Твои ладони, такие нежные, родные.. Прошу, согрей меня своей любовью. Останься рядом, хотя бы на мгновение Одаривая сладостною болью..
***
Лёгкое покачивание поезда так успокаивает. Или это его присутствие так на меня действует. Ветер задувает в слегка приоткрытое окно, разнося по вагону приятный аромат растений, что успели расцвести этой весной. А я вдыхаю его, блаженно развалившись в объятиях любимого. Вплотную приближена к Джину, а он пальцами нежно перебирает пряди моих каштановых волос, что так любимы сердцем парня. А вдыхая такой до одури родной, ореховый, с пряными нотками, аромат, желает раствориться во мне, ещё больше. Он совсем рядом, со мной. Но счастье не вечно.. Рано или поздно приходится расставаться. Потому, каждой секундой, проведённой так близко, буду дорожить, прожигая на́ сердце, чтоб не было возможности вырвать из груди. О́н же, так отчаянно вбирающий каждую мою деталь, не посмеет стереть из закоулков памяти — особенно глаза, две глубокие бездны, ежесекундно поглощающие все естество Джина. Моего Сокджина. — Скажи. Ты ведь мой? — Каждой клеточкой своего тела. Душа пропитана лишь одной тобой. А сердце давно вырвано и брошено к ногам завладе́вшей моей жизнью. Тобой. Лишь тобой. Мне остаётся только одно — следовать его примеру, стараясь впитать целиком и полностью единственного и родного мужчину. Эти пухлые, и такие чувственные, губы, дарящие поцелуи со вкусом нашей любви, сводят с ума. Они прекрасны даже в те моменты, когда он, словно маленький неуклюжий мальчик, марает своё личико любимой едой. А я нагло пользуюсь этим, нежно проходя ладонью по испачканным участкам, убирая ею все ненужные следы. Между нами слишком многое, на описание чего всех слов не хватит. Это наше личное, такое особенное и по-тёплому родное. Смотрю в эти глаза-омуты и понимаю, что утонула в них безвозвратно. Они испускают столько любви, что всем на свете бы хватило такой дозы. Забота же окутывает с головой, оберегая самое сокровенное, несметное богатство Джина. — Ты ведь скоро вернёшься, правда? — с надеждой спрашиваю я, смотря в упор, ожидая ответа так, словно он мог изменить положение. — Конечно, единственная моя, — вторит Джин, используя любимое мной слово. Слово, кричащее обо всем и сразу – я единственная. — Год в Англии пройдет очень быстро. Поверь мне. Я бы прямо сейчас бросил все к чертям, но ты ведь знаешь, что это ради нас. Поэтому мы лишь пообещаем друг другу быть сильными и верными нашей любви, — держит одну ладонь на моей щеке, проводя шершавой подушечкой большого пальца по губам, что содрогаются от подступивших слёз. Вторая ладонь держит мою, прикладывая её к своей груди, в том месте, где бьётся сердце Джина. Мое сердце. — Навсегда? — Навсегда, — отвечаю, уже не сдерживая слёз. Он прав, всего лишь год перетерпеть, мы справимся. Ведь прав..?***
Очередное пробуждение в поту и горьких слезах, застывших на моем лице. Эти кошмары никогда не прекратятся, все время напоминая то, что давно пора забыть. Наверное, стоило закрыть окно перед сном — тогда бы не казалось, что снова в том поезде. Поезде, в котором остался самый важный и дорогой след моей прошлой жизни. Мне не стереть его, увы, он мною выжжен на́ сердце. И в этом моя главная ошибка. Возможно, было бы легче, не привязывайся я так к людям. Но повторись все вновь — сердце так же отказалось бы слушать голоса разума. Такова функция этого глупого органа. Постель совсем влажная. Видно, долго изводил меня сон. Смотрю на соседнюю подушку, но место рядом пустует. Снова курит. Не люблю, когда он травит себя этим ядовитым дымом, но сказать против ничего не могу. Ведь сама являюсь причиной для его травли. Таким образом успокаивается, а я же с каждым разом все больше чувствую себя виноватой. Чертовой обузой в его жизни. Сажусь на краешек кровати, поправляя ночную сорочку нежного голубого цвета, отделанную по краям черным кружевом. Он подарил. Ему льстит, когда сплю именно в ней. А я надеюсь хоть так загладить вину за постоянное беспокойство. Он слишком прекрасен, чтобы оставаться рядом и терпеть неполную меня. Я не заслуживаю даже его дыхания. — Держи, — парень протягивает мне стакан с водой, когда я не нахожу кувшина на столике рядом с кроватью. Вновь заботится обо мне. — Кошмары? — знает ответ, но все равно спрашивает, надеясь, что это не тот же самый повторяющийся кошмар. — Спасибо, — благодарю за воду, которую тут же с дикой жаждой выпиваю. Он стоит рядом в ожидании, когда я закончу осушать содержимое стакана. Смотрит на меня, такую измученную, уставшую — видимо, жалеет. А мне надоела эта жалость, так же, как и разочарование, что возрастает с каждым днём. — Чимин! — хватаю ладонь парня, когда тот хочет обойти кровать. Он разворачивается и смотрит в глаза, не вытаскивая свою ладонь из моей. Я лишь сжимаю её сильней, опуская взгляд на сжатый кулак, лежащий на моих коленях. Произношу то, что так часто слышит парень с моих уст. Совсем тихое: — Прости. Чимин встаёт передо мной на колени, одной рукой сильнее сжимая все ещё лежавшую в его ладонь, а второй, разжимая сжатый кулак, проделывает ту же операцию, что и с другой рукой. Пальцы так нежно и бережно проходят по тыльной стороне обеих ладоней, от чего внутри все сковывает тяжелой ношей, пожирающую душу так долго. — Тебе не за что просить прощение, ты знаешь, — говорит Чимин, а с моих глаз вновь льют горькие слёзы, пропитанные скорбью, что режет больное сердце колючей, и такой холодной, железной проволокой. Он не прав. Мне и жизни не хватит, чтобы вымолить его прощение. Не заслуживаю его любви. — Тебе просто нужно время, чтобы забыть. Время, чтобы все раны затянулись. А я в этом помогу. Буду рядом, оберегая твой сон. — Я не забуду. Никогда не забуду. Не смогу, — выдыхаю полностью, со всем напряжением, что сковало изнутри, вырывая свои руки с тёплых ладоней парня. — Я люблю его. И всегда буду любить. Сколько бы времени не прошло — не предам наши чувства. Парень со злостью вскакивает с места, не желая более терпеть, держа свою боль внутри. Сколько можно? Помогать — не получая результата. Быть рядом — и чувствовать лишь пустоту. Любить — но не быть любимым. Думал, от постоянной заботы, которой одаривает эту сломленную девушку, сможет растопить её сердце, получая взамен немного любви, о которой так мечтает. Но топит лишь своё, что с каждым разом всё больше обволакивает горечь неразделённой любви. — Любишь, говоришь? Любят только живых, — кричит парень с уже покрасневшими, готовыми пролиться слез, глазами. — А его уже нет. Любить-то и некого. Тишину прорезает звук пощёчины, после которой комната наполняется тяжёлым дыханием парня — сейчас Чимину больно вдвойне. Не от удара, а от осознания ситуации, что влечет неизбежное. Так шатко было присутствие его любимой девушки рядом, что любое неверное слово, движение могло спугнуть и отогнать ее туда, где уже не найти и не достать. — Ты прав. Его больше нет в этой жизни, — говорю парню, что сейчас молчит и с замиранием ждёт, что я скажу дальше. Из окна все ещё задувает холодный ветер, не вызывающий больше на моей коже табун мурашек. Время остановилось. Вместе с ним и моя жизнь. — Но он все ещё в моем сердце. А это — неизменно. Легко одевшись, плетусь в прихожую с одной лишь целью в голове. Чимин же мечется вокруг, пытаясь что-то сказать, но то и дело осекается. Смотрит, как надеваю кроссовки, на которые так редко падает выбор в будние дни. А когда ладонь касается ручки входной двери, хватает за руку, не позволяя открыть дверь, скрывающую желанную свободу. — Куда ты собралась идти ночью? Я не пущу тебя, — говорит парень, заключая в свои теплые объятия. Так уютно и хорошо. Но этого мало. — Кто знает, что взбрело в твою голову. Не дай Бог, что-то с собой сделаешь. Нет, не пущу. — Чимин, ты ведь знаешь, что меня не остановить. В любую секунду, пока тебя не будет рядом, могу уйти. Поэтому будет лучше, если ты добровольно отпустишь меня, — отталкивая его от себя, вновь берусь за ручку двери. — Не переживай за меня. Ничего с собой не сделаю, смелости не хватит. Мне просто нужно побыть одной. — Нет, не уходи. Я не отпускаю тебя, — произносит он, но больше не предпринимает попыток остановить. Просто смотрит в спину и тихо роняет скупые, мужские слёзы. — Прощай, — закрываю за собой дверь, говоря так, словно прощаюсь навсегда. Но так ли это на самом деле? Спускаюсь вниз, слыша позади протяжный крик, пропитанный болью обречённости, и в сердце моем неприятно щемит. Он дорог мне, так сильно, что, причиняя ему каждый раз одни лишь страдания, я начинаю ненавидеть себя с новой силой. Хотела бы сделать его счастливым, подарить все звёзды, что есть на небе, заставить радоваться каждой секунде его жизни — но причиняю лишь боль. Я не заслуживаю и мизинца на ладони любящего меня парня.***
Здесь так красиво и безлюдно. Осенний ветер гонит большие волны, создавая такие ласкающие слух звуки, в которых хочется забыться. Забыть, где находишься, почему, зачем..?! Ты всегда любил это место, проводя столько времени здесь, со мной, бродя часами по колючему песку, держа мою ладонь в своей, такой теплой и сильной. Сажусь на берегу, у самой воды, и играю пальцами в воде, на которую тело реагирует неприятными мурашками. Брызги разлетаются в стороны, разводя такие красивые круги, и я смотрю на них, ожидая, когда рассеются в воде, после делая такие же новые круги. И так на повторе. Однако, это не успокаивает. Уже не успокаивает. Сижу совсем тихо, безмолвно роняя очередные слёзы, к которым так привыкли мои осунувшиеся щёки. Такая жалкая. Жалею себя, словно у меня одной проблемы. Извожу близких мне людей, не задумываясь об их чувствах. Чёртова эгоистка. Омерзительна самой себе. — Любимый, — шепчу в темноту, не надеясь услышать что-либо в ответ. Обхватываю ноги сильнее, прижимаясь губами к коленям. — Мне так тебя не хватает, — вновь бросаю едва слышно слова, что тут же подхватывает морской ветер, уносящий с собой в шум прибоя. Слёзы обжигают лицо, не думая останавливаться, а я ощущаю присутствие рядом. Чья-то ладонь нежно ложится на мое плечо, как бы останавливая тихие рыдания. Поднимаю голову и вижу его. Совсем не изменился. Бездонные ореховые глаза, излучающие столько света и тепла, окутывают трепетом мое измученное тело. — Почему ты так долго не приходил ко мне? Я совсем истосковалась, — говорю своему, столь желанному, видению. Знаю, что мираж, но такой реальный, что хочется верить, словно все это не сон. — Неужели, чтобы дождаться твоего появления, мне нужно доводить себя до такого состояния? — Помолчи. Сейчас же я здесь, — произносит Джин, а я тону в его нежном голосе. — Но я пришел в последний раз. Пришёл, чтобы взять с тебя обещание — ты отпустишь меня и позволишь себе, наконец, быть счастливой. — Нет, прошу, не уходи. Ты и раньше обещал, что не уйдёшь, но сам оставил тогда, когда я нуждалась в тебе больше всего. Вновь хочешь меня оставить? — Вовсе нет. Все наоборот. Теперь я буду с тобой рядом всегда, — ответил Джин, касаясь моего живота, нежно проводя по нему ладонью. — Ты так не хотела меня отпускать, что теперь я никогда тебя не оставлю. — Что? Я тебя не понимаю, — растерявшись, говорю парню, что с теплой улыбкой рассматривает мое лицо. — Я не смогу больше к тебе приходить потому, что буду очень близко. Совсем рядом. В буквальном смысле. Находясь в твоём чреве, — смеётся так заливисто, смотря в мое ошарашенное, ничего непонимающее лицо, после добавляя: — Да, ты ждёшь ребенка. Причем, от мужчины, которого, поверь мне, ты уже полюбила. Я лишь твоя привычка и болезненное воспоминание. Поэтому прошу отпустить меня как мужчину, но принять, как своего ребёнка. Ведь так распорядились небеса. Только не плачь, любимая, теперь ты живёшь за двоих. Подумай об этом и отпусти своё прошлое. — Джин. Я скучаю по тебе, — вновь шепчу, потому что сил на другое совсем нет. И слёзы, что нещадно жгли лицо, наконец остановились. — И я, единственная моя.***
Открываю аккуратно дверь и вхожу в дом, изменившийся до неузнаваемости. Вещи раскиданы в беспорядке. Совместные фотографии застелили пол, перекрывая его так же битым стеклом от рам, в которых те покоились. Квартира такая холодная, что тело покрывается мурашками. Иду по коридору, прислушиваясь к любым звукам, пытаясь выявить местоположение Чимина. И только войдя в нашу спальню, нахожу свернувшегося калачиком мужчину, некогда являющимся мне лучшим другом, а после ставшим целым миром, залечившим мою боль. Подхожу к его полуобнажённому ледяному телу и начинаю сожалеть, что оставила его здесь одного, съедаемого собственными переживаниями и муками. Дотрагиваюсь до плеча, пытаясь растормошить, зовя по имени. Спустя минуту он все же поворачивает ко мне заплаканное, искажённое страданиями лицо, что заставляет меня вновь расплакаться, но теперь от вины, что заставила страдать дорогого мне человека. Усаживая его на полу, бросаюсь в холодные объятия парня. Одариваю лицо многочисленными поцелуями, наполненными искренней любовью и заботой, собираю губами его горькие слёзы, взамен оставляя на его щеках свои солёные. Он смотрит и не верит, что видит меня, свою родную девочку. — Господи, любимый! — в истерике шепчу парню, укутывая в одеяло, при этом обнимая ещё сильней, стараясь согреть теплом своего тела. — Ты почему в таком состоянии? Здесь же совсем холодно. А что ты устроил в квартире? Все разгромил. — Это было впервые, — шепчет парень, улыбаясь такой счастливой и искренней улыбкой. — Впервые, когда ты назвала меня любимым. — Боже.. Чимини.. Прости меня, родной! — сильнее прижимаясь к своему мужчине, проговариваю каждое слово так четко, чтобы он не думал усомниться. — Я так люблю тебя.. давно люблю.. но как последняя мразь продолжала причинять тебе, и даже самой себе, боль. Прости меня, любимый. Плачу, а он смеётся, как сумасшедший, вытирая мои слезы. Смотрит таким проникновенным взглядом, наделяя всей той любовью, что живёт в его сердце. — Сейчас я так счастлив. Рад, что наконец услышал слова, которые и не мечтал однажды услышать. Когда ты ушла, я думал, что потерял тебя. Думал, никогда больше не вернёшься. Ты самое дорогое, что у меня есть. Я так люблю тебя, — сжимая в объятиях, трепетно целует родные губы. А мои горькие слезы, наконец, сменились на слёзы радости. Теперь и я узнаю вкус счастья, в котором мы оба так долго нуждались. Убравшись в нашей спальне, оставив уборку остальной части квартиры на завтра, мы легли спать, покоясь в объятьях друг друга. Чимин уже заснул, при этом так мило сопя мне на самое ухо. И я, уже готовая отдаться во власть Морфея, глажу свой пока ещё плоский живот, шепчу в тишину, не дожидаясь ответа, и сразу засыпаю. — Навсегда.