Слабости

Каждый талантлив по-своему: кто-то мастерски заваривает чай, кто-то стирает нужным концом пришивает к телу оторванные руки, кто-то без лишнего мусора пробивает головой стены. Но кто сказал, что талант может быть только один? Ильфорте с довольным видом потягивает генсейский сок прямо из двухлитровой коробки и удовлетворённо жмурится, когда тонкие пальцы с силой сминают его плечи, слегка сжимаются на шее, на секунду затруднив дыхание, и игриво щекочут затылок, зарываясь в волосы цвета золотистого мёда. Приятные мурашки пробегаются по напрягающемуся торсу, буксуют где-то на границе материального тела и тёмного контура зияющей в груди дыры и исчезают внизу живота под прикрывающей нагое тело тканью. В какой-то момент расслабляющие прикосновения прекращаются, а блондин, нетерпеливо затоптавшись на месте, оборачивается через плечо и требовательным взглядом просит продолжения. Он знает, что оно не заставит себя ждать, однако, по-детски полоща за щеками кисловато-сладким напитком, внимательно следит за руками, выскальзывающими из эластичных перчаток, за руками, пропахшими чем угодно, но не чем-то приятным, за руками, которые синхронно хлопают его по щекам, заставляя поперхнуться и выплюнуть половину набранного в рот сока. «Ты раздражаешь» – пара слов, способных заглушить шквал ударившей в голову ярости, чётко впечатывается в сознание и, словно приказ, вынуждает повременить с баловством. Ладони, теперь уже не заключённые в плотную материю, а на удивление тёплые, снова ложатся на плечи, широко очерчивают дельту; короткие ногти едва ощутимо царапают лопатки, и блондин, отставив коробку с соком на пол, опускается грудью на болезненно холодную поверхность. Октава, едва успевший открыть рот, чтобы выразить возмущения относительно порчи почти стерильного операционного стола, только улыбается как-то снисходительно и качает головой за спиной у старшего, но до такой степени несмышлёного в некоторых бытовых вопросах брата. – Хоть бы клеёнку подстелить дал, торопыга ты, – тихо смеётся Заэль, продолжая незамысловатый массаж приятными надавливаниями на позвонки, – самому же хуже – вон как напрягся… – Ты мни, мни, – отзывается Ильфорте, с блаженной улыбкой ласкающийся щекой к ледяному металлу. – Я побольше напрягся – ты подольше пожамкаешь. – Обижаешь, нерадивый... – младший Гранц вздохнул, выдержав паузу, и лёгкими мазками пальцев прошёлся с боков по выступающим рёбрам. – Тебя послушать, так я совсем некомпетентен в подобного рода вопросах и не знаю, как тебя надо «жамкать». – А-а-ай, руками работай, Заэляпорро, а не языко-о-ом, – прогундел еле разборчиво пятнадцатый и прикрыл глаза. – Всем не рассказывай, смари, как меня надо. – О, кто-то решил не выдавать свои маленькие слабости широкой общественности Лас Ночес? – Эспада, наигранно восторгнувшись всеми фибрами собственной пустоты, вздёрнул брови. – Разумеется, я ж не идиот! Вдруг какой-нибудь коварный задрипыш решит этим воспользоваться.... – И замассирует тебя насмерть! – на автомате пропустив мимо ушей первую часть сказанного, несдержанно расхохотавшись и в лучших традициях парней в очках сверкнув линзами в свете ламп, Заэль непривычным для любого местного обывателя жестом засучил рукава и сдул с лица выбившуюся против системы яркую прядь. – Уж об этом-то не расскажу!