HORST

      Закат разлился вином над самыми макушками деревьев. Редкие птицы прощальными трелями провожали солнце. Холодало. Нужно было торопиться. Места были дикими, необжитыми, опасными даже в свете солнца, а соваться сюда ночью было настоящим самоубийством даже для подготовленного воина. В этих местах обитала страшная сила, её присутствие ощущалось в подрагивающем воздухе. Она его будто электризовала. Он становился тяжёлым, вязким, немного колючим. Надышаться им было невозможно. Здешний воздух, словно свинец, наполнял лёгкие. И вонял. Запах рыхлой земли и молодой травы перебивался смрадом гниющих тел и холодным, металлическим, как лезвие меча, запахом свежей крови. Можно было лишь догадываться, сколько побитой скотины и мёртвых тел было разбросано по пустынным полям, некогда колосящимся.       Земли здесь были плодородными, урожайными, и было странно видеть поля невспаханными, незасеянными. Их бросили не на днях, а как минимум год или два назад. Они поросли высокой травой, сквозь которую пробивались юные ели, совсем невысокие, от силы по колено. Протоптанная широкая дорога тоже поросла травой, превратившись в узенькую вытоптанную тропку. На ней не было даже намёка на колеи от повозок. По ней будто бы передвигались только на лошади и только галопом, а если же случалось одинокому путнику оказаться здесь пешим, то оставалось лишь надеяться на удачу или на быстрые ноги. Хотя, судя по запаху, везло здесь людям не часто, даже всадникам и их лошадям.       Несмотря на то, что это были земли обитаемые, должны были быть, по крайней мере, походили они больше на дикие, коими были окружены все деревни и даже столица, с разницей лишь в расстоянии до этих самых земель. У деревень радиус обжитых земель был меньше, у городов — больше, потому что вокруг высоких каменных стен быстро вырастали деревянные хлипкие домики крестьян, прикормленных роскошью и статностью больших городов. В них, если обладаешь достаточной хитростью и сноровкой, всегда было чем поживиться, в деревнях же полагаться можно было только на собственный труд. Обворовывать там было некого, да и в целом пировать тебе или голодать — зависело от случая. Удалось кого-то на охоте поймать — будет чем кормить семью, год урожайный — переживёте зиму. На помощь столицы мелким деревням рассчитывать не приходилось. Они вырастали как грибы, их были десятки и сотни, разбросанных по всей стране. Следить за ними было попросту невозможно, да и никому не нужно. Все справлялись как могли. Крестьяне выживали, столица пировала.       Деревня, в которую держал путь Ким Минсок, находилась буквально за холмом. Стоило только обогнуть его по тропке — и в низине будут видны крыши хлипких домов раскинувшегося поселения. Вот только слишком тихо было… Неспокойно тихо.       За последние несколько часов пути Минсоку не встретилось ни одной живой души. Ни в отдалении, ни вблизи деревни. Не было ни мужиков, что шли в ближайшую крупную деревню кто торговать, кто покупать. Не было ни женщин, ни стариков, ни шумливых детей, что вечно бегают по округе да играются. Даже скотины в полях не видать. И если сначала Минсок не обратил на это должного внимания, то сейчас сии факты начинали его беспокоить. Особенно то, что, находясь в непосредственной близости от деревни, он ничего не слышал. Ни разговоров людей, ни криков пьяниц, ни гогота или кудахтанья домашних птиц, ни лая собак. Ничего. Лишь шорох ветра в листве огромного дуба, что одиноко рос на холме.       На секунду Минсок усомнился в своей памяти. Появилось стойкое чувство, что та его обманывает. Может, деревня была вовсе не за этим холмом, а дальше, ведь просто не могло быть так тихо.       Небо стремительно темнело. Оставаться в этих местах на ночь без крыши над головой не хотелось очень. Кругом лишь открытая местность, кишащая мерзкими тварями, встречи с которыми были если не опасны, то как минимум дискомфортны. Невозможно отдохнуть с тяжёлой дороги, если всю ночь ожидать нападения и обороняться.       Минсок пришпорил коня. Есть деревня или нет — можно было узнать, лишь обогнув холм. Раньше строить догадки и планы было попросту бессмысленно.       Они продирались сквозь полумрак. Конь глухо отбивал копытами по земле, подминая проросшую траву. Минсок, щурясь, вглядывался вдаль, изредка озираясь. Где-то вдалеке, кажется, среди травы, ему удалось уловить очертания торговой повозки, совсем окосевшей и развалившейся. Не стоило сомневаться, что она там оказалось не случайно. И Минсок был готов дать голову на отсечение, что мог найти рядом с ней останки лошади и самого хозяина повозки. Возможно, лишь кости, а возможно, и гниющее тело. Не к добру это было, ой не к добру.       За время своих скитаний Минсок понял главное: дорога место опасное. Она пролегает через дикие земли, соединяя жилые поселения, и частенько путники на ней пропадают. Кто-то по вине разбойников, кто-то — диких зверей, нередко бывало, что и по вине разной нечисти. Вблизи крупного города её встретишь нечасто, а здесь для неё раздолье. Ни тебе высоких каменных стен, ни вооружённых отрядов. Они-то территорию вокруг городов чистят, охраняют высшее общество, утопающее в шелках да жемчугах, а простых людей кому охранять? Да некому. У них ни стен, ни оружия. Так, вилы да лопаты. Это не так страшно, силушки у простого народа не богатырские. В деревнях всегда есть чем поживиться. То ребёнок далеко от дома убежит, а его — хвать! — и поволокут кто в лес, кто в гнездо, а кто и на месте сожрёт и не поморщится, бывает, и мужиков с дороги хватают, если те поздним вечером из соседней деревни будут возвращаться, да ещё и пешим ходом, а то и бабу в поле схватят, но бабы осторожные, они чуть что — сразу визг поднимают, что вся деревня сбегается. Ежели людей нет, то можно и скотиной поживиться. Коров, коз и лошадей съедают за милую душу. Стоит без присмотра оставить — и кого-нибудь точно не досчитаешься.       Волки в диких землях в основном предпочитают животинку есть, на людей без надобности не нападают, а вот нечисть всякая скотине людей предпочтёт, уж больно им вкус человеческого мяса нравится, особенно подгнившего.       История это давняя, так что люди деревенские с этим жить научились. На ночь запирают свою скотину, да и сами в дома прячутся до утра. Некоторые деревеньки, что покрупнее да побогаче, возводят стены высокие. От диких зверей да от мелкой нечисти это спасало.       Память Минсока не обманула. Деревня, погруженная в полумрак, действительно была за холмом. Очертания домов в сумраке были отчётливо видны, однако ни снаружи, ни внутри них света не было, как и признаков движения ни во дворах, ни по узеньким улочкам.       Деревня будто вымерла. Минсок не чувствовал там присутствия людей. Самые страшные и довольно очевидные догадки подтвердились. Остался лишь один вопрос: жители покинули эти места сами?       — Стой, Везир, — Минсок натянул повод.       Он колебался несколько секунд, но всё же решил ехать в деревню. Искать там ночлег было не самой светлой идеей, но лучшей из тех, что есть. Продолжать свой путь в ночи было глупо. До следующей деревни полдня пути. И он, и его конь изрядно устали, чтобы ехать дальше, да и ночь была непроглядной. К тому же Минсок всем своим существом ощущал, как с наступлением темноты закопошились обитатели здешних мест. Встреча с ними была бы не из приятных. Минсок не боялся, но и не лез на рожон почём зря.       Неспешным шагом конь шёл в сторону деревни. Ломиться туда на полном ходу было бы опрометчиво, учитывая, что Минсок не имел ни малейшего понятия о том, что же здесь случилось. Он знал наверняка лишь то, что деревня пуста, а кругом водится куча мелкой нечисти. В этом просто не могло быть сомнений. Отвратительный запах гниющих тел и крови был для них словно приглашение к столу. Они слетались на него как мухи на навоз. Пропустить такой пир они бы вряд ли смогли.       На въезде Минсок спешился и шёл дальше уже своими ногами, ведя под уздцы Везира. Конь, несмотря на то что был не из боязливых, отчего-то тревожился. Его нервное напряжение Минсок почувствовал ещё в тот момент, когда они только подъезжали, однако уже на въезде он вдруг начал козлить. Шёл неохотно, вырывался, пятился, отбивал копытами по земле, но не ржал в знак протеста и даже фыркал как-то очень тихо, будто боялся, что его могут услышать.       Минсок и сам это чувствовал. Тревожность и крепкий запах совсем свежей крови. Здесь он чувствовался совсем отчётливо и был таким сильным, будто сама земля была пропитана ей. Сомнений не осталось: жители деревни её совсем не покидали. Они всё ещё были здесь.       По пустынным улицам Минсок настороженно пробирался вглубь деревни. Пусть видно было плохо и какие-то детали укрылись от глаз, однако были вещи, которые не заметить было просто невозможно. У домов, что ближе к дороге, были поломаны изгороди, по двору разбросаны вещи, а двери выбиты.       Минсок помедлил, постоял немного в задумчивости, накинул повод на торчащую балку изгороди, выхватил прикреплённый к ней факел, достал из дорожной сумки огниво и принялся поджигать. Проводить разведку наощупь было нерационально. С третьего раза факел удалось зажечь. С шипением полыхнул огонь. Минсок знал, что на свет или шум кто-то придёт, если он не натолкнётся на них раньше, так что на всякий случай проверил, легко ли достаётся из ножен за спиной меч, и двинулся в ближайший дом.       Дверь дома была не просто выбита — она была вынесена от удара нечеловеческой силы. Влетела внутрь и рухнула под углом на стол, стоящий у дальней стены. Ни человек, ни тем более зверь или мелкая нечисть способны на такое не были.       — Магия? — с сомнением пробормотал Минсок себе под нос, осторожно проходя внутрь.       Чародеи? Ведьмы? Они способны на подобное, но они не столь вероломны, чтобы разорять деревни и врываться в дома. Обычно они облюбовывают себе какое-нибудь поселение и живут за счёт его обитателей. Питаются их силами, порой самими людьми, используют их для своих целей, по настроению помогают. В основном и чародеи, и ведьмы заключают с людьми устный договор, который при определённых условиях обеспечивает безопасность одним и выгоду другим. Уничтожать целое поселение не в их духе. Хотя если договор был нарушен или люди чем-то перед высшими силами провинились, то это могло бы стать расплатой, но Минсок знал только о двух или трёх случаях из ста, когда подобное случалось. И даже если это было маловероятно, исключать такой вариант не стоило.       Минсок огляделся. В доме царил беспорядок, но не такой, который бывает при нападении животных или нечисти, когда вещи ломаются или просто оказываются на полу. Создавалось ощущение, будто здесь побывали разбойники. Кровати были перевёрнуты, шкафы опрокинуты, мешки порваны, а их содержимое рассыпано по полу, открытые старые сундуки валялись по дому, в них ничего не было, но, судя по всему, разбросанные кругом вещи были из них. Среди всего этого безобразия у самой дальней стены, прямо за перевёрнутыми кроватями, лежало два тела — женщины и мужчины. Убиты они были явно не человеческой рукой и отнюдь не магией. На телах отчётливо были видны глубокие следы от когтей, походившие на медвежьи, но откуда медведю взяться в доме? Даже если предположить, что зверь вдруг пришёл в деревню, он бы скорее подрал людей, которым не повезло в этот момент оказаться у него на пути. В дома ни медведи, ни волки соваться бы не стали. Тем более выбивать дверь. На мелкую нечисть тоже мало было похоже. Кроме того, что они, как и дикие звери, не стали бы соваться в деревню, тем более в дома, следы на телах были оставлены не ими. У них когти мелкие и таких глубоких ран не оставляют. На живых они нападают нередко, однако больших скоплений людей избегают. Их лакомство — это немного подгнившее мясо трупов, но если еды нет, целью становятся одинокие путники, заплутавшие дети, максимум жители с самых окраин, что по неосторожности показали своей нос из дома поздней ночью. Да и нападают они совсем не так, как это нечто: обычно напрыгивают на человека, вцепляются в него когтями и вгрызаются в шею. Зубы у них острые, их стоит опасаться больше, чем когтей. Когти только неглубокие царапины оставят, а вот если нечисть вцепится зубами, то с лёгкостью может кусок оттяпать.       Минсок принюхался. У него было стойкое ощущение, что инцидент в этой деревне случился не меньше недели назад, уж как-то очень всё здесь было мёртвым, однако головой он понимал, что случилось всё не так давно — день, максимум два назад.       Минсок неспешно вышел из дома. Он собирался осмотреть всю деревню, чтобы хоть немного понять, что же здесь случилось. В голове не укладывалось, что целая, пусть и небольшая деревенька была уничтожена всего в дне или двух пути от него. Если бы он чуточку поторопился, то оказался бы непосредственным участником этих страшных событий. И тогда жить ему или умереть — решал бы исключительно случай.       Оставив коня позади, Минсок пошёл обследовать деревню дальше. Оглядывать дома он перестал после второго или третьего. Разительно в них ничего не менялось: всё тот же беспорядок, будто кто-то намеренно что-то искал, причём что-то очень определённое, потому что на разбойников это было совсем не похоже. Ни еду, ни деньги, ни одежду или какую ещё утварь, что в быту пригодится, даже не тронули, а ведь времена не самые богатые, чтобы так расточительно всё это бросать, хоть и ради поисков какой-то очень определённой вещички. Нет-нет, а что-нибудь они бы с собой прихватили.       У домов, что находились дальше, двери были настежь распахнуты, а не выбиты как у первых, и тела людей были уже на улице. Видимо, заслышав крики и грохот, люди начали выглядывать из своих домов, и те, кому не повезло, лежали рядышком или в паре шагов от собственного дома, а тем, кому повезло чуть больше или же они были сообразительнее и расторопнее, не повезло напороться на когти прямо на дороге.       Хотя сказать было трудно, на что именно они напоролись, потому что тела были практически изорваны в клочья. Угадывался почерк падальщиков. Видимо, набежали, почуяв свежую кровь. Однако сколько их здесь? Стайка? Судя по тому, что окрестности деревни просто усеяны останками, падальщики здесь обосновались давно. Если порыскать поутру, можно бы было найти их гнездо, возможно, даже не одно. Правда, был ли смысл его уничтожать, когда рядом была целая перебитая деревня? Даже если бы Минсок убил местных падальщиков, сюда бы непременно сбежались другие, место-то злачное. Здесь мало было гнездо жечь, здесь всю деревню нужно было сжигать вместе с округой. Хотя Минсоку казалось, что здесь уже ничем не поможешь —настолько сам воздух пропитался смрадом гниющих тел и крови, что ни костёр, ни что-либо ещё тут помочь были не в состоянии.       У Минсока как-то не вязалось. Как бы он ни пытался обмозговать произошедшее, у него выходило, что это либо шибко разумная нечисть, либо человек, управляющий не слишком разумной, но определённо сильной нечистью.       Ни то, ни другое Минсоку однозначно не нравилось. Не хотелось ему встревать без всякой надобности. Связываться с сильными мира сего всегда напряжно. Минсок никогда не рвался к геройским титулам и славе, не петушился просто оттого, что знал, как правильно мечом размахивать. Всё, чего он хотел, — это спокойно проживать свою жизнь где-нибудь в тишине и покое, подальше от людей и прочей нечисти. Вот только ни сбережений на это не было, ни подходящего места Минсок себе так и не приглядел. Было, конечно, несколько вариантов, вроде бы идеальных, почти что мечта во плоти, только основной их проблемой было то, что кто-то до Минсока их уже облюбовал. То ведьмы, то духи, то земля проклятая, то ещё что-нибудь в том же духе. Осесть было просто негде, вот и приходилось кочевать от деревни к деревне, от города к городу. А почему кочевать? Да потому, что осесть там он не мог. Люди таких, как он, не очень жалуют, правда, ровно до тех пор, пока помощь не понадобится. А там уже и лобызания, и лицемерие будет, всё что угодно, лишь бы цену сбить. Им свои жизни, конечно, дороги, но не настолько.       Факел потрескивал в темноте, тишина опустилась на деревню вместе с ночью. Ощущать себя одним единственным живым человеком среди десятка некогда обитаемых построек было странно. К одиночеству за пределами селений Минсок давным-давно привык, но блуждать по братской могиле, которая ещё совсем недавно была деревней, было не то чтобы непривычно — просто по-особому тревожно. Особую атмосферу добавляла ночь. Сгущала краски, обостряла чувства, усиливала эмоции, заставляла всем телом напрягаться.       Неподалёку, шагах, может быть, в десяти, послышалось мерзкое то ли хрипение, то ли кряхтение. Минсок отвёл факел чуть назад, чтоб не слепил глаза и дал рассмотреть нечто, что направлялось в его сторону. Рука привычно легла на прохладную рукоять двуручного меча, однако доставать его Минсок не торопился. Выжидал. Он первым никогда не нападал. Из принципа. Будь то нечисть, зверь или человек, Минсок всегда давал ему шанс. Возможность выбрать. Если пройдёт стороной — проживёт столько, сколько проживёт, если же решит напасть, жизнь его оборвётся ровно в это же мгновение.       Нежить, видимо, не имела ни малейшего представления о том, что сейчас ей дают какой-то выбор. Существо это не воспринимало Минсока даже как жертву, скорее, как незваного гостя, вторгшегося на его территорию. Любое живое и не совсем живое существо в такой ситуации решит атаковать, так заложено в его инстинктах. Они бы вполне могли разойтись миром, ведь Минсок ни в коем случае не собирался покушаться на горы мёртвых тел, раскиданных по всей деревне, но объяснить это был просто не в состоянии в силу скудности ума и отсутствия разума у мелкой нечисти. Будь это кто-то посущественнее, разумнее, Минсок бы мог вступить с ним в диалог, но в этом случае приходилось брать силой. Только её эти твари и понимали.       Минсок чуть присел и стал медленно отступать в сторону. Он знал, что любое его резкое движение наверняка спровоцирует нападение, и при таком повороте сюжета ему же лучше, если меч будет у него в руках.       Он отошёл подальше от изгороди, на середину дороги, где бы ему и его мечу ничего не мешало. Нужно было достаточно пространства, чтобы резко вытащить из ножен своё оружие и буквально сразу же нанести удар. Совместить он не мог. Если он будет вытаскивать меч из ножен, одновременно используя это как замах, удар придётся точно сверху и будет слишком слабым. Лезвие застрянет в хлипкой черепушке. Чтобы разрубить пополам, нужно использовать две руки, и мечу бы быть для этого свободным от ножен, потому что они смягчают силу удара. С одной рукой Минсок мог нанести либо колющий удар, либо попробовать размахнуться и во вращении снести существу голову.       Так или иначе, двуручный меч был слишком длинный и тяжёлый, чтобы воевать им только с одной рукой. Баланс был ни к черту, удар наносился слабо. Определённо нужна была вторая рука. С ней было и удобнее, и привычнее. Она сама ложилась на рукоять.       Минсок бы мог до самого утра раздумывать о том, как бы ему было сподручнее нанести удар, однако всё решил случай. Стоило неосторожно дёрнуть с трудом поддающийся меч из ножен, как характерный металлический звон привёл существо в движение.       Атака была стремительной, скорости падальщика мог позавидовать любой зверь. У Минсока не было времени даже на одну самую короткую мысль, а на то, чтобы оценить ситуацию и продумать свои действия, и подавно. Решающую роль сыграли инстинкты. Тело повело в сторону. Минсок увернулся от атаки, в ту же секунду вынимая из ножен меч и, отбросив в сторону факел, ухватился за рукоять двумя руками, чтобы замахнуться и нанести удар ровно сверху, отсекая существу голову. Та упала на землю с глухим грохотом, а тело существа, сделав по инерции ещё несколько шагов, рухнуло следом, несколько раз дёрнулось и замерло.       Ещё какое-то время Минсок простоял неподвижно, невидящим взглядом глядя на тело существа перед собой и прислушиваясь к звукам. Было тихо, только Везир топотал и боязливо фыркал. Не любил он нечисть по причине того, что у неё не было никаких моральных принципов.       Убедившись, что поблизости никого нет, Минсок убрал в ножны меч, подобрал с земли лишь чудом не потухший факел и неспешно двинулся к коню. Настало время искать им двоим укрытие на ночь.       Поначалу Минсок подумывал остановиться в одном из домов и впервые за долгое время отоспаться на кровати, однако конь туда определённо не поместится, а оставлять его одного в этом опасном месте Минсок не решался. Чувствовал свою ответственность за сохранность животного, да и очень неудобно было бы ему потерять коня прямо посреди дороги. Идти пешком в следующую деревню желания не было совсем. И даже если принять во внимание, что падальщики, которыми через пару часов непременно наполнится деревня, могут не проявить интереса к живому коню при условии, что еды им здесь и так навалом, Минсока никак не оставляла в покое мысль, что в этих краях обитает что-то гораздо страшнее, чем стайка нежити. Существование именно этого неизвестного объекта тревожило Минсока больше всего. Личность его он никак не мог определить, сколько бы ни пытался. Его мотивы были не ясны. Минсок даже не был уверен, что это существо разумное. Наверняка известно было лишь то, что убивает оно не из-за голода и наверняка не ради собственной защиты. Минсок не испытывал воодушевления от перспективы столкнуться здесь с кровожадным чудовищем.       Побродив немного по деревеньке, Минсок наткнулся на относительно небольшой амбар, в котором, однако, он с комфортом мог устроиться вместе с Везиром. Смущало лишь то, что запереть высокие двустворчатые двери изнутри было довольно проблематично. Так уж вышло, что никому не приходило в голову, что может возникнуть надобность запираться там изнутри.       Обойдя помещение дважды, чтобы удостовериться, что оно безопасно и Минсоку не придётся соседствовать ни с трупами, ни с любителями ими полакомиться, он расседлал Везира, свалил в углу сено и рухнул на него, хотя хотел бы на кровать.       Минсок закрыл глаза, желая до утра забыться тихим и спокойным сном. Желание это было определённо хорошим, но в жизнь вряд ли воплотимым. Всё же не то место он выбрал, чтобы отдыхать.       Сильно хотелось есть, да и коня напоить и покормить бы не мешало, однако время, чтобы им обоим трапезничать, было совершенно неподходящим. Везир это прекрасно понимал и обиды не держал. Он бы и сам не сунулся туда один, чтобы искать себе продовольствия и воды. Сознательный он был. Или же достаточно разумный, чтобы не высовываться ночью из безопасного места. Уважая решения своего хозяина, он и сам решил взять с Минсока пример и подождать со своими плотскими желаниями до утра.       А ночь была неспокойной. Почти до самого рассвета вокруг амбара шастала нечисть. Хрипела, кряхтела, шипела и чавкала, пожирая трупы жителей деревни. Заснуть под эти мерзкие звуки было очень сложно. Может быть, нос уже немного привык к смраду гниющей плоти, которым провоняла и деревня, и её ближайшие окрестности, однако от этого отвратительного чавканья и хрипения сводило живот и тошнота подступала к горлу. Минсок ничего не мог с собой поделать, но эти звуки рисовали в его воображении красочные картины того, как нежить пожирает мёртвую плоть. Как впивается в неё своими острыми зубами и рвёт, а потом с наслаждением, с причмокиванием пережёвывает. От сих картин тошнило страшно, совсем не метафорически, а вполне реально.       И постоянно Минсоку казалось, что вот-вот и эти существа проберутся в амбар, хоть ума на это им бы явно не хватило. Однако слышно их было настолько отчётливо, что казалось, будто они ходят не за стеной, а уже внутри. Каждый их шаг, каждый их хрип был слышен как будто над самым ухом.       Перед рассветом всё стихло. Минсоку удалось наконец провалиться в спокойный сон, а не болтаться на грани. Это очень утомляло сознание. Оно путалось, реальные детали мешались с вымыслом разума, так что было сложно отличить одно от другого, и потому несколько раз Минсок вскакивал, хватаясь за меч, потому что был уверен, что нежить прорвалась.       Когда сумерки сгустились перед рассветом, а первые лучи солнца ещё не показались из-за горизонта, в нос ударил сильный холодный запах свежей крови, перебивающий любые другие, а следом округу огласил не человеческий и абсолютно точно не звериный гулкий вой. Он был низким и настолько оглушающим, что, казалось, даже земля от него начинала дрожать, а кровь стыла в жилах. Везира от него обуял животный страх. Он принялся бесноваться, с тревожным ржанием вставал на дыбы, и если бы Минсок, разбуженный воем, не вскочил бы со своего места, то наверняка был бы затоптан собственным испуганным конём.       Минсок тут же выхватил из ножен меч, принимая оборонительную позицию. Сон сняло как рукой. Сердце бешено колотилось. От воя шла кругом голова, и барабанные перепонки содрогались от вибраций, отчего появлялось ощущение, что они попросту лопнут. Минсок не знал бежать ему или прятаться. Хотелось то ли забиться в дальний угол, под самое сено, закрывая уши руками, то ли ринуться из амбара с мечом наперевес и кромсать без разбору всех, кто попадётся на пути. Минсок впервые в жизни был настолько растерян и чувствовал страх. Не из-за существа, которое издавало этот звук, а из-за собственного тела, которое вело себя странно и совершенно не поддавалось контролю. Это было словно помутнение. Долгих несколько минут Минсок боролся с собой, стараясь удержать себя на одном единственном месте. А потом всё резко стихло, так же внезапно, как и началось. Только нестерпимый запах свежей крови никуда не делся.       Несколько долгих мгновений Минсок приходил в себя. Убеждался, что тело снова слушается его, и, только уверившись, он ненадолго отложил свой меч, чтобы утихомирить беснующегося коня. Тот успокоился не сразу. Какое-то время Везир будто не осознавал, где находится, и даже не узнавал хозяина. Безумный страх блестел в его глазах даже в непроглядной темноте амбара.       Как только конь успокоился, Минсок подхватил с холодной земли оружие и неторопливо двинулся в сторону выхода. Осторожно приоткрыв дверь, он опасливо выглянул и, лишь убедившись, что поблизости никого нет, вышел.       На улице уже светало. Было что-то особенное в раннем утре в деревнях. Оно было многообещающим, полным надежды. Конечно, не для местных жителей, ведь для них надежды уже не было, но для Минсока было в утре что-то трепетное и радостное. С ним приходило желание жить.       Минсок внимательно огляделся вокруг, однако вблизи абсолютно точно не было никого. Даже намёка на существо, которое могло издавать столь ужасающий вой. Минсок помедлил, но всё же решил пойти дальше.       Он вышел на дорогу и медленно побрёл по своему вчерашнему маршруту. В лучах рассветного солнца деревня выглядела иначе. Не было в ней той мистичности, что была ночью, но от этого она пугала не меньше. В ней чувствовалась живая, немного беззаботная сельская атмосфера, и если чуть выше поднять голову, создавалось ощущение, что вот-вот из домов начнут выходить люди, деревня заживёт своей обычный жизнью, снова станет шумно, но если голову чуть опустить, то сразу вспоминалось, почему этого точно не будет. В свете солнца изуродованные, изорванные в клочья тела выглядели пугающе. От них в душе возникал диссонанс. При виде такого пейзажа становилось действительно страшно. Страшно, что целая деревня была перебита. Были ли какие-то для этого предпосылки или же нет — значения особо не имеет. Важно лишь то, что сейчас все, кто здесь жил, лежат мёртвыми, и это случилось совершенно внезапно, без объявления войны, без предупреждений. Их уничтожили. И не похоже, чтобы до этого кому-то было дело. Страшно, что в соседней деревне об этом не знают. А если знают, то ещё страшнее.       Могли ли все эти люди, проснувшись одним таким же прекрасным утром, знать, что в этот день, в полдень или ближе к ночи их всех не станет? Больше десятка людей. Не из-за политических убеждений, противозаконных действий, бунта, глупости или халатности, а просто потому что. Это ведь несправедливо. Жертвовать своей жизнью не за что-то, а просто «потому что» совершенно несправедливо. У них даже шанса не было. У них не было даже надежды на то, что их похоронят как людей, воздав все почести. Минсоку было их по-человечески жалко и очень обидно, что ничего он с этим сделать не смог, хотя был совсем рядом.       За долгие годы странствий он насмотрелся на всяческую несправедливость, жестокость и смерть. И каким бы циничным ни сделала его жизнь, каким бы безразличным он ни пытался казаться и как бы сильно ни хотел, чтобы сердце его очерствело и перестало принимать чужое горе как своё, он просто ничего не мог с этим сделать. Ему было жалко людей, и беды их находили отклик в его душе. Жалеть и сострадать людям, которые никогда не делали для него того же, помогать тем, кто просит о помощи, хотя ему никогда и никто не помогал, было, возможно, очень глупо, но меньше всего в жизни Минсок хотел становиться таким же, как те, кого он в своё время всем сердцем ненавидел. Сейчас ненависть отступила. Возможно, и не ненависть это была. Со временем просто пришло понимание, что в этом мире всё же присутствует какая-никакая кармическая справедливость и всем за их дела рано или поздно воздастся. И не нужно кровавой мести, не нужно причинять им страданий. Однажды они получат то, что заслужили, и это будет самой сладкой, самой приятной справедливостью.       Минсок дошёл почти до самого въезда в деревню, хотел было развернуться и пойти обратно в амбар, однако что-то дёрнуло его пойти дальше, на перекрёсток, где дорога, что тянулась от въезда, разветвлялась. В этом не было почти никакой необходимости, ведь в округе никого было не видать, только Минсоку всё равно было неспокойно. Не мог он просто махнуть рукой и пойти обратно. Осознание, что осталась какая-то часть территории, им не осмотренная, на него давило. Это было навязчивой мыслью, это раздражало. Минсок привык всё доводить до конца, и сейчас для него небольшая территория въезда была как недостающий пазл.       Он вывернул из-за угла дома без особых надежд, ведь ему нужно было осмотреть место лишь для проформы, для собственного спокойствия, и, разумеется, он совершенно не ожидал, что именно здесь он отыщет то, что искал. То, зачем, собственно, погнался.       На дороге, почти что на самом выезде из деревни, в лучах рассветного солнца стояло нечто. Минсок на мгновение опешил, потому что попросту не знал, как ему реагировать на это существо. Его он видел впервые, не мог знать, насколько существо для него опасно и что вообще из себя представляет, однако судя по тому, что оно не предпринимало попыток напасть или бежать, да и вообще не очень было заинтересовано в существовании Минсока, для него оно угрозы не представляло.       Минсок стоял не шелохнувшись, лишь поудобнее перехватил меч. Так, на всякий случай, потому что чувствовал, что существо в нём не заинтересованно совершенно. Просто Минсоку было спокойнее, когда он был уверен, что мог бы дать отпор в случае нападения.       Небо стремительно светлело, краски его становились насыщеннее. Несмотря на редкие лучи рассветного солнца, Минсоку отлично удалось разглядеть существо. Нечто было антропоморфным, уверенно стояло на двух ногах и слишком походило своими повадками на человека, если не считать искажённых пропорций, каких-то уж очень невнятных черт лица и оленьих рогов, торчащих из-под похожих на гнездо спутанных волос. Тело его было вытянутым, худым, сутулым. Руки и ноги непропорционально длинными. Пальцы рук были неестественно тонкими и походили на сильно заострённые колышки, да и сами руки издалека напоминали чем-то изломанные ветви. Кожа была темной, немного сероватой, похожей на кору. Одето нечто было в лохмотья, хотя и одеждой это было назвать трудно. Скорее, какие-то потрёпанные, совсем уж прохудившиеся тряпки были обёрнуты вокруг болезненно худого тела.       У существа были спутанные волосы ниже плеч и густая неухоженная борода. Со стороны он напоминал исхудавшего от голода старика, который бродит по округе в поисках еды, но было в нём что-то такое, что даже на секунду не давало усомниться, что он не человек. Возможно, в какое-нибудь тёмное время суток его ещё можно было спутать со стариком, однако в свете солнца это было почти невозможно. Его лицо, что трудно было разглядеть из-за бороды и спутанных волос, было не старческим. Оно вообще было будто не человеческим. Похожим на творение ребятни, которая решила сделать из подручных средств куклу. Глаза-бусинки, немного косоватые, близко посаженные и уж очень масленые, блеск их был виден даже Минсоку. Носом служил небольшой бугорок, а рта и вовсе видно не было. Минсок предположил, что ртом ему служит неприятная щель, оставленная будто бы топором, однако уверен в этом не был.       Стояло существо вполоборота, аккурат напротив одного из домов. И нет, Минсок был уверен, что он не случайно встал именно там. Это было его вполне осознанное решение. Ему в этом доме что-то было нужно.       В какой-то момент, Минсок не помнил точно в какой, возможно, ровно в тот момент, когда он появился из-за угла, существо повернулось к нему и долго смотрело своими маслянистыми глазками. Устало, без особого интереса, без доли страха. Ему был совершенно безразличен Минсок, равно как и Минсоку были бы безразличны домашние птицы, прогуливающиеся по этой дороге. В нем не было надменности или пренебрежения, просто к своей обиде Минсок почуял, что существо в нём опасности не видит вовсе не потому, что тот не собирался нападать, а потому, что, даже если нападёт, это окажется больше досадно, чем опасно и страшно.       Неожиданно существо отвернулось, вскинуло голову к голубому небосводу и долго смотрело, словно стараясь на нем что-то разглядеть. Минсок продолжал пристально глядеть на существо, однако в какой-то момент любопытство взяло своё, и он тоже отвернулся, чтобы посмотреть туда же, куда и оно. Ему было интересно, что же оно там увидело, на что так пристально смотрело, однако… там не было ничего. Совершенно голое, без единого, даже самого махонького, облачка, небо. Ни птиц, ни чего-либо ещё не было. Смотреть было совсем не на что.       Минсок повернулся к существу, чтобы убедиться, что именно туда оно смотрит, только на том месте, где оно только что стояло, его уже и не было. Озадаченный, Минсок принялся озираться. Неужто его обманули. Как ребёнка обвели вокруг пальца.       Минсок оглядывался в поисках существа, пока не заметил, как оно стремительно удаляется в сторону леса. Его шаги были большими, каждый следующий становился быстрее предыдущего. Существо разгонялось, пока в один прекрасный момент не встало на четвереньки и не побежало на полной скорости, прячась от солнечных лучей в тени холма, а затем и высокой стены леса.       Не думая долго, Минсок сорвался с места следом за существом. Он не имел ни малейшего понятия, зачем ему нужно было преследовать нечто, определённо его сильнее. Он даже не знал, какой в преследовании был смысл. Чего Минсок этим хотел добиться? У него не было никаких личных претензий к этому существу, да и связываться с ним без веских причин было сущей глупостью, но Минсоку отчего-то было просто необходимо бежать за ним следом. Так и только так, ему казалось, он мог понять, с чем имеет дело.       В тот момент, когда Минсок, запыхавшись, вбежал на холм, существо уже преодолело заросшие поля и маячило у кромки леса. Его скорость была невероятной, Минсоку было глупо надеяться, что он сможет хоть чуть-чуть нагнать утреннего гостя. Возможно, реши он преследовать утреннего гостя на Везире, хоть какой-то шанс у него был, а так можно было бы даже силы не тратить.       Минсок устало привалился к дереву, провожая взглядом существо, и попытался отдышаться. Ноги с непривычки ныли. Давненько он уже так отчаянно и быстро за кем-то не бегал. В обычной жизни у него редко была в этом необходимость, а ежели и была, то сподручнее было использовать для этого своего коня.       Переведя дух, Минсок неуклюже спустился с холма на дорогу, почти что волоча за собой меч. Обессиленное тело, видимо, из-за давнего отсутствия регулярных физических упражнений, на которые в седле попросту не было времени, очень плохо и с опозданием реагировало на команды мозга. Негнущиеся ноги пульсировали при каждом шаге. Наверное, Минсок уже был староват для этого. Всё же годы брали своё. И пусть тело как было, так и осталось молодым, оно все равно изнашивалось. Если оно не подвергалось старению, это вовсе не значило, что не ломалось, не приходило в полную негодность и прочее.       Минсоку хотелось вернуться обратно в деревню и провалиться в сон на час-другой или же вовсе до темноты. Пока было спокойно, пока нежить снова не выползла из своих гнёзд, отдохнуть бы немного, потому что он чертовски устал. И от дороги этой бесконечной, и от людей, и от монстров, и от того, что будни его — это одно лишь одиночество да смерть. Он бы хотел держаться подальше от политики, от повседневных человеческих проблем. Хотел бы не быть частью чужого горя, хотел бы перестать ловить на себе косые взгляды и пытаться не замечать ни проклятий, ни оскорблений, ни плевков себе в спину. Он бы вполне мог расчистить себе здесь землю. Убрать трупы в деревне и в округе, порезать расплодившуюся нежить в здешних краях. Превратить маленькую деревеньку в собственный форд и жить здесь какое-то время, а может, и остаться навсегда. Запасы здесь есть, на какое-то время хватит. Неподалёку деревенька, в которой можно было бы продать вещи, лично Минсоку не нужные. Одежду, утварь, разные украшения, книжки, да в общем все, что найдёт. Деревенька эта была, конечно, не из богатых, но тут можно было найти вещи на продажу. Даже если за гроши, всё равно какие-никакие деньги.       Возможно, при других обстоятельствах Минсок бы принял решение остаться. Если бы, допустим, что-то вынудило жителей бежать в другое место. Армия, к примеру, короля, которая решила подавить зарождающийся бунт в этой деревеньке. Информация об этом поступила из не очень надёжного источника, и проверять её никто не стал. Решили действовать сразу. Вот в этом случае, если бы деревня была брошена, Минсок бы остался здесь намного дольше, но обстоятельства были другие. Жить в месте, залитом кровью и заваленном трупами, он особо не хотел. Не очень хорошо это влияет на карму. Даже если место почистить, всё равно гиблым будет. Как минимум до тех пор, пока монстр, который и учинил весь этот беспредел, все ещё в этих краях.       Хорошенько все обдумав, хотя это ни на что и не повлияло, он решил двигаться дальше. Если уж и жить где-нибудь в землянке подальше от людей, то желательно бы ближе к столице. Там поспокойнее. Хотя частенько вспыхивают перевороты, разбойники беснуются, да партизанские отряды вечно туда-сюда шастают, зато разных тварей меньше. Как-то нежить и прочие чудища стараются не встревать в разборки людей, в особенности в битву за власть. Дело это гиблое.       В деревне действительно было чем поживиться. Минсок неторопливо обошёл несколько домов в поисках припасов и посуды. Впервые за долгое время у него наконец-то был полноценный неспешный завтрак на свежем воздухе, которым бы он наслаждался значительно больше, если бы вид и аппетит не портили раскиданные по дороге тела. Их Минсок отчаянно старался игнорировать, впрочем, как и Везир. Его трупы беспокоили в большей степени. Мало того что они перебивали своим видом и запахом аппетит, так ещё и задевали его эстетические чувства.       Часам к семи или восьми, когда солнце уже поднялось над горизонтом и уверенно светило, постепенно нагреваясь и опаляя горячими лучами открытые участки кожи, Минсок был готов ехать дальше, но уехать отсюда просто так он тоже не мог. Он сказал себе, что его не волнуют тела на улице, как и падальщики, их пожирающие, ведь они в равной степени имели право на существование, к тому же, была большая вероятность, что, оставь он их сейчас, вполне бы мог вернуться через пару дней, чтобы уже за деньги их уничтожить. Ему бы достаточно было припугнуть жителей следующей деревни, сказав, что, когда сбежавшиеся трупоеды подъедят всю мертвечину в деревне и, голодая, начнут скучать по праздным временам, тогда обязательно направятся в сторону ближайшей деревеньки, чтобы пополнить запасы еды. И им будет плевать, что свежее мясо их не самое любимое лакомство. Они знают, что можно убить жертву и подождать, когда мясо похерится, просто не делают это излишне часто. Однако, пресыщенные подобной жизнью, они расплодятся, и им уже будет мало убивать по одному заплутавшему путнику в месяц или два. Им захочется большего, тем более, что они уже такую жизнь распробовали. А если начнут на целые деревни нападать и к такой жизни пристрастятся, то станут огромной проблемой для крестьян. Конечно же, в конечном итоге государство возьмёт это под контроль, где-нибудь недалеко от столицы, а до этого позволит этим монстрам нападать на людей и дальше. Это они называют экономией. Такая у них политика в эти тяжёлые времена. Чем меньше голодных крестьянских ртов, тем лучше столице, а то ведь эти простолюдины плодятся как тараканы. У государства просто нет средств, чтобы содержать этих паразитов. В столице и так кризис. Вместо чёрной икры на хлеб красную мажут. Еле справляются. Страдают очень, не то что эти крестьяне в своих деревнях. Подумаешь, они там от голода умирают. Уж лучше смерть, чем с чёрной икры на красную переходить.       Может быть, Минсоку стало тошно смотреть на горы тел, а может быть, он был слишком жалостливым, потому решил, что жители деревни не заслужили такой судьбы. Никому не пожелаешь столь страшной смерти и мерзкой судьбы — быть растерзанными трупоедами. Потому принял, как ему казалось, единственное верное решение — сжечь тела или то, что от них осталось. Чтобы ещё больше нежити не сбежалось, чтобы она огромной волной не обрушилась на следующую деревню, да и просто в оплату своего разбоя, ведь Минсок планировал забрать из деревни немного хоть что-то стоящих вещей и припасов. Мёртвым они больше не нужны, а вот ему бы они очень сильно пригодились. Возможно, сейчас у него дела и шли не очень плохо, но кто знает, как повернётся жизнь в ближайшем будущем. Было кощунством уходить отсюда с пустыми руками, и, чтобы очистить совесть, он решил немного очистить эти места.       Отыскав небольшую телегу, еле живую, почти что разваливающуюся на части, он впряг в неё Везира, погрузил тела и в несколько заходов вывез их в поле, где собирался устроить огромный костёр. На это ушло неожиданно много времени. Он провозился почти до самого вечера, изрядно устал и к концу уже не очень церемонился с телами, мысленно оправдывая себя тем, что даже такое его отношение к усопшим лучше, чем то, что с ними происходило до этого.       Костёр вышел большим. Палёной плотью несло на всю округу. Минсок не знал молитв, потому над горящими телами их не читал. Лишь сложил руки на груди да побормотал себе под нос пожеланий удачи на том свете всем жителям, павшим в этой деревне.       Дожидаться, когда костёр потухнет, Минсок не стал. Тот мог гореть до самой темноты. Конечно, было бы правильным убедиться, что тела догорят или огонь не перекинется на траву, а затем на лес, но у Минсока просто не было столько времени. Ему нужно было добраться до следующей деревни до темноты, а он ещё даже не успел обыскать дома.       Уходить приходилось в спешке. Минсок оставил Везира на распутье деревенских дорог, недалеко от въезда, а сам пошёл обыскивать дальние дома, что уцелели в большей степени. По его мнению, найти там что-то ценное было куда проще. Там Минсок наткнулся на домик местного лекаря. Размах у него был, конечно, не столичный, да ему и не нужно этого было в такой маленькой деревеньке. Для таких небольших населённых пунктов был характерен весьма ограниченный спектр проблем и заболеваний, с которыми нужно было уметь справляться. Здесь не нужна была ни учёная степень, не серьёзные научные познания. Хватило бы вполне и базовых, весьма поверхностных для повседневных проблем.       К счастью, дом лекаря, находящийся где-то на отшибе, почти что отдельно от самой деревеньки, уцелел больше остальных. Стол был перевернут, вместе с ним и разные плошки, тарелки и прочая посуда с мазями, порошками и другими лечебными средствами. Однако Минсоку удалось отыскать небольшой устойчивый шкафчик в углу дома, старый, зато выполненный очень искусно. Определённо дорогой и купленный где-то в столице, пусть и много лет назад. В нем обнаружилось множество скляночек с весьма сомнительным содержимым, но были и очень полезные вещи, которые если Минсоку и не пригодились бы никогда, то стоили весьма хороших денег. Были они не столько редкими, сколько просто трудно добываемыми. Их в основном делали в столице, так что до деревень они если и доходили, то очень редко, а цены на них были просто запредельными, впрочем, и спрос на них был специфическим. Не для повседневного использования были эти лекарства. Минсок не задумываясь сгрёб их в сумку, аккуратно устраивая, чтобы не побились по дороге, а следом и несколько неизвестных, назначение которых представлял себе смутно, но удачу с ними решил попытать.       Дальнейший обход был весьма скучен и не очень плодотворен. Из вещей почти ничего ценного не было, а то, что было, приходилось бы брать огромными партиями, чтобы хоть немного на этом заработать. В основном Минсок собирал еду и немногочисленные монеты, только их нужно было ещё постараться найти. Деревенский народ не богат, потому и трясся над каждым грошиком. Прятал его так, будто от него зависела судьба. Страдая от набегов разбойников, народ научился одному хорошему приёму: они оставляли как бы спрятанными в весьма очевидном месте небольшую сумму, а остальное прятали так, чтобы никто, даже они сами, найти не могли. Это гарантировало им то, что в случае набега разбойников и при условии, что им оставят жизнь, было бы на что жить.       Искать заначки Минсоку надоело достаточно быстро. Времени на это уходило изрядно, а результат был, мягко сказать, не очень. У Минсока, возможно, просто не было достаточно мотивации, чтобы копаться с этим до самой темноты. Ему деньги были нужны не настолько сильно, хоть он и не был шибко богат.       Как итог, в деревне Минсок задержался дольше положенного, но ни материальной, ни какой-либо другой выгоды от этого не получил. По небольшим прикидкам, всё, что он успел насобирать, стоило сущие гроши и могло служить лишь приятным бонусом к путешествию, нежели достойным уловом.       Минсок с досадой осмотрел последний дом, в котором, к большому сожалению, так и не смог обнаружить ничего стоящего, и грустно побрёл прочь к уже давно ожидающему его коню. Выдвигаться нужно было срочно.       Минсок закинул за спину два не очень объёмных мешка, тяжело вздохнул и поспешил по дороге. Конечно, его терзало смутное сомнение, что в одном из этих домов, возможно, зарыт клад, который Минсок не нашёл, потому что у него просто не было на это времени. Было бы очень досадно, если бы шкатулку или мешочек с несметными сокровищами нашёл кто-то другой, но что поделать. Этот мир так устроен. Кому-то везёт больше, кому-то меньше, а кому-то вообще не везёт. Минсок, может быть, давно уже исчерпал свои резервы везения, так что трофей перейдёт в руки кому-нибудь другому. Да и черт с ним.       Закрепив оба мешка за седло, Минсок уже хотел было запрыгнуть на коня и помчаться наконец к следующей деревне, вот только не смог. Терзало его, что он свой клад не нашёл. Это чувство, что он может лежать в одном из ближайших домов, просто покоя не давало. Словно азарт. Как в карточной игре, когда ты стабильно проигрываешь, но тебе всё равно кажется, что в следующий раз точно попрёт. И ты продолжаешь играть, партию за партией, только удача так лицом и не поворачивается, и ты остаёшься без денег, в одном исподнем, жутко разочарованным и с призрачным чувством, что хвост удачи почти был в твоих руках и в следующей партии ты бы точно отыгрался, только не хватило чуть-чуть.       Вот и у Минсока сейчас было такое чувство, а времени, чтобы осматривать оставшиеся дома — нет. Он, может, и хотел бы взять и уехать, но просто не мог. Был в нём некий азарт. Он решил пойти ва-банк.       — Постой здесь чуть-чуть, — Минсок по-дружески похлопал коня, — я ещё в один дом забегу. Быстро.       Наверное, это решение можно было назвать судьбой. Сложно было на сто процентов сказать, выиграл он или проиграл от того, что пошёл в тот дом, потому что известно это стало бы лишь спустя время, но что это был поворотный момент — можно было сказать весьма определённо.       Минсок успел дойти лишь до двери. Он даже не успел переступить порог. Так и замер с занесённой ногой, потому что краем глаза уловил движение, а затем послышался торопливый топот быстрых шагов. Он обернулся почти мгновенно, немного озадаченно, потому что даже подумать не мог, что здесь не один. И, что самое обидное, даже не почувствовал чужого присутствия, хотя человек был от него через улицу.       Минсок озадаченно глядел, как худощавый юноша, держа в руках небольшой мешочек, стремительно нёсся к Везиру. Он закинул свой багаж на коня, ловко всунул ногу в стремя и запрыгнул в седло, подхватывая поводья. Юноша глухо ударил пятками по бокам коня, от нетерпения даже подскочив в седле, и наверняка был в этот момент уверен, что это был его лучший, самый идеальный побег. Ведь он мало того что унёс ноги со своим награбленным, так ещё и чужое прихватил. И так бы и было, если бы не одно большое «но». Везир был весьма гордым конём, и будь он проклят, если позволит какому-то незнакомому мальчишке собой командовать. Он не сдвинулся с места. Решил прикинуться дурачком и глумливо заржать, в надежде, что и Минсок оценит эту шутку.       И Минсок оценил, правда, не сразу. Он был в ступоре. Вся эта сцена развернулась на его глазах, буквально в двух шагах от него, а он даже не пошевелился. Наглость этого мальчишки настолько поразила Минсока, что он и не понял, что именно произошло.       Юноша боязливо косился на Минсока, который продолжал неподвижно стоять и глядеть на него невидящим взглядом, и уже панически и очень тревожно принялся бить по бокам коня, пытаясь привести его в движение. Везир был настолько оскорблён подобным попытками, что не смог оставить их без внимания. Ему казалось, что его решение стоять без движения не уважают, и потому он с диким ржанием встал на дыбы, скидывая с себя не ожидавшего такого поворота горе-наездника.       Несмотря на то, что юноша чудесным образом приземлился на задницу, приземление это было весьма болезненным и выбило не только дух, но и связь с окружающей действительностью. Юноша растерянно сидел на земле, прислушиваясь к своим ощущениям, и очень медленно соображал, что же ему делать дальше. Воспользовавшись его замешательством, Минсок решил вмешаться. Он уверенно двинулся к виновнику сего конфуза и, ухватив за шкирку, грозно приподнял в воздухе.       — Стойте, стойте, дяденька! — закричал юноша, размахивая руками. — Не бейте меня, дяденька! Я ничего плохого не сделал, клянусь всеми богами, зла вам вовсе не желал!       — Зла не желал? — грозно прошипел сквозь зубы Минсок, хмуря брови. — А чего тогда желал?       — Ничего плохого, дяденька! — страстно заговорил юноша. — Честное слово! Кем хотите поклянусь!       — Не надо мне клясться, — хмыкнул Минсок. — Откуда ты такой выискался?       — Я Якоб, сын кузнеца из соседней деревни, — щурясь, словно боясь, что его сейчас ударят, залепетал мальчишка, прикрываясь руками.       — Якоб? Сын кузнеца? — с сомнением переспросил Минсок, прекрасно осознавая, что его пытаются нагло обдурить. — Ещё и цыганских кровей, поди.       — Почему это цыганских? — поразился парнишка.       — Да потому что коня у меня решил увести! — тут уж Минсок не сдержался да с силой залепил мальчишке подзатыльник, отчего тот ойкнул и вжал голову в плечи.       — Зачем же вы меня бьёте, дяденька! Я же вам ничего плохого не сделал!       — Ты просто не успел…       — Простите окаянного, не ведал, что творил! Я лишь хотел вернуться домой до заката!       — Так и возвращался бы, зачем нужно было у меня коня красть? — Минсок дёрнул парня за ворот рубахи, словно желая его разговорить.       — Понимаете, тут такая ситуация неприятная случилась… — замялся юноша и стыдливо опустил глаза. — Я сюда прискакал на лошади, накинул повод на колышек и отошёл буквально на минутку, а когда вернулся, её уже и след простыл.       — Очень печальная история, — кивнул Минсок, отворачиваясь, — впредь будь умнее.       Он без особого усилия приподнял юношу чуть повыше и потащил в сторону. Исключительно ради душевного спокойствия Везира, для которого вторая попытка его увести могла бы обернуться тяжёлой психологической травмой.       — Вы меня поймите, — затараторил паренёк, чуя, что скоро разговор будет окончен и явно не в его пользу, — здесь места опасные, а до деревни полдня пути на лошади. Да и как же мне без неё домой возвращаться, она у нас единственная была. Даже если меня по дороге волки не загрызут, дома тятенька убьёт, что я её тайком взял да где-то потерял. Её теперь не найдёшь. Дай бог, твари всякие не пожрут… Бедная наша Элизабет! Ох бедненькая! — запричитал он. — Как же она тут одна одинёшенька.       — Так значит воровать лошадей — это у тебя дурная привычка такая? — слабо улыбнулся Минсок, словно мешок с картошкой бросая парня на узенькую скамеечку у стены дома. — Жаль лошадь твою, но моё-то какое дело? Глупость твоя, а страдать мне? Нет уж, так не пойдёт, Якоб, сын кузнеца. Сам заварил — сам и расхлёбывай.       Минсок осторожно поправил всклокоченную рубашку на парне и, дружески похлопав по плечу, направился к Везиру.       — Дяденька! — вскрикнул юноша, вскакивая со скамейки. — Неужели вы меня здесь одного-одинёшенька оставите? Сердца у вас нет, дяденька!       Минсок тяжело вздохнул. Вот только в отсутствии сердца его обвинять не надо было. Он, между прочим, был очень добрым человеком, в рамках собственного понимания доброты и в пределах разумного. Помогать человеку, который пытался ему свинью подложить, он не хотел из принципа, хоть и понимал мотивы.       — А чем ты думал, когда сюда ехал? — развернувшись, бросил Минсок. — Ты разве не осознавал риски? Места здесь опасные, кругом всякие твари бродят. Если ты настолько смелый, что сунулся сюда в одиночку, то, значит, и достаточно смелый, чтобы самому найти выход из сложившейся ситуации. Меня могло здесь и не быть, и что тогда?       — Ну, — юноша задумчиво почесал затылок, — я бы, скорее всего, забился в угол и прорыдал бы несколько часов, в надежде, что кто-то придёт и спасёт…       — Но никто не пришёл и не спас, что тогда? — махнул рукой Минсок.       — Я бы снова зарыдал, только в этот раз ещё бы катался по земле и завывал, — предположил парень.       — Так, допустим, — кивнул Минсок, — прошло несколько часов, стемнело. На твои вопли прибежала местная нежить. Что тогда?       — Я бы забрался так высоко, как только смог, допустим, на крышу, и просидел бы так до утра…       — А потом? Снова бы плакал весь день? — с усмешкой развёл руками Минсок.       — Полагаю, что за ночь я бы таких ужасов натерпелся, — паренёк неопределённо пожал плечами и повёл головой, не поднимая взгляд, — что, если бы выжил, идти пешком до деревни и не страшно бы было…       — Звучит как план, — удовлетворённо заключил Минсок, разворачиваясь, — предлагаю тебе им воспользоваться.       Он подошёл к Везиру, ухватился двумя руками за седло, привычно сунул ногу в стремя и с лёгкостью вскочил на коня. Демонстративно на нём развернулся, чтобы бросить на паренька последний, прощальный, немного насмешливый взгляд, и собирался было уехать, как заметил полупустой мешок, ему не принадлежащий.       — Держи, — он быстрым движением бросил им в юношу, — вдруг пригодится. Мне твоего добра не надо.       Минсок развернул коня и вот уже хотел ехать, как мальчишка, видимо, не в силах смириться с таким исходом, просто-таки бросился под копыта Везира, заставляя животное испуганно отпрянуть назад.       — Дяденька! — жалобно вскрикнул он. — Не бросайте меня здесь!       — Я, может быть, и не бросил бы, не попытайся ты у меня коня украсть…       — Я каюсь! Был неправ! Хотите, можете меня за это выпороть, только заберите отсюда, умоляю! — юноша принялся заламывать руки и смотреть грустно аки сиротка, что просто невозможно было не чувствовать себя ужаснейшим из ныне живущих.       — Не хочу я тебя пороть, — бросил Минсок напряжённо и потянул поводья, чтобы Везир парня обошёл, — уйди с дороги!       — Не будьте таким бессердечным, дяденька! — взмолился паренёк, почти цепляясь за седло. — Я буду вам по гроб жизни должен. Ну сделайте вы доброе дело, чего вам стоит?       И правда, чего Минсоку стоило сопроводить мальчишку до ближайшей деревни? Он всё равно туда направлялся. Да и жалко было мальчишку, ведь здешняя мелкая нежить была меньшей из его проблем. Как только опустится ночь, чёрт его знает, что с пареньком станет. Вдруг ему повезёт меньше, чем Минсоку, и к утру он уже будет мёртв. В таком ключе судьба совершенно незнакомого парня оказывалась в руках Минсока, и он чувствовал за неё ответственность. Сможет ли он крепко спать, зная, что по его вине погиб безвинный человек, став жертвой обстоятельств? На руках Минсока и так было достаточно крови, чтобы без причины вносить ещё одного человека в длинный список людей, причиной смерти которых он стал.       — Дяденька, вы ведь в деревню едете, разве нет? — заглядывая Минсоку в глаза, протянул юноша.       — Допустим, — холодно ответил он, вскидывая голову.       — Так и мне туда же, — с надеждой, очень мягко проговорил парень. — И раз уж нам все равно по пути, почему бы не поехать вместе?       — Кхе-кхе, — Минсок демонстративно прокашлялся в кулак, — как же ты поедешь, когда твоя лошадь сбежала?       — Ладно, ладно! — вскрикнул парнишка. — Если хотите, я могу и пешком пойти, но хотя бы рядом с вами. Вдвоём уже и не так страшно, я прав?       Он слабо улыбнулся, очень мягко и доброжелательно, будто всеми силами старался расположить к себе Минсока, а у того от этой улыбки мороз по коже пробежал. Он не верил, что она искренняя, точнее сказать, он просто не хотел верить, что она искренняя. Ему так было проще. Не хватало только симпатией к этому парню проникнуться. И дело было даже не в том, что он только что нагло пытался украсть коня, а в том, что не надо Минсоку заинтересованности в чьей-то судьбе. Это никогда и ничем хорошим для него не заканчивалось. Люди хрупкие, а жизнь слишком непредсказуема.       — Допустим, — всё так же холодно отозвался Минсок, пытаясь выглядеть как можно безразличнее.       — Так значит по рукам? — мальчишка, улыбаясь ещё шире и ярче, протянул свою руку, чтобы закрепить сделку рукопожатием, однако Минсок лишь коротко на неё глянул и отвернулся.       — С чего бы мне?..       — Я заплачу! — вскрикнул парень, словно бы используя свой последний аргумент. — Не так уж и много, но сколько есть! Всё отдам, если пожелаете!       Минсок помедлил лишь секунду. Точнее изобразил раздумья, потому что не так уж ему и нужны были деньги, чтобы оказать помощь парню. Требовать оплату только за то, что они вместе будут идти в одну сторону, было кощунством, но ему нужны были хоть какие-то весомые причины, чтобы принять окончательное решение.       — Ладно, — цокнув языком произнёс Минсок и, опершись руками о седло, перелез на круп коня, — полезай. Надеюсь, ты не слишком тяжёлый.       — Спасибо, дяденька! — юноша ухватился за протянутую ему руку и, с лёгкостью сунув ногу в стремя, вскочил в седло, удобно там устраиваясь.       — Не называй меня дяденькой, — раздражённо хмыкнул Минсок, просовывая свои руки под руками парня, чтобы ухватить поводья. Уж чего-чего, а этого он ему не доверит. Пусть тихо сидит и восторженно наслаждается видами дикой природы, пока Минсок сам будет управлять своим конём.       Дорога до ближайшей деревни была не дальней, но и не слишком близкой. В тишине они ехали недолго. Паренька она стала быстро угнетать, а однообразные виды природы ввергали его в уныние, потому он и решил разнообразить дорогу разговором.       — Дяденька, а, дяденька, — слащаво протянул он, — а конь ваш быстро бегает?       — Ему не нужно бегать быстро, — холодно отозвался Минсок, — достаточно лишь бежать быстрее тебя.       Юноша ничего не ответил. Лишь обиженно поджал губы и замолчал. Молчание его, однако, прошло быстро. Видимо, снова заскучав, парень решил возобновить разговор, только подойти к нему с другой стороны.       — Дяденька, а, дяденька, — начал он заискивающе, — а вы охотник на чудовищ али колдун какой?       — Торговец я, — коротко ответил Минсок, не очень любящий разговоры о себе.       — Какой же вы торговец, — ахнул юноша.       — Такой же, какой и ты сын кузнеца, — парировал он в ответ.       — А почему это я не сын кузнеца?       — Хиленький ты больно, изнеженный, ручки тоненькие, а кожа белая точно фарфор, — монотонно бормотал Минсок, — очевидно, что в жизни своей ты ничего тяжелее куска зачерствевшего хлеба и не держал.       — Значит, — помедлив произнёс парень, — сразу поняли, что я вру?       — Ага.       — Понятно, — выдохнул молодой человек с каплей досады и раздражения, а потом как-то уж очень манерно, даже немного презрительно, отбросил назад волосы.       — А зовут тебя как? — решил поинтересоваться Минсок, чисто из спортивного интереса, потому что ему эта информация была не особа нужна. Он не собирался дружбу с этим мальчишкой водить. А в перспективе хотел забыть о встрече с ним уже к завтрашнему утру.       — А чем вам имя Якоб не угодило? — юноша нахмурился.       — Не подходит тебе совсем, — пожал плечами Минсок, — так как? Хотя можешь и не говорить, не такое уж большое дело…       Юноша задумчиво закусил губу. Очевидно, у него не было причин называть своё настоящее имя, но и не называть его тоже причин не было. И оттого он терзался тяжёлым выбором. Минсок же молчание воспринял как вполне определённый ответ и дальше выпытывать не стал. Если хочет делать из этого тайну — его право. Минсоку нет особой разницы. Он может называть и Якобом, хотя вряд ли ему это потребуется.       — Лу Хань, — неожиданно ответил юноша, но ответил неуверенно и тихо. У Минсока даже сомнений не возникло, что это правда. Ложь всегда слышно, она звучит как-то иначе, как-то фальшиво, и это, Минсок был уверен, точно не она.       — Понятно, — выдохнул он.       — Чего это там вам понятно? — вдруг ни с того ни с сего взбесился парень.       Он ждал другой реакции на своё откровение, потому эту реплику и воспринял в штыки.       — Понятно, почему ты его не называешь, — пояснил Минсок, — уж больно оно примечательное. Особенно для беглецов и преступников. Откуда ты родом?       — С востока…       — Беглец или преступник?       — Я… эм… не… — замялся юноша, не имея ни малейшего понятия, как на такой прямой вопрос ответить внятной ложью.       — И то, и другое, значит? — хмыкнул Минсок.       — Что? — возмутился Лу Хань.       Ему показалось, что на него давят, что им откровенно манипулируют и делают это как-то уж очень пренебрежительно, унижая его достоинство. Оттого он вывернул свой пушистый мех наизнанку, выставляя колючки.       — Что это за обвинения? Разве же я говорил, что беглец или преступник? Да если быть честным, то из нас двоих преступник именно вы!       — Да разве я отрицаю, — доброжелательно усмехнулся Минсок.       — Наёмник или разбойник? — решил отплатить Лу Хань той же монетой.       — Наёмник, — уклончиво ответил Минсок, — разбойник. Зависит от того, платят мне за то, что я делаю, или нет.       — Так значит, — юноша на секунду задумался, — если я Вам хорошо заплачу, вы можете убить того, кого попрошу?       — А ты чего интересуешься? — Минсок хитро прищурил раскосые глаза.       — Исключительно из научного интереса, — гордо вздёрнув нос вверх, произнёс Лу Хань.       — Убью, — коротко ответил Минсок, — если хорошо заплатишь. Но у тебя нет таких денег.       — А если есть?       — А есть? — с насмешкой поинтересовался Минсок.       — А вы чего интересуетесь?       — Исключительно из научного интереса…       — Есть, — коротко ответил Лу Хань.       — Вот и оставь их при себе, — вкрадчиво прошептал Минсок, нагибаясь к самому уху юноши, — они пригодятся тебе больше, чем чья-то смерть.       Лу Хань сконфуженно втянул голову в плечи и, ссутулившись, сполз по седлу ниже. Ему было нечего на это ответить. Он чувствовал превосходство Минсока в силе и в опыте, и оттого ему было спокойно и тревожно одновременно. Минсок был не из тех, кто размахивал мечом и всеми силами пытался доказать окружающим, что он силен. Не рубил всех подряд, не ходил залитый кровью своих врагов. В нем была сдержанная сила, напряжённая, и она была страшнее безумной. Минсок был тем человеком, которого хочется иметь на своей стороне. Потому что в случае чего он не будет выпячивать грудь, не будет криками о своём превосходстве пытаться обратить противника в бегство. Он молча достанет свой меч и снесёт ему голову с плеч. И это будет максимально неожиданно и быстро. Потому что ему не нужно ничего доказывать, и если он что-то делает, то на результат, а не ради бахвальства. Это чувствовалось в нём. В том, как он говорит, как он двигается, и даже в том, как смотрит. Он был спокоен и в меру милосерден, что и отличает по-настоящему сильных людей. Лу Хань это прекрасно знал, но недостаточно хорошо управлял своими знаниями, потому что уже в следующую секунду, почувствовав, что разговоры о себе любимом делают его уязвимыми, он решил перевести стрелки.       — Дяденька, а, дяденька, — начал он нагло, чтобы показать, что не так уж и прост и такими вот вывертами его не испугать, — а у вас волосы такие седые, потому что вас в детстве кто-то сильно напугал? А глаза красные потому, что к бутылке часто прикладываетесь?       Минсок лишь криво усмехнулся. Возможно, это должно было его задеть, но совсем не задевало. На фоне других, это были лучшие комплименты его внешности. Остальные в плане описаний были менее красноречивы и, как правило, ограничивались одним словом. Не самым цензурным.       — Да, — только и сказал он. Ему определённо было приятно, что Лу Хань находил такие безобидные причины его нестандартной внешности, которая обычных людей смущала. Людей всегда смущает то, что не вписывается в привычную картину мироздания и их представления о нём. То, что выбивается из привычного им окружения, всегда считается неправильным, отвратительным и опасным. Потому они и осуждают. Не могут они понять, что есть что-то, отличное от них. Не хотят принимать, что есть что-то необычное, уникальное, и это не всегда плохо.       Однако надо отдать людям должное: их насторожённость и страх вполне оправданы. История знала множество примеров, когда отклонения от нормы не хотели вписываться в понятие «хорошо».       Минсоку не было обидно, что его не хотели считать чем-то нормальным и приемлемым. Больше не было. За долгие годы он каким-то образом с этим примирился. Ему же больше ничего и не оставалось. Он не мог объявить войну всему миру хотя бы потому, что она была заведомо безнадёжна для него.       — Так это от природы так или…       — Да, — снова коротко ответил Минсок.       Он просто надеялся, что Лу Хань на этом и остановится, не станет расспрашивать дальше и вдаваться в подробности, потому что поднимать огромный пласт истории с этим связанный он не хотел. Да и не та эта история, которую рассказывают, чтобы время скоротать.       — А зовут вас как? — не очень уверенно, даже как-то между делом поинтересовался Лу Хань.       — Минсок, — он решил не увиливать от ответа.       Эта информация всё равно мало что даст. Имя было одно из немногих вещей, которые он никогда не скрывал, только спрашивали его не очень часто, а запоминали ещё реже.       — А родом откуда?       — С севера…       — И много вас таких на севере? — осторожно поинтересовался Лу Хань, заламывая руки.       — Каких — таких? — решил уточнить Минсок.       — Вы-выродков, — запинаясь, будто от сильного волнения, произнёс юноша, — седовласых и красноглазых.       Он сказал это так боязливо, будто был уверен на сто процентов, что это будут его последние слова. Он знал о таких людях не очень много, больше из рассказов, но то, что рассказывали, были далеко не сказки для деток. Истории о кровожадных убийцах, не знающих пощады и жалости, способных сражаться день и ночь и голодать неделями. Лу Хань всегда считал, что большинство из этих истории сильно далеки от правды, и за время блуждания по землям они успели обрасти множеством фантастических подробностей, однако знал он и то, что возникли они не на пустом месте. О людях с севера всегда ходила дурная слава, хотя бы потому, что они были теми, кто поднял бунт против прошлого правителя и развязали масштабную войну со столицей, длившейся почти пять лет.       Север утонул в крови, бунт был подавлен, война окончена. Её последствия заметны до сих пор, и особо хорошо — на севере. Это было то, что знал Лу Хань. Это знал не только он.       — Не знаю, как сейчас, но когда-то было много, — совершенно спокойно, что было сюрпризом даже для него самого, произнёс Минсок, — я первый северянин, которого ты встретил?       — Нет, — мотнул головой Лу Хань, — однажды мне довелось повстречать одного в столице лет десять назад, но я не знал, что он с севера.       — И что же он делал в столице? — с сомнением спросил Минсок, потому как что тогда, что сейчас появляться в столице и свободно гулять по ней для любого северянина было опасно.       — Он был там по делу, — уклончиво ответил Лу Хань.       — Какому делу? — Минсок нахмурился.       — Его сжигали на костре, — еле слышно отозвался юноша, — на главной площади.       Для Минсока эти слова отдались болью. Они ещё долго звучали эхом в голове как приговор. Минсок прекрасно знал, что именно так и поступают с ними, с северянами. Это их расплата за предательство. За предательство, которого они никогда не совершали. Не было никакого бунта, никто не собирался свергать короля. Север был независимым, самостоятельным, обособленным. Ему не нужны были дворцовые перевороты, он и без них существовал хорошо. Он процветал. Всё, что рассказывают сейчас о той войне, — вздор. Минсок это знал прекрасно, потому что был непосредственным участником тех событий. Он видел это своими глазами.       — Десять лет назад? — отстранённо проговорил Минсок. — И сколько же тебе тогда было лет?       — Пятнадцать, — без увиливаний ответил Лу Хань.       — Пятнадцать, — эхом повторил Минсок, — я думал, что ты моложе.       — А вам сколько?       — Столько же, — быстро, будто стараясь отмахнуться, бросил Минсок.       — Двадцать пять? — ахнул Лу Хань.       — Да, — подтвердил Минсок.       Дважды по двадцать пять. Но это детали.       — Я почему-то думал, что больше… Минимум тридцать, хотя по вам не поймёшь, лицо уж больно молодое, но вот глаза… глаза какие-то уж очень… старые, что ли.       — Это из-за их цвета, — уклончиво ответил Минсок, — потому так кажется. И раз уж мы ровесники, так, может быть, хватит мне выкать и дядькать. Это меня старит больше, чем глаза.       — Хорошо, — тихо отозвался Лу Хань и замолчал.       Дальше они ехали в полной тишине. Каждый узнал друг о друге пусть и совсем чуть-чуть, но казалось, что очень много. И было даже странно, что два совершенно разных человека, из абсолютно разных миров вдруг столкнулись в одной точке пространства и времени. Один беглец с богатого востока, по ощущениям родом из зажиточной семьи столицы, второй предатель родины с севера, скрывающийся в этих краях от правосудия.       Этот разговор оставил неприятный осадок. Напомнил им о том, от чего они так отчаянно бежали. Каждый по своей, известной исключительно ему причине.       Минсок, который в любой другой ситуации был бы не против молчания, сейчас очень сильно хотел его развеять. Ведь он чувствовал напряжённую спину Лу Ханя, его вынужденную неподвижность и отстранённость. Казалось, будто соседство с разбойником и убийцей ему было приятнее, чем с северянином. Минсок его за это не осуждал. Все так реагировали. Всё потому, что их с детства пичкали историями о страшных жителях севера, кровожадных и жестоких. А когда-то, лет сорок назад, о них ходили совершенно другие истории. Север уважали. Север любили. Любой северянин гордился своим происхождением, потому что это было престижно. И вот прошло меньше полувека, а их люто ненавидели.       — А что ты делал в той деревне? — поинтересовался Минсок. — Людей обворовывал?       — Это не воровство, — холодно заметил Лу Хань, — они мертвы. Если хозяин вещи мёртв, то вещь ничья. Я просто взял то, что больше никому не принадлежит. Вы… — он запнулся, и поторопился исправиться, — ты ведь точно так же сделал. Не осуждай меня.       — Я и не осуждаю, — выдохнул Минсок, — просто спросил. Выходит, ты целенаправленно ехал туда за этим? Знал, что они мертвы?       — Да.       — И как давно узнал? — удивлённо спросил Минсок. — Я видел тела, они были убиты буквально на днях. Когда ты успел об этом узнать? Слухи, конечно, разлетаются быстро, но не настолько же.       — Да буквально следующим утром, — пожал плечами Лу Хань, — явился в деревню паренёк лет семнадцати. Весь в крови, с животом распоротым, кишки руками придерживал, чтоб не вывалились. Кричал, в истерике бился, на помощь звал, такой шум поднял. Говорил, будто чудище лесное на них напало, всех перебило, один он еле ноги унёс. Причитал, причитал, на помощь звал, а потом кто-то ему возьми и сказани, мол, ты как вообще живой, у тебя же всё нутро наружу. Он постоял, постоял, поглядел, что действительно внутренности из него вываливаются, ахнул — да и помер прямо на том самом месте. А не сказал бы ему никто, может, и до старости бы дожил. Запихали бы ему кишки обратно да зашили бы живот…       — Значит, кому-то всё же удалось выжить? — эхом отозвался Минсок.       — Да ты чем меня слушаешь? — вскрикнул Лу Хань. — Говорю же, помер он!       — И ты решил поехать в деревню, чтобы…       — Да.       — Один? — с сомнением спросил Минсок. — Место-то благодатное. Бери столько, сколько можешь унести.       — Они туда не сунутся, — махнул рукой Лу Хань, — чудища лесного боятся. Они теперь и близко туда не подойдут. Считают, что жители на себя сами гнев этого чудища накликали, и место теперь проклятое.       — Вот, значит, как, — Минсок прыснул от смеха, — значит, соваться в проклятое место ты не боишься, а идти обратно пешком страшно?       — Ой, да не верю я в это чудище лесное, — высокомерно хмыкнул юноша, — сказки это. Меня ими в детстве пугали.       — Хочешь сказать, что нет никакого чудища лесного?       — Да есть. Все знают, что есть. Хорстом его кликают. Но я ни разу не слышал, чтобы он вдруг на деревню напал и всех перебил.       — Хорст? — Минсок нахмурился.       — Не слыхал, что ли? — Лу Хань даже привстал в стременах, чтобы в седле вполоборота развернуться и удивлённо на Минсока посмотреть. — У вас на севере про него не рассказывают?       — Нет, — мотнул головой он.       — Да у вас и лесов не шибко много, — фыркнул юноша, отворачиваясь, — а у нас постоянно непослушных детей им пугают. Мол, будешь себя плохо вести, не будешь спать ложиться вовремя — и придёт Хорст да в лес тебя утащит. И съест. Но это не точно. Никто и не знает, что он с детьми делает, однако известно, что они не возвращаются, так что… в любом случае, ни в одной из сказок он не то что на целые деревни — даже на взрослого человека не нападал.       — Значит, его только дети интересуют?       — Ага, — бросил Лу Хань.       Минсок почувствовал, что сердце его пропустило удар. И как же это так? Как же он внимания-то не обратил? Ведь лично сам он все тела в деревне собрал и в поле вывез. Как он мог не заметить, что среди тел ему не попалось ни одного ребёнка старше лет десяти или одиннадцати? Какова вероятность, что в целой деревне не было ни одного ребёнка в этом возрасте? Неужели он их всех забрал? А что, если их уже не было на тот момент, когда он напал? Что, если он забрал всех детей до того? Может быть, именно потому, что в деревне не осталось ни одного ребёнка в возрасте до десяти лет, это и произошло? Может, от него откупались детьми? Такое частенько случается, особенно в голодные годы. Не в силах прокормить детей, их отводили в леса и оставляли там. Жестоко, но такие времена.       — Так что не верю я в эти байки, про то, что чудище лесное их всех перебило, наверняка это сделал кто-то другой, а может, они сами оттуда убежали, ведь я в деревне ни на одно тело так и не наткнулся…       — Я сжёг тела, — коротко заметил Минсок, разворачивая Везира. — Нам нужно вернуться.       — Что? — вскрикнул Хань, вцепляясь в поводья. — Ты в своём уме? Уже темнеет! Нам бы до деревни до темноты успеть добраться, а ты хочешь вернуться назад? Ночью? Ты не в себе?       — Ты же сказал, что не веришь в это чудище лесное, так чего бы тебе бояться? — сквозь зубы прошипел Минсок, стараясь выдернуть поводья.       — Верю я в него, не верю я только в то, что это он перебил всех, но там и без него нечисти всякой хватает! Может быть, она их всех и сожрала! Кто же теперь разберёт!       — Вот поедем и разберёмся!       — Да сдалось тебе это! Оставь! Умерли и умерли, какое теперь дело? Вернуть-то их всё равно нельзя! — Лу Хань уперся локтями Минсоку в грудь, словно желая столкнуть с коня. — Что важнее, там смертей было достаточно, давай-ка не будем и наши к ним прибавлять!       — А ты не думал, что одной деревней это может и не ограничиться, и рано или поздно он доберётся и до твоей? Вот уж бесславная смерть у тебя…       — Тише! — Лу Хань вскинул руку, жестом призывая Минсока замолчать, и тот затих. — Слышишь?       Минсок прислушался. Кругом была лишь сумеречная тишина. Где-то неподалёку потрескивали кузнечики. Ветер завывал, шумел в траве. И больше ничего слышно не было.       Они оба замерли. Лу Хань готов был дать голову на отсечение, что слышал что-то. И это что-то его не очень обрадовало. Только сейчас, когда они сидели в полной тишине, даже дыша через раз, и никаких странных звуков слышно не было, он усомнился в себе.       — Я точно слышал что-то, — прошептал он еле слышно, — как будто вой или…       — Может, ветер? — предположил Минсок. — Или просто показалось.       Лу Хань не ответил. Он смотрел куда-то в поле, на линию горизонта, за которой стремительно скрывалось солнце, и, кажется, видел там что-то значительно большее, чем закат. И это ему определённо не нравилось. Минсок видел, как глаза Лу Ханя капля по капле наполнялись страхом, а спустя мгновение вдалеке раздался заунывный вой сливающихся в унисон нескольких голосов.       Помедлив, Минсок повернулся, чтобы увидеть своими глазами то, что пугало Лу Ханя. К ним стремительно бежала стая довольно крупных по здешним меркам волков, хотя и обычные здесь были крупнее. Волки, что обитали у столицы и других крупных городов, были худыми, размером чуть больше дворняги, забитыми и боязливыми. Людей старались избегать, потому что знали: добра от них ждать не стоит. Здесь же волки были дерзкими, наглыми, отъевшимися и крупными. Они больше походили на стайку малолетних бандитов. Нападали шумно, неосторожно, не столько наживы ради, сколько ради развлечения. Бывало, что нападут на кого-нибудь, растерзают да и бросят. Даже пробовать на вкус мясо не будут. Другим оставят.       Вот и эта стая была такой. Бросала воинственный клич, которым пыталась ознаменовать чей-то конец. Они были слишком самоуверенны, иначе не стали бы так нагло нападать на открытом пространстве. Минсок смог насчитать шестерых волков.       Все трое замерли, наблюдая, как с пригорка на них несётся стая. Замерли именно тогда, когда промедление могло стоить им жизни. Плохая тактика, не лучшее решение, однако они почему-то не могли сообразить, что нужно бежать. Что это к ним несётся стая волков с довольно очевидными намерениями.       — Кровью пахнет, — поморщившись, произнёс Минсок.       — Чьей? — эхом отозвался Лу Хань.       — Надеюсь, что не нашей, — Минсок торопливо принялся разворачивать Везира в сторону ближайшей деревни и, легко ударив пятками по бокам, скомандовал: — Поехали, ну!       Коня уговаривать было не нужно, он рисковал больше всех, так что в его же интересах было бежать что есть сил. В первую очередь именно он окажется целью волков, а уже в следующую — его наездники.       — Вопрос всё ещё открыт, — сквозь шум свистящего ветра крикнул Лу Хань, — твой конь бегает быстро?       — Быстро, — коротко бросил Минсок, — но не с двумя всадниками и кучей барахла. Если хочешь, чтобы он ехал быстрее, кому-то из нас придётся сойти.       Лу Хань обернулся, чтобы через плечо бросить на Минсока внимательный взгляд. Не хотелось спрашивать о том, кому именно придётся сойти, ведь с самой их встречи Лу Хань понимал, что именно ему. Только Минсок был как-то чересчур спокоен, будто и не волновала его стремительно приближающаяся стая волков. Словно для него это было обычной вечерней прогулкой. И, разумеется, никаких намёков на то, что он намеревается бросить Лу Ханя прямо в пасть волкам, не было. Однако юноша решил больше не испытывать судьбу и не поднимать вопрос о том, кому же первым придётся пожертвовать своей жизнью в случае чего.       — Они нагоняют, — еле слышно бросил он, отворачиваясь.       Минсок обернулся. И действительно, с каждым шагом, с каждым длинным прыжком, волкам пусть и не на много, но удавалось сокращать дистанцию. Сбежать бы у них просто не вышло. Не сейчас. Вряд ли им удастся даже версту проехать к тому моменту, как их нагонят.       Повисло напряжённое молчание. Вести беседы в такой ситуации никому не хотелось. Лу Хань подался вперёд и привстал в стременах, как будто думал, что от этого конь поскачет быстрее. Морально поддерживать Везира в этой ситуации было недостаточно, чтобы его ускорить. Конь был сильным и выносливым, но вовсе не волшебным, чтобы сотворить чудо и домчаться до деревни в считанные мгновения, оставляя стаю далеко позади.       Минсок решил не вводить Лу Ханя в курс дела, потому не отчитывался перед ним, насколько близко подобрались волки. Это дарило парню иллюзорную надежду на спасение, потому что для него был лишь один путь — бежать. В случае же, если его нагонят, он проигрывал, потому что шансов на спасения у него не оставалось.       Не слыша от Минсока о приближении волков, Лу Хань стал немного расслабляться, посчитав, что им всё же удалось оторваться, однако, услышав хриплый лай чуть позади, до смерти испугался. Ему показалось, что вся жизнь пронеслась у него перед глазами. Он ещё не был готов умирать. Отчаянные времена требовали отчаянных мер, и потому Лу Хань решил поторопить Везира, считая, что только от него сейчас всё и зависит. В принципе, так оно и было, но если конь не мог ехать быстрее, то он не мог. Никакого второго дыхания в нём вдруг не откроется, он не научится вдруг телепортироваться. Страх, конечно, вещь хорошая, но сотворить чуда он попросту не сможет.       А в это время волки обступили с двух сторон Везира. Они пытались ухватить его за ноги, но тот скакал слишком быстро, чтобы у них это получилось, потому с рычанием и гортанным лаем они стали подпрыгивать, стараясь вцепиться зубами в руки или ноги неподвижных всадников, а потом стащить их на землю.       Лу Хань вынул ноги из стремян, подгибая их, и нагнулся вперёд, прижимаясь всем телом к седлу, в которое вцепился руками. У Минсока дела обстояли значительно хуже. Он не мог позволить себе таких манёвров, да и по сути был очень ограничен в движениях. Всё, что он мог, — это сидеть максимально неподвижно, почти сливаясь с конём, но это только в том случае, если он не собирался с него падать.       — Сделай что-нибудь! — вскрикнул Лу Хань, небрежно отбивая атаки волков пяткой. По какой-то неизвестной причине он вдруг решил, что из них двоих только Минсок, как обладатель меча и дурной славы, мог хоть что-то сделать со сложившейся ситуацией. Конечно, было немного глупо сваливать всю ответственность за их спасение на Минсока, но Лу Хань прекрасно осознавал свою полную бесполезность в вопросе выживания, а умирать не сильно хотел.       Минсок в ответ лишь недовольно фыркнул. Ему бы хотелось ответить колкостью о том, что, не будь здесь Лу Ханя, он бы не попал в столь затруднительное положение, а теперь мало того что ему приходится самому отбиваться от волков — так ещё и нести ответственность за сохранность своего бесполезного в данный момент попутчика. Он бы хотел это сказать, да фраза была слишком длинной для подобной ситуации, ко всему прочему не хотелось давать Лу Ханю понять, что его жизнь не находится в опасности. Минсок просто хотел подержать его немного в нервном напряжении из-за факта, что в любой момент им могут пожертвовать.       Ухватившись одной рукой за седло, Минсок выхватил из ножен свой двуручный меч, в очередной раз отмечая, что, при всех его достоинствах, следовало бы завести меч попроще, с которым можно бы было справиться и одной рукой, хотя бы для подобных ситуаций. Удерживать длинный двуручный меч одной рукой было сложно, в галопе ещё сложнее, а делать замахи и пытаться отбить атаки волков было совсем невозможно. И будь Минсок в седле, ему бы эти манёвры давались значительно проще, но, находясь за ним, приходилось выбирать— либо сильные атаки, либо конные прогулки.       Минсок максимально напряг ноги, чтобы удержаться на коне, однако в этом не было никакого смысла. При каждом скачке он неминуемо сползал всё ниже и ниже по крупу и, не придерживаясь за седло, в любой момент мог бы слететь. Оттого всё его внимание уходило на то, чтобы удержаться на коне, и на атаки волков его не хватало. Он мог лишь колоть и несильно рубить, однако сильных увечий его жалкие попытки нанести были не способны. Волки были манёвренные, от большинства атак им попросту удавалось уходить. Больше, чем вреда, это приносило им азарта. Удары меча лишь озлобили их и раззадорили.       Послышался негромкий визг, и один из волков кубарем покатился через голову, оставаясь позади в облаке дорожной пыли. Минсок торопливо обернулся. Он был уверен, что этого волка ему удалось ранить, вопрос лишь в том, насколько сильно.       Когда облако пыли осело, Минсок смог разглядеть, как неторопливо, с большим трудом волк поднялся с земли. Бежать он не стал, лишь провожал убегающих взглядом. Жив остался, значит, ещё нагонит.       Пока Минсок отвлёкся, одному из волков, что втиснулся в тесную линию нападения, заменяя предыдущего, удалось ухватить острыми зубами Везира за ногу. Не сильно, конечно. Вцепиться у него не получилось, так, лишь прикусил, но в тот момент для коня разницы не было. Он испуганно заржал и взбрыкнул, стараясь отогнать от себя волков. Ничего хорошего это не сулило. Минсок боялся, что, поддавшись обуявшему его ужасу и панике, конь сбросит всадников и умчится в неизвестном направлении, стараясь спастись от погони. И мало того что Минсок потеряет коня — может, ещё и собственную жизнь, если волки будут достаточно сообразительными, чтобы атаковать его сразу же, не дожидаясь, когда он придёт в себя и поднимется с земли.       В тот момент первостепенной задачей для Минсока было именно отвлечь волков от Везира. Конь, охваченный страхом, был непредсказуем и неуправляем. И хуже всего было то, что решения, продиктованные инстинктами, могли быть в корне неверными. В попытке защитить себя конь мог погубить всех.       И тогда Минсок принял единственно верное, как ему в тот момент казалось, решение. Он, ухватившись за седло, в несколько сильных скользящих атак попытался оттеснить волков подальше от Везира, тем самым расчищая себе пространство для манёвров.       — Езжай вперёд! — крикнул Минсок и, оттолкнувшись рукой от крупа, спрыгнул на землю, оказываясь почти сразу же в окружении волков.       Те, что бежали сзади, отстали от Везира практически сразу, чуя лёгкую добычу. Затем ещё двое, что были ближе к бокам лошади. У них с Минсоком были личные счёты за все тычки и удары мечом. Не отомстить за это они попросту не могли. За лошадью помчался дальше только один волк, что бежал впереди других, потому, наверно, и не заметил, что товарищи отстали, а может, был слишком увлечён попытками вытащить Лу Ханя из седла.       Почуяв, что бежать стало чуточку легче, Везир попытался ускорить бег. Лу Хань, позабыв на мгновение о волке, что увязался следом, с волнением оглянулся назад. Он даже сказать ничего не успел, даже вскрикнуть. Не сразу осознал, что именно сделал Минсок, а когда пришло понимание, тот был уже далеко позади, и расспрашивать его про дальнейшие планы было поздно. Оставалось лишь нестись вперёд и надеяться, что с ним всё будет в порядке.       В Минсоке сомневаться, конечно, не хотелось, ведь он наверняка знал, что делает, иначе зачем бы он спрыгнул. Именно этим оправдывал себя Лу Хань, с гулким топотом копыт удаляясь всё дальше и дальше от Минсока.       Он ведь не должен за ним возвращаться, так? Какой тогда был смысл отправлять их вперёд, если не ради того, чтобы спасти от опасности? Лу Хань не имел никакого желания возвращаться. Он хотел лишь добраться поскорее до деревни. Он жить хотел! Если Минсок выживет, что ж, слава ему и почёт, если же умрёт, то это будет, разумеется, очень печально, и Лу Хань, возможно, позволит себе уронить парочку скупых мужских слёз, но ведь такова жизнь. Нужно думать, что делаешь, когда прыгаешь прямо волкам в пасть. Если ты не можешь быть уверенным на сто процентов, что эту встречу переживёшь, то рисковать определённо не стоит.       Лу Хань даже представить не мог, как можно справиться с шайкой местных волков. Он и Везир сейчас безуспешно пытались отбиться от одного, а ведь преимущество в количестве было на их стороне. Ко всему прочему, конь был выше и сильнее зверя и, между прочим, мог бы хоть попытаться что-то сделать кроме того, что просто бежать.       Лу Хань принялся оглядывать коня, щупать мешки с вещами, в надежде, что сможет найти там хоть что-то пригодное к самообороне, но тщетно. Там был один лишь бесполезный в данной ситуации хлам, да ещё и не настолько тяжёлый, чтобы суметь им вывести из погони волка.       — Лягни его, лягни! — верещал что есть мочи Лу Хань, подгибая ноги каждый раз, когда волк в прыжке пытался за них уцепиться.       В конечном итоге, потеряв всякую надежду на спасение, Лу Хань, прижавшись всем телом к коню, принялся копошиться в седельной сумке в попытке достать оттуда тяжёленький мешочек монет. Его он, пусть и с трудом, но всё же умудрился всунуть в свой полупустой мешок с добычей. Не ради наживы, разумеется. Сейчас была вовсе не та ситуация, чтобы пытаться обокрасть Минсока. Даже жизнь Лу Ханя была под вопросом, так что ему было не до наживы. Он сделал это исключительно из рациональных побуждений, чтобы немного утяжелить свой увесистый мешок с награбленным.       Намотав его на руку, дабы не выскользнул, Лу Хань удобнее устроился в седле, и принялся отбиваться от волка. Волк рычал, угрожающе скалился, пытался ухватить зубами мешок. Лу Хань пытался игнорировать страх и с каждым новым ударом бил с большей силой и меньшей осторожностью, чувствуя, как паника превращается в ярость.       В один прекрасный момент волку всё же удалось вцепиться зубами в мешок и дёрнуть на себя. Лу Хань услышал то ли скрип, то ли лязг, такой тихий и неприятный, будто бы что-то острое оцарапало гладкую поверхность. Сначала юноша решил, что это что-то с седлом, потому что не ассоциировал этот звук с чем-то, что лежало в его мешке. Там просто не было ничего, как ему тогда казалось, что могло бы такой звук издать.       Лу Хань принялся боязливо оглядываться, пытаясь при этом вырвать мешок из пасти волка. Он неравно потрясывал рукой, мотал ей из стороны в сторону, чтобы сбросить зверя. Вынудить его разжать зубы. Тот же лишь на мгновение отпустил мешок, и снова вцепился зубами, только чуть удобнее. Послушался странный звук, только в этот раз уже не скрип, а хруст. Он был отчётливым, чем-то походил на хруст толстой ветки. Ему Лу Хань тоже не придал значения. Мало ли что это было. Вполне могла хрустнуть ветка под копытами, однако это была вовсе не она.       Волк неожиданно взвизгнул, разжимая зубы, и, потеряв точку опоры, буквально улетел назад, глухо ударяясь о землю. Тело зверя сделало несколько оборотов, прежде чем остановилось. Лу Хань проводил его взглядом. Почему-то он был уверен, что волк мёртв. То ли оттого, что его не очень изящное приземление было с жизнью не совместимо, то ли потому, что было ощущение, что он погиб ещё до того, как долетел до земли.       Лу Хань отъехал на приличное расстояние, не сводя взгляда с неподвижного волка, и, лишь убедившись, что тот не собирается подниматься, остановил Везира. Кажется, они уехали уже довольно далеко. Минсока не было видно. Да и вообще ничего практически видно не было. На дорогу опустилась ночь. Лишь слабый холодный свет луны, зависшей над горизонтом, освещал путь.       Юноша прислушался. Он не слышал ни лая, ни воя, ни звуков боя. Лишь тяжёлое дыхание коня и собственное бешеное сердцебиение. Когда стало чуть полегче и руки уже не так сильно дрожали, Лу Хань нашёл в себе силы развернуть коня.       Везир неторопливо и очень настороженно, но тем не менее послушно вернулся к телу волка. Тот был определённо мёртв. Лу Хань долго всматривался, чтобы убедиться, что зверь не дышит, и он не дышал. Тем не менее, спускаться с коня, чтобы лучше осмотреть тело, он не рискнул. Не настолько ему была интересна причина смерти. Умер и умер. Нашим легче.       Лу Хань прищурился, чтобы получше приглядеться. Ему казалось, что из стеклянных мёртвых глаз волка что-то вытекает, однако что именно — рассмотреть при слабом свете луны было невозможно. Было понятно лишь то, что это не слёзы. Что-то тёмное и густое, оставляя на шерсти следы, стекало по морде. Возможно, это была кровь. Лу Хань тут же вспомнил слова Минсока, но сам лично не чувствовал запаха. Даже представить себе не мог, чем пахнет кровь.       Юноша брезгливо передёрнул плечами и предпочёл отъехать от волка, потому что, шут его знает, вдруг какая заразная смертельная болезнь. Как будто им тут и без того эпидемий мало.       Кругом стояла ночная тишина. Лу Хань вскинул голову к небу и прикрыл глаза, прислушиваясь. Нет, он по-прежнему не слышал звуков, не знал, стоит ли ему возвращаться. И в любой другой ситуации он бы даже не стал себя спрашивать, стоит ли, ведь всё равно бы не вернулся, просто здесь как-то всё с самого начала иначе пошло. Лу Хань себя чувствовал… обязанным, что ли. Ведь то была не случайность вовсе, а вполне осознанное решение Минсока. Он дал Лу Ханю возможность бежать, хотя тот его об этом совершенно не просил. И вопреки своим угрозам он предпочёл подвергнуть опасности себя, нежели пожертвовать Лу Ханем. Это определённо подкупало.       Лу Хань нерешительно покрутился с Везиром на месте, не в силах решить, ехать дальше или же вернуться. Ни то, ни другое он сделать не мог. С одной стороны, ему приходилось бросить в беде человека, а с другой — подвергнуть опасности себя.       — Как думаешь, — решил задать риторический вопрос юноша, невидящим взглядом глядя туда, где был оставлен ими Минсок, — он ещё жив?       Ответом на его вопрос стал протяжный и уверенный волчий вой, от которого в груди похолодело, однако оборвался он резко жалобным болезненным визгом, и всё снова затихло. Лу Хань облизал пересохшие губы, сильнее сжал поводья в руках и не раздумывая направил Везира обратно по дороге. В тот момент не было сомнений, что Минсок жив. Сомнения были лишь насчёт того, насколько он в порядке.       Лу Хань всё подгонял Везира, торопил. Хотелось поскорее вернуться и забрать Минсока. До деревни ещё минимум час езды, и хотелось добраться туда раньше полуночи. По правде, дорога утомила Лу Ханя ещё в тот момент, когда он утром выехал из деревни. Сейчас она уже высасывала из него жизненные силы. Спина и шея ныла, задница болела, глаза устали вглядываться в темноту. Очень сильно хотелось завалиться домой спать.       Спустя какое-то время на дороге замаячили тёмные пятна бездыханных тел. Лу Хань приостановил Везира. До тех пор, пока разглядеть, есть ли среди них Минсок или нет, не удавалось, юноша торопиться не хотел. Ему больше нравилось выдерживать с врагами дистанцию, чтобы была какая-то фора.       Тела Минсока на дороге не было. То были лишь волчьи останки. Назвать их телами было сложно. Чем ближе Лу Хань подбирался, тем отчётливее видел, что со зверями не особо церемонились. Однако при всём этом многообещающем кладбище домашних животных Минсока поблизости было не видно.       Лу Хань судорожно огляделся. Не могло же быть так, что он просто испарился. Где-то он точно должен был быть. И раз уж по пути сюда Лу Хань его не заметил, можно было сделать вывод, что искать его стоило чуть дальше.       Идти пришлось не так уж и долго, прежде чем впереди замаячил темнеющий силуэт Минсока. Но это не точно. Парень был уверен лишь в том, что это был человек с мечом. Это вполне бы мог оказаться кто угодно, только за время дороги Лу Ханю, кроме Минсока, других людей с мечами не повстречалось.       Когда они почти поравнялись, сомнений не осталось: то был Минсок. Шёл он как-то неуклюже, немного прихрамывая на одну ногу, но виду, что ему больно или хотя бы просто неприятно, не подавал.       — Я ведь, кажется, сказал тебе ехать вперёд, — буркнул Минсок недовольно, когда Лу Хань с Везиром остановились рядышком, — так какого… ты назад едешь?       — Что значит назад? — оскорблённо ахнул юноша. — Смотри, — он указал на голову коня, — это перед, а это, — он ткнул большим пальцем себе через плечо, — а это зад. Я еду в направлении переда, а значит, вперёд. Вопросы?       — Звучит похоже на правду, — усмехнулся Минсок, вытирая лезвие меча о рукав рубашки, а потом с лязгом убрал его в ножны за спиной, — и ведь не придерёшься.       — Я знаю, — с гордостью пробормотал Лу Хань, выпячивая грудь, и подал Минсоку руку, чтобы помочь взобраться на коня.       Тот оказался гораздо тяжелее, чем юноша бы мог подумать, поэтому от неожиданности он чуть сам не выпал из седла. Внешне Минсок выглядел легче, да и двигался довольно ловко. Вообще в нём было достаточно много противоречивых черт. Из-за свободной рубашки он казался худощавым, хотя был достаточно мускулист и хорошо сложен. Его голос и манера речи, а также некоторые повадки выдавали в нём взрослого и рассудительного мужчину, но лицо было какое-то подростковое, если не брать в расчёт седые волосы и красные раскосые глаза. Они определённо добавляли ему пару лет.       По ощущениям, которые оставлял после себя Минсок, Лу Хань был уверен, что ему не меньше тридцати, но сейчас, когда он на него смотрел, не возникало никаких сомнений, что они ровесники. Странно это было. Неужто магия здесь замешана? Да и какая разница. Столь незначительные противоречия не сильно сказывались на их отношениях, которых, по сути, не было.       До самой деревни они добирались молча. Обсуждать случившееся они не собирались. Да и что там можно было обсуждать? Они столкнулись с опасностью, и каждый справился с ней так, как мог. Минсок не ждал благодарности за то, что взял на себя волков, Лу Хань не ждал благодарности за то, что вернулся. Для них это было нечто само собой разумеющееся. Настолько, что не требовало лишних слов и благодарностей.       До деревни они добрались ближе к ночи, и первое, что их встретило, был не вечерний деревенский пейзаж, а высокий частокол. Лу Хань даже не стал дожидаться, когда они подъедут к высоким воротам. Выпрыгнул из седла на ходу и побежал вперёд.       — Эй, — закричал он, с силой ударяя по доскам, — открывайте! Ну же, сколько можно ждать?       — Кто там? — послышался с опозданием вопрос.       — А ты как думаешь, — сквозь зубы прошипел Лу Хань. Вертел он на одном месте все эти условности. Разумность запирания ворот на ночь он, разумеется, понимал, просто его жутко раздражало, что, чтобы попасть в деревню, нужно было проторчать у ворот несколько часов, отвечая на странные вопросы и ожидая, когда же эти ворота откроют. А открывали их с большим трудом. Иногда создавалось такое впечатление, что на такую столь ответственную работу, как сторожить ворота, брали одних идиотов. Хотя, в принципе, так наверно и было. Работа-то не пыльная и особого ума не требует. Просто спрашивай кто и, если не знаешь его, не открывай. Вот и всё.       — Якоб, ты, что ли? — послышался удивлённый, не очень обременённый интеллектом голос с другой стороны ворот.       Лу Хань как-то пристыженно, немного исподлобья посмотрел на подъехавшего Минсока. Тот же одарил юношу насмешливым взглядом. Они с этим разобрались давно. Да и Минсоку было не принципиально, как Лу Хань желает, чтобы его называли. Это было целиком и полностью его дело, и осуждать он не собирался. Понимал.       — Да, да, — торопливо заговорил юноша, — открывай!       Воцарилось многозначительное молчание. Лу Хань и Минсок прислушались. Ответа на реплику не последовало, будто бы она была попросту проигнорирована. Однако спустя несколько долгих мгновений послышалось шевеление, звуки бурной деятельности, а потом, скрипнув с надрывом, приоткрылась створка ворот.       Лу Хань, упёршись в неё ладонями, с силой надавил, распахивая шире, чтобы дать Минсоку проехать внутрь на коне.       Везир вошёл в деревню неспешно, с чувством собственного достоинства. В населённые пункты он предпочитал входить с таким надменным видом, чтобы все сразу проникались его важностью. Это было заразно, потому что Минсок через какое-то время тоже выпрямлял спину, вздёргивал подбородок чуть вверх и начинал смотреть на окружающих надменно-холодно.       — Якоб, ты что же, живой? — ахнул высокий крупный паренёк лет двадцати.       К лицу его Минсок присматриваться не стал, лишь пробежался взглядом. Близко посаженные глаза, нос картошкой, губы тонкие, а рот на жабий похож. Ничего примечательного.       — А по мне что, не видно? — развёл руками Лу Хань. — С чего ты взял, что со мной что-то случилось?       — Так это… — парнишка почесал затылок, — лошадь твоя ещё до заката вернулась. Одна. Вот и решили, что ты где-то по пути сгинул…       — Вернулась? — вскрикнул Лу Хань, угрожающе сжимая руку в кулак. — Ну Элизабет, ну предательница!       — А чего это она без тебя прискакала? Случилось чего?       — Да не, — отмахнулся Лу Хань, — мы туда доехали, я только слез с неё, отошёл буквально на пару шажочков, а она возьми и убеги. Перепугалась, бедняжка!       — Так что, деревня та… — парень замолчал, нагоняя интригу, — действительно проклятая? Раз даже живность оттуда бежит, то…       — Кстати о живности, — вдруг подал голос Минсок, который стал невольным слушателем и участником этого разговора, но при этом оставался до поры до времени незамеченным, — я там её действительно не видел. Ни мёртвой, ни живой…       — А это кто? — ахнул парнишка, как будто Минсок буквально только что перед его носом материализовался.       — А, это, — Лу Хань безразлично передёрнул плечами, — встретил его по пути. Он добродушно согласился подвезти меня до деревни, раз уж моя предательница-лошадь меня бросила на произвол судьбы.       — Вот оно как, — кивнул парень и сразу как-то подобрел, — повезло тебе.       — Ага-ага, очень повезло, — торопливо заговорил Лу Хань, — знаешь, я изрядно с дороги устал, так что пойду, а ты ворота закрывай. Все подробности будут завтра! Доброй ночи.       Ему хотелось поскорее добраться до дому и завалиться спать. От сегодняшних переживаний он слишком устал. Так много всего произошло.       — А где у вас тут можно остановиться? — поинтересовался Минсок, оглядывая ночные улицы деревеньки.       — Да в корчме, — махнул Лу Хань в сторону. — Больше-то и негде. Поселение не особо большое, сильно не разгуляешься, так что…       Он уверенно шагал по дороге, задумчиво глядя себе под ноги, и о чем-то очень усиленно думал, на ходу копошась в своём полупустом, погрызенном волком мешке.       Минсок натянул поводья, останавливая Везира. Было вполне очевидно, что Лу Ханю уже и не до того, да и путям их суждено было разойтись. Чуть раньше или чуть позже — значения особо не имело. Минсок решил не оттягивать момент и просто уйти, даже не прощаясь. В принципе, им и не нужно было.       Лу Хань неожиданно остановился. Вскинул голову. Что-то торопливо обмозговал и, развернувшись, принялся искать взглядом Минсока, которого не оказалось там, где юноша ожидал.       — Эй, дяденька! — вскрикнул он.       Минсок остановил Везира и вопросительно обернулся.       — Могу по доброте душевной пустить в свой дом вместо обещанной платы за дорогу, — хитро предложил Лу Хань, растягивая губы в фальшивой доброжелательной улыбке.       — Ишь ты хитрый какой, — фыркнул в ответ Минсок, — ладно, допустим, за дорогу ты этим расплатишься, но стычка с волками в наш уговор не входил, так что за них ты мне должен отдельно…       Лу Хань от возмущения подавился воздухом и даже вскинул вверх руку, чтобы дерзко что-то крикнуть, однако осёкся, вздохнул, опустил руку и уже спокойнее произнёс:       — Ишь какой хитрый, — он неодобрительно скривил губы, — раз уж такой меркантильный, можешь ехать в корчму, — и добавил чуть тише: — Всё равно деньги твои все у меня.       И пусть Минсок этого не должен был услышать, до его слуха эти слова всё же донеслись.       — Что? — вскрикнул он. — Что значит у тебя?       Минсок быстро соскочил с коня и уверенно двинулся в сторону Лу Ханя с чётким намереньем одарить того как минимум подзатыльником. Хотелось бы возмущённо вскрикнуть «жизнь тебя совсем ничему не учит!», но, видимо, как раз таки наоборот. Если подумать, единственный урок, который можно было вынести из сегодняшней встречи с Минсоком, так это то, что любая гадость в его сторону остаётся безнаказанной. Попытался украсть коня? Не беда. Поедем на этом коне вдвоём, и я даже спасу один раз твою жизнь. Решил украсть мои деньги? Что ещё хорошего я могу сделать для тебя за это?       — Ты что, совсем бессмертный, — Минсок привычно ухватил Лу Ханя за ворот рубашки, подтягивая к себе, — решил, раз тебя волки не сожрали, так ничего не возьмёт?       — Да не собирался я их красть! — вскрикнул юноша, поднимая руки вверх.       — Ты мне и про коня так говорил!       — В этот раз другой случай, клянусь, — Лу Хань глядел на Минсока своими честными наивными глазками, и не давал даже возможности усомниться в правдивости слов, — я ими от волка отбивался.       — Что? — ахнул Минсок. — Я в жизни не слышал оправданий абсурднее.       — Это правда! Просто из того, что осталось, твой мешочек с деньгами был самый тяжёлый и, — он наощупь вытащил мешочек с золотом из своего вещевого мешка и вскинул над головой, — без обид, если обнаружишь на нём следы зубов.       Минсок ничего не ответил. Лишь еле заметно нахмурился и подставил ладонь, в которую тут же опустились причитающиеся ему деньги.       — Я прощу тебе и этот инцидент, — холодно произнёс Минсок, прищуривая глаза, — если сможешь организовать мне горячую ванну.       — Сейчас? — чуть взвизгнул Лу Хань. Он бы и сам не против горячей ванны, но это не город, здесь с этим достаточно хлопотно. Не ночное это занятие. Пока воды натаскаешь, пока нагреешь, уже, глядишь, и утро наступит.       — Хотелось бы, — кивнул Минсок.       — А до утра это подождать не может? Я бы тебя на речку сводил, окунул бы в воду пару раз, — мечтательно протянул Лу Хань, — пока ты не перестал бы выныривать.       — Ах ты…       Минсок неожиданно замолк на полуслове и замер каменной статуей. Пальцы, сжимавшие до этого рубашку Лу Ханя, разжались.       Невидящим взглядом он смотрел перед собой, и было ощущение, что разум его покинул. Лу Хань осторожно сделал шаг в сторону, выпутываясь из захвата замершей руки. Минсок не шевелился. На всякий случай юноша провёл рукой по воздуху, прямо перед его лицом, однако реакции не последовало.       Что-то был не так. И не только с Минсоком. Какая-то атмосфера напряжения, от которой воздух электризовался. Лу Ханю отчего-то было неспокойно и тревожно. И не только ему. Со стороны ворот послышался озлобленный собачий лай. Несколько собак, рыча и скаля зубы, повернулись в сторону ворот и, почти прижимаясь к земле, начали на них лаять. Его подхватили и остальные собаки в деревне. Те, что были не привязаны, прибежали к воротам, остальные облаивали их со своих мест. Кошки были менее агрессивны, они наоборот бежали как можно дальше от ворот. Некоторые, словно одичавшие, с диким мяуканьем пытались перелезть через частокол. Домашние птицы, хлопая крыльями, будто намеревались взлететь, пробежали где-то вдалеке. Эхом раздалось лошадиное ржание. Везир вдруг тоже начал взволнованно топать и тихонечко пятиться назад, мотая головой из стороны в сторону. Лу Хань забеспокоился. То, что происходило, было определённо не нормально. Такой чертовщины на его памяти ещё не бывало, и ничего хорошего это не предвещало.       — Кровью пахнет, — еле слышно произнёс Минсок, не поднимая взгляд. — Сильно очень.       Лу Хань понятия не имел, откуда её чувствует Минсок и чем она пахнет, но интуитивно уловил связь с чем-то очень нехорошим. Он сопоставлял предыдущий случай с теперешним и понимал, что это может означать лишь то, что прольётся чья-то кровь. Возможно, это было что-то вроде того, как желают на удачу ни пуха, ни пера, и ничего с реальным положением вещей не имело. Лу Хань был в меру суеверным человеком. Точнее, он верил лишь в те приметы, в которые хотел, потому что ему так было выгодно или это походило на правду. И сейчас ему хотелось верить, что одной лишь фразой он мог свою судьбу изменить.       — Надеюсь не нашей, — эхом отозвался он.       В этот самый момент из-за ворот послышался протяжный вой. Лу Хань было решил, что это волки, но слишком уж не по волчьи звучал он. Слишком громко и надрывно, немного гортанно. Звук, пролетая по окрестности, вибрировал.       Минсок обернулся к воротам и долго смотрел на них, будто ожидал, что вот-вот из-за них кто-то появится.       — Ты когда-нибудь слышал такой вой? — тихо обратился он к Лу Ханю. — Может, вчера ночью, нет, ближе к рассвету слышал что-то подобное?       — Что-то подобное? Нет, я впервые слышу, — мотнул головой юноша.       — Значит, он уже почти здесь, — обречённо выдохнул Минсок, мотнул головой, подхватил под уздцы Везира и невозмутимо побрёл прочь, куда-то вглубь деревни.       — Кто здесь? — не понял Лу Хань и торопливо засеменил следом.       — Чудище лесное! — огрызнулся Минсок.       — Чего ему тут делать?       Лу Хань нахмурился. Ему послышалась в голосе фальшь. Минсок в этот момент был так спокоен, что с трудом верилось, будто сейчас должно было случиться что-то страшное.       — Убивать всех…       — Это ещё зачем? — с нажимом, обгоняя Минсока и вырастая перед ним недовольной статуей, поинтересовался Лу Хань.       Он грозно хмурил брови и всем своим видом пытался дать понять, что хочет знать правду о том, что происходит.       — Я не знаю, — пожал плечами Минсок, — почему бы тебе у него не спросить?       Он ткнул в сторону ворот пальцем. Откуда ему было знать, почему чудище вдруг прибежало сюда. Точнее, Минсок ожидал, что на одной деревне он не остановится и, возможно, перекинется на ближайшие, просто никак понять не мог причин этому. Жажда убийств? Лу Хань очень убедительно заверял, что Хорст не более чем сказка, чтобы детей пугать. Вероятность, что он безобиден и не ест никаких детей, была значительно больше. И если бы Минсок своими глазами не видел трупы и Хорста, он бы никогда не поверил, что это сделало какое-то чудище лесное. Если, по преданиям, Хорст взрослых людей не убивает, то это действительно так и есть. В сказках и преданиях о таком не врут. Наоборот, он мог за всю историю лишь однажды перекусить овцой, и его бы обязательно окрестили любителем овец и пытались бы на неё приманить. Людям свойственно преувеличивать, но не преуменьшать.       — Спросить о чём? — вскрикнул Лу Хань, который начинал поддаваться панике вместе с окружением. Вместе с животными, которые бесновались, вместе с людьми, что на вой выходили на улицу поглядеть на того, кто эти звуки издаёт.       — О том, зачем он убил всех жителей той деревни и собирается ещё и вас убить…       — Да зачем ему нас убивать? — прокричал Лу Хань, с силой толкая Минсока в грудь, потому что тот так и норовил уйти от ответа в прямом смысле.       — Я не знаю! — прошипел сквозь зубы Минсок. — Он мне не докладывает. Всё, что я могу, — это предполагать.       — И какие у тебя предположения? — Лу Хань высокомерно вздёрнул бровь и скрестил на груди руки.       — Разные…       — Ты мне можешь просто хоть одно предположение предположить? Неужели это так сложно?       — Могу, — кивнул Минсок и, сделав шаг в сторону, попытался обойти Лу Ханя.       — Да куда ты идёшь? — не выдержал юноша, вскрикивая.       Ему уже начинало изрядно действовать на нервы происходящее. Нарастающее чувство тревоги в груди, беспорядок вокруг, приближающаяся опасность и Минсок, который будто специально тянул время и раздражал. Как же тут оставаться спокойным?       — В тихое место, — коротко ответил Минсок.       — Прятаться? — презрительно фыркнул Лу Хань.       — А ты не собираешься?       — Зачем? Мы в безопасности, — уверенно произнёс юноша, — нас окружает высокий частокол и, признаться, это не каменные стены, но защищает от чудищ хорошо.       — Не от этого, — коротко бросил Минсок, отворачиваясь.       — С чего ты взял?       — Да с того! — повысил голос он. — Я видел его. У него цепкие пальцы, острые когти и лёгкое тело. Взобраться на частокол для него плёвое дело! А если так не захочет, может с лёгкостью и через главный вход зайти. Он силен, и если не с первого, то с пятого ворота выбьет. И тогда вы будете за этими стенами не в безопасности, а в ловушке, потому что он через частокол перелезть может, а вы нет! И ни прятаться, ни бежать от него смысла нет. Ему не составит труда тебя найти, а убежать ты от него не сможешь, даже если очень постараешься! Как тебе перспектива?       Лу Хань сглотнул. Он не хотел признавать, что ему страшно, потому что звучало это как откровенные попытки его запугать. Может быть, он и не воин, не герой, но и не трус тоже. Не надо относиться к нему вот так легкомысленно лишь потому, что он не носит за спиной меч.       — И что же ты предлагаешь делать? — задал вполне резонный вопрос Лу Хань. — Как нам с ним справиться?       — А я не знаю! — развёл руками Минсок. — Я с ним никогда не дрался и допускаю, что именно поэтому выжил!       — Значит, ты его никогда не видел?       — Видел, — отмахнулся Минсок, — столкнулись мы перед рассветом с ним в той деревне.       — До или после того, как он там всех… — Лу Хань замялся, подбирая слова, — того?       — После. Это сегодня было, перед рассветом. Только он на меня вообще никакого внимания не обратил. Постоял, посмотрел да ушёл…       — А ты уверен, что это был он?       — А кто ещё? — раздражённо вскрикнул Минсок.       — Мало ли…       — Я уверен, что это был он! Но это не отменяет того факта, что я всё ещё не знаю, что с ним делать! Ты понимаешь?       Минсок судорожно выдохнул. Ему и самому не очень нравилась эта ситуация. Он знал, что будет, знал, как это будет, но не имел ни малейшего понятия о том, как это предотвратить. Возможно, это было просто неизбежно. Событие, которое должно случиться. Такая судьба у этих жителей — исчезнуть. Кто мог бы знать?       — Я просто бессилен в этой ситуации! Это чудовище, с которым я не способен справиться просто потому, что не знаю как!       — Поэтому ты решил спрятаться? Хорошая идея! Достойна… труса!       — Мне лишь нужно спокойное место, — мотнул головой Минсок, — я всё ещё не оставляю попыток изменить исход.       — Каким образом? — вскрикнул Лу Хань.       — Не знаю! Подумать — отличный вариант решения многих проблем!       — И до чего же ты, по-твоему, додумаешься? — развёл руками юноша.       Минсок сдавленно простонал. Как-то он не понимал позиции Лу Ханя. Возможно, тому было нужно, чтобы Минсок, размахивая мечом, ринулся на это чудище, вот только Минсок этого делать не собирался. Он уже успел трезво оценить свои силы и знал: с чудищем они не равны.       — Да тебя не поймёшь. Ничего не делаешь — плохо, пытаешься что-то сделать — тоже плохо. Чего ты от меня хочешь?       — Да не знаю я, — всплеснул руками Лу Хань, — жить я хочу!       — Хочешь жить? — Минсок притянул к себе юношу за рубашку. — Тогда вот тебе мой дружеский совет: найди свою лошадь, сядь на неё, а потом вместе уносите отсюда ноги так быстро, как только сможете!       — Ты серьёзно? — еле слышно произнёс парень, глядя в кроваво-красные глаза Минсока в упор.       Да просто не верилось как-то. Да, наверно, никому не верится. Это же… что-то невероятное. Вряд ли жители той деревни могли хотя бы допустить, что с ними случится такое. Что к рассвету из живых никого не останется. Вот и Лу Хань не мог допустить, что сейчас его деревню та же судьба постигнет. Да и с чего бы вдруг? Они ничего плохого не сделали. Ни этому миру, ни тем более чудищу этому. Просто жили. Обычные люди. За что им это? Нет, вы скажите, за что? Разве это справедливо?       У Лу Ханя голова шла кругом, когда он пытался принять будущее, которое его ждёт. Никак не мог он в это поверить, с этим примириться. Слишком невозможным это казалось. Минсок наверняка врёт, потому что как бы ещё он мог оставаться таким спокойным?       — А если он уже там? — забормотал Лу Хань.       Он мыслями уже был не здесь и от страха и волнения опору терял под ногами. Сердце как бешеное билось. Гомон такой стоял. А у него пелена перед глазами, будто и не с ним это вовсе. Будто нереально это совсем. Как будто он со стороны на это смотрит. Картинки меняются, а он к этому никак не причастен. Они статичны, и с Лу Ханем они в разных плоскостях.       — Оттого, что ты медлишь, он дальше не становится, — Минсок доброжелательно похлопал парня по плечу, растягивая губы в слабой ободряющей улыбке, потому что глаза у Лу Ханя были такие же как у Везира на рассвете, когда Хорст в деревню явился.       Лу Хань поджал губы и нахмурил брови. На его лице отразилась внутренняя борьба. Он хотел бежать, инстинктивно хотел спасать свою жизнь, даже не видя потенциальной угрозы перед собой, но с другой стороны страшно было и уходить.       — Ладно, — вдруг произнёс он и тут же резко сорвался с места.       Минсок еле успел разжать пальцы на его рубашке. Однако, пробежав несколько шагов, Лу Хань вдруг замер, помедлил мгновение, и побежал обратно.       — Давай вместе, — сбивчиво заговорил он, от волнения с трудом проговаривая слова, — зачем тебе здесь оставаться?       — Действительно, зачем? — с сарказмом выплюнул Минсок. — Давай просто бросим жителей деревни умирать и сбежим.       Лу Хань не был в состоянии распознать сарказм, поэтому посчитал слова Минсока согласием. Уверенно схватив его за руку, юноша ринулся было к воротам, но было поздно. Что-то с силой ударило по ним. Ставни вздрогнули, по земле побежали вибрации. Это было похоже не на удар, а на сильную волну. Лу Хань замер. Очевидно, план побега нужно было срочно пересмотреть.       — Уходим, — Минсок попятился и рванул юношу на себя, а потом крикнул во всё горло: — Бежим!       Лу Хань не сразу подчинился приказу. Погрешность в несколько секунд между мыслью и действием в такой критической ситуации ощущалась слишком явно.       Минсок торопливо, почти переходя на бег, держа в одной руке поводья, а во второй Лу Ханя, направился в глубь деревни, стараясь выровнять дыхание. Его сердце ускоряло свой ритм, но он отчаянно старался сохранять спокойствие. Ему нужно было мыслить здраво. Стоило поддаться панике — и всё, он покойник. А вместе с ним и Лу Хань.       Пользуясь общим замешательством и суматохой, они быстро оказались на другом конце деревни. Минсок какое-то время метался от дома к дому, выискивая подходящее место, где бы можно было спрятаться, пока не наткнулся на хлев, куда тут же затолкал сначала Лу Ханя, затем Везира, а после ввалился и сам.       Лу Хань инстинктивно ринулся к самому дальнему углу, намереваясь там отыскать себе укрытие, только ничего, кроме сена и перекошенных перегородок, там не было. Было бы глупостью поверить, что здесь их можно не найти. Возможно, если бы речь шла только о Минсоке и Лу Хане, можно было бы говорить об игре в прятки, но спрятать здесь КОНЯ было просто невероятно. Хлев был настолько маленьким, что Везир занимал его большую часть.       — И что дальше? — нервно мечась из стороны в сторону, поинтересовался Лу Хань.       Его голос подрагивал, и сложно было понять, от злости это или же растерянности.       — Не знаю, — честно признался Минсок, — подумаем.       Он и сам чувствовал, что только сильнее заводит их в ловушку. Без чёткого плана действий в этом попросту не было никакого смысла. Вариант просто ждать здесь своей смерти был тоже решением, но не очень приемлемым. Умирать не хотелось никому.       — Подумаем о чём? — вскрикнул Лу Хань, разводя руками. Он чувствовал своё бессилие и полнейшую беспомощность, и ему от этого было невероятно страшно, потому он и срывался на Минсоке. Понимал, что это неправильно и глупо, что Минсок здесь не виноват, но ничего не мог с собой поделать.       — О том, как бы с ним справиться, — выдохнул Минсок.       — Очевидно, что никак!       — Т-с-с! Тише, — Минсок прижал палец к губам. — Попытайся успокоиться. От криков нам пользы не будет.       Лу Хань хотел добавить что-то колкое, но нашел в себе силы промолчать.       Вместо пустых слов он лишь глубоко вдохнул и выдохнул, стараясь успокоиться.       — И с чего начнём? — тихо произнёс он, выравнивая звучание своего голоса.       — С того, зачем он пришёл…       — Кажется, мы уже определили, что не знаем, — с нажимом выдавил Лу Хань, сжимая свободную руку в кулак.       — Потому нам и нужно это выяснить! У него есть какие-то причины для этого, понимаешь? Он не может просто так вдруг начать выкашивать целые деревни, если на то нет никаких причин. Ты улавливаешь суть?       — В общих чертах, — махнул рукой Лу Хань.       — Я просто хочу понять: если он действительно такой «безобидный», как говорят твои детские сказки, то с чего бы вдруг ему убивать целую деревню?       — Потому что он хочет убивать? — сделал логичное предположение юноша.       — Да, я думал об этом, но…       Минсок замолчал. Он попытался собрать мысли в кучу. Сейчас всё, что у него было, — это обрывки догадок, образы, картинки, что-то очень интуитивное, брезжащее на грани сознания. Он пытался собрать всё это в логическую цепочку предложений.       — В этой деревне много детей младше лет десяти?       — Ну, достаточно, — опешил Лу Хань, — думаю, как и в любой деревне. Штук пять-шесть точно наберётся. А что?       — Пока не знаю…       — В смысле?       — Ты просто, — Минсок запнулся, услышав пронзительный визг с улицы, и сделал глубокий вдох, — ты просто сказал, что он детей ест.       — Но это не точно.       — Да, но… я не нашёл ни одного детского тела младше лет десяти в той деревне. Понимаешь? И это странно. Возможно, его целью были дети, а не вся деревня, но зачем тогда убивать остальных? Если бы он так действовал, об этом бы наверняка говорилось в сказках. Или же он пришёл не ради детей, но их всё же забрал…       — Если не ради детей, то тогда зачем?       — Может, он просто обезумел? — предположил Минсок. — Иногда с чудищами такое случается. Они начинают вести себя странно, отходят от своего привычного поведения, и начинают нападать на всех, кто им на глаза попадётся. Это было вполне возможно, только…       — Только что? — Лу Хань напрягся.       — Я просто не понимаю зачем? — с досадой бросил Минсок, отворачиваясь.       — Зачем он кровожадно людей убивает в приступе безумия? — вскинув брови, спросил юноша.       — Нет, — эхом отозвался Минсок, — если он такой безумный, что убивает любого, кто попадётся ему на глаза из-за жажды крови, то почему он меня не убил? Зачем он вообще вернулся в деревню, где не осталось никого?       — Что бы проверить, точно ли никого не осталось…       — И вот он встретил там меня, но просто посмотрел и ушёл. Даже не попытался напасть. В чём логика?       — Может, прошёл приступ безумия?       — Возможно, — уклончиво ответил Минсок, — то ведь было перед самым рассветом, а сейчас глубокая ночь, но…       Он замер. Как-то ему не удавалось говорить и одновременно думать. Мысли бежали вперёд, а слова отставали. Потому в голове возникала путаница. Ему нужно было самому это обдумать. Тихо. Без реплик Лу Ханя.       Зачем это чудище лесное в деревню вернулось на следующий день? Или же через день. Зачем ему нужно было в пустую деревню? Почему он сразу не пошёл дальше?       Минсок снова и снова прокручивал моменты встречи с Хорстом. Он был уверен, что там была какая-то подсказка, которую он не заметил. Стеклянный взгляд Минсока блуждал по периметру, пока не зацепился за мешок с вещами в руках Лу Ханя, который тот не выпускал из рук с момента, как они оказались в деревне.       Вещи. Он искал что-то. Что-то, что по ошибке оказалось в деревне. Ведь ради чего-то он устроил такой беспорядок в домах. Если кроме него больше некому было рыться в деревне, то наверняка погром его рук дело. Значит это что-то было в одном из домов. И выходит, что теперь его там нет?       Минсок со свистом вдохнул. Стоп-стоп-стоп. Если так рассуждать, то получается, что кто-то что-то принёс в деревню, и Хорст пошёл это возвращать, но найти не смог. И если он ищет это не в той деревне, а зачем-то пришёл сюда, то, значит, это теперь здесь? Но если утром это ещё было там, а ночью уже здесь, то никто, кроме Лу Ханя и Минсока, это вынести не мог, так? И какое совпадение, что он напал на эту деревню почти сразу после появления здесь их обоих. Значит, кто-то из них это взял. Но что это было? И где это было?       Минсок было ринулся к коню, на ходу соображая, что же он такого оттуда взял, что могло бы принадлежать Хорсту. Одежда, лекарства, еда, какая-то утварь, деньги? Что из этого?       Он замер посреди хлева. Почему именно он? Вряд ли бы он стал брать что-то подозрительное. Если это не одна из тех склянок, то…       Это ведь Лу Хань, так? Дом, напротив которого Хорст стоял был тем же, откуда выбежал Лу Хань при их встрече.       Минсок обернулся к Лу Ханю, который в растерянности на него смотрел. Пристальный взгляд кроваво-красных глаз юноше не понравился сразу.       — В том доме, — хрипло, еле слышно проговорил Минсок, — что ты нашёл в том доме?       — В каком ещё доме? — парень насторожился и почему-то попятился.       — В последнем доме, что осматривал. Что ты там взял?       — М-м-м, — растерялся Лу Хань и принялся озираться, — ничего.       — Ничего?       Минсок сделал шаг в сторону юноши. Его красные глаза недобро блеснули в темноте. Он угрожающе перебрал руками воздух, а лицо его стало спокойным, отстранённым, непроницаемым.       Лу Хань испугался не на шутку. У него не было сомнений, что если он сейчас скажет что-то опрометчивое, то жизнь его тут же оборвётся.       — Что ты взял в том доме? — вкрадчиво повторил Минсок.       — Ничего, — проблеял Лу Хань, прижимая к груди мешок.       — Да неужели?       Минсок сделал быстрый выпад вперёд, в мгновение ока выхватывая у парня из рук мешок, и, развернув его, бесцеремонно стал в нем рыться. Он поочерёдно вытаскивал оттуда разный хлам, не представляющий сейчас совершенно никакой ценности, и просто отбрасывал его в сторону, пока не наткнулся на нечто занимательное.       Сначала Минсок даже не разобрал, что это, но, присмотревшись, понял, что это обгоревший кусок полена, закоптившийся огнём, оттого, посчитав мусором, Минсок хотел было его выкинуть, только краем глаза заметил странный блеск. Повернув его другой стороной, он увидел, что в кусок дерева будто врос камень, похожий на янтарь, только с красноватым отливом, размером, может быть, с женский кулак. Камень этот горел изнутри и пульсировал. За толстым слоем янтаря было будто что-то живое. Можно было проследить сеточку пульсирующих вен. На гладком покрытии камня виднелось несколько царапин.       — Ничего, значит? — Минсок демонстративно вскинул находку перед Лу Ханем.       — Отдай! Это моё! Я его нашёл! — вдруг закричал юноша, выхватывая камень из рук Минсока.       — Не твоё.       Минсок отбросил мешок в сторону и властно сгрёб Лу Ханя за рубашку. Тот съёжился, прижал камень к груди, но сопротивляться не стал. Вместо этого он волком смотрел на Минсока.       — Что ж, если он так тебе дорог, — произнёс он, потащив парня к коню, — то сам и вернёшь хозяину.       — Никому я его возвращать не буду!       — Не хочешь? — Минсок заглянул в глаза Лу Ханя. — А придётся!       Он бесцеремонно подхватил парня словно пёрышко, перебросил через коня и следом вскочил в седло. Пока Лу Хань не успел очухаться и попытаться сбежать, Минсок ухватил поводья, ударил Везира пятками по бокам и неуклюже вылетел на нем из хлева. Неуклюже, потому что коню нужно было развернуться в узком пространстве, а потом оказалось, что проход в хлев был довольно узким и низким. Минсок смог пригнуться, а вот Лу Хань ужаться не смог, потому его очень сильно задело что по голове, что по заднице. Но он заслужил, будем считать так.       На улицах царила неразбериха. Крики, что были слышны в хлеву, чем ближе по дороге к воротам, тем громче становились. Люди бежали в разные стороны, животные тоже пытались спастись. Минсоку еле удавалось лавировать в этом хаосе.       Он ехал на шум, уверенный в том, что именно там виновник сего торжества, а сам в это время пытался не особо приглядываться к окружению ради того, чтобы можно было тешить себя надеждой, что обошлось пока без жертв. Минсок просто не мог смириться с тем фактом, что эти люди погибают из-за него. Да, может быть, не конкретно из-за него, но он к этому причастен. И даже если сейчас им удастся справиться с Хорстом, что делать с теми, кто уже мёртв?       Везир ускорился. Они почти подъехали к главной дороге, что шла от ворот. Она была широкой, с пространством для манёвров, только Минсок не собирался там драться. Ни на коне, ни без коня. Всё, что он хотел, — это выманить чудище лесное из деревни, а там уже будь что будет. Если заберёт свой камешек и уйдёт, что ж, это был бы лучший исход. Если захочет драться, Минсок как мужик примет вызов.       Среди толпы замаячили рога. Минсок сразу понял, что это он, и направил Везира прямо туда. В самую гущу разбегающейся толпы.       Ухватив одной рукой поводья и удобно устроив её прямо у Лу Ханя на позвоночнике, второй он схватился за рукоять меча, но доставать медлил. Не собирался он нападать на Хорста первым. Нужно было лишь привлечь его внимание.       Их разделяло всего несколько шагов, и в этот момент Минсок вдруг потянул поводья, разворачивая коня. В это же время он быстрым движением вынул из ножен меч и, размахнувшись несильно, практически шлёпнул лезвием по рогам чудища.       То очень медленно развернулось и глянуло на Минсока без злости или страха. Безразлично, как на букашку. Маслянистые глаза-бусинки смотрели устало.       — Эй! — вскрикнул Минсок. — У меня кое-что есть для тебя! Айда за мной!       Он проскочил мимо, даже не останавливаясь рядом с Хорстом, а зря. Тот не обратил на него должного внимания. Не глянул вслед и, тем более, не побежал.       Минсоку пришлось остановиться и развернуть коня. Делать второй заход он не стал. Сунул меч в ножны, чтобы руку освободить, грубо выхватил у Лу Ханя камень из руки и во все горло закричал:       — Эй ты, ублюдок! Смотри! — он вскинул горящее сердце над своей головой. — Не ты ли потерял?       Чудище сначала неспешно повернуло голову и долго смотрело на камень, будто пытаясь понять, настоящий ли. Затем так же медленно развернулось и тело. Первые шаги, сделанные в направлении Минсока, были обманчиво медленными.       Минсок практически всунул Лу Ханю камень обратно в руку, наказав крепко держать, и торопливо стал разворачивать Везира. Им нужно было оторваться до того, как Хорст наберёт скорость. Если он догонит их раньше, чем они сами этого захотят, у них будут явные проблемы. Вот только Минсок так и не решил, когда именно он захочет, чтобы его нагнали.       Везир перешёл в галоп мгновенно. Лу Хань свободной рукой попытался ухватиться за седло, чтобы не соскользнуть с лошади. Ему не хотелось быть здесь, но упасть на пути чудища не хотелось ещё больше. Он сдавленно постанывал, каждый раз, когда при скачке его подбрасывало и он падал обратно, ударяясь животом. В бок упиралась седло, и эта поездка наверняка оставит у него больше синяков, чем гонки с волками. Всё, что Лу Ханю оставалось, — это глядеть, как Хорст бежит за ними.       Тот особо не спешил. Он делал широкие шаги, размахивая параллельно руками, и делал все это как-то вальяжно и расслабленно, будто это не погоня вовсе была, а ночная прогулка.       Конь уже выскочил в выбитые ворот и теперь нёсся по просёлочной дороге, стараясь увести Хорста подальше от деревни. Минсок внимательно оглядывал окрестности, высматривая на всякий случай других тварей, которые могли вмешаться. Лу Хань старался получать удовольствие от прогулки и неотрывно глядел на следующего за ними Хорста.       — Так вот, значит, как он выглядит, — сдавленно констатировал юноша, — ну и мерзкий же тип.       — Тише ты, — шикнул на него Минсок, — ещё услышит! У него и так на тебя зуб из-за этого камня, а ты масло в огонь подливаешь…       — Да он, кажется, уже услышал, — нервно протянул Лу Хань, опираясь руками о коня, чтобы вскарабкаться вверх.       Бояться вниз головой было очень неудобно, ощущения были совсем не те. Вот когда чуть выпрямишься, тогда действительно страшно, а вниз головой — это как-то не.       — Что он, жесты тебе плохие показывает? — уточнил Минсок.       Оборачиваться он не хотел, на такой скорости это было жутко неудобно. Немного терялась ориентация в пространстве.       — Нет, он догоняет! Ничего себе он быстрый! — верещал Лу Хань, неотрывно глядя на Хорста.       Когда он бежал на двух ногах, то совсем не вызывал у Лу Ханя страха, ведь казалось, что такими темпами он их никогда не догонит, но когда встал на четвереньки, то развил такую скорость, что местные волки тихо курили в сторонке.       — Что мы будем делать, когда он нас нагонит, а он нас нагонит, не сомневайся!       — Не знаю даже, — пожал плечами Минсок, — я это не очень продумал, но планировал ему отдать то, за чем он пришёл.       — Слышь, ты, — сквозь зубы злобно прошипел Лу Хань, вцепляясь в рубашку Минсока пальцами, — только попробуй меня ему отдать, и, клянусь всеми богами, если я умру, то превращусь в мстительного призрака, чтобы преследовать тебя до конца дней твоих!       — Меня это не очень пугает, — мотнул головой Минсок, — я знаю, как с ними бороться.       — Тогда я нападу на тебя тогда, когда ты этого совсем не ждёшь, и придушу тебя раньше, чем ты успеешь со мной побороться, ты понял?       — Так, может быть, ты что-нибудь сделаешь? В смысле если ты не хочешь умереть, то…       — Сделать что? — вскрикнул Лу Хань. — На кулачный бой его вызвать? Или в карты сыграть пригласить?       — Да отдай ты ему уже этот хренов камень обратно! — выкрикнул Минсок. — Ты ведь не думал, что мы будем от него бегать до тех пор, пока кто-то из нас не устанет?       — Откуда я мог знать твой гениальный план, а?       — Отдай ему камень! — сквозь зубы прошипел Минсок.       — Как? — драматично проорал Лу Хань.       — Жопой об косяк! Попробуй просто бросить.       Лу Хань обескураженно выдохнул и осуждающе посмотрел на Минсока.       — Брось, — выдохнул он, — ну да, просто брось. У тебя ведь все так просто.       — Ты собираешься ждать, когда он нас догонит?       — Разумеется нет! — Лу Хань перевёл взгляд на Хорста. — Да чтоб меня боги покарали! Какого он такой быстрый!       — Бросай ему камень, и помолимся о том, чтобы этого ему было достаточно.       — А этого может быть недостаточно? — взвизгнул Лу Хань.       — Он может быть зол и захочет нас убить…       — Да за что же мне это, — запричитал юноша.       Он попытался вновь приподняться из своего неудобного положения и вскинуть руку для броска, но кидать в такой ситуации было просто невозможно. Мало того что постоянно подбрасывало, так ещё и само положение тела в пространстве было не подходящим для бросков.       — Я не могу, — страдальчески выдохнул он, — мне неудобно.       — Просто брось как можно дальше! Не обязательно прямо ему в руки… лапы… что у него там.       — Да я вообще никуда не доброшу.       — Ты предлагаешь мне это сделать? — Минсок вскинул бровь.       — Да! Ты, между прочим, хотя бы сидишь!       — Это ты утащил камень из деревни, из-за тебя он на нас напал, так что, раз уж ты эту кашу заварил, ты её и расхлёбывай.       — У нас ведь в любом случае нет выбора, так? — вздохнул Лу Хань.       — Выбор есть, но не очень радужный.       — Эх, была не была!       Лу Хань качнулся, чтобы ненадолго выпрямиться, и, замахнувшись, что есть силы бросил камень в сторону бегущего чудища.       Они оба понимали, что решение это весьма странное, что так просто не может всё кончиться, но в каждом теплилась надежда, что это может что-то решить.       Лу Хань пытался проследить траекторию камня, однако тот, блеснув, исчез в темноте. Куда он улетел, было неизвестно. Парень болезненно сглотнул.       — Что там?       Минсок не видел этого судьбоносного момента, мог лишь наблюдать напряжение, на лице Лу Ханя, который с надеждой глядел в темноту.       — Поймал! — вдруг вскрикнул юноша. — Он его поймал!       — Отлично!       А что дальше? Что им нужно было делать дальше?       Минсок хотел остановить коня, чтобы наконец обернуться и самому посмотреть, что же там происходит, но Лу Хань принялся кричать.       — Разворачивайся!       — Что?       Минсок быстро оглянулся, но разглядеть ему ничего не удалось. Он лишь успел зацепить взглядом силуэт лестного чудища, видный в свете луны.       — В поле! Разворачивайся в поле!       Лу Хань со страхом и тревогой наблюдал за тем, как Хорст, стоя уже на двух ногах, держит в руках брошенный ему камень. Он не предпринимал попыток бежать дальше, но в любой момент мог побежать за ними следом. Лу Ханю подумалось лишь на секунду, что, даже если чудище решит побежать в лес, их пути все равно пересекутся, ведь они едут ровно по тому маршруту, по которому он сюда пришёл. И единственное верное решение, которое в тот момент Лу Хань смог принять, — это уйти с его пути, надеясь, что он, получив то, что искал, за ними не погонится.       Минсок послушно развернул Везира, и конь помчался прямо в поле. Они могли отъехать достаточно далеко от дороги и, сделав петлю, вернуться в деревню. Это было разумно. По крайней мере, им тогда так казалось.       Хорст ещё долго стоял посреди дороги, неподвижно, как юное деревце, и смотрел вслед убегающему коню своими маслянистыми глазками-бусинками. Лу Хань смотрел ему в ответ. И тогда, казалось, когда их взгляды пересеклись, парень почувствовал невероятную тоску. Ему даже стало совестно за то, что он по глупости своей решил взять этот камень. Он же никому зла не желал. Просто увидел среди золы что-то блестящее, да руки сами и потянулись. Разве мог он знать? Не специально он это сделал. Если бы тогда кто-то его остановил…       Кажется, опасность миновала. Им удалось уехать на безопасное расстояние. Хорст, кажется, преследовать их не собирался. Когда Минсок остановил коня и обернулся, того уже и след простыл. А Лу Хань же, неожиданно впавший в задумчивость, момент его исчезновения упустил.       Они какое-то время стояли посреди поля. Минсок озирался по сторонам, чтобы убедиться, что никаких тварей и Хорста в том числе поблизости нет. Лу Хань безвольно повис на коне, глядя в покачивающуюся от слабого ветерка траву под ногами. Тяжёлый был день.       — Всё, — выдохнул Минсок, хлопнув Лу Ханя по заднице, — опасность миновала, можешь сползать.       Лу Хань послушно сполз с коня, отступил на шаг, невидящими глазами глядя перед собой, потом вдруг вскинул голову к небу и потянулся, протяжно простонав.       Странный осадок оставляли эти события. С одной стороны, опасное приключение, которое закончилось хорошо, а с другой стороны, хорошо оно закончилось не для всех. Лу Хань видел в деревне несколько мёртвых тел.       Возможно, сейчас они вернутся в деревню как герои, которые спасли их от чудовищ, а возможно, жителям хватит мозгов сложить два плюс два и обвинить их во всех бедах. Лу Хань не знал, как это всё ему аукнется, но был уверен, что оставаться там он больше не может. Даже если люди не будут его осуждать или ненавидеть, не будут гнать, это не избавит его от чувства вины. Он сделал это не специально. Всё это лишь ужасная случайность, но что это меняет. Люди мертвы!       Минсок глядел на отстранённого Лу Ханя и, кажется, разделял его настроение. Чувствовал этот странный осадок. Такое случается. Даже когда удаётся выиграть, это нельзя назвать победой. Кому-то всё равно приходится страдать, и остаётся утешать себя лишь тем, что они смогли оставить это раньше, чем жертв стало больше.       — Утомительный был день, — Минсок слабо улыбнулся, протягивая юноше руку, чтобы помочь влезть на коня.       — Да, очень утомительный, — отстранённо произнёс Лу Хань.       Он ухватился за руку Минсока, который с лёгкостью поднял его в воздухе, почти забрасывая на коня. Усевшись на крупе, Хань в последний раз огляделся, чтобы удостовериться, что Хорст действительно ушёл, и устало уткнулся лбом Минсоку в плечо.       Минсок на это никак не отреагировал, лишь вздохнул тяжело и ударил пятками коня по бокам, призывая идти.       Они молчали какое-то время. Каждый обдумывал свои мысли. Сложно было сказать, насколько далеко они уехали от деревни, но оставалось надеяться, что не слишком. День, да и частично ночь выдались утомительными, и очень хотелось спать.       — И часто у тебя так? — вдруг прервал молчание Лу Хань. Ему нужен был разговор. Тяжко было в молчании.       — Частенько, — коротко ответил Минсок.       — Это ужасно…       — Утомляет? Да, — Минсок почувствовал, что Лу Хань слабо улыбнулся, и сам не смог сдержать улыбку.       — Я не могу сказать, что мне это понравилось, но что-то захватывающе в этом было, — поделился своими впечатлениями Лу Хань. — Смог бы я так жить? Даже не знаю.       — Смог бы.       — Почему ты так думаешь? — юноша вскинул голову.       — Я ведь не для этого рождён был, никто для этого не рождается. Когда жизнь вынуждает, ты просто приспосабливаешься. Вот и всё. Сначала это тяжко и жутко утомительно, но потом привыкаешь, потому что выбора особо и нет.       Лу Хань согласно кивнул. Ему было нечего на это ответить. Минсок был прав, и спорить было бессмысленно, а добавить нечего.       — Как думаешь, что будет дальше?       — Ну, — задумчиво протянул Минсок, — я надеюсь, что мы ляжем спать.       — Нет, — усмехнулся Лу Хань, — я о том, что дальше. Как мне… там люди мёртвые были, понимаешь? Потому что я взял этот хренов камень! И что дальше?       — Ничего, — пожал плечами Минсок, — это уже случилось и ничего исправить нельзя. Завтра утром, а может быть, и этой ночью, вы возьмёте погибших, вывезете их в поле и сожжёте, чтобы не привлекать местных падальщиков. Почините ворота и снова заживёте обычной жизнью. Люди постоянно умирают. Слишком часто, чтобы это не было частью обыденной жизни. В деревне такие раны залечиваются быстро. Они скоро об этом забудут.       — Но не я! Как мне там оставаться после этого… Я понятия не имею…       — Что ж, если место тебя не держит, ты можешь уйти, — резонно заметил Минсок, — найти другую деревню, как нашёл эту, и устроить там себе новую жизнь. Придумать новое имя и новую историю. Начать всё сначала. Так многие делают, ты тоже можешь попробовать.       — Но не ты…       — Мне не стоит сидеть на одном месте, ты же знаешь, я преступник…       — И куда ты дальше?       — Возможно, вернусь в ту деревеньку, сожгу там пару гнёзд за бесплатно, исключительно по доброте душевной, а потом пойду куда-нибудь…       — Куда?       — Да куда дорога приведёт. Куда-нибудь точно приведёт…       — А можно мне с тобой? — с надеждой спросил Лу Хань. — Хотя бы до следующей жилой деревеньки?       Минсок обернулся и долго смотрел на юношу своими кроваво-красными глазами. Но смотрел не пугающе, а очень по-доброму, с мягкой снисходительной улыбкой, как смотрят старики на детей.       — Уже поздно, — тихо произнёс он и, протянул руку через плечо, чтобы потрепать парня по волосам, — нужно поскорее возвращаться.       Лу Хань лишь поджал губы. Это должно было значить нет, и стоило ожидать этого ответа, только всё равно было немного обидно. Лу Хань не видел своей жизни в качестве кочевника, но за сегодняшний день в его жизни произошло событий больше, чем за последние несколько лет, и ему казалось, что от случайной встречи с этим человеком он стал взрослее и постарел на несколько лет.       Дорога опасное место, и неизвестно, кого можно на ней встретить. Неизвестно, обернется этот путь трагедией или же закончится счастливо, а может, никогда не закончится вовсе или не начнётся.       Лу Хань до сих пор не понял, что за урок был спрятан в этих неожиданных приключениях, какая мораль в них была, но, кажется, на короткий миг, глядя в красные, горящие в темноте глаза Минсока, он впервые почувствовал запах крови. Узнал, чем она пахнет. Железом и холодом. Что именно это могло значить, он не имел ни малейшего понятия, лишь надеялся, что это не был запах его крови.