От чего звёзды светят так ясно и гаснут?

The Retuses — Лес

Моё сердце никогда не билось слишком сильно. Я не замечал этого. Всё было умеренно и спокойно, пока я не встретил его. Он перевернул моё представление о человеке, как о простом биологическом материале. Всё потому, что я впервые увидел душу. Да такую чистую и искреннюю, что просто удивился.       — Мистер Холмс, ваш брат вновь скрылся… убежал неизвестно куда, ну, конечно, за убийцей, — запыхавшийся Грег Лестрейд с его этим серым пальто из какой-то дешёвой ткани, совсем холодное, не для такой Лондонской погоды, в белой рубашке на воротнике с пятнышком от кофе. Седина волос при свете вечерних фонарей переливалась чем-то особенным, словно вельвет, хотелось провести по ним тонкими пальцами, замерев так на мгновение, хотелось просто понять, глядя в глаза мужчины, как он может быть настолько наивным, без капли алчности или еще чего мерзкого, отталкивающего, того, что таилось под воротниками и манжетами сотни людей, которых видел каждый день Майкрофт.       — Мистер Холмс, всё в порядке?.. — взгляд Грегори стал слегка взволнованным. Полицейский просто не привык видеть робота молчаливым.       — Да, инспектор. На улице прохладно, не хотите кофе? — спросил политик, слегка стукнув остроконечным зонтом об брусчатку. Грег согласился. Мне всегда нравилось его слушать. Я мог анализировать тысячу разговоров за день, улавливая из них информацию длиной в пару минут, но беседы с ним я никогда не обрывал в памяти. Простые воспоминания из детства, юношества, да, и разные истории на работе. Он рассказывал это с таким радостным возбуждением, заставляя улыбаться вместе с ним и живо представлять всё в мыслях.       — Да! У меня получилось! Ма-а-айкрофт, иди сюда! — раздался на весь дом радостный голос Лестрейда, который открыл духовку, любуясь своим шедевром — пирогом с ягодной начинкой.       — Да, Грегори, — Холмс зашел на кухню, вдыхая приятный аромат выпечки и подходя к мужчине, а далее обнимая его. — Ну… Мне кажется, он ещё не готов.       — Но ведь как красив! А! Скажи, — Грег повернулся и поцеловал политика в губы, проводя тыльной стороной ладони по его щеке. Чувства. Эмоции. Эти слова ассоциируются с любовью. Не хочу лгать, но, возможно, так и было. До того момента, как мы встретились, я не имел представления о том, что значит рано утром любоваться рассветом, лишь потому, что он длится несколько минут, а потом исчезает, не понимал, что значат общие фотографии, поездки на машине с открытым окном и громкой музыкой.       — От тебя у меня мурашки… — выдохнул Лестрейд, нависая над политиком, лежащим на кровати. Мужчине доставляло удовольствие касаться губами шеи рыжеволосого мужчины и ключиц, считая тысячи веснушек и сбиваясь, потому что Майкрофт хоть и любил ласки, не мог просто так лежать без дела.       — Гре-ег… — достав вязкий, возможно слегка приторный, но такой горячий поцелуй, простонал Майк, стягивая с мужчины футболку. Его улыбка… Она сводила меня с ума. Как он, казалось, серьёзный полицейский, мог за минуту превратиться в игривого подростка и заливаться смехом лишь от моей серьёзности. При нём я не мог думать о работе, делах, встречах. Меня волновали лишь минуты, проведённые вместе с ним. Музыка, вечера у камина, и всё те же разговоры. Я никогда не забуду, как пахли его вещи. Они пахли домом. Они пахли им.       — Шерлок. Шерлок не молчи… пожалуйста, — выдавил из себя Майкрофт, находясь на улице. Дождь смывал дороги с лица Лондона, а политик забыл зонт в кабинете. Сейчас он ждал автомобиль, который должен был отвезти его в какую-то грязную, сейчас, возможно, мокрую улочку города, где в этот вечер случилось то непоправимое, что случается так часто с людьми, работающими в полиции. На том конце, в другой трубке слышалось тяжелое молчание. Майку не нужно было переспрашивать, кричать, добиваться ответа. Он знал это молчание брата, оно существовало еще с детства, когда Шерлок рассказал старшему о сломанной игрушке, о пропавшей собаке, о пролитой краске на дипломную работу. Эта тишина становилась громче крика. И, возможно, этого было бы достаточно, и Холмс не хотел, чтобы она заканчивалась. Майкрофт мечтал, чтобы сейчас ему было подвластно время, но, к сожалению, это не так.       — Его сердце остановилось семь минут назад. Мы с Джоном пришли слишком поздно. Политик тихо вздохнул, но от этого вздоха под ногами задрожала земля.       — Я приеду, Шерлок… Пожалуйста, — вновь повторил брат, чувствуя, что щёки стали мокрыми, а свет фонарей расплывался, словно тонул в глубоком омуте океана. Я не знал, что чувствуют люди… Это называется «родные души»? Да, скорее всего, так и было. Не помню за сколько доехала машина, и как водитель вообще узнал, куда ехать. Ноги тряслись, я чувствовал озноб, понимая, что увижу его тело в последний раз. И никогда больше. Никогда не смогу прикоснуться. И не будет улыбок, не будет ничего, связанного с ним. Я вышел из машины слишком быстро, рвано вдохнул затхлый запах. Дождь испортил костюм, с волос текло по носу и по подбородку. Шерлок тоже был весь мокрый и слишком нервный. Я заметил его взгляд, а затем он указал в переулок и прошел со мной. Мои ноги не хотели идти. Я был готов убежать далеко отсюда, уехать, улететь. Я не хотел прощаться. Его тело лежало на асфальте. Оказывается я приехал быстрее скорой, впрочем, они бы не успели. Кровь смешивалась с дождем, пропитывая белоснежную рубашку. Его лицо было таким умиротворенным, как будто он просто прикрыл глаза на мгновение, и сейчас, да, прямо сейчас откроет их и снова улыбнется. Я присел на колени перед ним, запуская ладонь в его намокшие седые волосы, убирая пряди со лба. Я вспомнил, как тогда мы пили кофе, а я всё любовался его глазами. В них читалась только доброта, потому что я смотрел не в простые зрачки и радужку, я смотрел в его сердце. У Грегори Лестрейда было самое доброе сердце на свете. Но теперь оно не билось, и я перестал чувствовать своё. В том переулке я умер вместе с ним. Мы превратились в звёздную пыль, тая под струями дождя. В тот вечер я понял, что судьба не всегда бывает права. От чего звёзды светят так ясно и гаснут? Я не знаю.