак Чимин.Чонгук хранил в воспоминаниях их первый (совершенно несерьезный и нелепый, но такой терпкий и желанный, тающий в сосудах при каждом упоминании памятью) поцелуй как самый дражайший клад.
Их общий друг праздновал свое двадцатилетие в местном пабе с большой кучкой друзей, Чонгуку под самый конец удалось сосчитать больше пятнадцати опустошенных бутылок алкогольных напитков. Чимин и Чонгук ушли самыми первыми. Опьяненные, окутанные невидимым шармом романтики и альковных тайн, припорошенные снегом, они еще около часа разгуливали по покрытому белым полотном городу, пока не дошли до окраины, где студеный ветер со свистом раскачивал липовое дерево. Держа в руках по бутылке спиртного, они опустились прямо на снег. Сидя под заснеженной липой, двое разговаривали без умолку обо всем на свете. Их голоса растворялись в стылой вьюге, но гомерический смех над самыми глупыми вещами разрезал мерзлую тишь, поднимался в высь и распространялся по воздуху. Вместе им было тепло. — Вы созерцаете звезду по двум причинам... — Нет, стой. Не цитируй мне его, — перебил Чонгука Чимин, смеясь вполголоса. — ...потому, что она сверкает, и потому, что она непостижима, — закончил Чон и, глупо улыбаясь, посмотрел на друга, почувствовав на себе его внимательный, томный, пристальный взгляд, прожигавший дыры в легких. Затем весь мир замер: Чимин притянул к себе младшего, взяв его лицо в руки, и, сгорая от дикого желания, потянулся к бархатным губам. Мин не мог разорвать зрительный контакт: попав в плен своих же чувств, ему казалось, что он намертво прикован к нему. Не мог перестать смотреть на Чонгука, парня с всклокоченными волосами цвета вороньего крыла и глазами, выражавшими неподдельное волнение. Их губы сомкнулись в трепетном поцелуе, который был полон безмятежного умиротворения, сплетенного вместе с жаждой чего-то большего. Чонгук, крепко обняв одной рукой Чимина за талию, углубил поцелуй, неспешно проникнув языком в рот старшего. Интенсивный запах спиртного, смешанного с запахом цитруса бил в нос, но Чимину было все равно. Ведь привкус рома на губах Чона отвлекал от любых других вещей и одновременно сковывал всевозможные ощущения вместе, заставляя полностью раствориться в нём, в его губах, в тех чувствах, которые мелькали пламенными огоньками и приятно кололи где-то меж рёбер. Человеку, обещавшему себе больше не повторять ошибок прошлого, удалось влюбиться.Чонгук не мог выбросить из памяти тот день, когда всему пришел горький конец.
Это было во вторник. Протекал пятый месяц угнетающей тишины между ними. Перерыв продлился год по инициативе отца Чимина. Застав их вместе, отец не сумел вовремя подавить в себе гнев, который подтолкнул его к деянию, послужившим тяжелым топором в отношениях Чонгука и Чимина. И последние слова, сказанные друг другу, долгое время служили Чонгуку капелькой надежды в океане сомнений, нестерпимой, ноющей боли и громко бившей по вискам отрывистыми стуками тоски по старым временам, по своему Чимину. — Постой, дай мне слово. — Что? — Дай мне слово, Чимин. Обещай, что это не станет концом. — Обещаю, Чонгук. Если раньше Чонгук еще мог заявить о том, что гордость в нём не погибла, а живуче пульсирует при каждом нужном моменте, то теперь она посыпалась мелким песком около него и улетучилась. Из-за Пак Чимина. Чон пару раз ходил к нему домой. Заканчивались его визиты по-разному, но каждый раз Чонгук перешагивал через себя, крушил и ломал свою гордость, только ради Чимина. И всё прахом. Слышал Чонгук в свой адрес лишь "Тебе нельзя быть здесь", "Уходи, Чонгук", "Прекрати приходить сюда", "Забудь обо всём". И теперь, делая выводы насчет минувших поражений, Чонгук пытался найти утешение в других вещах: ходил на курсы английского, брал из приюта бездомных животных (периодично теряя их, отпустив гулять), пробовал флиртовать, целовался с несколькими парнями в целях пробудить в себе те самые ощущения и напомнить своему телу, что такое прилив эмоций. Безрезультатно. И оглядывался Чонгук по сторонам не просто так: хотел, желал, мечтал найти былую связь с внешним миром. Прелый весенний ветер парил по узким переулкам, соседские дети прыгали от беспричинной радости, хлюпая резиновыми ботинками в небольших лужицах, а соседка напротив расставляла цветочные горшки по всему балкону. Все просто старались жить, дышать полной грудью. Кроме Чонгука. Он давно задыхался. Пак Чимин удосужился не только уйти безмолвно, но и в восемьдесят седьмой раз разбить вдребезги Чонгука целиком и полностью (не пожалев ни сердце, ни нутро, ни общие воспоминания), прислав приглашение на бракосочетание со своей невестой. — Он обещал мне, — шептал Чонгук от отчаяния, что обжигало горло и превращало голосовые связки в пепел. Затем он услышал крик. Дикий, панический, тяжкий, дьявольский и трагический крик смертного, но точно не его. Это кричал кто-то внутри, разрывавшийся от бесконечной агонии и чувствовавший саму тьму, что тихо вкрадывалась в сознание. Чонгук повторял одни и те же слова в попытке заглушить всё то, что пыталось вырваться сквозь туманную пелену эмоций. Не хотелось слушать еле ощутимое биение сердца. Не хотелось прислушиваться к пульсации в висках. Ему ничего не хотелось. — Что ты делаешь, Чимин? — шептал он охрипшим голосом, наполненным горечью, в растворяющуюся как клубочек дыма черную дыру. И никто не слышал его. Он был совершенно один.Чонгук помнит все настолько хорошо, что каждый раз, видя его на фотографиях, чувствует во рту тот же привкус смеси патоки и тростникового сиропа.
. Теперь, стоя под тем самым липовым деревом с Пак Чимином, Чонгук не мог даже сосредоточиться на происходящем. Через час должна начаться церемония бракосочетания Мина и его невесты, но он здесь, с любовью всей его жизни, под заснеженной липой. — Я дал тебе слово, помнишь? Раздался надрывный смех Гука. Он был настолько сбит с толку, что не хотел даже ничего спрашивать или же отвечать. Хотел лишь молча вдыхать в свои легкие прохладный зимний воздух и чувствовать рядом тепло любимого человека, наверстать упущенное время и просто ощущать себя полноценным человеком. Ведь Чимин дополнял его. Он был частью Чонгука. Воссоединившись, они становятся одним целым. Так будет всегда. — Это мое наказание? Теперь ты отказываешься говорить со мной?