<FORWARD>
17
Она смотрит на Баки так долго и пристально, что начинают слезиться глаза. Снова тошнит. Совсем чуть-чуть от него, но в основном от виски натощак. Она не понимает, чего он от нее хочет, чего добивается. Кого видит на ее месте, когда его взгляд туманится и становится горячее печки? Бывшую невесту, ставшую Черной вдовой? Несчастную девочку, оставшуюся без отца? Запретный плод? Баки делает шаг навстречу, второй за сегодня, и теперь ей некуда отступать: столешница упирается в поясницу. — Нам нужно поговорить. Баки никогда не обнимает. Он загоняет в клетку — его руки по обе стороны от нее опираются на дешевый керамогранит. Но его шепот, вкрадчивый и неотвратимый, обещает и требует. Сулит то, о чем истосковалось сердце. Вновь и вновь дурачит ее инстинкты. — Мне уже давно ничего от тебя не нужно. — Не ври хотя бы сейчас. — Хорошо, — Лора смотрит ему в глаза, собирается с силами; думает о том, что голос Барнса — яд; думает, что с годами выработала иммунитет. — Что еще ты можешь сказать? Очередное «нет»? («Нет», похожее на «к ноге», да, Баки?) Барнс придвигается еще ближе, и так сразу ей становится нечем дышать. Словно стены вокруг сомкнулись, сузились до размеров клетки. Лора смотрит ему в глаза, и яд снова течет по венам. Глупая. Нет никакой вакцины. — Прости меня. — Что? — беспомощно и на выдохе, с колотящимся в горле сердцем, с болью, парализовавшей тело. Она не может его оттолкнуть. Она не может его ударить. Когда он опускает голову к ее уху и горячо повторяет бесконечные два слова, два слова, которыми ничего не исправить, Лора способна только слушать. — Прости меня… прости меня…. Лора… — Нет. — Лора… прости меня… И вдруг его губы, те же сухие и твердые губы, не ответившие ей раньше, касаются беззащитно открытой шеи, мажут вверх-вниз по коже, скользят к ключице. Лора чувствует их на своем подбородке, скуле, снова возле уха, чувствует так же, как его слова, — ударом ниже пояса, лицемерной подножкой. — Прости меня… Дотянись она до ножа у себя за спиной, сможет вычеркнуть всё из памяти, перестанет различать отчаяние в его голосе. Сможет сделать вид, что бесполезных уже извинений никогда не было. Дотянись она… — Лора, — ладони Барнса: одна прохладная, как и полагается металлу, вторая, словно привет из пекла, обхватывают ее лицо, жестко сдавливают скулы. Его губы уже на ее губах, пробуют то, что однажды было предложено добровольно, и этот бесчестный поступок, на удивление, единственный честный удар — наотмашь. Заставляющий вспомнить о червоточине, появившейся вместе со Страйкером на ее пороге. — Что ты делаешь, Баки? Дотянись она… — Твой вкус изменился... — Твой отдает гнильцой. Поцелуй Иуды. — Мне жаль, Лора. — Ты не должен был этого делать. — Знаю. — Никогда больше. — Прости меня. — Никогда больше! Баки похож на мученика, чью печень клюет орел; он тяжело вздыхает, опуская голову и заставляя столкнуться лбами. Глаза в глаза: — Я не могу обещать. — Черт тебя побери, Барнс… — она бьет его раскрытой ладонью туда, где у нормальных людей есть сердце, и не чувствует ног, подхватываемая его руками. — Я не должен был обещать, — голос Баки искажен и подавлен, и Лоре физически плохо от того, что приходится ощущать. Будто идешь за поводырем по протоптанной дорожке в ад. — Не должен был. — Прости меня. — Прекрати. — Значит, прости его. Баки заводит руку за спину и выуживает из заднего кармана джинсов измятый конверт. Лора отворачивается, не желая ничего видеть. — Значит, прости его, — повторяет Баки, вкладывая конверт, с чем-то тяжелым внутри, в ее дрожащую ладонь. Она не хочет открывать, не хочет знать, что ее там поджидает. Какая гадюка ужалит в этот раз. Но если не откроет сейчас, в присутствии Барнса, удерживающего от падения, от бесславной истерики на полу кухни, уже никогда не сможет. Внутри — фотография «Охотника за солнцем», с адресом на обороте и короткой припиской, воистину достойной Логана: «Мне жаль, детка». В ладонь Лоры падает его армейский жетон — имя, прозвище, номер… — Господи, как я его ненавижу, — Лора вымученно шепчет, раздражаясь и гневаясь. Лора всхлипывает бессильно. — Он купил ее для тебя, — Барнс крепко сжимает ее запястья, большими пальцами гладит шрамы, даже после того, как Лора выпускает фотографию из рук. — Я хочу ее взорвать. Где достать динамит? Баки хмурится, но тут же почти смеется: — Он бы тобой гордился. — Низкие стандарты. У засранца всегда были низкие стандарты… — Иди сюда…<STOP>