Touch me if you can

Даже сам Джиён понимает, что перегнул палку, когда Сынхён старший хлопает дверью гримерки. Он отворачивается, чтобы не видеть полного осуждения взгляда Ёнбэ, но тут же натыкается на Дэсона. Младший тоже смотрит с неодобрением да еще и собирается говорить. - Вот только не надо, - начинает было Джиён, поднимает руку, словно пытается заслониться от льющегося на него со всех сторон осуждения, но Дэсон явно не собирается с ним соглашаться. - Хён, зачем ты снова? Шутки шутками, но это уже слишком. Как будто мало того, что ты ему регулярно публично признаешься в любви. Нет же, тебе этого не достаточно, нужно еще как-то задеть, уколоть, зацепить. Ты же знаешь, что Сынхёну это не нравится. - Знаю, конечно, - фыркает Джиён, которому сейчас тоже многое не нравится: в первую очередь то, что Дэсон, а значит, и все остальные заметили его болезненное стремление привлечь внимание Сынхёна. – Но мне все равно, нравится ему или нет, потому что мне нравится. Этого достаточно, - Джиён самодовольно улыбается, про себя жалея, что не может спрятать глаза за темными очками, и нарочито пристально смотрит на себя в зеркало. Ёнбэ за его спиной неодобрительно качает головой, но по-прежнему ничего не говорит: видимо, все еще надеется, что друг сам поймет свою ошибку и исправится. - Так что там с клубом? Мы идем куда-нибудь? – младший Сынхён слишком очевидно меняет тему, делая неловкую попытку отвлечь остальных от осуждения лидера. - Можешь догнать Топа и спросить у него. Он, похоже, так спешил, что даже переодеваться решил на ходу, - бросает Джиён, даже не задумываясь, насколько резко звучит его ответ. - Перестань, - Ёнбэ понимает, что пришла его очередь, и вмешивается в зарождающуюся ссору. – Топа здесь нет, чтобы оценить твое остроумие, а Сынри ни в чем не виноват, чтобы его обижать, - Ёнбэ говорит тихо, так, чтобы слышал один только лидер. И Джиён благодарен ему за это. - Топ пишет, что уже едет в Octagon, и будет ждать нас там, - между тем сообщает Дэсон, попутно пряча в карман телефон, а Джиён чувствует себя несправедливо обиженным. Именно поэтому он резко дергает плечом, сбрасывая ладонь Тэяна, и отходит, нацепляет спасительные очки, заматывается в шарф, пряча за ним собственную растерянность. В машине Джиён молчит, не реагируя на слабые попытки Сынри растормошить его, и только благодарно кивает Ёнбэ, когда тот отвлекает макнэ каким-то вопросом. Он снова и снова прокручивает в голове сегодняшний концерт и думает, что с ним однозначно что-то не так. Он ведет себя как школьник, которому понравилась самая красивая девочка в классе. То есть дергает ее за косички и бьет тяжелым портфелем только в переносном смысле. Впрочем, с девочкой тоже не все буквально. Его интересует Сынхён. Нет, не так. Сынхён его волнует, нервирует и раздражает, даже бесит. Джиён не понимает, почему такой классный, сумасшедший на сцене Сынхён превращается в недотрогу, стоит им выйти из-под прицелов телекамер. Он не знает, как объяснить себе, что происходит, когда Сынхён сам прикасается к нему во время концерта, а потом отшатывается, как черт от ладана, когда Джиён машинально дотрагивается до него за кулисами. Есть, разумеется, еще кое-что, к чему Джиён старается не возвращаться даже в собственных мыслях. Он до сих пор не способен коротко и внятно ответить самому себе, зачем ему все это нужно. Казалось бы, вот есть Ёнбэ, который рядом с детства, который знает Джиёна, как облупленного, и ничего не имеет против так необходимых лидеру прикосновений. Есть Дэсон, который все-все-все понимает и чувствует даже без слов. Есть Сынри, который так откровенно фангерлит Джиёна, что без возражений пускает его в свою постель, лишь бы только лидер был доволен. Чего такого особенного ему не хватает, чтобы удовлетворить эту потребность мог только Сынхён? Прежде чем Джиён успевает отогнать от себя непрошенную и не очень приличную мысль о том, чего ему в принципе не хватает с таким графиком, автомобиль останавливается, что означает только одно: пора выходить и старательно изображать удовольствие от стандартных клубных развлечений. Сынри выбирается первым и даже пытается подать ему руку, но Джиён даже не замечает, проскальзывает мимо, глубже кутаясь в шарф, и малодушно мечтает о собственной кровати. Интуиция подсказывает, что он попадет туда еще очень нескоро. И хорошо еще, если это случится сегодня. - Высочество долго собиралось? – Джиён поднимает голову, только когда слышит голос Сынхёна. Тот в нарочито небрежной позе располагается за столиком и в паузах между словами лениво отпивает из бутылки с соджу. По блестящим темным глазам Джиён делает вывод, что бутылка эта не первая и даже не вторая. - Просто не летело на метле, - мгновенно огрызается он, как будто не помнит, кто и что так придало Сынхёну ускорение. - Хён, хён, подожди нас, - снова встревает Сынри, торопливо пробирается за столик, не то пытаясь сесть поближе к Сынхёну, не то оказаться подальше от излучающего раздражение лидера. – Я же тебя не догоню с такими темпами. - Ты его не догонишь, потому что упадешь раньше, - улыбается Дэсон и тоже садится рядом с Топом, намеренно или нет, но отгораживая того от Джиёна. Ёнбэ ободряюще хлопает друга по плечу и присаживается рядом с Дэсоном, оставляя лидеру немного места с самого края. - Я надеюсь, ты позаботился о том, где будешь ночевать, если кинешься догонять своего драгоценного хёна, - сквозь зубы цедит Джиён, не особо заботясь о том, слышит ли его макнэ. - Перестань плеваться ядом, - Сынри сохраняет свою нервную систему в неприкосновенности, зато слышит Ёнбэ и толкает Джиёна в бок локтем. - Закажи себе выпить, потанцуй. Вон, кстати, девочка в голубом платье смотрит на тебя, не отрываясь, - торопливо шепчет он и слегка улыбается, потому что Джиён, по крайней мере, пытается проследить его взгляд. - Рядом с ней девочка получше будет, - наконец напоминает себя прежнего лидер, с интересом рассматривает эффектную красавицу, отмечая роскошные волосы, хорошую фигуру и бесконечно длинные ноги. - Да? – Тэян удивляется вполне искренне, устраивает подбородок у Джиёна на плече и поясняет в ответ на его удивленно приподнятую бровь: - По мне так она во вкусе Сынхёна нашего. Ну и Сынри немножко. - У Сынри во вкусе все, что женского пола, старше пятнадцати и хоть немного ему улыбается, - замечает Джиён, еще пристальнее рассматривая приглянувшуюся девушку. Она действительно кажется ему потрясающей. - Да Бог с ним, - Джиён чувствует, как давление на плечо становится немного сильнее: Ёнбэ улыбается. – Пойдешь? - Не сейчас, - Джиён качает головой, вздыхает и поворачивается к столу: - Лучше я сначала выпью. - Хреновый выбор, - резюмирует Тэян, прежде чем отодвинуться и ответить Дэсону, который, кажется, уже не первую минуту пытается привлечь его внимание. Джиён и сам знает, что хреновый, но никак не пытается повлиять на ситуацию. День не задался с самого начала, поэтому ни на что хорошее вечером Джиён не рассчитывает, предпочитая притворяться фаталистом. Продержавшись каких-то минут двадцать, Джиён бросает что-то неразборчивое и уходит в туалет, где долго и придирчиво рассматривает себя в зеркале, пытаясь понять, что с ним не так. Или не с ним? А с кем тогда? Не найдя хоть сколько-нибудь удовлетворительного ответа на свои вопросы, Джиён тяжело вздыхает и обдумывает соблазнительную мысль послать всех к дьяволу и уехать домой. Или в какое-нибудь другое место, где можно будет отвечать только за себя. Когда Джиён подходит к своему столику, ему становятся очевидны сразу два момента: во-первых, приглянувшаяся ему девушка не стала дожидаться, пока Высочество снизойдет до нее, и решила действовать сама, а во-вторых, ему теперь некуда было сесть. Третий момент выделяется не сразу, зато действует столь же эффективно, как вылитая на голову ледяная вода: потрясающая во всех отношениях девушка кокетничает с Сынхёном. Со старшим Сынхёном, хотя младший, судя по капающей на столик слюне, тоже был бы не против. - Как это понимать? – Джиён складывает руки на груди и зло щурится, кривит рот, словно они не в клубе, а в танцевальном зале за день до выступления. - Ты быстро вернулся, - зачарованно шепчет Сынри, хотя смотрит вовсе не на лидера. Впрочем, Джиён и сам смотрит туда же: на тонкую и изящную женскую руку, касающуюся Сынхёнова плеча. И если Сынри, кажется, откровенно и неприкрыто завидует хёну, то Джиён просто хочет эту руку сломать. Его нисколько не удивляет собственная кровожадность. И нет, это не ревность. По крайней мере, не в чистом виде. Скорее, это искреннее, детское недоумение: почему ей, какой-то посторонней девице, которая уже несколько минут как не кажется Джиёну потрясающей, можно вот запросто прикасаться к Сынхёну, а ему нельзя. Он же не чужой, не кто-нибудь с улицы, он практически член семьи, если не сказать больше. Почему тогда Джиён слышит в свой адрес только категорическое «нет»? Старший Сынхён замечает его, когда молчание становится почти неприличным, также криво улыбается и открыто дает Джиёну понять, что происходящее сейчас не имеет никакого отношения к случайности. Тонкий расчет, хладнокровный ответ на все его выходки за последнее время, тщательно спланированная месть, приносящая удовлетворение. По крайней мере, именно так Джиён трактует взгляд Сынхёна и его насмешливую улыбку. - Не дергайся, мы уже уходим, - Сынхён поднимается и выбирается из-за столика с самым невозмутимым видом. А после и вовсе небрежно обнимает девушку за талию, собственническим жестом притягивает ее к себе и что-то едва слышно говорит. Он в самом деле уходит. Недалеко, всего лишь в чил-аут, но у Джиёна от бессильной злости начинают трястись руки. - Ты долго еще будешь обзор загораживать? – дружелюбно интересуется Ёнбе, а Джиён думает, что идея свалить куда глаза глядят была не такой уж безумной. - Не на что там смотреть, - он по-настоящему старается не отвечать резко хотя бы своему лучшему другу, но получается из рук вон плохо. - Хён, ты не прав! – возмущается кое-как справившийся со слюнопотоком Сынри и уже стреляет окосевшими глазами в зал. – Смотри, какая красавица вон там, возле бара, - он, кажется, готов показать пальцем, если хён сейчас не отреагирует, но лидер только предусмотрительно хлопает его по руке и ледяным тоном сообщает: - Или ты сидишь тихо, или я отправляю тебя в общежитие. Сынри совсем не хочется в общежитие, где из разновидностей секса есть только засмотренное до дыр порно и натруженная до мозолей рука. Ему нравится клуб, нравятся красивые и доступные девушки, нравится непринужденность, с которой они соглашаются уединиться, не нравится только злой, как разбуженный среди зимы медведь, лидер. - Ребенок не виноват, - снова мягко напоминает пресвятой Ёнбе, совершенно не считаясь с тем, что Джиён вот-вот готов взорваться и разнести этот клуб по кирпичам. А может, и не только клуб, а весь квартал или даже район. - Тэян, не выводи, - лидер с трудом удерживается от грубости. Он знает, что нет такой силы, которая бы могла противостоять его упрямству в достижении цели, поэтому продолжает сидеть за столиком, хотя каждая клеточка его мозга буквально кричит о том, что хочет оказаться где угодно, только бы подальше отсюда. Он молча крутит в пальцах пустую бутылку из-под соджу – Сынхён как раз допил ее содержимое перед тем, как уйти – методично обрывает этикетку, после чего теряет к предмету интерес, принимаясь проворачивать и двигать туда-сюда собственные кольца. Ребята сначала перешептываются, после смеются и разговаривают в полный голос, а затем и вовсе решают оставить Джиёна в одиночестве. Осмелевший после двух бутылок соджу Сынри заявляет, что не может больше киснуть в этом болоте лидерского уныния, но удостаивается только двух синхронных подзатыльников от Тэяна и Дэсона. Джиён даже головы не поднимает, старательно рассматривает свои кольца, словно видит их впервые. Сейчас он просто ждет, репетируя про себя, что именно он скажет Сынхёну, когда тот соизволит покинуть чил-аут и отлипнуть от новой подружки. Наверное, из обрывков вертящихся в его голове мыслей может получиться неплохая песня. Посмотрите, насколько мне все равно. Или что-то в этом духе, только менее цензурно. К возвращению Сынхёна Джиён успевает выстроить в голове целую композицию, сильно сдобрив ее универсальным английским матом. - Что-то ты быстро управился, - говорит он первое, что приходит в голову, жадно ощупывает Сынхёна взглядом, раз уж руками нельзя, пытаясь уловить его реакцию, и разочарованно вздыхает: ничего. Сынхён совершенно спокоен и даже как-то демонстративно расслаблен. Джиён смотрит на него и безусловно верит, что у кого-то сейчас был шикарный секс без обязательств – как раз то, что нужно, чтобы сбросить накопившееся напряжение и приобрести приятную усталость. И это задевает Джиёна еще сильнее. - А девочку куда девал? Я бы тоже не отказался, - продолжает Джиён, осознавая, что терять ему особо нечего. Они все равно уже поссорились, поэтому следить за языком нет никакой нужды. Да и вряд ли потом у Джиёна будет еще шанс сказать Сынхёну все, что накопилось в душе за долгое время. - Сам уже никак? Только языком молоть и нападать на тех, кто не даст тебе отпор? - Сынхён, кажется, тоже решил ни в чем себя не ограничивать. Джиён смотрит на него снизу вверх и судорожно хватает воздух ртом: он, оказывается, успел забыть, что Сынхён не из тех, кто подставит вторую щеку или спрячется в темный угол зализывать раны. Сейчас Сынхён настолько сильнее и увереннее его, что Джиён поражается собственной глупости: куда он лезет? Кого он пытается научить жить? Кто он вообще такой, чтобы что-то говорить Сынхёну? - М-м-м, сам лидер Big Bang не знает что сказать. Я отмечу этот день в календаре красным и буду праздновать, - продолжает тем временем Сынхён, давая понять сразу несколько вещей: он не даст себя в обиду и не позволит безнаказанно самоутверждаться за его счет. Ёнбэ, видимо, что-то такое чувствует, может быть, мысленные призывы Джиёна о хоть какой-нибудь помощи, потому что возвращается к столу и даже тащит с собой на буксире изрядно подвыпившего Сынри. Тот улыбается Сынхёну как родному, выворачивается из рук Ёнбэ и буквально вешается старшему на шею. У Джиёна ощутимо дергается глаз. Сынхён совершенно спокойно придерживает макнэ за талию и даже прислушивается к нечленораздельным восторгам по поводу того, какой у хёна шикарный парфюм. - Значит так, - терпение Джиёна заканчивается на неловкой попытке Сынри выяснить, чем пахнут волосы хёна. Он тяжело и как-то слишком неловко выбирается из-за стола, порывистыми движениями приводит в порядок одежду и встает напротив Сынхёна: - Вы. Меня. Заебали, - отрывисто произносит Джиён и уточняет, когда Сынри тоже поворачивается к нему, не переставая при этом цепляться за хёна: - Все. Я не собираюсь решать ваши проблемы, барахтаться в ваших комплексах и заебах, а потом ждать, пока с моего места свалят ваши шлюхи. Делайте что хотите, мне все равно, - сообщает он таким тоном, что всем сразу становится понятно: на сей раз лидер чувствует себя смертельно обиженным. И от состояния "все равно" он теперь дальше, чем когда-либо прежде. Уходя, Джиён умудряется столкнуться с Дэсоном и едва сдерживается, чтобы не сказать ему лично те гадости, что приходят в голову после его монолога. Дэсон смотрит ему вслед расширившимися от удивления глазами, а после приближается к остальным с ожидаемым вопросом: - Что я пропустил? - Соло ДжиДрэгона. One of a kind в обработке, - коротко резюмирует Ёнбэ, а Сынри, кажется, готовится реветь от обиды. - Слушайте, я серьезно. Куда он подался? - Дэсон оглядывается, словно есть надежда, что лидер застрянет на полпути. - Хорошо бы, если домой, - Ёнбэ мечтает вслух, но натыкается на полный скепсиса взгляд Сынхёна и понимает, что он не вовремя. - Хотя, конечно, по-хорошему он ничего не делает. Так что, куда угодно. В другой клуб, в притон, в бордель, в другую страну, благо денег у него столько, что удержать его может только конец света. - Надо его догнать, - шепчет Сынри, который, кажется, от испуга за любимого хёна простил ему все на свете, в том числе и на перспективу. - Как ты себе это представляешь? - интересуется у него Дэсон и жестом приглашает всех приблизиться. - Мы не можем сейчас бегать с криками, что у нас пропал мающийся от тараканьей революции в голове лидер. Мы не можем всем табором его искать, потому что нас не узнает только ленивый или слепой, а скандалов мы потом не оберемся. Мы не можем привлечь на помощь наше руководство, потому что потом несколько недель будем спать стоя, а с Джиёна и вовсе шкуру спустят, не посмотрев, что он самый высокооплачиваемый айдол и вообще почти самостоятельный продюсер. И звезде кино нашей, как главному провокатору, тоже прилетит по первое число. Может, не публично, конечно, но папа Ян издевательство над неокрепшей психикой его любимого ребенка не простит. Сынхён-старший слегка меняется в лице, видимо, ненадолго представив масштабы начальственного гнева, после чего предлагает: - Вы сейчас едете вместе домой, оттуда звоните мне. Если наша звезда ломает мебель в общежитии, я возвращаюсь, мы привязываем его к кровати и ложимся спать. Если его там нет, я остаюсь его искать. У меня есть несколько мыслей, где он может быть. - Скажи нам, хён. Мы тебе поможем, - просит Сынри, но Сынхён только смеется: - Чтобы потом, благодаря твоей привычке радостно сообщать в эфир все что надо и не надо, нас в этих местах встречали с красной дорожкой и рвали на сувениры? Нет уж. Ёнбэ, если он будет сопротивляться, его тоже привязывай к кровати. Я утром извинюсь, - Сынхён так уверенно раздает указания, что ни у кого не возникает сомнений: он старший, он лучше знает, как правильно. Один только Джиён никогда с этим не соглашается, иногда просто из принципа не желая делиться своим лидерским статусом. - Всё, вперед. Я жду вашего звонка, - Сынхён слегка подталкивает макнэ в спину, попутно начиная перебирать в голове места, куда бы он мог податься, будь он злым и смертельно обиженным Джиёном. Между тем Джиёна потихоньку отпускает, за что он благодарит громкую музыку, мигающий свет и много хорошего алкоголя. Сейчас ему не помешала бы и травка, но из головы еще не настолько стерлись воспоминания обо всем этом кошмаре, чтобы вот так запросто поставить под удар собственную блестящую карьеру. Он переживет и со всем справится, потому что он не кто-нибудь, а Великий и Ужасный ДжиДрэгон, единственный в своем роде и далее по тексту. Он обязательно придумает что-нибудь, чтобы эта простая истина дошла и до Сынхёна. Он посоветуется с умным Ёнбэ и сообразительным Дэсоном, выслушает комплименты Сынри и снова почувствует себя всемогущим настолько, чтобы рискнуть сунуться в самые дебри Сынхёновой души. А потом, справившись и с этим, - Джиён считает, что он не может не справиться, - он займется поисками ответа на вопрос: а зачем вообще ему это нужно? Неужели это нежелание Сынхёна пускать его в свое личное пространство - веский повод сходить с ума и терять над собой контроль до такой степени, чтобы обижать людей более близких, чем члены семьи? И вообще с какой стати Сынхён мерещится ему даже там, где его совсем не должно быть? Причем мерещится в образе Вика. Приближается с бесстрастным лицом убийцы, рассекая толпу, как горячий нож масло. Джиён вздыхает, ругает про себя авторские коктейли, и поворачивается к миражу спиной. - Всё, отбой. Я его нашел. Скоро будем. Заткни макнэ, я слышу его горестные стоны даже здесь, - иллюзорный Сынхён вполне реальным голосом дает кому-то указания, а после грубо, как котенка, встряхивает Джиёна: - Так, будем считать, что ты нагулялся и наплясался. А сейчас пора домой. Джиён удивляется до такой степени, что даже не сопротивляется. Он позволяет Сынхёну увести себя из клуба вот так, унизительно держа его за воротник, и только на улице соображает, что сейчас было. Джиён начинает трепыхаться и открывает было рот, чтобы высказать Сынхёну все, что он думает о собственной неприкосновенности и чужих дурных манерах, но быстро давится воздухом. Сынхён закрывает ему рот ладонью, и Джиён, который при всем дефиците свободного времени успел посмотреть некоторые эпизоды Айрис не раз и не два, по-настоящему пугается. Сынхён умеет вживаться в роль так, чтобы даже не возникало сомнений: это не Топ, айдол и мечта всех на свете особ женского пола от восьми и до восьмидесяти, а снайпер и безжалостный убийца с безумно блестящими предвкушением глазами, или студент, никогда прежде не видевший настоящей войны, но уже готовый умереть за свою страну, потому что такой приказ, или кто-то там еще. Сынхён умеет так надевать чужие маски, чтобы из-под них не было видно его настоящего. Как сейчас. - Угомонился? - холодно интересуется Сынхён у самого уха, а Джиён чувствует, как слегка расслабляется ладонь на его губах. Он торопливо кивает, жадно хватает прохладный воздух и думает про себя, что тактильного контакта с Сынхёном у него сейчас было больше, чем за всю его прошлую жизнь. Жаль только, что циркулирующий в крови алкоголь окончательно разрывает контакты между языком и здравым смыслом, потому что вслух Джиён сообщает совсем не то, что следовало бы сказать в подобной ситуации: - Смотри-ка, сам до меня дотронулся. И даже никто не умер. - Это легко исправить, - парирует Сынхён, на секунду прижимает шею Джиёна, а после убирает руку и отступает на шаг. - Очень трудно удержаться от соблазна, знаешь ли. - Перестань, - почти жалобно просит Джиён, но достигает строго противоположного результата. - Перестать? - тон у Сынхёна становится почти мурлыкающим, ласковым и совсем не подходящим холодному взгляду. - Когда я прошу тебя перестать, что ты делаешь? Сколько раз ты услышал меня и внял моей просьбе? Может быть, два раза? Или хотя бы один? Сколько? - Сынхён выдыхает вопрос Джиёну в лицо, тот отшатывается, судорожно смотрит по сторонам, а после тихо признается: - Ни разу. - Так чего ты от меня хочешь, уважаемый лидер Квон? - закономерно интересуется Сынхён, прежде чем повернуться к ошарашенному и растерянному Джиёну спиной. Похоже, он надеется, что Джиён уловил основную мысль, а значит, сможет сделать соответствующие выводы. А еще, и это особенно заметно Джиёну, Сынхён смертельно устал и от выбранной роли, и от работы, и от коллег, и даже, кажется, немножко от себя самого. В полном молчании Сынхён ловит такси, усаживает задумчивого и непривычно тихого лидера на заднее сидение, а сам усаживается вперед, диктует адрес и машинально постукивает пальцами по подлокотнику. Джиён тяжело дышит, как будто только что бежал стометровку, возится, ерзает, но не говорит ни слова. Он борется с собой, потому что сказать ему хочется очень даже много чего. Но чувство вины не позволяет открыть рот, чтобы вывалить на Сынхёна все свои отрывочные мысли, умозаключения и предположения, все свои страхи и обиды, как не дает и попросить прощения за устроенное сегодня шоу. Джиён мечется, не зная, куда ему себя деть, смотрит то в окно, то в зеркало заднего вида, то на собственные пальцы, которые явно вознамерились сломать какое-нибудь из массивных дизайнерских колец, чтобы хоть как-то выплеснуть скопившиеся внутри эмоции. Когда Джиён поднимает голову в очередной раз, из зеркала заднего вида на него в упор смотрят темные, усталые глаза Сынхёна. Не Вика. Облегчение, накатывающее мощнейшей волной, прорывает плотину, возвращает ему дар речи, и Джиён начинает торопливо, сбивчиво, перескакивая с пятого на десятое, говорить. Сначала Сынхёну кажется, что это слова какой-то новой, еще никому не показанной песни: слишком маленькие паузы делает Джиён, чтобы набрать воздуха. Потом, когда он слышит своё имя третий раз подряд, Сынхён понимает, что попал в эпицентр импровизированной исповеди. Джиён достаточно пьян, чтобы заткнуть его можно было только силой, и сидит слишком далеко, чтобы его можно было достать с переднего сидения. Сынхён сбивается с ритма, сжимает руки в кулаки и продолжает вслушиваться в бесконечный поток Джиёновских откровений. Джиён, кажется, вознамерился высказать все, что накопилось за годы их знакомства. Он припоминает каждую мелочь, каждый незначительный эпизод, о которых Сынхён и думать забыл, каждую свою эмоцию по этому поводу, и говорит, говорит, говорит... Кажется, что этому не будет конца. Его не смущает таксист, как потом не смущают и случайные прохожие, персонал общежития и даже сонный Сынри, попадающийся им на пороге со стаканом воды. Джиён по пятам следует за Сынхёном и буквально топит его в своих страданиях и обидах, совершенно не задумываясь, насколько по-детски они выглядят. Он зачем-то тащится за ним до самой спальни, шаг в шаг повторяет путь от двери до шкафа, топчется за спиной, провожает до кровати и не замолкает ни на секунду. Джиён страдает и заставляет Сынхёна мучиться вместе с ним, просто потому что не умеет иначе. Видимо, ему не рассказали, что иногда можно двигаться не только вперед. В сотый раз слыша его жалобное, пронзительное "Ну почему мне нельзя? Это же я, хён! Я!", Сынхён не выдерживает, останавливается и поворачивается к Джиёну лицом: - Хорошо. Я разрешаю. Вот прямо сейчас. Трогай, - говорит Сынхён и жалеет, что не догадался сделать этого раньше. Джиён застывает с приоткрытым ртом, оборвав очередную фразу на середине, не дышит и не моргает. Сынхён понимает, что без него снова никак, поэтому сам берет Джиёна за руку и кладет холодную ладонь себе на грудь поверх рубашки, еще и придерживает, чтобы не соскользнула. Джиён пока еще слабо себя контролирует, потому что только слегка шевелит пальцами, словно пытается ухватиться за что-то. Сынхён машинально сдвигает разномастные браслеты, поглаживает запястье и улыбается собственным мыслям: под тонкой Джиёновой кожей паровым молотом стучит пульс, словно крови тесно в его сосудах. - Что, уже не надо? - хрипло смеется Сынхён и только так добивается реакции. Джиён будто просыпается, взмахивает ресницами и подается вперед, жадно, как голодный. Скользит пальцами вверх по груди, задевает ключицу и касается шеи, там замирает, осознавая, что Сынхён по-прежнему сжимает в пальцах его запястье. - Можно? - одними губами спрашивает Джиён и так уверенно ждет привычного отказа, что не сразу понимает, что говорит ему Сынхён: - Давай. Джиён теряется. Оказывается, ему хочется так много всего одновременно, что он не знает с чего начать. Тем более, он не имеет представления, где находится предел терпения Сынхёна. Нигде не задерживаясь надолго, он прикасается пальцами к щеке Сынхёна, осторожно очерчивает бровь, и ему даже кажется, что он собственной кожей чувствует маленький шрам, поглаживает висок и думает, что сделает с ним Сынхён, если он осмелится потрогать его губы. Кажется, Сынхён хочет что-то ему сказать, его губы приоткрываются, и Джиён решается, потому что сожалеть всегда лучше о сделанном, нежели об упущенном. Он немного опускает руку, как будто случайно, прикасается и снова застывает в ожидании реакции: пальцы Сынхёна болезненно сильно сжимаются на его запястье, а губы... Губы продолжают движение, отчего Джиёну кажется, что его руку целуют, очень нежно, на грани чувствительности, но все-таки целуют. Джиён снова разрешает себе дышать, только когда Сынхён его отпускает, попутно отступая на шаг. Слабо отдавая себе отчет в своих действиях, Джиён проводит кончиками пальцев по своим губам и думает что-то бессвязное про непрямой поцелуй. - А можно? - Джиён сам не знает, что еще собирается попросить, но Сынхён только машет рукой: мол, делай, что хочешь. Джиён понимает это разрешение слишком буквально, потому что решает, что ему срочно нужно повторить подвиг макнэ, даже если придется пожертвовать жизнью. Джиён обнимает Сынхёна, как котенок тыкается ему носом в шею, торопливо дышит его запахом, трогает волосы, сжимает в кулаке плотную ткань пиджака, словно пытается успеть взять больше, прежде чем его отстранят и раз и навсегда запретят приближаться ближе, чем на пушечный выстрел. Он чувствует всем собой, как Сынхён сначала каменеет, а потом медленно, очень медленно расслабляется, отмирает, сам обнимает Джиёна, бережно, как будто тот может рассыпаться от любого касания. - Видишь, я же не страшный, - зачем-то шепчет Джиён, чувствуя спиной тепло рук Сынхёна, прижимаясь к нему чуть сильнее, наверняка, чтобы лучше запомнить эти ощущения. - Что ты там себе выдумал? - Сынхён забирается рукой в его волосы, ерошит их, заставляет Джиёна поднять голову и посмотреть ему в глаза. - К чему такие сложности? Все же просто, - Сынхён хитро улыбается, с удовольствием ласкает взглядом каждую черточку Джиёнова лица, а потом задает вопрос, от которого у Джиёна подгибаются колени: - Поцелуешь меня? Он еще спрашивает?! Джиён не знает, возмущаться ему или радоваться. Он торопливо и неловко тыкается своими губами в губы Сынхёна, пугается собственной поспешности, а потом с опозданием вспоминает, что он, вообще-то, уже давно не школьник и умеет целоваться. Или все-таки не умеет? По сравнению с Сынхёном однозначно нет. И, кажется, ему нужно быть благодарным, потому что Сынхён демонстрирует благородство и перехватывает инициативу, сам целует Джиёна, не позволяя тому отстраниться ни на секунду. Впрочем, зачем Джиёну воздух, когда есть Сынхён? Ощущение горячих рук под собственной майкой Джиён списывает на галлюцинации из-за недостатка кислорода. Сам он все еще комкает в пальцах плотную ткань Сынхёнова пиджака и гонит от себя прочь самоубийственную мысль о том, чтобы позволить себе больше. - Джиён, не трясись ты так, - Сынхён быстро целует его щеки, виски, лоб, поглаживает по спине под майкой и снова хитро улыбается. - Кстати, знаешь, я давно хотел кое-что проверить. - А? Что? Что ты хотел? - Джиён вскидывается, начинает целовать Сынхёна сам, не слишком разбираясь, куда попадают его губы. - Мне вот что интересно всегда было, - издалека начинает Сынхён и буквально после каждого слова прерывается, потому что, осознанно или нет, но Джиён постоянно пытается поцеловать его в губы, и Сынхён не может ему в этом отказать. - А как ощущается татуировка? Можно ли догадаться, что она есть, если не знать наверняка? - Но ты же знаешь, - удивленно распахивает глаза Джиён, который как раз сейчас готов утверждать, что чувствует не только свои татуировки, но и каждую отдельную клетку кожи, если в этом месте к нему прикасается рука Сынхёна. - Не порти мне эксперимент, - Сынхён легко чмокает Джиёна в нос, а потом тянет вверх его майку. Джиён поднимает руки, позволяет раздевать себя, а потом спохватывается, что даром теряет драгоценное время. Он тоже может позволить себе эксперимент. Ведь может же? Джиён слишком поспешно пробирается холодными руками под пиджак и отчаянно стонет, понимая, что там его поджидает еще несколько слоев другой одежды. Он торопливо возится, пытается подцепить многочисленные рубашки-футболки, за которыми прячется от него Сынхён, и даже не сразу верит, что добрался, когда под пальцами внезапно ощущается горячая гладкая кожа. - Тебе ничего не мешает? - Сынхён смеется и легко тянет зубами одну из сережек в ухе, отчего Джиёна начинает ощутимо потряхивать от волнения. - Мешает! Шмотки эти твои бесконечные мешают! Я тебя за ними не нахожу, - Джиён начинает запальчиво, горячо, но к концу фразы съезжает в привычное для сегодняшнего вечера детское нытье. - Так сделай что-нибудь. Лидер ты или нет? - кажется, Сынхён откровенно подначивает его, потому что отступает на шаг, опускает руки и смотрит с вызовом, мол, давай, приступай. Джиён удивляется, как до сих пор не валится с сердечным приступом. Его пальцы сжимаются сначала на отворотах пиджака, потом на рубашке и футболке. Джиён думает, что не удивится, если найдет под этой одеждой еще какую-нибудь майку, рубашку, а то и кевларовый бронежилет, поэтому полуобнаженный Сынхён прямо перед ним становится для него полнейшей неожиданностью. - О-о-о, - потрясенно тянет Джиён, осознавая, что вот так близко и так долго он может смотреть на Сынхёна едва ли не в первый раз в жизни. Впрочем, долго наслаждаться видом ему не дают: Сынхён тянет его к себе, прижимает, трогает губами каждую звездочку на вытатуированном драгонболе, отчего у Джиёна перехватывает дыхание. Он цепляется за плечи Сынхёна, с силой стискивает пальцы и сам себе не верит: можно, ему разрешают. Его волнует запах Сынхёна, его вкус, ему важно знать, где у Сынхёна родинки и есть ли другие шрамы, кроме тех, которые он уже успел поцеловать. Сынхён целует его так неспешно, словно у них есть все время мира, а не несколько часов до утра. Джиён вообще не отдает себе отчета в том, что утро наступит, хочет он этого или нет. Он сосредотачивается на Сынхёне, отмечает, что у того на ремне пряжка с острыми краями, и тянется к ней, чтобы убрать ее подальше от своего живота. Сынхён понимающе хмыкает и разрешает и это тоже. А потом сам просовывает пальцы за пояс Джиёновых штанов и хитро щурится: лидера начинает трясти, как под током. Оказывается, Джиён почти не может терпеть, когда его дразнят, особенно если это делается так открыто и напористо. - Ну Сынхё-о-он, ну пожалуйста, - Джиён практически выскальзывает из его рук и тут же возвращается обратно: панически боится хоть на секунду перестать чувствовать всем собой тепло Сынхёна. Тот только кивает и увлекает Джиёна за собой к кровати. На ней в беспорядке свалены самые разные вещи: эта проклятая пряжка снова впивается в кожу, на сей раз рискуя распороть ему бок, а под спиной сбивается в складки пиджак. Джиён обещает себе непременно сжечь этот кошмар завтра утром и тут же напрочь о нем забывает, когда Сынхён опускается сверху, придавливает его своим весом, хоть и старается опираться на локти. Джиёну этого мало до невозможности. Он смыкает руки на спине Сынхёна и резко дергает его на себя, буквально роняет, судорожно выталкивает воздух из легких и замирает, не дыша. Сынхён с ним, Джиён чувствует его всего, первый раз серьезно и по-настоящему. - Тяжело ведь, - Сынхён пытается отстраниться, но Джиён держит крепко, не пускает, прижимается к нему сам, пытаясь без слов объяснить, что это сейчас не важно и вообще не стоит внимания. Сынхён просовывает руки ему под спину, подхватывает, поворачивается вместе с ним и смеется: до того удивленное делается у Джиёна лицо. Сынхён раскидывает руки в стороны, прикрывает глаза и наблюдает за Джиёном из-под ресниц. Ему интересно, как скоро Джиён догадается, что ему все позволено, и как отреагирует на такую свободу действий. Джиён феерически тормозит, оказываясь сверху, хлопает глазами, моргает и выглядит настолько потрясенным, словно выиграл миллион по трамвайному билету. Впрочем, его реакция объяснима и понятна. Не каждый день его мир переворачивается с ног на голову. Сынхён терпеливо ждет, когда Джиён осознает свое положение и сделает уже хоть что-нибудь. Джиён начинает издалека, водит ладонями по груди Сынхёна, трогает напряженное горло, то и дело прикасается к лицу и так очевидно сам себе не верит, что у Сынхёна не выдерживают нервы. Он тянет Джиёна к себе, чтобы поцеловать, но прежде шепчет: - Эй, ты дракон или мороженый тунец? Может, пошевелишься? Кажется, все-таки дракон. Джиён вспыхивает мгновенно, возмущается, бросается на Сынхёна с жадными поцелуями-укусами и только когда начинает задыхаться, понимает, что его перехитрили, как ребенка. Снова смущаться уже поздно, Джиён обещает себе, что непременно к этому вернется, а пока ему следует поторопиться, если он хочет воплотить все свои желания, которых, если быть честным, с каждой секундой становится только больше. Сынхён в буквальном смысле его вдохновляет. Не на музыку или тексты, но на всяческие сумасбродства и эксперименты. Джиёна волнует, как отреагирует Сынхён на поцелуи в горло и в ямочку между ключицами, на пальцы, упорно соскальзывающие с груди на живот и едва сдерживающиеся, чтобы не пробраться ниже, на сбитое дыхание Джиёна и его нервно закушенную губу. Сынхён страдальчески морщится, тяжело вздыхает и снова удивляет Джиёна: - Слушай, я уже не могу. Давай это потом. - А сейчас? – Джиён фантастически тупит, не понимает, что Сынхён имеет в виду, и окончательно теряется под его моментально потяжелевшим взглядом, когда Сынхён хрипло предупреждает: - Извинюсь я тоже потом. За что именно Сынхён собирается извиняться, Джиён догадывается только тогда, когда снова оказывается на спине, без джинсов и белья, зато с разведенными ногами. Сынхён осторожно и слишком несмело по сравнению с недавним порывом гладит его коленку, тем самым давая понять: это последняя возможность отступить. Но Джиёну никто не говорил, что можно двигаться не только вперед. Оказывается, все не так уж страшно, как можно подумать, хотя и назвать происходящее приятным получается далеко не сразу. Скорее, просто терпимо, особенно если не сосредотачиваться на ощущениях, а просто смотреть на Сынхёна. Как он двигается, как дышит, как сглатывает, как старается не закрывать свои удивительные, пронзительные глаза, но то и дело опускает ресницы. Тепло поднимается из груди и бьет в голову неожиданно, отвлекает от созерцания и заставляет понять, что странные, чужеродные звуки – это его, Джиёна, стоны и бессвязные просьбы. И что больно вроде бы уже совсем немного: удовольствие слишком сильное, чтобы обращать внимание на пограничные ощущения. - Ты как? – Сынхён вдруг замирает посреди движения, тревожно вглядывается в лицо Джиёна, трогает его щеку, но тут же отдергивает руку, когда Джиён больно кусает его за пальцы: - Плохо я. Выражение лица Сынхёна становится таким виноватым, что будь они в Японии, тот бы уже наверняка совершил харакири. Выждав несколько секунд, Джиён стискивает Сынхёна руками и ногами, прижимает к себе и мстительно кусает за губу: - Было хорошо, а теперь плохо. Шевелись давай, тунец. Сынхён осознает свою ошибку и так сияет глазами, что Джиён на всякий случай пугается: а переживет ли он дальнейшее? Судя по темпу, который с ходу задает Сынхён, очень вряд ли. Тепло захлестывает, затягивает, как водоворот, закручивает и отпускает в наивысшей точке, из которой Джиён возвращается настолько опустошенным, что не сразу удается понять, что это вообще было. Сынхён с хрипами дышит, лежит сверху и, кажется, совсем не собирается шевелиться. Джиёну тяжело и неудобно: проклятая пряжка теперь колет в бедро, а пуговица пиджака оказывается ровно под лопаткой, но Джиён скорее откусит себе язык, чем скажет Сынхёну об этом. - Я обещал извиниться, - начинает, немного отдышавшись, Сынхен, но натыкается на такой убийственный взгляд, что предпочитает не продолжать. - Вот только попробуй, - хрипло угрожает ему Джиён, а потом, немного подумав, добавляет: - Хотя я могу дать тебе шанс загладить свою вину. - Обязательно, - смиренно кивает Сынхён и даже не думает о том, чтобы слезть с Джиёна и просто лечь рядом. – Если можно, я возьму сразу несколько попыток. - Можно, - согласно кивает Джиён, в уме отсчитывая дни до следующего концерта и размышляя, так ли много потеряют поклонники, если на сей раз от активных танцев воздержатся оба рэпера. - Мне кажется, или у нас в общежитии завелись мыши? – вдруг спрашивает Сынхён, отвлекая Джиёна от подсчетов и вынуждая прислушиваться. - По-моему, кто-то скребется в дверь, - наконец предполагает он, приподнимается на локтях, тем самым вынуждая Сынхена отстраниться. – Пойду посмотрю, - Джиён осторожно присаживается на краю постели, морщится от целого букета ощущений и тут же благодарно улыбается Сынхену, который набрасывает ему на плечи свой пиджак. С Джиёна сталось бы открыть дверь, не заморачиваясь вопросом одежды. - Кто там? – зачем-то интересуется он, прежде чем нажать на ручку, и едва не прыскает от смеха, когда из-за двери слышится жалобное: - Хё-о-он! - Ох ты ж блять! – выдает Сынхён, моментально опознавая полуночного визитера, и в мгновение ока по уши закутывается в покрывало с постели. - Я разберусь! – Джиён чувствует себя практически суперменом. Он старательно не думает, что стоит босиком на голом полу, кутается в одуряюще пахнущий Сынхёном пиджак, а кожу между бедер стягивает липкой пленкой. Он просто надеется, что Сынри хватит ума не включать в коридоре свет. – Малой, ты уже черт знает сколько времени спать должен! Быстро в постель! – шипит Джиён, стоит ему только слегка приоткрыть дверь. Сынри отшатывается, размашисто крестится, без задней мысли выдавая, что в последнее время часто общается с Ёнбе, и только потом спрашивает: - Джиён-хён, а где Сынхён-хён тебя нашел? Я уснуть не могу, голову ломаю, куда вы так ходите, что я не знаю. - Где нашел, там меня больше нет. И не будет, - задумчиво тянет Джиён, косится туда, где по его подсчетам должна стоять статуя «Сынхён в покрывале» и почесывает одной замерзшей ногой другую. – Поэтому кыш отсюда. И чтобы до утра я тебя не видел и не слышал. - Ну хё-о-о-он, - Сынри считает, что эта песня хороша, поэтому начинает сначала: - Я же не буду спать! - Спать быстро! – оказывается, Сынхён умеет передвигаться бесшумно, потому что, когда он внезапно оказывается у самой двери, вздрагивает и крестится не только Сынри. – Считаю до десяти. Дверь в комнату Сынри хлопает на шести. Джиёну кажется, что он запирается на замок. - Правда, теперь ему тем более не до сна будет. А ты долго будешь цаплю изображать? – дергает Джиёна за рукав Сынхён, тот оборачивается и догадывается, почему макнэ закрылся, но не понимает, почему тот не подпер дверь изнутри хотя бы комодом. - Мать твою, Сынхён, - честно выражает свои впечатления от белеющего в темноте, как привидение, Сынхёна Джиён и снова переступает с ноги на ногу. – Теперь и я не усну. - И не надо, - Сынхён стягивает покрывало с головы и многозначительно улыбается. – Я же еще не извинялся. - Угу, - Джиён припоминает события вечера и прибавляет: - За девицу ту из клуба будешь извиняться отдельно. - Десять раз, - покорно соглашается Сынхён, после чего неожиданно сгребает Джиёна в охапку и тащит к разворошенной постели. – Могу даже больше. - Что, так хороша? – ревниво осведомляется Джиён, на что Сынхен только пожимает плечами: - Не знаю. Я же с ней не спал. Так, тебя дразнил только.