***
Капитан Америка. Шон смотрит на старые фотографии из архива тёти Пэгги. Трогает выцветшие, истрёпанные карточки исцарапанными, ободранными пальцами — момент соприкосновения войны детской, игрушечной, с войной взрослой, реальной. И просит. Просит звонко и гордо. — Тётя Пэгги, а расскажи ещё о Капитане! — И что же тебе рассказать, мой хороший? — у тёти Пэгги улыбка широкая, но глаза почему-то очень печальные. — Как она победила Красного Черепа! — просьба глупая, совсем детская, хоть Шону уже и целых шесть лет. Но тётя Пэгги с радостью выполняет её. Она вообще любит вспоминать Капитана. И почему-то всегда называет её своей сестрой. Не кровной, конечно, духовной. Капитан Америка. Шон с гордостью смотрит на новенький, собственноручно сделанный щит. В детских играх оружие мощное. Впрочем, как и во взрослых. А потом подмигивает женщине с раритетного плаката, молчаливо одобряющей. — Не поранься, — обеспокоенно просит мама. Но они оба — и женщина, и её неугомонный сын — знают, что мальчик придёт под вечер весь исцарапанный в шуточно-серьёзных драках. Капитан Америка. С плаката старого, ещё военного, выкупленного отцом в подарок сыну на каком-то аукционе, смотрит женщина. Красивая, смелая, вдохновляющая своим примером. Шон любит перед сном вспоминать рассказы тёти и мечтать. Мечтать, что когда-нибудь станет сильным, и большим, и смелым, как Капитан. И он, именно он, найдёт её и вернёт. И тётя Пэгги больше не будет тосковать по своей сестре. — Когда я вырасту, я женюсь на тебе, — обещает плакату Шон. А родители в это время ссорятся в гостиной, забыв о единственном сыне. Капитан Америка. Навязчивым моральным ориентиром светит в темноте суровых подростковых годов. Непростое время для всего мира и одного подростка, теряющего свой собственный мир — свою семью. — Мы с отцом разводимся, — говорит как-то за завтраком мама. Будто они яичницу обсуждают, а не родительский брак. — Миссис Смит говорит, что ты в школе постоянно дерёшься. Советует записать тебя на бокс. — Не переводи, пожалуйста, тему, — больно, обидно. Вот почему отец не ночует дома почти неделю. А он, наивный, думал, что это просто очередная командировка. — Почему разводитесь? — Так будет лучше. Для всех нас. Капитан Америка. Потрёпанный старый плакат, осколок прошлого, — он поверенный всех грязных подростковых тайн. Тёмных, мрачных, тяжёлых. Шон рассказывает давно мёртвой женщине все свои секреты: про тайные походы в тир и визиты на работу к тёте Пэгги, про переживания, про трудную учёбу в ненавистной школе… Даже пошлые мысли и влажные мечты доверяет старому листу бумаги. Женщина с плаката никогда не осудит, не укорит, не скажет слова против, не будет возражать. Капитан Америка. Его тайный талисман, невидимая поддержка. В то время как однокашники молятся всем богам перед экзаменами, Шон думает о знаменитом Кэпе. Что бы она ему сказала, какое наставление дала. И во многом это помогает — приходится видеть свои слабые места чужими глазами. Капитан Америка — единственная константа в его нестабильной жизни. С родителями общение давно сошло на нет. Меняется жильё, звания, руководители. Веер подружек — голубоглазых блондинок — уходит прочь, в небытие. Но Саманта Роджерс, его личный ангел-хранитель, всегда рядом. Почти персональное божество, взирающее с выцветшего, выгоревшего, клеенного-преклеенного плаката. — Знаете, мисс Роджерс, а я почти влюблён в вас, — не раз и не два признавался по-пьяни Шон. И в такие моменты ему казалось, будто Кэп не одобряет. О, она много чего бы не одобрила из того, что он делал с её изображением. Во всяком случае, если верить рассказам тёти Пэгги. Капитан Америка. Годы идут. Юнец становится мужчиной, у которого за плечами две ходки в Ирак, боевое ранение, награда за доблесть и смутно знакомое звание. Шон Картер — капитан десантных войск Американских военных сил. Почти Капитан Америка. Иронично. До грустной улыбки и тоскливого взгляда. — Когда-нибудь мы найдём тебя, — Шон почти ласково касается старого плаката с уголками, истрёпанными в бахрому. Давно умер Говард Старк, тётя Пэгги, больная, парализованная ниже пояса, уже не верит в возвращение старой боевой подруги. Но надежда, странная, распирающая нутро, теплится в сердце человека, никогда не знавшего лично Саманту Роджерс. Капитан Америка. Шон помнит день, когда её вернули миру. День, одаривший Щ.И.Т. радостью и некой надеждой. — Ушам своим не верю… — Не может этого быть! — Она жива?! Капитан Америка. Символ целой эпохи вернулся домой спустя почти семьдесят лет. Жаль, никто не подумал, что она тоже живой человек. И как бруклинской девчонке будет тяжело адаптироваться к давно ускакавшему вперёд миру. Капитан Америка. Каждый раз пересекаясь с ней в общем коридоре, Шон краснеет и смущается. Не робкий парень, он вдруг осознаёт, что Саманта Роджерс совсем не такая, какой изображена на плакате. Пусть и строгая, и серьёзная, но по большей части она обычная девушка с не совсем обычными проблемами. И с такими трогательно милыми ямочками на щеках. — Хочешь выпить кофе? — слова сами собой срываются с языка. А Капитан лишь изгибает в недоумении светлую бровь. — Конечно, когда моя одежда перестанет быть рассадником инфекций. — Я подумаю, — ответ неоднозначный, но дающий надежду. Капитан Америка. Планы срываются в один момент. Стрельба в соседней квартире, раненый директор Фьюри, Кэп, пустившийся в погоню за стрелком. — Агент 13 вызывает скорую. Огнестрельное ранение… Капитан Америка. Она смотрит так тоскливо и обижено, будто Шон предал её доверие. Но что он мог сделать? Сказать «Привет, я племянник Пэгги Картер и меня приставили следить за тобой»? Глупо. Ещё глупее чем разговаривать с плакатом. — Капитан Саманта Роджерс и агент Наталья Романофф — предатели. Отследить и обезвредить, — новое задание от агента Пирса ставит в тупик. Капитан Америка. Предательница горячо любимой страны? Чушь, быть такого не может. Шон не верит, искоса глядя на ухмыляющегося агента Рамлоу. Он скорее поверит, что началась Третья мировая. Хотя… Судя по всему, и до неё недалеко. Капитан Америка. Слышать её вдохновляющую речь, сражаться за неё в битве со старым врагом… Наверное, об этом и мечтал капитан Шон Картер всю свою сознательную жизнь. И плевать он хотел на скалящихся в хищных улыбках агентов ГИДРЫ. Капитан Америка. Как и в старые и отнюдь не добрые времена ворошит совсем не тот улей. ГИДРА сплетённая со Щ.И.Т.ом в единое целое гибнет под огнём Хелликерианов. И где-то там, на одном из кораблей, танцует со смертью духовная сестра Пэгги Картер. Капитан Америка. Раненая, ещё более задумчивая, она уходит в тень почти на год, чтобы вернуться в обновлённом составе Мстителей. Шон часто видит её по телевизору, сражающуюся и спасающую. И иногда, в особо плохие дни, давит в себе желание поднять трубку и набрать её номер. Как жаль, что нельзя… Капитан Америка. Она рыдает навзрыд на задворках лондонской церкви. Не так Шон представлял их новую встречу. Но сам сейчас нервно курит, стараясь за ухмылками и горькими шутками скрыть скорбь. Он любил свою старую и странную тётю Пэгги. Сильно любил, что бы там ни говорили родители. Хотя, возможно, не так сильно, как любила её Саманта Роджерс. — Прости за истерику, — глупо оправдываться за проявление эмоций. Но Капитана можно понять. Не каждый день теряешь последнего человека, знающего тебя настоящего. — Но… — она закусывает губу, отворачиваясь. — Пэгги была мне сестрой. Пусть не по крови, но по духу. Капитан Америка. Как странно обнимать символ целой эпохи, ласково гладить по спине, стараясь утешить. Ещё страннее — осознавать, что Саманта Роджерс сейчас совсем не девушка с мотивационного военного плаката. — Зубы не обломай, агент, — Сэм Уилсон явно ревнует, говоря с Шоном столь пренебрежительным тоном. — Её расположения даже Говарду Старку добиться не удалось. Куда уж тебе… Капитан Америка. Подогревает интерес, вскипает в молодой крови некий охотничьи азарт. И влюблённость, заложившаяся ещё в детстве и юности, вспыхивает с новой силой. Попытка не пытка. Капитан Америка. И как больно бьёт по чувствам взгляд, обращённый на Зимнего Солдата, наёмника, убийцу и просто сведённого с ума человека. — Баки… — этот шёпот с отчётливым придыханием. Ладони, сжимающиеся в кулаки на пуленепробиваемом стекле. Ответный взгляд, полный тоски и нежности. Капитан Америка. Символ с древних плакатов, она влюблена в такой же раритет. И плевать она хотела на его прозвище, род деятельности, «заслуги» в личном деле ЦРУ. Для неё он не Зимний Солдат, а Баки Барнс, единственный её друг юношества, за которого она будет биться до последней капли своей крови. — Говорил же, что зубы обломаешь, — Сэм Уилсон смотрит на идиллическую картинку с какой-то злобой, презрением к заточённому мужчине, обидой и явной ревностью. Что ж, его чувства понятны Шону. Сам испытывает нечто подобное. — По личному опыту судишь? — Шон скалит зубы, глядя на ходящие под тёмной кожей Сокола желваки. Капитан Америка. Единственная, кто защищает Зимнего Солдата. Даже от него самого. И по какой-то странной шутке мироздания идеальный убийца не может нанести вреда давней своей подруге. Лишь шепчет странное «Цыплёнок», опускаясь на колени. Шон хмурится на свои же догадки. Неужели, он тоже любит её? Роман, да и только. Капитан Америка. Она бежит прочь с Зимним Солдатом и Соколом. Бежит от Мстителей и генерала Росса. Друзей у неё почти не осталось. Но Шон точно знает, что он — в их числе. Наверное, поэтому помогает той, чей образ поддерживал его в самые тяжёлые периоды его жизни. — Тебе не влетит за это? — Саманта осматривает экипировку и оружие. Какая забота. — Я умею быть скрытным, — Шона лишь смех разбирает. Действительно. Он давно бы в психушке лежал, если бы кто-нибудь узнал, что практически всю свою жизнь он разговаривал с плакатом. — Спасибо, — улыбка касается мягких губ. И Шон всё же решается на опрометчивую глупость. Капитан Америка. Целоваться она умеет. И губы у неё мягкие, нежные. Жаль только на поцелуй она толком не отвечает. И приходится стоять под испепеляющим взглядом двух её друзей. — Не удержался, — улыбка сводит губы неуместной судорогой. И в душе зреет иррациональная обида. — Не делай так больше, — Саманта уходит прочь, к машине. Шону только и остаётся смотреть ей вслед. Капитан Америка. Уезжает прочь, воевать за свободу и независимость. А Шон остаётся на пустыре под мостом с горьким осознанием простой истины. Капитан Америка. Она всегда будет его символом патриотизма, моральным маяком в этом ужасном мире, полном боли и кошмара. Но его женщиной она не будет никогда.***
Сэм. Подруга детства и юности. Боевой товарищ. Любимая женщина. Цель… Сэм. Информация в больной голове не сходится. Подводит выжженная высоковольтными разрядами память. И попытки сопоставить факты, всплывающие в уме и узнанные, сходят на нет — слишком всё разрозненно, сшито белыми нитями. Сэм. Зимний Солдат корёжится в очередном приступе сводящей с ума бессонницы, брызгается слюной, натыкается на стены. А в голове сплошной туман и обрывки воспоминаний — родных, не внушённых. Цыплёнок! И что тебе дома не сидится? Не наломай дров без меня. Вернись живым. Хочу жениться… БАКИ! Сэм. Она так часто снится ему, что становится до одури больно. Точно чувства, запечатанные, глубокие, давние, прорываются из мозга прямиком в кровоток, к замёрзшему сердцу, заставляя его биться. Вновь чувствовать себя человеком, а не машиной для убийств, вором и отморозком. Сэм. В Бухаресте ночи холодные и грязные нищие кварталы. Но здесь никому не придёт в голову искать спятившее, вышедшее из строя оружие. Здесь можно залечь на дно, разобраться в себе и своей памяти, прежде чем начинать дорогу домой. Домой, где его уже давно никто не ждёт. Сэм. Солдат часами смотрит на их совместную фотографию, чёрно-белую, старую как Вторая Мировая. Вглядывается, пожирает глазами странно-привычный образ, знакомый до смерти. Осколок счастливого прошлого. Он едва не убил женщину на фотографии. Дорогую ему женщину. И от этого осознания почему-то больнее всего. Сэм. Он не надеется увидеть её вновь. Она далеко, за много тысяч километров. Дома, в Нью-Йорке, среди друзей и доброжелателей. А старый псих-убийца, который и себя контролировать не всегда может, ей совсем не нужен. И тем страннее видеть её на обшарпанной кухоньке его временного прибежища. У доски с данными. Сэм. Полная жизни и затаённой печали, она улыбается, без опаски снимая шлем. До боли знакомые черты лица отчего-то заставляют грустить. И вспышки-воспоминания взрываются ярким фейерверком под самой черепушкой. Её мягкий, грудной смех. Ямочки на щеках. Их общее, ещё мирное, прошлое и военное, разрозненное, настоящее. Их танец. — Ты помнишь меня? — в голосе, до одури родном и нежном, столько надежды. И внезапно сшитые белыми нитками воспоминания упорядочиваются, выстраиваясь в один ряд. — Помню… — голос хрипит под натиском забытых эмоций. И хочется обнять Цыплёнка, зарыться лицом в светлые волосы. Но Солдат слишком боится себя. Боится напугать её, причинить боль, не сдержав то зло, что впечатано в его мозг трудами доктора Золя. Когда они встретились в последний раз, он едва её не убил. Сэм. Первой делает шаг навстречу. Первой обнимает, совершенно не боясь спятившего наёмника, которого называет своим другом. Отчаянная сорвиголова, которой плевать на правила и приличия. Я скучала, — Солдат уверен, что именно это и значат объятия. Я тоже скучал, — он всё же зарывается лицом в пахнущие шампунем и мегаполисом светлые волосы. — Баки, надо уходить… — Саманта, девушка-Цыплёнок, тянет его прочь из Убежища. Сэм. За ней Солдат идёт, точно цепной пёс. Пёс, готовый рвать и защищать. Или сдаться, лишь бы не тронули хозяйку. Сэм. Она стоит за пуленепробиваемым стеклом. И смотрит. Смотрит так печально, так ласково, что Баки (Баки?) пытается ей улыбнуться. Даже несмотря на злые взгляды двух мужчин, стоящих рядом с Самантой. Ревнуют, сволочи. Сэм. Баки зовёт её, шепчет, будто имя способно оградить его сознание от потока слов, что будит в нём убийцу. Но образ милого Цыплёнка с двумя длинными светлыми косичками съёживается, исчезает в глубинах памяти. А наружу вылезает то, что Солдат так мечтает выскоблить ножом из своего сознания. Сэм. Её голос в непроглядной мгле инстинктов и рефлексов точно путеводная звезда. Тело само расслабляет кулаки под её прикосновениями, твёрдыми, но родными, само сползает к её ногам. Хватит! Хватит боли и страданий! Сэм. Когда Баки приходит в себя, она стоит рядом. Гладит по здоровому плечу, говорит что-то, рассказывает. Чисто женская манера утешения. Помогает выдохнуть, расслабить сведённые судорогой мышцы, принять произошедшее. А вот её протеже — Сэм, кажется, — не шибко доволен перспективой скрываться неопределённое время с конченным на всю голову психом. Впрочем, негритёнок — не самый худший вариант компаньона. Сэм. До злости и сломанного подголовника сидения больно и тяжело видеть, как её целует другой. Оторвать бы этому балбесу, молодому, зелёному и дурному, голову. Даже Говард, известный ловелас и повеса, такого не посмел себе позволить. — Надумаешь его убивать, я сделаю вид, что ничего не видел и не знал, — негритёнок мрачно стискивает руки в кулаки. Неожиданный союзник. Но крайне ненадёжный, судя по его взглядам, бросаемым на Саманту. Сэм. Собирает команду героев и дерётся против своих же друзей. За свободу. За жизнь. За правое дело. За Баки. И он стоит рядом с ней, плечом к её плечу, глядя на сына Говарда. Пустота в мыслях. Автомобильная авария, подстроенная им. Взгляд странно-знакомых глаз. Сержант Барнс? Сэм. Рядом, когда вскрываются гнойники солдатского прошлого. Остаётся с ним, несмотря на праведный гнев младшего Старка. — Он убил их! — сын Говарда нападает на безоружного раздавленного собственным стыдом Баки. И тут же получает щитом по лицу. — И, поверь, Кэп, он с большим удовольствием убьёт и тебя! Сэм. Бежит с Баки прочь с российской базы, полной болезненных воспоминаний. Оставляет позади свой щит, матерящегося Старка и бесполезный Акт. Зачем только она это делает? Почему поддерживает морального и физического калеку? Сэм. Баки смотрит на неё, не понимая. Зачем ей это всё? Почему бросила своих друзей? Почему просила убежища для них у Т’Чаллы, скрываясь от всего мира? Почему не забыла за столько лет, прошедших порознь? Его глупый Цыплёнок, отчаянно цепляющийся за давно ушедшее прошлое. — Ты в норме? — глупый, совсем детский вопрос. — Какая уж тут к чёртовой матери норма? — непривычно и пусто без протеза. Ужасно тяжело осознавать, сколько всякого дерьма в своей солдатской жизни натворил Баки. — Мозги набекрень… Сэм. Не понимает, что за бульон сейчас кипит у Баки в черепушке. Воспоминания жизни настоящей и солдатского суррогата, полного убийств. Смех и улыбки девочки с милыми косичками и вереница окровавленных трупов. Баки — убийца с промытыми мозгами, опасный даже для самого себя. Уж лучше было бы ему сдохнуть тогда, в ущелье, чем оказаться на лабораторном столе доктора Золя. Сэм. Целует вдруг, как никогда не целовала прежде. В голове вдруг всплывают давние воспоминания. «Тренировочные» поцелуи с хихиканьем. И миссис Роджерс, больно бьющаяся мокрыми полотенцами, застукавшая двух малолеток за этим. Тогда, почти восемьдесят лет назад, это было развлечением, тренировкой перед «взрослыми» поцелуями. Теперь же — острая, сводящая с ума необходимость. — Ты уверена? — Баки чувствует желание, распирающее изнутри. — Да… — следует отчётливый выдох. Сэм. Губы у неё мягкие, приятные. А прикосновения дурманят не хуже алкоголя. Она не боится и почти не смущается происходящего. И отзывается на все движения. Пьяняща, душиста и свежа, Саманта полна жизни. И, делая её своей, Баки впервые за долгие десятилетия чувствует себя по-настоящему живым. Сэм. Баки смотрит на кровавые разводы на белой простыне. И понять не может, то ли смущаться, то ли радоваться. Как только Сэм себя сохранить умудрилась? Не пожалеет ли теперь о принесённой жертве? — Почему ты не сказала? — он смотрит на неё, ещё сырую от душа. Каламбур да и только. Лишил невинности столетнюю девственницу. — А какая разница? — улыбка знакомо-серьёзная. Саманта сама всё решила и взвесила. В конце концов, это было нужно не только Баки. Сэм. Отчаянная сорвиголова, готовая жить с психом-убийцей. Не осознаёт всей опасности, угрожающей ей в её бескрайнем доверии. А Баки так боится навредить ей. До кошмаров и фантомных болей. — Ты точно уверен? — Саманта не хочет прощаться, не желает вновь отпускать. — Пока вы не найдёте способ вычистить из моего подсознания эту дрянь, я опасен. В первую очередь, для тебя, — Баки смотрит на неё, вглядываясь в родные черты, мечтая впитать их, запечатлеть в самую подкорку. Сэм. Грустно улыбается, проводя рукой по культе протеза. Боится нового расставания, точно смерти. И сердце так тоскливо ноет. Сколько Баки придётся спать в криокапсуле? Неизвестно. Остаётся лишь молиться, что прощаются они ненадолго. Впрочем, Баки давно, слишком давно не верит в Бога. Сэм. Её последний поцелуй полон горькой соли. И тепла жизни. Самое то перед стылым холодом криосна. — Я найду способ… — Саманта обещает напоследок, смаргивая слёзы. Сэм. Милый его Цыплёнок. Баки смотрит на неё и улыбается. Он верит ей.