***
Ему двенадцать, когда на улице его ловит седой мужчина с темно-алыми глазами. Мама, вообще-то, велела не разговаривать с незнакомцами, но у того ласковый голос и добрый взгляд (Юкичи еще слишком юн, чтобы распознать в нем фальшь). Мама потом говорит соседке: «Вот ненормальных развелось, мало ли что он бы сделал с моим сыном, не хвати его инфаркт!». Юкичи отчего-то страшно обидно за незнакомого мужчину, который всего-то и попросил — подержать его ладонь. Юкичи двенадцать, когда он встречает Мори Огая, и тот умирает на его руках. Юкичи под тридцать, когда он вспоминает — небольшая комнатка, ящики с медикаментами, светловолосая девочка, рисующая в блокноте — и чувство вины убивает его — врачи говорят, что это кароси, но что понимают в этом мире врачи.***
Узнавание проходит больно и невовремя: пистолет его уже прижат к виску Фукудзавы, визг полицейских сирен окружает их со всех сторон: Огай негромко смеется, уткнувшись в плечо своего заложника, в мягкий кашемировый шарф. — Не отпускайте мою руку, — шепчет он, и от ответа зависит все — к чертям миссию, ограбления, закон и псов закона, если Фукудзава ничего не помнит, если он не помнит, кто… Сильные пальцы сжимают его свободную ладонь, и взгляд у Юкичи все тот же — спокойный и понимающий, без грамма страха или сомнений. Мори — может быть Смит, а может быть Сато, то, как звали его в этой жизни, не имеет значения — говорит ему еще что-то, бессмысленное и бесполезное, прежде чем спустить курок, прежде чем самому широко и безумно улыбнуться блеску снайперской винтовки с дома напротив.***
В следующей жизни они живут на расстоянии двух кварталов, но никогда не встречаются — обычное дело для многомиллионных городов: Фукудзава погибает от рук террориста в торговом центре, Мори пьет цианид на двадцать девятый день рождения, но, в конце концов, это все так типично для людей, а от одного нарушенного обещания мир не рушится и не падает в бездну.***
— Жарко, — морщится Огай; голова его лежит у Юкичи на коленях, в следующем году они оба заканчивают старшую школу — Мори планирует поступать в медицинский колледж, а еще — он ничего не помнит. Фукудзава — у него другая фамилия, но старая куда привычнее — неодобрительно смотрит сверху вниз. — Ты уболтал меня сбежать с биологии только потому, что тебе было жарко? — А ты зануда, Юкичи-кун. — Ответь на мой вопрос. Мори фыркает и приоткрывает один глаз. Выражение его лица сейчас — воплощение лисьей хитрости и детского озорства. — Не совсем, — нараспев тянет он. — Например, на биологии я не смог бы сделать так… Фукудзава со вздохом закрывает глаза и позволяет притянуть себя за шейный платок. Губы Огая на вкус — кровь и порох. В этой жизни Мори так и не вспоминает — старость они проводят вместе, в маленьком домике на побережье Франции; Огаю нравится сидеть в кресле на веранде и любоваться морем, Юкичи подкармливает всех бездомных кошек на их улице и учится готовить кофе. «Это было бы лучшим завершением этой истории…» — думает он в один из дней. Через неделю начинается война; их дом накрывает цунами от упавшей в воду бомбы. Мертвое лицо Мори наполнено спокойствием, Фукудзава, глядящий на него, — отчаянием и какой-то усталой обреченностью.***
Они сталкиваются в окопе, под грохот взрывов и барабанную дробь выстрелов, и Мори целует его так, как если бы хотел самолично вонзить штык ему в горло. Со следующей вылазки Юкичи приносит ему бинты и медикаменты — вещи, которых вечно не хватает у полевых врачей. Они договариваются встретиться, когда закончится война: Огай смеется: «Помните, Фукудзава-доно, кафе возле памятника свободы — там подают отличные десерты, и я, так и быть, угощаю». Спустя месяц взвод Фукудзавы переводят на север. До мирного договора ни один из них не доживает.***
Они едва соприкасаются костяшками больших пальцев — почти ласково, если бы только дула их револьверов не были направлены друг на друга. Юкичи смотрит, как северный ветер треплет черные пряди, и совершенно не уверен, что когда-либо видел зрелище прекраснее, чем разъяренный Огай. — Мы найдем выход, — выплевывает Мори тихо и зло, взгляд его — безумие, достигшее апогея. — Мы найдем выход, и если Вы решили сдаться, Фукудзава-доно, то лучше… …лучше я убью Вас сам, слышит недосказанное Юкичи, и как никогда ясно понимает, что для Огая все это — одна большая теория игр, где оптимальное решение существует — и, возможно, даже не в единственном экземпляре, а еще — что об этом стоило думать раньше, в идеале вообще до того, как ноги привели его в маленькую подпольную клинику, потому что сейчас это не имеет значения. — Jeg elsker deg, — роняет он очевидное, то, что***
— Не отпускайте мою руку, — говорит Мори, в глазах его — сотни прожитых жизней, которых на самом деле никогда не было, он все еще глава портовой мафии, равно как и Юкичи — директор Детективного агентства, и безжалостный метроном отказывается замедлиться хоть на мгновение. — Не отпущу, — обещает Юкичи и незаметно скрещивает пальцы под прикрытием ткани кимоно. У него есть еще пять секунд, чтобы поцеловать своего драгоценного врага — теперь уже точно в последний раз.***
То, что человеческие приметы не работают, если дело касается каких-то уж очень странных законов мироздания, Фукудзава узнает через тридцать лет, в Нью-Джерси, когда Мори прольет на него латте и поднимет голову, чтобы извиниться, — и они застынут непонятной скульптурной композицией посреди улицы, заставляя поток людей огибать их, и тогда, глядя в растерянные вишневые глаза, Юкичи решит, что даже этому рад.