Notes on the many different kinds of monsters and the knights who fight them off

Микки просыпается посреди ночи от урчания собственного живота. Темнота, хоть глаз выколи, но он все равно умудряется рассмотреть силуэт развалившегося звездой Йена, чья рука тяжелым грузом повисла на спине бодрствующего парня, и прекрасно слышит, как тот похрапывает. Микки быстро прикидывает в голове, стоит ли ему вообще вставать с кровати, рискуя разбудить своего парня, и понимает, что не сможет уснуть, не закинув в себя что-нибудь съедобное. Поэтому он осторожно выныривает из объятий Йена и чуть ли не на цыпочках спускается на кухню, аккуратно переступая скрипучую ступеньку. Йен вернулся с работы всего пару часов назад — ему необходим отдых. Особенно сейчас, зная его нынешнего, когда он снова проснется задолго до семи утра для пробежки, совершенно не обращая внимания на то, как поздно он пришел и сколько часов он успел поспать. Когда Микки полностью преодолевает лестницу, его внимание привлекает совершенно не холодильник, как планировалось ранее. Лиам, свернувшись калачиком в корзине для стирки у стола, зарылся в кучу одежды, будто пытался слиться с ней, что непременно выглядело бы смешно, если бы не слезы, застилающие маленькое лицо ребенка. Должно быть, ему снова приснился кошмар; он часто их видит после того случая с коксом. Микки не стоило бы знать об этом случае, но сейчас он чувствует себя частью семьи Галлагеров, а это значит, что он должен быть в курсе сумасшедшей галлагеровской рутины и любого дерьма, когда-либо происходившего с каждым из них. Микки смотрит на холодильник, мечтая о сэндвиче, ради которого он, собственно, и спустился, а затем на Лиама, плачущего здесь посреди ночи, совсем одного.       — Эй, парень, — говорит он, приняв для себя твердое решение, медленно подходит к Лиаму и достает его из кипы вещей. — Поднимайся, давай отведем тебя обратно в постель. Ребенок, все еще дрожа из-за ночного кошмара, вцепился в Микки, как липучка, как только его подняли на руки. Посапывая, он крепко сжимает в кулачках воротник футболки Микки — или футболки Йена, стоит признаться; он теперь вообще редко спит в своих — и зарывается своим влажным лицом в шею брюнета.       — Монстры, — бормочет мальчик, и Микки с трудом может вспомнить случай, когда Лиам говорил. Большую часть времени он просто бездельничал, молча наблюдая за происходящим вокруг него дурдомом и выглядя чересчур спокойным для ребенка его возраста. Поэтому, когда он говорит, это кажется важным, казалось бы даже в том случае, если бы это не касалось его страхов, которые слишком очевидно омрачают его и без того тихий голос. Микки не совсем понимает, как ему лучше поступить. Держа на руках Лиама, он чувствует себя неловко, не в своей тарелке. Он никогда раньше не имел дела с детьми, не говоря уже о том, чтобы успокаивать их, поэтому не знает, как это сделать, и боится, что лишь усугубит ситуацию. Люди много чего говорили о нем, но никто никогда не упоминал о том, что он способен успокоить кого-то. У него хватает опыта, только чтобы заставить кого-то бояться еще больше. Но это не тот случай, когда Микки может просто забить на все и уйти, поэтому он пытается подняться вместе с Лиамом по лестнице, но ребенок тут же начинает протестовать, явно боясь того, что, как он думает, поджидает его наверху. Милкович задумывается, о чем могут быть его кошмары. Прячутся ли под его кроватью монстры воображения или что-то более жуткое? Либо же это монстры, скрывающиеся внутри других людей? Микки помнит, что значит быть юным и напуганным. Микки помнит, что значит быть напуганным всю свою ебаную жизнь. Но у него были на то реальные причины; в его доме обитали монстры, которые никогда не прятались, которые приняли облик его отца, его братьев, его семьи. С Лиамом все по-другому. У Лиама хорошая семья, но ему всего три, так что, возможно, он пока не понимает этого. Микки остается с ним внизу. Он прогуливается с ним по кухне — это, кажется, успокаивает ребенка — пока Лиам не перестает плакать, лишь изредка тихо посапывая в шею Микки. Затем он снова пытается подняться наверх, из-за чего мальчик начинает плакать и пинаться, и следующие десять минут ему приходится наматывать очередные круги по кухне, чтобы тот успокоился. Милкович осознает, что мог бы просто подумать: «Нахер это все». Мог бы бросить Лиама здесь, посадить его обратно в корзину, разбудить Фиону и сказать ей самой разобраться с этим, потому что она в этом доме выполняет роль гребанной суррогатной мамаши, а не он. Но Лиам просто ребенок, который кажется слабым, если не учитывать то, как сильно он вцепился своими крохотными ручонками в своего утешителя, и у последнего просто не хватит духа бросить его одного. Микки на самом деле знает, что значит быть напуганным. Поэтому он просто продолжает ходить по кухне и гостиной, едва покачивая Лиама на своих руках вверх-вниз и разговаривая с ним тихим, низким голосом. Он не знает, как защитить ребенка от монстров, но помнит, что успокаивало его самого в такие моменты, и решает попробовать то же. Он рассказывает Лиаму разные истории, пытаясь его отвлечь, пытаясь сделать его мир хоть чуточку безопаснее. Он рассказывает ему о прекрасном высоком и сильном рыцаре с огненными волосами, который живет в доме Галлагеров втайне ото всех, отгоняя любых ступивших на их порог монстров голыми руками и устрашающими словами, но иногда и ножом-бабочкой, аккуратно припрятанном в его сапогах. Микки старается не думать о том, как жалко и сопливо это может выглядеть со стороны, но как только с его уст срывается гордое «герой», в голове сразу же возникает Йен. К счастью, Лиам недостаточно взрослый, чтобы понять, кого именно описывает брюнет, и кажется, что эта история немного его успокоила. Йен всегда производит такой эффект. Даже в его нынешнем, практически бесчувственном состоянии, которое пугает Микки все больше с каждым днем, он все еще Йен, он все еще лучик солнца в мире, неподлежащем восстановлению.       — Монстры, — повторяет Лиам, когда Микки перестает говорить, но его голос звучит менее испуганно, слегка похоже на вопрос в этот раз. Микки вздыхает.       — Да, парень, — подтверждает он. — Я знаю. Но ты не волнуйся, тот рыцарь надерет задницы каждому из них ради тебя. Он прекрасно знает, как уберечься от них. Обещаю. На мгновенье он замолкает и останавливается, проводит рукой по пушистым волосам Лиама и делает глубокий вдох.       — И, знаешь, не только он, — заботливо произносит Микки тихим голосом, все еще прохаживаясь по комнате. — У него есть друг. Крутой чувак. Не рыцарь, но драться умеет хорошо, поэтому, если рыцарь снова когда-нибудь уйдет, ты все еще можешь не волноваться. Потому что его друга тоже когда-то преследовали монстры, которых он боялся, и он лучше, чем никто другой, знает, как с ними бороться. Кулачки Лиама слегка ослабляют хватку и почти отпускают футболку Микки. Микки опускает взгляд и видит, как закрываются маленькие глаза мальчика, и его голова опускается в изгиб шеи парня. Ребенок уснул. Опасаясь пробуждения Лиама в случае остановки, Микки продолжает ходить. Так продолжается какое-то время, и парень совершенно не замечает сидящую на лестнице Фиону.       — Бля, — выдыхает он, следя за тем, чтобы голос его был тихим, и слегка подпрыгивая от неожиданности, когда она выходит из тени. — У меня чуть сердце не остановилось, сучка. Фиона лишь вздымает одну бровь вверх. На ней надето лишь нижнее белье, длинная рубашка с короткими рукавами и какие-то странные носки; волосы ее небрежно запутались сальными прядями, а под глазами видны темные круги. После увиденного в памяти Микки возникают картинки его пребывания в тюрьме. Тогда он выглядел куда хуже, чем Фиона сейчас, и чувствовал себя паршивее некуда.       — Что ты делаешь? — спрашивает девушка, кивая в сторону него и Лиама, и глядит почти с подозрением, но при этом мягко, устало.       — Ему приснился кошмар или че-то такое, — отвечает он и не знает, нужно ли что-то добавить. — Как долго ты сидишь здесь?       — Не слишком, — произносит она, но ее глаза говорят другое. — Никогда бы не подумала, что ты так хорошо рассказываешь сказки.       — Ага, ну-у… — неловко тянет он, без понятия, что на это ответить. Она пересекает кухню и ставит кофейник на плиту.       — Будешь? — спрашивает она так, будто нет ничего обычнее предложения о чашке кофе в три часа утра едва знакомому преступнику, держащему твоего младшего брата на руках.       — Эм, мне, наверное, пора вернуться наверх, — отказывает он. — Ты все равно не спишь — можешь взять ребенка.       — Не хочешь, чтобы Йен проснулся один? — странная улыбка появляется на ее лице и, блять. Микки знает, что родственники Йена знают о них. Логично, ведь Микки спит в гребанной кровати Йена, и они никогда не расстаются. Нужно быть очень тупым, чтобы не понять, что к чему. Но все же. Это одна из тех самых вещей, о которых все знают, но никто не говорит. Поэтому он неоднозначно пожимает плечами, что может расцениваться и как утвердительный, и как отрицательный ответ, в зависимости от того, что ты хочешь услышать. Затем он делает несколько шагов в сторону девушки, чтобы отдать ей ребенка, но тот просыпается, как только его отрывают от успокаивающего тепла, снова начинает плакать, и сильнее, чем в прошлый раз, цепляется за футболку Микки, не желая быть отданным в объятия Фионы. Из-за этого Микки чувствует себя неловко и неожиданно виноватым, когда замечает разочарование в глазах девушки. Но она легко дергает плечом, не придавая этому огромного значения, и он вторит ее движению, попутно кладя свою ладонь на спину Лиама, легко покачивая его, чтобы успокоить.       — Кажется, ты тут надолго застрял, — замечает Фиона с намеком на улыбку.       — Кажется, — повторяет он. — Ладно, давай кофе. Он продолжает ходить вокруг девушки с ее младшим братом на руках, пока она делает кофе, и когда плач становится тише, и сам Лиам засыпает, Микки садится за стол. Фиона подходит к нему и ставит перед ним старую, уже треснувшую кружку ручной работы.       — Молоко? — спрашивает она, наливая немного в свою чашку, после чего протягивает Микки пакет, на что он мотает головой и отвечает «нет». Он любит крепкий кофе. Фиона устало садится напротив Микки, ставя одну ногу ступней на стул. Она выше Микки, но в данный момент кажется такой маленькой. Слишком маленькой.       — Он в порядке? — спрашивает Фиона, и это занимает минуту, чтобы Микки понял, что речь идет о Лиаме. Она внимательно смотрит, не на Микки, на маленького ребенка в его объятиях. В ее глазах видны нежность и боль.       — Да, — на автомате отвечает Микки. — То есть, я думаю, что в порядке. Только отказывается подниматься наверх. Девушка кивает, и наступает тишина. Она бездумно крутит в руках свой напиток, а он неуклюже гладит Лиама по спине, пытаясь понять, спит ли он. Фиона подносит чашку ко рту и делает глоток своего кофе. Ее ногти накрашены ярким желтым лаком, но обрезаны, а кутикулы скушены и в некоторых местах видны заусенцы.       — А Йен? — ее голос звучит тише, испуганнее, а сама она выглядит так, будто совсем не хочет знать ответ. — Он… Он в порядке, да? Микки замирает. Думает. Думает о Йене, которого он знает, думает о том, что любит любого Йена, любую возможную версию этого идеального засранца, и о том, что Йен, которого он знает, появляется с каждым днем все реже и реже, заменяясь кем-то потерянным, кем-то испуганным, кем-то настолько неподвластным своим собственным действиям, что не знает, что ему делать. Он думает о танцующем Йене, о Йене, принимающем наркотики и ввязывающимся в жестокие потасовки, в которых его лицо не выражает ничего, кроме ярости, о Йене, смеющемся с вещей, которые совершенно не смешны, что выглядит куда более пугающе, чем его гнев.       — Нет, — говорит правду, потому что она очевидна. — Не думаю, что он в порядке. И я, блять, в душе не ебу, как ему помочь. Выражение лица Фионы нисколько не меняется. Она знала это, понимала. Просто хотела, чтоб Микки солгал ей, сказал, что все хорошо.       — Мгм, — еле слышно мычит она и прячет свое лицо за чашкой кофе. Микки вздыхает, освобождает одну руку от Лиама, чтобы взять свой кофе, и позволяет себе на мгновенье потеряться в горечи, обволакивающей горло. Он ставит чашку обратно на стол и замечает, что Фиона смотрит на свой напиток поникшими, влажными глазами, и Микки задается вопросом, каких монстров видит она, сможет ли она в этот раз сама справиться с ними, как привыкла делать это всегда. Он смотрит на ее руку, которая лежит на столе. Она дрожит. Медленно, он кладет свою ладонь на ее и мягко сжимает. Микки знает, каково это — бояться.