Вечность

Курок взведён, и осталось только слегка пошевелить пальцем. Одно движение — и мозги этой щеголеватой нахальной твари разлетятся по стенке. Мариан затягивается, неожиданно колючий дым щекочет горло вяжущей горечью. Мразь смотрит на него, щурится золотистыми угольками глаз. — Не стреляй. Спокоен, как удав. Сука. Будто это не к его виску приставлено дуло одного из самых сильных орудий, доступных экзорцистам. Мариан хотел бы быть так же спокоен, но осознание того, кто перед ним стоит, набатом оглашает всё изнутри, колотится смесью возбуждения и паники. — С какой стати? Остаётся только надеяться, что в его собственных глазах паника достаточно хорошо спрятана за насмешкой. — Может быть, предложишь вернуть мне покойную матушку, светлая ей память? Или кого-нибудь ещё? Какие там фокусы припрятаны у тебя в кармане? Думаешь, я на них поведусь? Смотрит-улыбается, язвительно-спокойно. Смесь восторга и паники скручивается в животе в клубок азарта. Мариан всегда был игроком по натуре. Жертве некуда деваться от холодного дула, достаточно лишь лёгкого движения пальца, почему бы не поиграть? — Ты же дьявол? Ну, давай, попробуй меня искусить. Это же твоя специализация, или у тебя в кармане только дешёвые трюки по созданию акума? — Не только. Дьявол, как можно так спокойно смотреть из-под дула взведённого пистолета? Дьявол. Дьявол, купи мою душу, мне она давно не нужна. Когда он начинает двигаться, Мариан невольно вздрагивает — жертва должна быть под контролем. Но позволяет. Тварь медленно, осторожно поднимает руки, берёт голову Мариана, притягивает немного ближе, так, чтобы глаза в глаза — ничто не мешало читать всё, что внутри. — Я покажу тебе вечность. Глаза в глаза — бесконечным, всевластным, нахальным морем. Мариан выдыхает колючий дым ему в лицо. — Вечность во всём этом дерьме? Спасибо, не интересует. Ублюдок смеётся. Переливчато, звонко, с лёгкой хрипотцой, и Мариан ловит себя на мысли, что искушать его, кажется, уже начали, и этот плавящий золотистый взгляд душу его в залог уже взял. — Нет. Настоящую вечность. Ты не пожалеешь, поверь. Мариан знает, что такое вечность; вечность — это когда наплевать, умрёшь ты спустя секунду или нет, это когда кажется, что один человек заполняет собой всю комнату, весь мир, и ни черта ты никакой не охотник, потому что охотники бросают вызов одному зверю, а не всему лесу. Перед Марианом стоит — лес. Стоит — вечность. И он, пожалуй, и вправду не пожалеет, если не пристрелит этого ублюдка-почти-Графа прямо сейчас. — А что-то ещё у тебя в запасе есть, кроме красивых слов? — усмехается Мариан и убирает пистолет в кобуру. Тварь щурится, притягивает его голову к себе ближе — ближе в ноль — и целует. Мариан в своей ориентации никогда не сомневался, надо сказать. Прекрасных дам он любил, восхищался и боготворил, и не только платонически. Ни капли не прекрасных мужиков он обсчитывал, обыгрывал и не уважал — кроме совсем уж редких случаев. Но сейчас перед ним — не женщина и не мужчина. Его целует — вечность. И он позволяет себе в неё провалиться.

***

Много лет спустя, перестав считать уже и минуты, и года, Мариан пожалеет. Не о том, что не пристрелил это чудовище, когда еще мог, нет. Мариан пожалеет, что не пустил тогда пулю в собственный висок.