Часть 1
11 июня 2017 г. в 17:45
В детской комнате Тома по полу были разбросаны провода. Толстые, разноцветные, бесконечно длинные, они извивались вокруг ножек техники и у ребят под ногами, напоминая Ги жирных червей, повылезавших из-под земли после дождя.
Ги относился к живым червям насторожено. Было в них что-то противное и вместе с тем завораживающее, скрытая сила, скрытая жизнь внутри. Даже какая-то странная сексуальность. (Впрочем, об этом Гийом старался не думать, тем более в тот момент, когда они вместе с Тома работали). Эти же многометровые исчадия, разлёгшиеся на полу, на вид были мертворождёнными — глаз не улавливал с их стороны волнующего движения, — но они несли в своём теле сигнал, вырывающийся рваным звуком из четырёх огромных колонок. И это была совершенно другая, более совершенная и долговечная форма жизни.
Звук обволакивал, убаюкивал, гипнотизировал, даже такой, казалось бы, громкий и совершенно не плавный, тело на нём работало день и ночь, не требуя иной подпитки, не прося почти ничего в дополнение. Лишь одного.
Тома возился у синтезатора, слегка подпрыгивая в такт тяжёлому басу. Пальцы бегали по рычажкам эквалайзера, щёлкали тумблерами, мешали музыку, будто пластичный, уступчивый материал, а она поддавалась, менялась и проникала глубже под кожу, вливаясь в артерии, вены, и заряжая энергией каждую клетку. Гийом опасался смотреть на тощую задницу в джинсах, держащихся на одном честном слове, хотя вид её привлекал и вызывал не меньше странных фантазий, чем провода вокруг.
И всё же музыка здесь была главным властителем. Ги-Мануэля подхватывало и несло её бурным течением, будто листок или щепку, случайно упавшую, и кружило не переставая, пока оглушённого и обессиленного не вышвыривало на кровать, стоявшую тут же, по счастью не тронутую ни одним из предметов техники.
Лёжа на животе носом в подушку в звенящей, пустующей тишине, он продолжал слышать звуки, перебирать их в своей голове, как фигурки конструктора, думая, что ещё можно добавить, а что из них лучше убрать, и Том, он уверен был, лёжа рядом с ним, занимался тем же.
— Это получилось интересно, но мы сделаем ещё лучше, — заговорил он слегка хрипловатым голосом. — Надо немного смягчить этот бас и добавить вторую линию, как ты на это смотришь?
Ги повернулся и в удивлении уставился на него.
Тома лежал на спине, закинув за голову руки и в ожидании смотрел в ответ.
Когда они были так близко, у Ги вылетали почти что все мысли из головы. Кроме одной.
— Смягчить бас? — фыркнул он, усмехаясь. — Кто вы, и куда дели моего друга?
Тома усмехнулся следом, выпростал руку из-под головы и несильно толкнул в бок, заставив согнуться от резкого сочетания щекотности и неприятного ощущения на болевых точках.
— Дурак, — он оставил руку вдоль тела на случай, если Гийом захочет дать ему сдачи, но тот не спешил отвечать, а только краснел, продолжая смотреть на изломленный профиль.
Ги вообще прикасаться к нему боялся. В какой-то момент всё стало не так, как раньше. В какой-то момент… он просто всё понял.
— Мы всех их порвём, слышишь, Ги-Ман? Мы всем им покажем, что наша музыка не какой-то там идиотский гнилой трэш, и сами мы не фуфло.
Ги ему верил. С таким человеком, как Том, не могло быть иначе.
— Мы запишем такой альбом, что все эти критики захлебнутся в собственном дерьме.
Он всегда заражал своим энтузиазмом.
— Мы перевернём весь мир.
А это короткое «мы» не давало хотя бы на миг почувствовать себя чем-то самостоятельным, отдельной творческой единицей. Они были с Томом единым целым. И от осознания этого голова немного кружилась.
— Мой ты уже перевернул, — произнёс Гийом и прикусил язык.
«Чёрт!» — скрипнуло в голове, он попытался глаза отвести, сделать вид, что молчал и не мог сказать этакой несусветной банальной глупости, но Тома, повернувшись, вплавился взглядом до самого сердца и щёки предательски запекло.
— Я хотел сказать, что ты же гений! — зашептал он, как будто пытаясь отбиться, хотя его пальцем никто не трогал. — Ты такие вещи делаешь, и мне до тебя далеко. Практически, как до луны.
Но в глаза Тому врать было невозможно. Он видел насквозь. И Ги показалось, что видел его и раньше, всегда.
Потому и движение его руки было совсем не робким, пусть и неспешным. Словно в замедленной съемке Гийом наблюдал, как чужая ладонь стремится к его лицу, убирает мешавшие пряди за ухо, почти содрогался от ощущения пальцев, в своих волосах, тех самых пальцев, что переключали тумблеры, и даже на миг показалось, что чем-то они сейчас щёлкнут на самой макушке, и у Гийома погаснет сознание. Но не дождался, Тома притянул к себе, держа за затылок ладонью, и поцеловал.
Музыка загудела в артериях, венах и капиллярах, как в напряжённых от электричества проводах. Ги себя больше не чувствовал человеком. Он был инструментом в умелых руках. Но сердце его механическое пело одной на двоих мелодией.