трижды Катберт поцеловал Роланда, и дважды был поцелован в ответ

Первый раз. Это остается незамеченным. Происходит это сразу после того, как Роланд очнулся от своей дурацкой комы, в которую он втянул себя, уставившись в эту розовую хренотень, и если быть честным, то Катберт едва сдерживал свои эмоции к тому моменту. Он был невероятно счастлив увидеть, что Роланд наконец-то присутствует здесь, а не где-то внутри своей головы (он конечно и так делает это ужасно часто, но ведь это не важно, верно?) Получилось так, что Катберт, как бы между прочим, поцеловал его в обе щеки, прежде чем накинуться с криком, чтобы он не смел больше вытворять такое. Никто не посчитал это странным. И даже Роланд не убил его за это. Через пару дней парень задумался, а не было ли это слишком? Но никто не поднимал эту тему, возможно, это не было уж таким великим происшествием, как думал Катберт у себя в голове. Однако, многое происходит сейчас, и, может, это послужит действительно хорошим оправданием? А? Второй раз. За час до похорон Габриель. Первый раз, со времени фактической смерти Габриель, как Катберт смог заставить Роланда поговорить. Он плотно закрывает дверь комнаты, желая, чтобы не было никого кроме них. После всей этой суматохи и похорон, парень думает, что должен извинится перед Аленом, ведь он ведет себя сейчас как полный осел, отдавая все внимание Роланду. А все потому, что этот бедный ублюдок считает, что он единственный, кто страдает сейчас. Без разницы. Сейчас не об этом. — Это не была твоя ошибка, — говорит Катберт, как только они остаются одни. Он знает, что скорее всего похороны будут публичными, а Роланд останется позади. Это лучшее решение. — Да разве? — Роланд откидывается назад, а Оллгуд задается вопросом, почему он не может сейчас связать и двух слов, хотя обычно ужасно разговорчив? — Предоставь мне эти гребанные доказательства, если это так, — чертов Меджис, парень чувствует как в его речи проскакивает этот акцент, и он ненавидит себя за это. — Я был там с тобой! И мы все видели на что была способна эта ведьма! А знаешь ли, она пообещала отомстить. И ты же сказал, что видел ее, не так ли? Ты не имеешь права винить себя! Дискейн младший просто пожимает плечами, и Катберту хочется разорвать себя от того, какими холодными выглядят глаза Роланда. Они не были такими до того… До того, как Сюзан сгорела Катберт просто подходит ближе. Затем Роланд начинает говорить. Тихо, едва слышно. — Моя мама пряталась за шторкой. «Нет»,- думает Катберт, -«этого просто не может быть» Однако, это так. Все знали, что Габриель Дискейн была чересчур близка к Мартену. Это не новость. Но что если. — Боже, а не пыталась она...ты знаешь, не подарить тебе подарок, а.. — Не говори это! — прерывает Роланд. — Она не могла. Она не могла использовать пояс. Это просто... Я сделал это. — Нет. Ты был запутан. Ты был игрушкой. — Катберт думает, что это действительно так и подвигается еще ближе. — Это то, во что ты хочешь верить, а не то, что является правдой. (Он еще не знает, что через несколько лет другой человек, который также любит поболтать слишком много, будет придерживаться этого же мнения и по этому же вопросу, но это ка, и это другая история) Роланд выглядит так, будто он уже не знает во что верить, а Катберт решает сделать что-то, иначе что же это он за друг такой, который не может помочь. — Ладненько, — произносит он, и подвигается так близко, что между ними остаются сантиметры, — в любом случае, ты знаешь, что я всегда на твоей стороне, да? И я все еще твердо уверен, что это не твоя вина. Я знаю, ты мне так легко не поверишь, но я должен попытаться, понимаешь? И затем, выглядя как чертов сумасшедший, он решает переместиться и поцеловать Роланда в лоб, а после немедля уйти на похороны. Он никогда не видит выражения его лица, потому что считает, что это и так чересчур интимно даже для них, у него не хватает смелости повернуться и поймать взгляд Роланда. Однако, после похорон парень смотрит на Катберта с благодарностью, и Оллгуд решает, что это все-таки не чересчур. Третий раз. Две недели спустя. — Ты должен выходить хоть иногда из комнаты, ты знаешь это, верно? — говорит Катберт, лениво опираясь на дверную раму, — это уже чудо, что они разрешили оставаться тебе здесь так долго. Роланд внимательным и испытывающим взглядом смотрит на него. Катберт качает головой и молча заходит внутрь, не забывая прикрыть за собой дверь. Опять же, учитывая все, что парень пережил, с тех пор как они ступили в Меджис, Катберт не может винить его. Он не уверен, что он тоже смог бы заговорить, если он был бы в положении Роланда. Если бы он видел смерть его любимой, а после сам убил свою мать, ошибочно или нет, не важно. — Я знаю, Роланд, я должен позволить тебе побыть одному. Просто все эти люди становятся беспокойными, а новости не выглядят прекрасными, также Мартен исчез куда-то и, может быть, мне просто нужно оставить тебя на время, ты что-то сегодня особенно молчалив.. — Ты можешь остаться, Берт, — спокойно отвечает Роланд, что выбивает Оллгуда на несколько секунд из колеи, но после он присаживается на кровать рядом с другом. — Да, скорее всего, я не слишком болтлив сегодня, но это же твоя работа. «Верно»— думает Катберт. — Конечно, всегда к Вашим услугам. Ты же знаешь, я никогда не подведу тебя здесь. Я пришел сказать, что… Парень замолкает, он не уверен, как сказать правильно, он не хочет, чтобы это пошатнуло и без того хлипкое состояние Роланда. — Что? — спрашивает Дискейн, и Катберт решает сказать так как есть. — Если ты когда-нибудь думал, что я могу изменить свое отношение к тебе, с тех пор, как мы покинули Меджис, то ты полный идиот. Я просто посчитал, что должен внести ясность, поскольку… Но Роланд не дает ему договорить, он берет руку Катберта и аккуратно целует ее. Быстро. Коротко. Губы парня немного шероховаты, и Оллгуд чувствует сейчас себя лишенным дара речи. Уже в третий раз. Роланд не считает нужным объяснятся, но его губы близки к улыбке, и Катберт считает, что все в порядке. Четвертый раз. Это время до событий на Иерихонском Холме. Ален и Джейми спали в полумиле (прим.пер. это приблизительно 800 м) от них, и руки Катберта совершенно отказывались его слушаться, когда он старался расстегнуть рубашку Роланда. Он едва помнит, как они дошли до этого момента, но он помнит, что, когда их губы встречались, это казалось вполне естественным, а не вынужденным, и никто из них не думал об этом (или, по крайней мере, парень хочет в это верить). Катберт смотрит в его пронзительные синие глаза, чувствуя, как грубые пальцы парня расчесывают его темные волосы, а затем он медленно и аккуратно наклоняется вниз, где рубашка приоткрывает плечо Роланда, и оставляет горячие, обжигающие поцелуи на оголенной коже. Роланд быстро вдыхает, и Катберт полностью снимает с него рубашку. Пятый раз. Это ночь перед событиями на Иерихонском Холме. Катберт почти уверен, что, если один из них и выживет, это будет точно не он, но так было всегда, Роланд тот, кого бережет ка. Он нужен ей.Он знает, чтобы ни случилось завтра, он готов. Просто, может быть, есть что-то, о чем он должен сказать раньше. Он находит Роланда, убедившись, что они одни, и что Ален не слышит. — Что же, мы выпустим парочку пуль завтра? — Я и не рассчитывал, что ты поймешь всю серьезность дела. — Оу, поверь мне, я всегда буду удивлять тебя. Роланд фыркает и подходит ближе, в глазах пляшут озорные чертики, и Катберт чувствует себя неуютно. Он должен быть настроен на то, что, когда Роланд смотрит, его глаза всегда внимательны. Но может сейчас не тот случай? — Хотя, если ты не против удивлений, я думаю, ты не будешь возражать насчет этого, — шепчет Оллгуд приближаясь, и бережно целует уголок рта Роланда. Он немного задерживается, не желая нарушить момент. — Я никогда и не был, — отвечает Дискейн, а затем Катберт чувствует чужые, шероховатые губы на своих, и он не уверен, что они когда-либо целовались так же медленно и легко, и долго, и аккуратно, как сейчас. — Я рад знать, — шепчет парень, когда они отстраняются. И это был последний раз.