Совершенно секретно

Эдвард ощущает загадку в этом новом формате отношений, который неожиданно возникает между ним и Освальдом. Удивительно, как он вообще не проворонил это изменение, когда все мысли его заняты встречами с Изабеллой. Просто вторая половина его души начала объявляться всё чаще и указывать ему, что он слишком беспечен и не выполняет работу, порученную Пингвином. Освальдом. — Не могу жить в тишине и один человек мне не хозяин. Что я? — Разговор, — бормочет Освальд, закопавшись в бумаги. Он внимательно относится к своим обязанностям мэра, не то что некоторые. — Поговорим? — Не хочется, — совсем по-детски отвечает Освальд. — Но я уже принес твои любимые эклеры и заварил чай, — улыбается Эдвард, демонстрируя поднос в знак подтверждения. Освальд поднимает искристый взгляд, но резко мрачнеет, внутренне себя одергивая. Эдвард замечает это всё, но не понимает причины. — Не хочется, — чуть более капризно повторяет Освальд и смотрит на бумаги. С лица Эдварда сползает мягкая понимающая улыбка, и он отчего-то злится. — Я хочу просто поболтать с тобой, друг. Это не касается работы… Эдвард всё-таки проходит в комнату, ставит поднос на столик возле дивана и сам садится. — Тогда тем более нет! — Что? — Я… я хотел сказать… У меня много работы, Эд, — почти крякает Освальд, а его веснушчатые щеки начинают краснеть. — Могу я посидеть тогда с тобой в тишине? — Нет. — Нет? — Тебе станет скучно, потому нет. Эдвард в растерянности, потому что совершенно не понимает странного поведения Освальда в последнее время. Глаза Освальда опущены в исписанные листы, плечи ссутулены, а краской покрываются даже уши. — Хорошо, — неохотно соглашается Эдвард, встает, но вместо того, чтобы уйти, разворачивается в сторону письменного стола и шагает к Освальду. — Что ты там прячешь? Любопытно Эдвард смотрит в бумаги через плечо окаменевшего Освальда, который резко вскакивает и делает несколько шагов от него влево. — Ничего… И Эдвард смотрит в документы — действительно ничего. — Тогда сделай перерыв. — Не х… — Освальд мудро замолкает, потому что скажи он это вновь, и Эдвард выбьет нынешнему мэру мозги. — Я возьму эклер. Он незаметно оказывается возле столика (сбежал, пока Эдвард любопытничал, значит), поэтому тянет свою кривую, неестественно зажатую, но словно птичью руку к угощению. Эдвард улыбается. Победа. Освальд с какой-то опаской делает первый укус, и белый крем размазывается по его губам, который он тотчас пытается слизать языком. Совсем как ребенок, но Эдвард не решается сказать что-то подобное. Он вообще отчего-то слишком заинтересован процессом поедания десерта Освальдом. — Вкусно? — Угу, — улыбается Освальд по-мальчишески, но вновь его улыбка вянет и чернеет. И этому человеку тридцать один год. Эдвард незаметно оставляет на Освальде снисходительный взгляд. — Ты подкупил меня эклерами, так чего ты хочешь? — Я не могу просто принести тебе десерт? — Ты мне скажи, — пожимает плечами неуклюже Освальд. — И это мне говорит мэр, — усмехается Эдвард. Освальд лишь повторно сует свой острый нос в розовую коробку. Умилительно. Эдвард даже забывает, что намеревался разобраться в их отношениях и потому принес «взятку». — Как приятно, что двум моим любимым людям нравится одно и то же, не прогадаешь, — привычно уходит в воспоминания Эдвард, когда видит довольную физиономию Освальда. Крем от эклера оказывается даже на его носу. — О чем ты? — Изабелла тоже обожает ту лавочку и, в частности, эти эклеры. Я просто купил две коробки и порадовал разом и друга, и любимую. Освальд закашливается и начинает хлопать себя по груди, стараясь выбить из себя застрявший кусок. — Тебе помо… — Эдвард быстро подскакивает к нему, но тот лишь отшатывается и уже приходит в себя. — Ты в порядке? — Да, кхм, да. Освальд гладит горло и оставляет недоеденный опасный эклер на подносе. — Выпей чай. — Нет, — не соглашается Освальд и направляется назад к своему рабочему столу. Почему-то вновь без настроения, и это портит настроение и Эдварду, который минутой назад был в блаженных воспоминаниях. — Но я сделал его по рецепту твоей мамы, — настаивает Эдвард, зная, что этим он всегда порадует лучшего друга. — Правда? — резко обернувшись, Освальд щерится на Эдварда, нахохлившись. — Да, — улыбается уверенно Эдвард, неся ему кружку. Освальд берет в руки неуверенно чай и дует осторожно, чтобы спугнуть жар воды и не обжечься. Милый и наивный жест заставляет Эдварда вновь проникнуться миролюбивой атмосферой. Тем более чай с прекрасным сюрпризом. Освальд делает глоток, перекатывает чай по языку, как обычно поступают с вином, и глотает, морщась от удовольствия. — Малина? — с удивлением понимает он. — Да, верно, — кивает Эдвард. — Это Изабелла доработала формулу до того, чтобы он стал идеальным. Тебе нравится? Я вижу, что… Капли чая летят Эдварду прямо в лицо. Чайный душ — дело совершенно неприятное, и Эдвард разъяренно открывает глаза, вытирая их ладонями, но сталкивается с еще более неприятным взглядом напротив. — Чай мамы самый идеальный! — кричит Освальд и кидает чашку в Эдварда, который уворачивается, и та бьется вдребезги о стену. — Как посмел ты передать кому-то секрет чая моей мамы?! — Освальд, — подчеркнуто спокойно одёргивает его Эдвард, распрямляя плечи. — Изабелла приболела, и я помог ей, как и полагается… — Да к дьяволу твою сучку! Как ты посмел! — Как ты ее назвал?! — Убирайся! — вопит Освальд, указывая пальцем на дверь. — Убирайся из моего дома! В глазах Освальда горят слезы, и Эдвард в смятении. Не может же этот человек в самом деле рыдать из-за какого-то чая? И он оскорбил прекрасную Изабеллу… — Нет, сначала ты извинишься… — угрожающе заводится Эдвард. Освальд вскидывается, гордый прирожденный боец. Губы его кривятся в детской обиде, а в глазах собираются слезы, но он всё равно хорохорится и выглядит опасным. Всего мгновение, и острая трость впивается в Эдварда, который не успевает среагировать. Когда Эдвард выкидывает трость подальше, Освальд уже выбегает из комнаты. Хромая, Эдвард выходит в коридор, стараясь угадать, куда же уковылял Пингвин, но он знает дом не так хорошо, как Освальд, да и в потайных ходах и вовсе не смыслит. По особняку раздается горький плач Освальда, но невозможно предугадать откуда именно. Весь дом скрепит звуками его горя, и Эдварда это бесит, потому что совесть начинает грызть его. Возможно, ему действительно не стоило трогать мать Освальда, но тогда он даже не подумал, ведь Изабелле было худо, а тот чай действительно помогал. И с малиной он стал только вкусней. Эдварду хотелось продемонстрировать это открытие своему другу, а все обернулось слезами Освальда, который прятался от него в здоровенном особняке, как осиротевший не нужный никому мальчишка. — Молодец, — вторая часть души Эдварда аплодирует, стоя в углу и опираясь плечом о стену. — Замолчи! — Хочешь я его утешу? — улыбается второй Эд. — Нет. Не приближайся к нему. — Он уже мой, — пожимает плечами его злобное альтер-эго и исчезает, прежде чем Эдвард успевает спросить, что это всё значит.

***

Следующие три дня Освальд ведёт себя так, словно ничего не произошло. Ходит на встречи, улыбается глупо на камеру и выполняет все пункты в своем построенном Нигмой расписании. А еще Освальд вновь сдруживается с Бутчем, и теперь он часто пропадает в его компании в каком-нибудь клубе, где они тихо обсуждают какие-то махинации, в которые Эдварда не посвящают. И это раздражает невыносимо. — Что вы задумали? — ловит на выходе из клуба Бутча Эдвард. — Не твоё дело, ублюдок, — ворчит тот и отталкивает в сторону, как надоедливую муху. — Нет, оно моё, если Освальду грозит опасность. — Ты уже достаточно сделал. Не лезь. И Эдвард смотрит растеряно на Бутча, который садится в машину и уезжает без всяких дополнений. Так что Эдвард сделал? И кто из них? Совсем не думая, Эдвард садится в свой автомобиль и направляется к Освальду. Они достаточно долго пробыли в состоянии холодной войны, чтобы тот наконец заговорил с Эдвардом. Из-за дурного поведения Освальда Эду пришлось даже какое-то время держаться подальше от Изабеллы, чтобы разобраться в происходящем. Но ни одного ответа. И вот сейчас Эдвард мысленно просчитывает, как давно он терял контроль, чтобы его альтер-эго могло овладеть его телом и заняться Освальдом. От идеи того, что Эдвард мог навредить ему становится неприятно душно и до отвращения хорошо. Гнилые инстинкты дают о себе знать, и Эдвард злится на свою неправильную психику. — Освальд! Освальд взъерошивается и поднимается из-за стола, где трапезничал, когда Эдвард врывается в его столовую без предупреждения. — Эд? — Что я сделал тебе? Я что-то сделал тебе? — настойчиво требует Эдвард. — Нет, с чего ты… — Не лги мне. Если я причинил тебе боль, ты обязан сказать об этом прямо сейчас! В словах появляется невольная жажда, отчего Освальд впадает в ступор, а Эдвард ощущает стыд. — Но ты… нет… Нет, Эд, это… Освальд растерян. Он хлопает своими светлыми глазами, чуть разинув рот, вновь склоняет голову набок, по-птичьи. Он не понимает, что происходит, — это очевидно. И Эдвард медленно выдыхает свои страх и разочарование от того, что его тьма не набросилась некогда на Освальда, а он и понятия об этом не имел. — Тогда, — Эдвард поправляет свой ладно скроенный костюм и держит осанку чуть жестче, чем обычно, — тогда я пойду. У меня встреча с Изабеллой… — Да, — кивает Освальд и усаживается обратно на стул, рассматривая свою тарелку. — Я должен извиниться, — говорит помимо воли Эдвард. — Я не должен был готовить тот чай, и… — Нет, — его останавливают жестом руки. — Не продолжай. Я не хочу больше об этом упоминаний. Забудем. — Но… Глаза Освальда холодные, как ледники в океане, с которых обычно ныряют пингвины. Хохолок его волос вздернут очень строго, почти педантично — образ вымерен. Эдварду отчего-то внезапно хочется увидеть Освальда в старом халате посреди своей старой квартиры с растрепанными волосами и потерянным взглядом. Он был таким слабым из-за своей любви, слепнул от боли, и Эдвард был единственным его проводником в мир. Не было Бутча, мэрии, граждан, пытающихся всякий раз дотронуться до Освальда, чтобы после похвастаться родным, что встречались лично с мэром. У Освальда был только Эдвард. И это восхитительное воспоминание пьянит от власти. — Что у вас за дела с Бутчем? — жестко спрашивает Эдвард, и Освальд вздрагивает. — Личные. — Личные? — Да, личные. — Что у вас может быть настолько личного, что ты не говоришь мне об этом? — Всякая всячина, — сообщает с поджатой улыбочкой Освальд. — Хватит, — обрывает Эдвард, шагая к чужому стулу. — Хватит притворяться, что ничего не происходит. Ты хочешь меня сместить? Отдать это место Бутчу? — Что? — Освальд вновь вскакивает со своего места. — Конечно же нет, Эд! Как ты мог подумать?! Ха-ха, Бутч вместо тебя? — А что еще я должен думать, когда ты проводишь время лишь с ним? Двоякость собственной фразы остается не проанализированной, смещенной куда-то в подтекст. Сейчас Эдварда куда больше интересует правда, а не собственные эмоции. Его вообще теперь волнует, что происходит с Освальдом, который уже столько времени то краснеет, то бледнеет и никак не дается в руки, сколько бы Эдвард его ни подкармливал! — Мы просто иногда обсуждаем кое-что… — Что? — Чувства, — Освальд вновь краснеет. — Какие чувства? — Его, мои… — Вы… — Эдвард даже слово произнести следующее не может, так оно отвратительно и смешно. «Вместе?» Пингвин и Бутч — вот это была бы загадка века! И даже эта, казалась бы, забавная мысль совсем не веселит Эдварда. — Он рассказывает мне про свою бывшую, — отмахивается Освальд, даже не задумываясь, что Эдвард мог иметь в виду. — А ты? — Я? Даю советы. — Нет, ты говоришь о своих чувствах. Каких? Освальд нервно сглатывает, и взгляд его мечется по стенам. Он вновь краснеет, прячется за спинку стула и сжимает ее пальцами до побеления. Мигом становится маленьким и испуганным. Совсем не улыбается, даже усмешка выходит нервной. — Со мной бывает сложно жить, но если отпустить, то в сердце я дыру оставлю. Что я? — Любимый человек, — выдыхает, почти запинаясь, Освальд. Он смотрит на Эдварда огромными глазами, в которых зрачки почти дрожат. — У тебя есть любимый человек, Освальд? — Если и есть, то ты разве не должен за меня порадоваться? — Не должен, потому что любовь — это твоя главная слабость. Кто это? Кто она?! — шипит со злостью Эдвард. — Нужно спрятать ее, прежде чем кто-то раскопает это. Увезти подальше, выкинуть из твоего сердца. Эдвард начинает продумывать про себя план, в котором место рядом с Освальдом вновь будет свободно и достанется, конечно же, Эдварду, который будет охранять покой своего друга. Никто больше не причинит вред Освальду, точно не любовью. Чтобы Освальд был в порядке, ему запрещено любить. Эдвард собственноручно позаботится о том, чтобы эта коварная девица оказалась как можно дальше от его друга. Он позаботится о том, чтобы ее просто больше не было в живых. — Не указывай мне! — резко приходит в себя Освальд, прерывая поток чужих мыслей. — Здесь всё еще главный я! И мои отношения тебя не касаются, как твои — не касаются меня, — и пусть Эдвард отчетливо слышит обиду в этой фразе, он сосредоточен совсем на другом. — Я намерен любить того, кого захочу, и столько, сколько захочу. И даже тебе меня не остановить. И это как пощечина. Злость набирает новый градус в жилах Эдварда, и он готов сделать всё, чтобы раскрыть эту тайну, как бы хорошо ее ни скрывали. Не сейчас, так чуть позже, Освальд вновь станет для него открытой книгой, где каждая строчка будет написана лишь Эдвардом, потому что это именно он поставил эту птицу на ноги, именно он вновь научил ее летать и только он имеет права ее убить. — Так-так-так, — шепчет, забавляясь, вторая половина души Эдварда. — Ну что же ты так с ним… Взгляни на него. И Эдвард вместо того, чтобы выполнить просьбу своего мерзкого второго Я, отворачивается и выходит из столовой, не удостоив Освальда ни взглядом, ни словом. — И почему из нас двоих тело досталось такому кретину, как ты? — риторически напоследок добавляет второй Эд и растворяется в глубине сознания.

***

— О чем ты думаешь, дорогой? — улыбается Изабелла и обнимает Эдварда со спины, пока он разглядывает мрачный Готэм за окном. Очередной вечер с какой-то погоней — вертолеты в воздухе освещают от раза к разу тяжелые бугристые тучи. Высотки шпилями колют темное небо, а неоновые грязные огни лишь добавляют мрака. Этот город течет по венам Эдварда, и он даже не сопротивляется этому. Это природа. Рука Изабеллы ловко ползет под пиджак по груди, пока Эдвард не останавливает её. — Разве ты не хочешь уже отвлечься от своих проблем? — шепчет Изабелла соблазнительно. Но Эдвард хочет лишь решить эту проблему, эту загадку, а не убегать от нее. Слежка ничего не дала, пытки шестерок — тоже. Эдвард даже взялся за Бутча, но тот оказался на редкость преданной псиной Пингвина. «Кто бы знал, что ты так ревнуешь!» — раскатисто расхохотался тогда Бутч, сплёвывая кровь. И Эдвард вырубил его, чтобы тот меньше болтал. Правда Эдварда сейчас мучил вопрос, а не пойдет ли с этим Бутч к Освальду? Ревность. Глупое слово, которое не имеет ничего общего с тем стремлением защитить мэра Готэма, чтобы никто не смог играть с птицей Эдварда. — Поцелуй меня, — сквозь мысли звучит мягкая просьба Изабеллы, и Эдвард целует её с наслаждением, но искусственным, потому что он всё еще далеко в своем размышлении. — Может, мы уже сделаем это? — Изабелла переносит его руку к себе на шею, и под его пальцами бьется ее взволнованный пульс. Рука Эдварда сжимается скорее на автомате, но недостаточно, чтобы хоть как-то навредить Изабелле. Вот если сжать куриную шею Освальда, то, наверное, он быстро расколется. Слишком уж он заискивающий от природы, а женщин так и вовсе боится. Стоп. Догадка сама липнет к нейронам мозга, и Эдвард не в состоянии ее игнорировать. Что если это мужчина? Мысль настолько необычная, что Эдвард едва причмокивает, словно пробует ее на вкус. Неудивительно, почему Освальд краснеет так сильно, лишь упомнив об этом. Вероятно, он слишком смущен своим открытием. Разгадка дает лишь секундное облегчение, потому что следом возникало громадное препятствие — Освальда окружают одни мужчины, и вычислить нужного практически невозможно. Эдвард злится и просто отталкивает от себя ласковую Изабеллу, отчего теряется первые секунды. — Прости меня… — Нет, что ты, — она преданно хлопает глазами. — Твои дела явно не терпят отлагательств. Эдвард кивает благодарно, такая она у него хорошая. Если бы не беспечный Освальд со своим глупым сердцем, то Эдвард сейчас бы нежился в руках своей Изабеллы. — Я пойду. Изабелла не останавливает, лишь целует в уголок губ, как это делала Кристен, из-за чего в душе расплывается жирное пятно любви, словно приставучее невыводимое масло. — Зайдешь ко мне завтра, дорогой? Эдвард кивает и выходит за дверь. Ему еще нужно кое с чем разобраться.

***

— Здравствуй, Освальд. Пингвин ужинает, когда заявляется Эдвард. Всклоченный и щуплый, он сидит один за этим огромным столом и глядит на Эдварда удивленно. Здесь есть чему дивиться, потому что они вновь практически не разговаривали несколько дней, а сегодня Эдвард ушел с надменным заявлением, что планирует заночевать у Изабеллы. Освальд еще несколько раз неверяще моргает. Прошлый их ужин закончился плохо, этот мог бы пройти лучше, если бы Эдвард врал себе и не знал, что на самом деле просто желает выдавить из Освальда все его низменные тайны. — Ты здесь… — Я здесь, — соглашается Эдвард и садится на стул, ставя на столешницу из кедра бутылку с вином. Ольга несет ему поскорей тарелки, чтобы он мог присоединиться к хозяину дома за трапезой. Освальд только молчит и таращится, как чумливый птенец. Его рука мешает рассеянно какое-то пюре, и сам Освальд выглядит каким-то странным, горестно-задумчивым. — Да? — кивает Эдвард на озадаченность мэра, позволяя спросить. — Эд… Почему ты здесь? — Решил провести вечер дома, — он чуть склоняется ниже, чтобы вышло более интимно, что совершенно бесполезно при таком длинном столе. — И я задолжал тебе вечер. Эдвард располагается поудобней, внимательно следя за Освальдом. Вряд ли он выдаст Эдварду свои тайны, но всё-таки желание попытаться прогнало того через весь город, чтобы оказаться здесь. Наверное, это даже смешно. Он не может не думать о загадочном любимом человеке Освальда даже несколько часов. — Ты сегодня хорошо поработал, — начинает с ничего не значащей фразы Эдвард свою ловушку, зная, как Освальд падок на лесть. — Правда? — глаза Пингвина ярко загораются, словно он действительно не верит в собственный успех. — Спасибо! — Так о чем ты хотел поговорить? — Когда? — тушуется Освальд, растеряв бдительность, и ищет поддержки да хотя бы у служанки Ольги, которая лишь закатывает глаза. О, он прекрасно понимает, куда ведет Эдвард, и тому доставляет эта издевка алогичное удовольствие. — Когда я не пришел в прошлый раз. Ты ведь хотел что-то сказать… — Да это пустяки, — Освальд ёрзает на стуле, а следом резко вскакивает, как ужаленный. — Приятного тебе аппетита, я закончил. Его льняная салфетка летит на стол, а сам он улыбается криво и стремится сбежать. В который раз. — Посиди со мной. Я пришел на твой ужин, — сердится Эдвард. Что происходит с их обычным взаимодействием? Освальд плюхается назад на стул, явно не придумав отговорку посолидней. Он смотрит на Эдварда, пока не заговаривает сдавленно: — Ладно… И Эдвард неожиданно испытывает напряженное давление. — Эд, я… — Освальд глуповато кривит губы. — Я готовил речь. Кхм, — он нервно поправляет лацканы своего пиджака. Его взгляд опущен в тарелку, и даже со своего места Эдвард видит, как дрожат его ресницы. — Но не помню её. Эдвард выпрямляется и даже не может выдавить из себя улыбку. Он чувствует, что новость изменит всё. Возможно, он всегда знал это, поэтому не появился в прошлый раз, и дело было вовсе не в любви к Изабелле. Возможно, некоторые вещи должны оставаться тайной даже для Загадочника. Легкое волнение Освальда и скомканное молчание натягивают струны нервов Эдварда непростительно туго. Еще выдох, и они лопнут от чужого дыхания. «Но скажи это…» — И ты знаешь, моя мама учила меня быть честным. Эдвард напрягается еще сильнее. Когда речь заходит о матери, Освальд может отвлекаться на это часами и вообще становится чересчур подавленным. Настолько потерянным, что злит Эдварда, и тому хочется его жестко встряхнуть и ударить. Мамаша — это не повод расстраиваться так сильно, чтобы другие мгновенно желали тебя пожалеть. Это не подобает мэру города! — Мама вообще считала, что нужно… — Освальд, — одёргивает Эдвард, сжимая челюсти. — Ближе к делу. Освальд вздрагивает и смущается. Да что здесь не так? Его странная реакция вызывает смятение в самом Эдварде, и тот серьезно думает о том, а не запустить ли в Освальда, например, этим прекрасным ножом для резки мяса. — Я думаю, что у нас прекрасные отношения, и ты так хорошо помогаешь мне, — Освальд бросает краткий прощупывающий взгляд в сторону Эдварда. — Я… Мне кажется, я люблю тебя. — Это шутка? — уточняет Эдвард, прежде чем успевает подумать. Освальд начинает обижаться, глаза его смотрят неожиданно прямо и остро. И Эдвард понимает, что не шутка. Темный чубчик из волос воинственно торчит над головой Освальда. Наверное, Эдвард забыл, что злить эту птицу не стоит. — Ты смеешься надо мной? — недобро склоняет голову Освальд. — Просто это не факт, в который запросто можно поверить, — улыбается Эдвард сдержано. Освальд смягчается и глядит во взволнованном ожидании. Но что Эдвард может сказать в этом случае? Факт влюбленности Освальда в него любопытен и не более. Всё сердце Эдварда занято Изабеллой. Да и смешно, что всё это время разгадка крылась в нем самом. И всё-таки глубоко внутри растет непонятное Эдварду облегчение, от того лишь, что это совершенно нелестное чувство не касается кого-то еще. — Освальд, мужчинам принято выбирать женщин, — выдает он, не понимая, откуда берутся эти слова. — У меня есть Изабелла, ты знаешь, как долго я… — Тебе лучше заткнуться, — комментирует вторая половина Эда, и Эдвард смотрит на Освальда. Поникший Пингвин упорно сверлит взглядом центр стола, ладони его сжаты в кулаки, а челюсти крепко стиснуты. Эдвард предпочел бы истерику Освальда, который сейчас определенно что-то задумывает. — Освальд, — зовет Эд. Промокнув сухой рот салфеткой, Освальд поднимается изо стола окончательно и поправляет свой пиджак. — Я сыт, — кидает он так надменно, что бесит Эдварда сверх мочи. — Ты просто не хочешь слушать правду! Освальд смотрит на него, и глаза его на мокром месте. В какой-то момент крохи совести подсказывают Эдварду, что это именно Освальду пришлось пережить унизительное признание. Хотя Освальд совершенно не считал это унизительным, и всё же. Влюбиться в мужчину — какой-то маразм. Ковыляя, Освальд шагает в сторону спального крыла. Ольга обвиняюще цыкает и спешит за ним. Эдвард остается один, хотя едва ли… — Ты всё испортил, — хмыкает его личный мрак. — Изабелла… — Да к чему тебе этот будущий труп? — смеется второй Эд, сидя на соседнем стуле и игриво покачивая ногой. — Я больше никогда не сделаю… — Ла-ла-ла… — Убирайся из моей головы! — Нет, — пожимает плечами второй Эд. — Я — это ты. Только лучше. И я бы не стал так ошибаться. — И в чем же я ошибся? — надсмехается Эдвард. — Всегда выбирай Пингвина. — Так это ты в него влюблен? Альтер-эго фыркает, позабавленный. — Любовь? Что за смехотворное чувство? Ненужное и бестолковое. Но Освальд может дать куда больше. Можно получить всю власть, лишь заботясь об этой птахе. Эдвард морщится от расчетливости второй половины себя. Но и глас его разумен до скрежета зубов. — Не приближайся к Освальду, — повторяет Эдвард. И тень Эда заливисто смеется. — И кто из нас еще влюблен? А потом всё пропадает: тень, чувства, все силы.

***

Через пару дней погибает Изабелла. Еще через несколько дней Эдвард узнает, кто является причиной её смерти. Второй Эд оказался неправ, потому что Пингвин — псих, потому что любовь Пингвина ничего не стоит, потому что с того момента Пингвин полностью отбирает всё внимание Эдварда, гонимого местью. — Я. не. люблю. тебя. В два сердца навылет. Эдвард поймет это слишком поздно. Когда вторая половина его души будет надменно хохотать на свободе.