Могло быть и хуже

— Выше. — Так? — Нет, не настолько выше. Вправо. Теперь левее. На пять градусов вниз по диагонали, пожалуйста. — Как я тебе пять градусов измерю?! На глазок? — Сам попросил помочь, — обиженно пробормотал Каку, который, в отличие от Паули, твёрдо стоял на земле. — Но, если хочешь знать, плакат правда висит криво. Паули скрипнул зубами, но покорно сдвинул чёртову широкую ленту вправо. Потом вниз. И на сколько-то там градусов, лишь бы въедливый критик в лице Каку успокоился и прекратил действовать на нервы. Болтаться на уровне третьего этажа, приклеивать растяжки между балконами и заодно обновлять надписи не так просто, как кажется на первый взгляд. Паули взялся только за третий плакат, а уже перемазался в ярко-красной краске с ног до головы, напоминая жертву особо старательного маньяка. Оптимизма не добавляло и надменное фырканье Луччи откуда-то снизу. Хотелось послать его куда подальше, но останавливал инстинкт самосохранения. Глупо злить того, кто держит тебе лестницу. — Теперь нормально? — Ну-у-у… — начал Каку неуверенно, однако быстро исправился, чтобы маньяком не стал сам Паули. — Могло быть и хуже. Осталось обновить краску, и можно ползти дальше. Паули скептически посмотрел на плакат, гордо заявлявший: «Надевай каску, пожалей доски!» — и без особого успеха попытался вспомнить автора этого шедевра. Память подсказывала, что лозунги придумывали коллективно, приняв на грудь не меньше десяти бутылок пива. Впрочем, это ещё цветочки по сравнению с новыми напоминалками, что ждали своего часа в ящиках у стены. Их авторство было точно установлено ещё вчера, и не сказать, чтобы Паули сильно гордился своими прозаическими успехами. Сердобольный Бруно посоветовал писать стихи, но как к ним подступиться, если за спиной сопят десять таких же пьяных рыл, наблюдая за процессом, а Хаттори особо паскудно ржёт в крыло? В общем, с поэзией тоже как-то не сложилось. Главное, успокоил себя Паули, чтобы мотивировало. И потянулся за новой банкой краски. В этот момент случилось невероятное: Луччи отвлёкся. Виноват в этом был, конечно, Хаттори, заоравший во всю луженую глотку при виде кошки. Внезапный и резкий звук заставил подскочить не только кошку и Каку, но и Луччи, который тряхнул лестницу… Ну, так, как обычно трясут яблони. Вместо яблок прямо на голову Луччи полетела банка с краской. — Упс, — сказал Каку, а Паули добавил сверху много непечатных слов, которые, впрочем, спасти ситуацию никак не могли. Ругательства были сочные и забористые, вот только прервались они низким булькающим звуком, когда Паули встретился взглядом с бешеными глазами Луччи. Краска не зря подозрительно напоминала кровь: стекая с волос на лицо, она создавала восхитительные абстрактные узоры. Паули они напомнили боевую раскраску индейцев-каннибалов с одного из древних островов. — Беги, Паули, — зло выплюнул Хаттори, в его привычном смешном голосе отчётливо проступили стальные нотки. — Беги, пока я тебе шею не свернул. Окно очень удачно оказалось на пути — Паули сиганул в него раньше, чем лестница вывернулась у него из-под ног и с жалобным скрипом рухнула на землю. Оборачиваться явно не стоило, как и останавливаться. Догонит и точно убьёт. А потом ещё раз догонит. И ещё… *** К бару Паули добирался короткими перебежками. Убедившись, что ни один маньяк и каннибал за ним не гонится, он немного побродил по городу, попытался отодрать от рук засохшую краску и с тоской подумал, что ему конец. Если злосчастная краска слазила только вместе с кожей, то что будет с волосами? С шикарными, ладно, будем честными, волосами, которыми Луччи заслуженно гордился? Не то чтобы Паули было стыдно, но он и не злорадствовал над угодившим в неприятность соперником. Совесть потихоньку грызла, вот и всё. А ещё надо было извиниться, что ли. И посмотреть, всё ли настолько плохо, как он себе тут навоображал. Ещё с порога Паули услышал идеально поставленный начальственный голос Калифы: — Не вертись! И сделай лицо попроще. Я никогда этим не занималась — скажи спасибо, что вообще согласилась помочь. В ответ раздалось полное презрения молчание. Угрожающе щёлкали ножницы. — Могло быть и хуже, — звонкий голос Каку вселил в Паули уверенность, что прямо в баре его не убьют. Так, погрызут немного, но он же мужчина, потерпит. Тем более за дело. — Будем считать, что ты просто сменил имидж. Паули заглянул внутрь: столы были сдвинуты к углам, в центре на стуле сидел Луччи с постной физиономией, а за его спиной крутилась Калифа. На полу, у её ног, лежали чёрно-красные сосульки. Краску, как и верёвки, в Галлей-Ла делали на совесть. Склеила волосы намертво. Паули нервно почесал щёку, на которой яркой кляксой выделялось пятно, и вздохнул. — Заходи уж, не топчись на пороге, — дружелюбно прогудел Бруно, с видом философа наблюдавший за медленным, но неизбежным облысением Луччи. Столько пива и виски за два года перепробовать — точно познаешь смысл жизни, не меньше. Паули ему даже капельку позавидовал. Бруно хоть за барной стойкой спрятаться может, а ему куда деваться? Под стол нырять? Но убивать его сразу никто не стал. Луччи гордо поджал губы, нахмурился и уставился куда-то в сторону, игнорируя Паули так, как умел он один. Каку сидел рядышком в качестве моральной поддержки, правда, непонятно — для кого. Калифа выглядела намного серьёзнее и озабоченней, чем её клиент. От любого неосторожного движения Луччи рисковал стать немного лысым, так что теперь он вообще не двигался и, кажется, не дышал. — Эм... — Надо же было с чего-то начинать. — Как успехи? — А ты не видишь? — голубь драматично взмахнул крылом. — Вижу. И пришёл извиниться. Я же случайно! — Он не врёт, я свидетель, — пришёл на выручку Каку. — В своём несчастье вините только себя, сударь. И Хаттори. Судя по взгляду, брошенному на Каку, Луччи готов был обвинить кого угодно, кроме своего голубя. Паули выставил перед собой руки, тоже перемазанные краской, и торопливо выдохнул: — Извини, приятель. Честно. Ну, хочешь, я сам эти дурацкие плакаты развешу? Это моё задание было, а я вас втянул… Калифа в последний раз щёлкнула ножницами — ещё один чёрный локон упал на пол, — и отошла в сторону, чтобы полюбоваться результатом. Шевелюра, правда, стала на порядок короче, не доставая даже до середины шеи, так что «хвост» больше не собрать. Зато почти всю краску выстригли, остались только крохотные пятна, которые, как все надеялись, сойдут после пары часов под душем. — Зеркало дать? — участливо поинтересовался Каку. — Или пощадим твою психику? Луччи ожидаемо не ответил, грозно покосился на Паули и махнул рукой. Бруно понятливо наполнил стакан. — Я сделала всё, что могла, — подытожила Калифа и с тихой грустью посмотрела на остатки былой роскоши. — А волосы у тебя были красивые, правда. Лучше моих. Такое признание слегка примирило Луччи с потерей: выпил он всего лишь две порции виски. — Завтра пойдём довешивать плакаты, — сухо сообщил он у самых дверей. — Никаких «но», Паули. — Да я и не собирался отлынивать! — горячо возмутился Паули, за чей счёт Луччи и заливал своё горе. Остальные страдали за компанию. — И ты, это, больше на меня не злишься? Луччи по привычке попытался откинуть волосы за спину, скривился и ушёл, оставив Паули в смешанных чувствах. *** — Ниже. — Немного правее и вверх… Нет, сударь, по этому адресу я не пойду, благодарю покорно. — Левый угол пошёл складками. Да, я в курсе. Плакат, напоминавший излишне кровожадным плотникам:«Если напали пираты — не убивай всех, за работу должны заплатить», — вешался с трудом, постоянно за что-то цеплялся и сползал. Но Луччи, от греха и Паули подальше забравшийся под самую крышу, не жаловался и работал молча. В отличие от своего голубя. — Ладно, последние штрихи и всё, — Каку отвернулся, чтобы поставить пустой ящик на небольшую башню из предыдущих, как вдруг за его спиной раздались прочувствованные ругательства. Предполагая самое страшное, Каку обернулся к друзьям, которых, как оказалось, ни на минуту нельзя оставить без присмотра. Впервые в жизни он не нашёлся, что сказать. Весь Паули, с головы до ног, был в ярко-голубой краске. Сверху на него с чувством свершившейся мести взирал Луччи и самодовольно ухмылялся. После такого у Каку уже не хватило духу сказать заготовленное: «За три года отрастишь обратно», — всё, что ему оставалось: закрыть лицо ладонью и порадоваться за Калифу. Она всегда мечтала поучиться парикмахерскому делу, а тут нашёлся такой замечательный повод.